Проклятие империи, или притча о плодожорке

[holmogor]

"Траян построил каменный мост через Истр, и я не в силах должным образом выразить свое восхищение этим его деянием... Мост имеет двадцать опор, сложенных из четырехгранных каменных блоков; в высоту над основанием они имеют сто пятьдесят футов и в ширину шестьдесят, оnстоят друг от друга на сто семьдесят футов и соединены арками. Как можно не удивляться издержкам, понесенным на них, и тому искусству, с каким каждая из них была установлена на такой глубокой реке, имеющей столько водоворотов и столь илистое дно... В силу того, что в этом месте река с большого открытого простора попадает в узкий проход, сужается в своем течении, а затем снова разливается еще более широким потоком, то именно здесь она становится особенно бурливой и глубокой, что значительнейшим образом увеличивает трудность сооружения моста. Это только подчеркивает величие замысла Траяна, хотя мост и не приносит нам никакой пользы, ведь опоры его стоят просто так, не обеспечивая возможности для прохода, как будто они были возведены лишь для того, чтобы доказать, что не существует ничего, чего не дано совершить человеческой природе. Траян построил мост, потому, что опасался, что, когда река Истр замерзнет, римляне, находящиеся на той стороне, могут подвергнуться нападению, и хотел таким образом с помощью моста облегчить к ним доступ. Адриан же, напротив, боялся, как бы он не оказался легким средством переправы в Мезию для варваров, если они перебьют охрану моста, и разрушил его пролеты". Дион Кассий. Римская История. Кн. 68, 13

Внимательное изучение работы М.И. Ростовцева "Общество и хозяйство Римской Империи" приводит к очень интересному выводу. Если не смотреть на всемирную историю через очки безальтернативности и безусловного преклонения перед римским наследием, то придется признать, что Римская Империя была совершенно регрессивным явлением в мировой истории, затормозившим развитие средиземноморского мира на многие сотни лет, обрекшим наиболее развитую часть человечества на ужас темных веков, а богатые и цветущие регионы Передней Азии и Африки на покорение варварами успешно пребывающими там до сих пор и по прежнему разрушающими всё вокруг себя.

Темные века были не результатом "упадка и разрушения Римской Империи", как принято думать у всех начиная с Гиббона (так, кстати, думает и Ростовцев, но убедительно объяснить причины упадка он не может, хотя они исчерпывающе изложены в его же исследовании).

Темные века были следствием самой Римской Империи - римского завоевания Средиземноморья, организации этой империи и ее последующего неизбежного и безальтернативного краха, утянувшего с собой на столетия западную цивилизацию и навсегда отодвинувшего Средиземноморье в исторические аутсайдеры.

В чем тут было дело?

Труд Ростовцева начинается с оптимистического описания эллинистического мира в котором обширные территориальные державы, небольшие царства и полисы находились в непрерывном состязании, конкуренции, принимавшей то военный, то мирный характер, связаны были все более развивавшейся и высоко специализированной торговлей, трансформировавшей характер земледелия, становившегося все более товарным. Отдаленные варварские регионы через посредство греческих или финикийских колоний усваивают высокую средиземноморскую цивилизацию, сами развиваются и охватываются торговыми сетями и медленно, но неуклонно вползают в большую историю, в средиземноморский мир-экономику, а затем движутся дальше по пути оригинального развития.

И вот этот веселый, пестрый, в целом - довольно мирный мир, оставшийся после Александра Македонского и диадохов раскатывает паровой каток римской агрессии. В культурном смысле римляне - варвары, которые бесконечно отстают от уровня греческой цивилизации. Вспомним консула Муммия, который расхищая бесценные статуи Коринфа заявил рабам, что если они разобьют эти, то им придется сделаь новые. Но у этих варваров отличная военная организация, отличная управленческая система, отлично выстроенное право, чрезвычайно жадный до славы и власти правящий класс - нобилитет и не менее жадный до денег и грабежа "буржуазный" класс всадников. Римлянам в равновесном мире Средиземноморья была уготована роль владык и организаторов прекрасной и цветущей Италии. Но им хотелось большего. И вот, пользуясь своим конкурентным преимуществом, римляне уничтожают всё вокруг себя.

