Пешая однодневка 25.11.17. Лейпясуо-оз. Глубокое.
Это не большой очерк о том, как я ходил по лесным дорожкам Карельского перешейка, местам, хорошо знакомым, с которыми связаны многие интересные встречи и переживания. Фотоаппарата я с собой не брал. С одной стороны, у меня нет красивых картинок, но с другой я был полностью погружен в природу и мало отвлекался на трудоемкий, творческий процесс фотографирования.
В пятницу (24.11.2017) после работы начал сборы. В рюкзак покидал теплую куртку, гамаши, армейский котелок, пилу и термос с холодным сырным супом. Раз уж сподвигся на костер, то машинально смахнул с полки макароны, тушенку, хлеб, кетчуп и чай в пакетиках. Продукты заняли треть рюкзака и тянули на гуманитарную помощь странам третьего мира.
Лег поздно, встал рано, чтобы успеть на электричку в 6:55. Дособирал всякую мелочь и поехал на Финляндский вокзал. Купил билет, кофе из автомата, нашел пустой вагон и забулдыжился в одиноком углу вместе с книжкой. На мое "счастье" через пять минут ввалилось младое будущее нашей отчизны, мигом превратив отшельническое уединение в "наш паровоз вперед летит" имени Батьки Махно. Только они угомонились ближе к Зеленогорску, как дверь открылась и вошел более зрелый пролетариат в лице рабочих-железнодорожников. Градус забористости народного лексикона подскочил и ударился об металлический потолок вагона.
Я отстраненно как инопланетянин наблюдаю за этим необычным фольклером. Иногда читаю, иногда кемарю или без особого смысла смотрю в окно, за которым не видно ничего, кроме черной черноты, в которую намеревался войти по прибытию.
Наконец, электричка остановилась в Лейпясуо. Выхожу вместе с несколькими дачниками и меня тут же обволакивает ветер, дождь, снег и мрак. Куртка быстро покрывается ручьями и водопадами, обмокает и тяжелеет. Сбрасываюсь на скамейке, достаю дополнительную телогрейку, на ноги цепляю гамаши. Рюкзак прячу под кислотный дождевик.
Я прислушиваюсь и причуиваюсь к лесу, окружающему платформу. Мохнатые ели и сосны сторожевыми башнями чернели за частоколом из худощавых березок и осин. Дождь настукивал приглушенные аккорды по платформе и шелестел внизу по высохшей траве. Где то далеко за черными горизонтами в садоводстве заливается собака. Я совершенно один, но одиночество в данный момент такое же как у Гагарина в первом полете.
Минул переход, забор и пошел по лесной тропинке через жухлые заросли кипрея и приземистые кусты черники. Далее на широкую дорогу, по которой проедет даже автомобиль и на юго-восток до плотины Перронйоки.
Шел сперва не спеша, потом все быстрее и быстрее. Часто приходится обходить блюдцеватые лужи, покрытые хрустящим ледком. Небольшие промоины то и дело пересекали дорогу, и скрывались ручейками где-то в глубине леса. Земля покрыта заиндевевшей черникой без единой ягодки, бархатистым мхом, коричневым папоротником. Ёлки, большие и малые, словно лесные привратники, размашисто приветствовали меня своими звенящимм нижними ветвями. Иногда я останавливался, чтобы послушать лесную музыку, вдохнуть зеленый аромат. Правда из музыки слышен только звук падающих капель, а лес находился в глубоком осеннем коматозе.
Вскоре с грязного неба повалил снег. Тонкую полоску света над головой заволокло туманами и серой марью. Не давно я смотрел фильм про перманентное извержение вулкана где-то в Японии, как их города постоянно засыпает пеплом. Сейчас падающие хлопья снега вызвали в сознании мрачные картины постапокалипсиса в духе
Кормака Маккарти.
Выхожу на развилку, где стоит памятный православный крест. Моя дорога идет прямо, другая отворачивает на право к знаменитому танковому полигону, где стоят доты-миллионники линии Маннергейма. Вокруг креста разбросаны остатки негниющих искусственных венков. В центра перекрестия выцветшая иконка.
Путь продолжился вдоль кромки заболоченного леса с густыми зарослями карликовых берез, елок и осин. Ветер носился, срывая с ветвей то, что еще можно сорвать. Снег повалил, как будто боялся не успеть к наступлению декабря. Я ускорил шаг, разгоняя по внутренностям тепло.
