К. Казанский, "Суфизм с точки зрения современной психопатологии" - 9 (Гл. 7.3)
ЧАСТЬ 9 - Конец. К ЧАСТИ 8: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2554774.html
___________________________________
_______________________ РУМИ ______________________
Патологическая природа третьяго и безусловно знаменитѣйшаго представителя исламитскаго мистицизма того же вѣка обрисовывается гораздо опредѣленнѣе. Исламитская мистика считаетъ его наиболѣе яркой звѣздой своего горизонта, лучшимъ произведеніемъ, распустившимъ роскошный цвѣтъ въ наиболѣе благопріятный моментъ своей исторіи, и тѣмъ не менѣе, можно безошибочно утверждать, что Мевлана Джелальеддинъ Руми - основатель ордена кружащихся дервишей Мевлеви - обязанъ неувядаемой и понынѣ во всемъ мусульманскомъ мірѣ славой главнымъ образомъ эпилептическому психозу.
(Мuhamed b. Мouhamed Dshellaleddin (Sрlеndor religionis) Rumi (graecus) qui natus іn орріdo ВаІkh, diem obift supremam іn graeco орріdo Коniae, аnnо Наg. 660.
Тhobck. G. Rоsen, "Leben der Меwlana аus Меsnevi ueberseizt", Leipzig, 1849, s. XIII и слѣд.)
Онъ родился въ 604 году гиджры (1207 г. Р.Х.), въ городѣ Балхѣ и былъ ученикомъ Шемса изъ Тебриза, въ свою очередь обучавшагося у Рукнеддина Седжани, слушателя Зіаеддина Абу Неджебъ Сохраверди. Линія преемства хирки отъ этого послѣдняго подымается послѣдовательно черезъ шейха Газзали, Абу Бекра Несаджа, шейха Гиргани, Абу-Отмана Магреби, шейха Хатиби, Рудбари, знаменитаго Джонейда, Сирри изъ Согда и Абу-Хафсъ Керши къ временамъ пророка, гдѣ «вершина дервишескаго древа купается, по выраженію мусульманскаго писателя, въ ключахъ потока божественной близости», т.е. вздымается къ самому Алію.
Отецъ Джелальеддина - Багаеддинъ, пользовался во время Мухамеда Хорезмъ-шаха большимъ значеніемъ среди ученыхъ Константинополя (WTF? Коньи! - Х.Н.) за свои свѣдѣнія въ метафизическихъ и положительныхъ наукахъ и ихъ популяризацію. Сынъ превзошелъ отца, (говоритъ его біографъ Джами) впослѣдствіи, какъ въ знаніяхъ, такъ и въ добродѣтели и въ словѣ, читая свои поученія предъ аудиторіей въ 400 слушателей. «Но положительныя науки не прельщали его и онъ погрузился въ область духа, гдѣ не было для него оковъ формы».
Въ началѣ онъ устанавливаетъ близкія отношенія съ шейхомъ Селахъеддиномъ Зеркуби и знаменитымъ дервишемъ Ахи-Тюркомъ, затѣмъ бросается въ объятія пира Челиби изъ Коніи и наконецъ въ его жизни наступаетъ періодъ отношеній къ знаменитому Шемсъеддину изъ Тавриза (Всё это враки: Ахи-тюрк и есть "пир Хусам Челеби", а Шамс был ДО них. - Х.Н.) Послѣдній, сынъ измаелитскаго дайи, между прочимъ отличался необыкновенной красивой внѣшностью и женственнымъ воспитаніемъ, полученнымъ при занятіяхъ въ дѣтствѣ шитьемъ по золоту среди женщинъ Тавриза. (Ерунда - Шамс не был женственным, напротив, он бывал резок и груб. - Х.Н.) Шемсъ по указанію учителя Рукнеддина, одного изъ лучшихъ учениковъ Сохраверди отправился со своей родины въ Малую Азію исключительно съ цѣлью просвятить проживавшаго въ Коніи Джелальеддина, уже успѣвшаго заслужить репутацію знаменитаго наставника. Шемсу не трудно было привлечь къ себѣ въ самое короткое время глубочайшую симпатію Джелальеддина. Привязанностъ послѣдняго къ Шемсу отличалась повидимому какой-то странностью и росла съ такой быстротой и силой, что вызвала полнѣйшее негодование учениковъ. Насмѣшки и издѣвательства съ ихъ стороны вынудили Шемседдина оставить Конію и вернуться въ Тавризъ. (Фигня, сведений об этом нет. - Х.Н.)