При этом Рим действует как плодожорка - вопреки позднее создавшемуся мифу о Риме как о светоче цивилизации во тьме варварства римляне захватывают только и исключительно цивилизованные страны. Там, где цивилизации и связанных с нею социальных и политических институтов нет и в помине, - там римляне оказываются беспомощны, как они оказались беспомощны в Германии, как не смогли продвинуться ни в Сарматию, ни в Сахару, ни в Аравию дальше Петры. Там, где цивилизация есть, там римляне приходят, фециалы объявляют войну и начинается грабеж, уничтожение, принуждение, обложение и... в конечном счете разрушение этой цивилизации.

Особенно показательная судьба Карфагена - римлян в лице Катона так слепо трясло даже от вида разоруженного, но хозяйственно процветающего Карфагена, что они предпочли превратить этот цветущий край в пустыню, убить тамошние виноградники, оливковые рощи и вообще развитое товарное земледелие, лишь бы враг не процветал. И так где угодно.

Ни у кого не возникает вопроса, что Цезарь 10 лет делал в Галлии и почему он там так обогатился, что буквально сорил в Риме деньгами, покупая власть и расположение плебса, если это была варварская страна, нуждавшаяся в свете римской цивилизации? Галлия до Цезаря была очень богатой и развитой страной совершенно в "цивилизующей" миссии римлян не нуждавшейся. Впрочем, доразрушить ее не удалось и она процветала и при римлянах.

Любопытно, что римляне старались потом обвинить своих противников, которых уничтожили - Карфаген, тех же галлов во всяческом нечестии и человеческих жертвоприношениях. Эта римская версия стала широко популярной и её тиражировал к примеру такой умный человек как Г.К. Честертон, объявивший Пунические войны едва ли не крестовыми походами древности - за гуманизм и против ханаанейского варварства. Но вот какой интересный факт - единственное человеческое жертвоприношение в эпоху римских войн о котором мы что-то знаме достоверно - это человеческое жертвоприношение в Риме за победу над Ганнибалом, каковая и была тем, кому приносили в жертву, римлянам дарована. Вообще, тема римского демонопоклонничества и его роли в строительстве иперии была весьма подробно разработана блаж. Августином и его учеником Павлом Орозием.

Там, где цивилизации нет, римляне оказываются в положении обороняющегося и несущего страшные потери, как в Германии. Все попытки императоров начиная с Августа покорить Германию и сделать ее провинцией провалились, ни Квинтилий Вар не вернул легионы, ни император Валент костей не собрал. А в итоге Германия покорила Рим, принеся свое варварство в центр Средиземноморья.

Всё было банально - только определенный уровень цивилизации, торговой интеграции и культурного развития давал римлянам добычу которая покрывала с лихвой военные издержки и делала войну прибыльной. С дикарей же нечего было взять и платить за войну с ними приходилось самим римлянам. Агрессия не окупалась.

На какой-то момент истории цивилизация стала настоящим проклятьем средиземоморских народов, поскольку на нее как на труп слетались римские орлы. Пока даки были дикарями на них никто не обращал внимания. Стоило им создать хотя бы самое примитивное государство, как тут же появились римляне и сперва пришлось отбиваться от Домициана, а затем бравый Траян, к абсолютной бессмысленности происходившего, даков покорил, Децебала принудил к самоубийству, их раннюю цивилизацию разрушил... после чего инфраструктуры Дакии не хватило даже на поддержание римского господства, а оставшаяся после них стратегическая пустота привела к оживлению германцев, сарматов, протославян и других племен вскоре принявших участие в великом переселении народов.

Сами римляне оправдывали свое господство тем, что оно им суждено богами от века, как писал Вергилий - "ты же, римлянин, правь - в этом искусство твое". Поскольку для последующих поколений такое объяснение не годилось, то придумали два мифа посвежее. Во-первых, Pax Romana. Мол, присоединение к Риму даровало народам столетия прочного мира и устойчивого развития, защитив их от междуусобных войн. Во-вторых, - миф о цивилизующей силе романизации, мол "сняв штаны они надели тогу с пурпурной каймой", научились пить вино, читать по латыни, подчиняться преторскому эдикту и мыться в термах. Оба этих объяснения ложны и скрывают неприглядную реальность.