Вскоре над головой вновь сомкнулся древесный свод, болото осталось позади, уступив место смешанной чащобе из стройных сосен, разлапистых елей и скромных березок. Колея стала раскисать, часто приходилось сворачивать в лес, чтобы миновать грязные ямины. Цепляясь за кусты и траву ноги мгновенно становились мокрыми даже сквозь гамаши и носки. Рельеф стал более "карельским" - множество валунов словно яйца доисторических зверей россыпью выступали то тут и там из мшистой земли. Появились многочисленные взгорья, дорога поднималась вверх и падала вниз. В пуще проступали зигзагообразные рытвины - остатки траншей, круглые вмятины-воронки - следы кровавой зимней войны.
Дорога привела к руслу реки Перронйоки, она же Перовка, берущая начало в Большом Кирриловском озере и теряющаяся где-то под Выборгом в Сайменском канале. Будучи скрытой в лесах Карельского перешейка, она в свое время играла важное военное значение - прикрывала финские доты линии Le. Для поднятия уровня воды в 1938 г. близ железной дороги и прикрывающих её дотов, фины построили плотину - железобетонную перемычку, которая ныне похожа на обыкновенный мост. По замыслу, при наступлении Красной армии, плотину взрывали и тем самым Перронйоки затопляла подходы к линии укреплений.
По тропинке вдоль реки я вскоре достигаю оную плотину. Вода спокойно протекает под бетонным перекрытием, которое соединяет врезанные в землю опоры на обеих сторонах. На эту перемычку можно попасть, спустившись с уступа вниз, но дальнейший путь прегрождает наклонная плита с торчащими во все стороны арматуринами. Залезть наверх при такой влажности по скользкой бетонной поверхности без риска свалиться возможным не представляется.
Я спустился на мост, осмотрел живописные березовые рощи, оставшиеся без своих нарядов и тесно обступивших Перовку, словно пытавшиеся разглядеть свое отражение в мутных водах. В прогалинах чернели следы кострищ и туристических стойбищ, которых я раньше не видел.
Много всяких воспоминаний связано с этой плотиной. Не раз спускался по ее лестнице к воде, карабкался на уступы, переносил рюкзаки, останавливался рядом для перекуса. Нынче запомнится мне она такой - поседевшей от свежевыпавшего снега, задумчивой, как финский солдат, который устало размышляет у костра о приватностях истории.
Прощай Перовка, здравствуй лес. Решил азимутнуть тропой, но обойдя еще несколько стоянок (коих развелась тьма тьмущая, на каждой костровище, колоды для сидения, какие-то шалаши выживальщиков), понял, что вытаптыватели тропинок ограничились только палаточным предместьем. Ничего не добившись, кроме очередной водной процедуры для ног, свернул на ту же самую дорогу, которой шел к Плотине и потом повернул на ближайшем повороте на восток.
Снова начались прыжки с кочки на кочку, перебежки по упавшей лесине и обходы разлившихся ручьев. Где по-обезьяньи, придерживаясь за кусты, где по-медвежьи, ломясь через хилый кленовый подлесок, где как заяц прыгая с подтопленной колеи на "материк" и обратно. Быстро исчезло ощущение холода в хребте и в ногах, появившееся пока осматривал Плотину. Двигалось легко и приятно. Подтопленный лес звенел и переливался журчанием ручьев и мелких водопадов. Темные отсветы на кромке льда создавали впечатление, будто деревья поднимались из отглаженной асфальтовой поверхности. Дождь перестал, оставив после себя россыпь бриллиантовых капель, свисающих с хвои, мхов и коры деревьев.. Под ногами трескается и расползается трещинами смерзшаяся земля. В голове витали мысли, что хорошо гулять в компании верных товарищей, но только в одиночку можно услышать многообразие лесных звучаний.
Впереди показались просветы и железная дорога. Минул густые заросли и оказался прямо у дыры в заборе. Протискиваюсь в нее, слушаю, чтобы рельсы не тренькали от вибрации приближающегося Аллегро, кои здесь носятся как оводом ужаленные. Взлетаю на насыпь, на вторую и партизвном опять скрываюсь в кустах. Надо сказать, что Аллегро просвистел буквально через пару минут.