Вместо мира римское завоевание втянуло средиземноморские народы во-первых в бесконечную череду крайне жестоких, грабительских и разорительных внутриримских гражданских войн, во-вторых - в страшнейшую пограничную войну, которая не прекращалась ни на рейнской, ни на дунайской, ни на сирийской границе столетиями. И в этой пограничной войне римляне гораздо чаще проигрывали, чем побеждали. В эти войны завоеванные народы вступили безоружными, не имеющими собственных вооруженных сил, чтобы оказать отпор, ну к примеру готам, когда они в III веке начали морские набеги по Черному и Эгейскому морям.

При этом вооруженных сил самого Рима было более чем недостаточно. Римляне выжимали из ойкумены все соки для того... чтобы содержать численно ущербную и постепенно качественно деградирующую армию Империи, которая, к тому же, регулярно бунтовала, ее части воевали друг с другом... Когда в 115 году в тылу у Траяна вспыхнуло восстание иудеев в Киренаике, то восставшие вырезали практически всех неевреев горожан, провинция была опустошена и деградировала, так что Адриану пришлось заселять ее по сути заново.

Времена после римского завоевания были, к примеру, эпохой расцвета средиземноморского пиратства, парализовавшего торговлю. Тот уровень порядка на море который поддерживали три десятка государств обладавшие флотом оказался немыслим для одной империи. То ее флот гнил и простаивал, потом назначали Помпея экстренно ликвидировать пиратство, он справлялся, но проходило 5 лет и все начиналось заново... За несколько столетий "Римского мира" проблема пиратства на Средиземном море так и не была до конца решена.

Ростовцев многие страницы своего исследования посвящает этой проблеме - недостаточность военных сил Империи и, вместе с тем, чрезмерность требовавшейся для обеспечения этих недостаточных сил "анноны", многочисленность и тяжесть тех повинностей, которые приходилось нести горожанам и крестьянам империи, чтобы обеспечить эту ненадежно их защищавшую, по сути негодную к войне против варваров (вспомним, что римское оружие получило всю славу в завоевательных войнах против цивилизованных народов), регулярно начинавшую расправляться со своими подзащитными армию. Римская армия периода империи напоминала прожорливого и ленивого ротвеллера, который, время от времени, еще и съедает кого-то из хозяйской семьи. При этом, повторюсь еще раз, средиземноморские народы были в ходе римских завоеваний разоружены и дезорганизованы и сами, без посредства легионов, защитить себя не могли - хотя перед этим сотни лет успешно это делали.

Почему такая огромная империя с определенным трудом наскребала средства на содержание армии и удержание границы (что прекрасно понял умнейший из цезарей Адриан и попытался хотя бы как-то скомпоновать границы Империи)? Все дело было в ее колоссальной хозяйственной слабости и низкой интенсивности экономического развития большинства областей Империи. Ростовцев, опять же, посвящает этому немало страниц и названием его труда могло бы стать "О причинах, симптомах и следствиях хозяйственной слабости Римской Империи". Этой причиной была практически тотальная хозяйственная нивелировка в империи, которая вела к хозяйственной нерентабельности целых регионов. Кому и зачем нужно сельское хозяйство неплодородной Греции если есть плодородный Египет? Зачем нужны кому-то греческие же вазы, если есть мастерские Италии и Галлии?

Империя вела к упадку своих регионов, поскольку вместо полноценных региональных экономик, которые, с одной стороны, обеспечивают сами себя и работают на суверенитет своей области и своего народа, а с другой стараются найти максимально эффективную нишу на внешних рынках, в международной торговле (а факт остается фактом - международный характер торговли почти чудесным образом способствует возрастанию стоимости), они оказывались не более чем функциональными регионами в составе довольно упадочного имперского хозяйства. Эти регионы в определенные периоды процветали, но, как правило, за счет всей империи и временного перераспределения ресурсов в её рамках, в то самое время как другие пребывали в упадке. Периодически лидеры менялись. Например, в I веке до н.э. процветал Египет, а потом пришел в упадок, во II веке поднялась Галлия, в III неожиданно поднялись Африка и Британия, оставшиеся в стороне от гражданских войн и нашествий. Одно было неизменным - всё возрастающая хозяйственная деградация Италии, давшей рождение Империи и, в значительной степени, погубленной этим рождением.

Поскольку все мало мальски цивилизованные и способные к торговому обмену области были захвачены римлянами, то мировой рынок средиземноморской ойкумены оказался... внутренним рынком, развитие которого зависело от покупательной способности городского и, в меньшей степени, сельского населения Империи*. А поскольку рост покупательной способности этого населения зависел от развития этого рынка, то образовалась положительная обратная связь, которая удушала империю и при Юлиях Клавдиях, и при Флавиях и при Антонинах, а затем вырвалась наружу в кризисе III века. Закрытость имперского рынка вела к его оскудению, оскудение вело к снижению покупательной способности, что, в свою очередь, давало новое оскудение рынка в целом. При этом нельзя забывать, что колоссальные ресурсы выкачивала казна на содержание армии, причем не только деньгами, но и натурнальными повинностями из которых самыми тяжелыми, Ростовцев, опять же, много об этом пишет, были транспортная повинность и постой солдат.

Завоевав все Средиземноморье, Римская Империя прервала естественное социальное и экономическое развитие завоеванных регионов. Там, где могли создаваться сильные экономики, сильные территориальные государства, постепенно формироваться собственные типы цивилизации, складывающейся под греческим влиянием (греческие колонии ведь играли мощнейшую цивилизующую роль, но эта роль была скорее провоцирующей культурное развитие, чем накладывающей единоообразные и жесткие рамки, как романизация), там вместо этого начали образовываться пустыни "экзимированных сальтусов", началось вырождение и вымирание завоеванных народов.

Лучшие из римских императоров понимали, что опорой Империи могут быть только города и создавали города где могли и как могли. И в самом деле, империя от Августа до Марка Аврелия была империей италийских и провинциальных горожан, их культуры, их образа жизни, их тяги к комфорту. Но нагрузка империи на обеспеченные городские слои была настолько чрезмерной, что "выйдя в люди" - к примеру из солдат римской армии - представители имперской провинциальной "буржуазии" первым делом переставали размножаться (и это тоже подчеркивает Ростовцев) и в следующем поколении работу по романизации новых кадров приходилось начинать заново.

В империи практически отсутствовало накопление капитала - как денежного, так и человеческого, она постоянно страдала от недонаселенности и рассеивания населения (любимым методом социального протеста на востоке, к примеру, был анахоресис - бегство в дельту Нила, пустыню и другие труднодоступные для чиновников регионы). Попытки с этим бороться при помощи учрежденной Траяном Alimenta - специальной системы дотаций на рождение новых римских граждан в конечном счете ничего не дали. Представители богатых и образованных слоев предпочитали приживать детей с рабынями, быть гомосексуалистами, но только не рожать и воспитывать законных сыновей, поскольку на передачу им имущества полагался громадный налог, да и просто так очередной тиран типа Домициана или Коммода (а порой тиран прорывался и в просвещеннейшей Адриане) мог конфисковать имения. Вообще, это удивительный парадокс, материал по которому дает Ростовцев, но которого не замечает. Одной рукой императоры старались создать слой собственников, всеми силами призывали граждан брать землю в Италии, в Египте и вкладываться в нее, а с другой... постоянно давали пример конфискации имений и состояний богатых сенаторов, всадников и провинциалов, демонстировали, что никакое долгосрочное накопление капитала под их властью невозможно...

В итоге Империя к концу режима Антонинов представляла собой колоссальный мыльный пузырь, который в III веке лопнул и привел к кровавой массовой резне горожан при Максимине Фракийце и его продолжателях, устроенной состоявшей из крестьян и ненавидевшей городских армией - картина, которую Ростовцев описывает явно "вдохновляясь" примером большевистской революции, свидетелем и жертвой которой он стал. Из-за неверного представления о социальной природе древнего Христианства Ростовцев, увы, не понимает, что гонения на христиан, активизировавшиеся именно в III веке были как раз частью этой противогородской люмпен-революции. Христиане, особенно те, которых реально гнали и смерть которых засвидетельствована мученическими актами, такими, как мученичество Фелицитаты и Перпетуи, были представителями как раз "лучшего" городского слоя империи. Это были врачи, юристы, декурионы, сенаторы, это были представители "интеллигентной" оппозиции тиранам и солдафонам (не случайно, что по большей части интенсификация гонений на христиан совпадала с правлением тиранов - Нерон, Домициан и далее).