Я оказался в редеющем сосняке, совсем не похожем, на тот, где гулял до сих пор. Будто вылез из глухой тайги в ухоженный царкосельский парк. Сказывалась близость садоводств, дачников, вытаптывающих все вокруг и шумной трассы Скандинавия до которой пешком всего несколько километров. Земля зеленела разнообразными оттенками мхов. Словно доистрические сейды распластались по лесу огромные валуны. У меня следующая встреча - с Подгорными озерами.
Местность у этих озер давным давно была если не северным раем, то где-то рядом. Отлогие кручинистые берега с песчаными скатами и мачтами сосен спускались к водам 4-х больших и одного маленького водоемов. С востока на озера наступает Комарихинское болото, поэтому местные называют их еще Гнилыми. Дно у них илистое, вода темно-коричневая, рыбы, насколько мне известно, очень мало. Но все равно летом здесь очень много отдыхающих. Окрестности завалены мусором, осколками от снарядов и мотками колючей проволоки. По западной границе с Комарихинским болотом проходила линия обороны финнов, которая соединялась с миллионниками ур Ле. Помню как однажды заблудился, минул колючку, траншеи и пошел прямо в болото. Боролся с ним недолго: наелся комаров, слепней, мух, весь в паутине, еле-еле выбрался через непролазные дебри на твердь по упавшей березе.
Но все же, несмотря на красоту, отдыхать в этом пятиозерье по-походному я бы не стал. Дров нет, летом шумно и знойно от шашлычников и дачников.
Я вышел к крайнему южному озеру обогнул, его с севера и оказался на песчаном пляже. Противоположный берег очень порадовал своим видом, поэтому я решил скинуть рюкзак, перекусить и получить, как говорится, полные штаны эстетики.
Время - половина 11-го. Я цепляю "пендель", разливаю сырный суп из термоса и сажусь на покрышку, которую кто-то припер для удобства своей задницы.
Передо мной простирается молочная гладь подмерзшего озера. За ним колосятся сосны, голые березки и стройные ели. Слева подмигивает старое знакомое болото. Хочется встать, вскинуть руки и подобно Баклакову из фильма "Территория" прокричать "Эге-ге-ге-ге".
Снова зарядил дождь и запорошил снег и я поспешил под рюкзак пока не стало холодно. Иду на север по горбообразному песчаному перешейку между двумя озерами (одно из самых красивых мест Пятиозерья, кстати). Обхожу последнее маленькое озерцо и оказываюсь перед бурной как горный поток Скандинавией. Стремглав перебегаю её, представляя удивление водителей: "это что за олень?".
Оказываюсь в елочном перелеске, поросшем на песчаных дюнах. На картах обозначен добывающей карьер, но сейчас здесь бродят только такие партизаны, как я. Выхожу на лесную дорогу и беру северо-западное направление. Хотелось бы успеть дойти до Глубокого озера, разжечь костер и приготовить макароны с тушенкой.
Лес, сперва прореженный сосняк, через пару километров вновь приобрел очертания дикости и непролазности - сплошной стеной завалы, выворотни, разлившиеся ручьи и вспухшие болота. Дорога же езженная, о чем свидетельствует свежая колея. Валежены пропиливаются. Через ручьи кладут гати. В подтверждение моих слов сзади осторожно крадется красный внедорожник. Около 15 минут мужики сопровождали меня почетным эскортом. Когда дорога улучшилась, они добавили оборотов и наконец-то скрылись впереди.
Шел я около часа в темпе близком к трусце как на крыльях перепрыгивая незначительные препятствия. Время приближалось к 12, пора бы уж выходить на озеро, если в планах костер, и чай с хрючевом. Вижу просеку и решаю рискнуть пойти по ней. Старая, заросшая колея через несколько десятков шагов растворилась в недружественном сыролесье. Перед носом - лесные баррикады. Под ногами - сырая поросль, мешанина из листьев, веток и увядшей травы. Иногда набредаю на звериные тропы и следы жизнедеятельности братьев наших меньших по разуму, но больших по размеру и по весовой категории. Вспомнилась повесть, прочитанная накануне в электричке "Злой дух Ямбуя", о том, как медведь-людоед закусывал эвенками и геодезистами.
Возвращаюсь на большак и повторяю знакомый путь до просеки и дальше.