Собственно, главное, чего не могут понять исследователи заката Римской Империи - это то, что гонимое Христианство было не разрушавшей империю, а напротив - консервативной, "бюргерской" социальной силой, религией культурных средних слоев, которые, однако, умели увлечь за собой массы. В то время как всевозможный митраизм и т.д. был именно религией солдафонов, живших по принципу "погнали наши городских" и с удовольствием "бравших на щит" города в самой же империи. Итоговая Христианизация империи была связана именно с тем, что Церковь осталась фактически единственным бастионом цивилизации и городской культуры среди захлестывавших империю форм варваризации. И именно поэтому, чтобы сохранить хотя бы остатки цивилизации и порядка, альянс императоров с Церковью был неизбежен. Собственно, он наметился уже при Диоклетиане, большинство реформ которого проводились при деятельном участии христиан, но потом Диоклетиан, поддавшись дикому варвару и колдуну Галерию развязал новое страшное гонение, а вся честь союза Империи и Церкви досталась св. Константину.

Так или иначе, вопреки бредням Гиббона, не Христианство убило римскую Империю. Крах империи был предопределен её рождением и её уродливой конфигурацией, которая не развивала, а подтачивала жизненные силы и цивилизации средиземноморских народов. "Темные века" были запрограммированы, как не парадоксально, в красивой и злобной фразе Катона "Ceterum censeo Carthaginem esse delendam". Когда это выражение злобы стало политикой сената, Рим был обречен на взятие Аларихом, а Карфаген на покорение сперва вандалами, а затем арабами. Это очень тонко почувствовал имевший пунийские корни блаженный Августин и выразил в своем "De civitate Dei".

Но как раз Христианство, посреди этого краха, было как раз наиболее консервативной и цивилизованной силой. В III-IV веках друг другу противостояли не дикий христианский фанатик против утонченного и разочарованного жизнью языческого философа, а напротив - образованный ритор и философ христианин (Тертуллиан, Ориген, Василий Великий, Григорий Богослов) против ненавидящего всю городскую цивилизацию грабителя-солдафона, поклоняющегося Митре и Изиде, но неспособного поставить заслон ни готам, ни гуннам, ни вандалам. Христианство смогло спасти то из античной цивилизации, что еще можно было спасти после смертельной болезни "Pax Romana". Но, что весьма характерно, спасти античную цивилизацию удалось прежде всего на Востоке, то есть там, где благодаря парфянам и персам, торговле с Индией и даже с Эфиопией сохранилась минимальная цивилизационная и экономическая вариативность. А вот те регионы, которые вынуждены были вариться исключительно в имперском котле, были обречены на долгую и темную ночь торжества варваров и тотальной культурно деградации.

Уровень минимально близкий к эллинистическому был достигнуто в Европе только к XVIII веку, а затем и благополучно превзойден промышленной революцией. Той самой революцией, которой не могло быть в античности. И совсем не из-за рабовладельческого строя, как любили поучать советские историки, а просто потому, что коллапсировавший внутренний рынок Империи ни разу не ставил задачи увеличения производства до тех масштабов, когда машины были бы осмысленны. Именно этим североевропейский (ставший затем глобальным) мир-экономика нового времени радикально отличался от римского. Там был временный город гегемон, но не было ни политической, ни хозяйственной нивелировки. Напротив, в возродившейся после темных веков Европе всё восставало против такой нивелировки и такой имперской унификации.