Следующая развилка появилась примерно через 15-20 минут. Разбитая колесами колея вела вниз на берег долгожданного Глубокого.
Водный простор и вид на противоположный берег природа надежно укрыла стеной из камышей и пасмурной погодой. Влажность, казалось, достигла максимально возможной отметки.
Я располагаюсь у выложеного из камней кострища. Достаю их рюкзака котелок, отстегиваю пилу и иду в лес за дровами. В нескольких метрах уже начинается непролазный бурелом. У вырванной с корнем сосны обламываю тонкие и средние ветви. Несу охапку к костровищу и, оглядываюсь в поисках растопки. Нашел березу и, словно, индеец пауни, мысленно прошу у нее прощения за вырванные клочья бересты.
Несмотря на сырость, костер загорелся довольно быстро. Кинув в огонь несколько еловых лап, я пошел карнать ту же самую сосну. За работой не заметил, как костерчик испустил свой дух. В такой сырости надо постоянно находиться рядом и раздувать слабое пламя, пока не образуются ровно пышущим жаром угли. Пришлось начинать с самого начала, но теперь я воспользовался резервным средством в виде шашлычного розжига, чтобы ускорить процесс и не уродовать березы.
Когда огонь стал боле менее стабилен, я поставил котел с водой прямо на горящие деревяшки котел с водой. Потом обложил его со всех сторон сучками и стал усиленно махать пенделем, чтобы растревожить пламя.
В этот момент сзади раздался треск ломаемых веток и шорох травы. Оборачиваюсь несколько удивленный, потому что за весь ходовой день кроме внедорожника никого не встречал. Из леса выходит мужик в куртке мчс, в сапогах и с сигаретой в руке. Первая приветственная фраза от него была: "а как ты сюда подъехал". Услышав ответ, задумчиво протянул, что далеко я забрался (хотя чего там, чуть больше десятка километров прошел). Спросил его какими судьбами он тут делает. Подумал, вдруг он увидел дымок моего костра и решил помотреть кто в лесу кочегарит. Оказалось, он пошел посмотреть кто шастает на моторке по озеру (я тоже слышал бормотание мотора).
Пожелали друг другу удачи и расстались.
Костер стал меркнуть, пришлось снять котелок и сделать некоторые перестановки - выложил наиболее "боеспособные" дровины в ряд, как настил, и опять водворил его на место.
Вода закипела быстро, только встал вопрос ее целевого назначения. Время приближалось к двум часам, а нужная мне электричка отъезжала в 16 с чем -то. Ноги в сырых кросовках начали остывать (для туриста нет большего неудобства, чем мокрые ноги), есть не хотелось.
Быстро развел в кипятке чай, залпом выпил его и начал собирать вещи в обратный путь.
До Скандинавии ничего примечательно не случилось. Только лес приобрел желтовато-оранжевый оттенок, словно в небесной канцелярии подкрутили регулятор яркости. Сквозь неприглядную серость стали просачиваться золотистые лучи солнца. На выходе увидел авто и людей, что-то выискивающих в траве. Что тут можно собирать поздней осенью, я не знаю.
За Скандинавией опять ничего нового - знай себе топай по грунтовке и читай объявления для дачников, развешанные на деревьях. Мимо меня часто проезжают автомобили. Где-то со стороны болота Угрюмое, тянущегося с севера и граничащее со Скандинавией на востоке и садоводствами на западе, раздается ружейная пальба. Иногда раздается гудок электровоза и грохот товарняка. Несмотря на однообразие перехода, частенько взгляд притягивали живописные валуны и целые скальные массивы, поглощенные растительным покровом. Сложности рельефа появились как ни странно в садоводстве. Вышел в люди и началось - канава с раскуроченным мостом, разбитая тропа, периодически переходящая в гряземес.
На платформе меня застал рваный кусок неба и оранжевой отсвет заходящего солнца на облаках. Затяжная непогода решила взять антракт. Печальная картина - короткая передышка перед холодной ночью. Пока ждал поезд, пригодилась самая объемная вещь в рюкзаке - теплая куртка.
На том можно и завершить. Время до дома пролетело незаметно. Дочитывал "Злой дух Ямбуя" и радовался, что в нашей Ленобласти так мало медведей-людоедов, которые могут пожрать одиноких странников.