Вся европейская система была построена на старательном поддержании экономического, политического и культурного плюрализма (не путать до какого-то времени с толерантностью - это был плюрализм отчаянной конкуренции). Европа Наций смогла пробить планку тысячелетиями сдерживавшую развитие человечества (биологический и хозяйственный "старый порядок" о котором так ярко пишет Бродель) именно благодаря своему соревновательному духу, так близкому к агональному духу греков (а вот римляне, напротив, агонального чувства были лишены совсем - о чем ярко свидетельствует феномен гладиаторских игр, идея которых именно в том, что "третий радующийся" получает удовольствие от бессмысленной кровавой борьбы двух в равной степени жертв, так сказать политика divide et impera и абсолютное упоение властью в миниатюре).

Интересно, кстати, что сами римляне, точнее - умнейшие из них (может быть подслушавшие соответствующую мысль у греков) прекрасно понимали, что завоевательная ненасытность империи ведет ее к катастрофе. Вся философия "Истории после Филиппа" Помпея Трога, позднее легшая в основу христианской философии сменяющих друг друг доминирующих царств, так ярко вырзившейся у Августина и дошедшей до нас через концепцию Третьего Рима, основана на идее разрушительности жадности до власти, "империума", которая охватила народы после ассирийского царя Нина, первого подавшего пример к созданию завоевательных сверхдержав. Этой завоевательной ненасытности Помпей Трог противопоставляет те народы, которые живут на своих родинах, живут свободно и не посягают на власть над другими, но и над собой власти не терпят. В качестве идеала такого народа Трог приводит скифов.

Другой образованный римлянин - Веллей Патеркул (впрочем вслед за Саллюстием - историком и политическим мыслителем явно недооцененным) прямо связывает начало внутреннего упадка Рима с завистливым разрушением Карфагена, лишившим среиземноморский мир духа соперничества.

"Таков был конец Карфагена, соперника Римской империи, с которым наши предки начали воевать в консульство Клавдия и Фульвия... Так что сто двадцать лет между обоими народами велась война, включая приготовления к ней и непрочный мир. Даже когда Рим уже достиг мирового господства, он не мог считать себя в безопасности до тех пор, пока оставалось имя Карфагена и существовал сам город. Настолько ненависть, порождаемая соперничеством, переживает страх и не прекращается даже по отношению к побежденным. Так и ненависть к Карфагену исчезла лишь с его исчезновением...

...соперничество питает талант, а зависть и восхищение воспламеняют подражание, и то, чего добиваются с наивысшим рвением, достигает наивысшего совершенства и, естественно не может обратиться вспять, ибо естествен упадок того, что не двигается вперед...

Могуществу римлян открыл путь старший Сципион, их изнеженности - младший: ведь избавившись от страха перед Карфагеном, устранив соперника по владычеству над миром, они перешли от доблестей к порокам не постепенно, а стремительно и неудержимо; старый порядок был оставлен, внедрен новый; граждане обратились от бодрствования к дреме, от воинских упражнений к удовольствиям, от дел - к праздности".

Вместо того, чтобы стать владыками Италии и развивать эту благодатную землю, римляне по своей жадности и властолюбию построили военно-политическую вавилонскую башню. И когда она обрушилась она погребла под собой все цивилизации древней Европы - греческую, кельтскую, иберийскую, пуническую, сирийскую, египетскую. Нам, славянам, конечно от этого только лучше, но раз уж есть вопрос "почему пал Рим", то вот, именно поэтому. Потому что спустил ресурсы огромной ойкумены на выстраивание очень слабенькой плотины на пути естественных для той эпохи и региона миграций индоевропейских народов, которые в какой-то момент просто эту плотину прорвали. Там где подвижная и многосоставная система эллинистической ойкумены могла бы отбиться, как отбилась она в III веке до н.э. от нашествия галлов, там централизованная и, при этом, внутренне слабая Римская Империя рухнула и мир погрузился в унылое варварство, которое лишь постепенно превратилось в варварсво веселое. Возможно (и даже скорее всего) нашему миру следовало пройти через темные века, чтобы германцы и славяне создали на развалинах прошлого новую Европу. Но старая, римская Европа упала не под ударами извне а под тяжестью собственной внутренней пустоты. Винить тут некого.

________________________________________________

* "Слабым местом в развитии промышленности в эпоху цезаризма было отсутствие настоящей конкурентной борьбы, а причины ее отсутствия заключались в составе, чис­ленности и покупательной способности потребителей и в бед­ности империи в целом. Инустриальный прогесс в эллинский и эллинистический периоды, проявившийся и в технике, и в разделении труда, равно как и в массовом производстве, обслу­живавшем неоганиченный рынок сбыта, объяснялся постоянно возраставшим спросом на мануфактуные товары. Не говоря уже о постоянном спросе, имевшемся в самих геческих горо­дах, немногочисленные центры индустриального производства в Греции в V - IV вв. до Р. Х. должны бьmи удовлетворять пот­ребительский спрос на постоянно расширявшихся рынках в Греции и за ее пределами - в Италии, Галлии, Испании, на Черноморском побережье и т. д. Покупателями, кроме тех, что жили в геческих колониях, было многочисленное полуварвар­ское население этих земель, которое постепенно все более и более эллинизировалось: местные захоронения в Италии и Южной России в изобилии предоставляют материал, иллюстри­рующий изделия афинской и эллинистической промышленно­сти. В эллинистический период быстро возрастали число про­мышенных центров и численность потребителей. Промышлен­ность и торговля геков получила выход на восток, а через посредничество Карфагена геческие промышленные центры приобрели контакты с Африкой, Испанией, Британией и всем севером. Греческие фабриканты сумели учесть потребности своих новых клиентов и привлечь покупателеЙ. Межу различ­ными промышенными центрами установились соревнователь­ные отношения. Число потребителей с высокой покупательной способностью заметно возросло после того, как эллинистичес­кий мир вошел в контакт с Римом. Деструктивная деятельность римлян на востоке не имела серьезного значения, даже если иногда она и приводила к большому ущербу, поскольку поку­пательная способность широких кругов зажиточного населения при этом все время снижалась. Гораздо важнее было то, что римлянам удалось добиться политического единства всего Дpeвнего мира и объединить в одном государстве почти все жизне­ способные и более или менее прогессивные народы Средизем­номорья. После завоевательных и гражданских войн, последст­вия которых в большей степени были разрушительными, нежели созидательными, но представлявших собой все-таки только эпизод, с победой Августа вновь бьm установлен мир и нормальные отношения. Следствием этого бьmо возрожение экономики. Промышленные центры пробудились к новой жизни, число потребителей возросло, - правда, неясно, в ка­ких размерах и в течение сколь долгого времени происходил этот рост.

Область сбыта предметов rеко-римской промышленности теперь была ограничена почти исключительно империей с ее населением. В главе V мы подчеркивали, что не следует недо­ оценивать факт расширения римской внешней торговли. Необ­ходимо также учитывать и характер этой торговли. Варвары и малоимушее население Северной Европы не могли фигуриро­вать в качестве массы потребителей изделий промышенности, а при сложившемся в то время политическом положении тор­говые отношения не моги стать регулярными, они оставались всего лишь сделками более или менее спекулятивного характе­ра. Даьний Восток, разумеется, был более надежной областью, но там уже бьmа своя собственна высокоразвитая промышен­ность, потребность в промышленных изделиях Римской импе­рии там не ощушалась. Спрос был лишь на определенные то­вары, причем сушествова этот спрос лишь до тех пор, пока местные производители не научились производить нечто подо­бное. Таким образом, единственным потребителем товаров про­мышенности являлось само население империи. Пока распро­странение римской цивилизации успешно шло вперед, про­мышленность делала успехи и процветала. О постепенной индустриаизации провинций говорилось выше. Но после Ад­риана распространение римской цивилизации приостановилось. Границы империи более не расширялись. Романизация или час­тичная урбанизация провинций достигла своей наивысшей точки при Адриане. Область сбыта промышенных товаров те­перь была ограничена городами и равнинными областями, находящимися в пределах империи. Будушее римской промыш­ленности зависело от покупательной способности населения, и если представители городской буржуазии были хорошими по­купателями, то их численность все же была ограниченной, а городской пролетариат все больше беднел".
М.И.Ростовцев. Общество и хозяйство в Римской Империи. Т. II. Глава VII. Римская империя при Флавиях и Антонинах. Города и села в азийских и африканских провинциях Рима.