Мевлана однако не могъ вынести томленія и любви по своему другу, розыскалъ его и вернулъ въ Малую Азію. Здѣсь они прожили нѣкоторое время въ самомъ интимномъ сожительствѣ, пока непріязненныя дѣйствія учениковъ Мевланы не заставили Шемса вторично покинуть Конію и предпринять путешествіе по Сиріи. Вь разлукѣ съ другомъ Джелальеддинъ денно и нощно предавался религіозному экстазу и овладѣвшему имъ поэтическому настроенію, при чемъ въ свои экстатическія упражненія онъ ввелъ новые, непримѣнявшіеся до него пріемы. Онъ водрузилъ въ овоемъ домѣ отолбъ, и охватывая его во время любовнаго восторга, кружился возлѣ него, произнося стихи, которые подхватывались присутствующими, записывались ими и впослѣдствіи, положенные на ноты, исполнялись подъ аккомпаниментъ флейты. Эта особенность въ пріемахъ Джелальеддина послужила отличительной чертой для основаннаго имъ ордена - Мевлеви.
Преданіе прибавляетъ при этомъ (цит. по Поздневу у Дж. Броуна):
«всякій разъ какъ Джелальеддинъ глубоко погружался въ благочестивую и пламенную любовь къ Богу, онъ поднимался вверхъ отъ видимаго міра и только музыка препятствовала ему совершенно исчезнуть изъ среды своихъ преданныхъ сподвижниковъ».
Это вращеніе пира сдѣлалось тѣмъ существеннымъ и отличительнымъ способомъ, какимъ его послѣдователи стараются достигнуть состоянія халь. Это же верченіе дало поводъ европейцамъ называть дервишей ордена Мевлеви «вертящимися или танцующими».
Небольшой эпизодъ, наивно разсказанный самимъ отцомъ Джелальеддина изъ дѣтства сына, освѣтитъ предъ нами личность этого знаменитѣйшаго мистика и послужитъ разгадкой его странной жизни и дѣятельности. Однажды 6-лѣтнимъ мальчикомъ Джелальеддинъ отправился съ толпою сверстниковъ въ прогулку по крышамъ. Дѣти расшалились и предлагали другъ другу прыгать съ одной кровли на другую. «Ни за что, воскликнулъ Джелальеддинъ: это дѣло кошекъ и собакъ, людямъ стыдно заниматься пустяками, если душа ваша крѣпка и духъ силенъ, то давайте лучше полетимъ въ небеса». Сказавъ это, онъ исчезъ съ глазъ дѣтей, и когда тѣ начали плакать и кричать, онъ мгновенно возвратился блѣдный съ неподвижнымъ взглядомъ и сказалъ товарищамъ: «пока я съ вами бесѣдовалъ, меня поджидали какіе-то люди въ зеленыхъ плащахъ, вырвали меня изъ толпы и заставили обойти всю твердь. Они показали мнѣ удивительное царство, и когда вашъ вопль достигъ его, они вновь возвратили меня къ вамъ».
Разсказъ не оставляетъ сомнѣнія въ эпилептической природѣ припадка. Блѣдность лица, неподвижность взгляда, содержаніе бредал его теченіе - все здѣсь характерно для эпилептическаго приступа. Форма болѣзни въ виду кратковременнаго выпаденія сознанія, отсутствія ясно выраженной ауры, т.е. предшествующаго припадку ощущенія дуновенія, общихъ судорогъ, паденія - словомъ по неполнотѣ приступа, можетъ по справедливости быть отнесена къ petit mal французскихъ авторовъ. Замѣчательно, что преобладающій въ зрительныхъ галлюцинаціяхъ эпилептиковъ красный цвѣтъ (обыкновенно пламя) предметовъ у Джелальеддина замѣненъ зеленымъ (любимымъ цвѣтомъ пророка). Впослѣдствіи эти приступы повторялись у него весьма часто. Нѣкоторые біографы утверждали даже, что число ихъ достигало 70-ти въ день. Подобная частота возможна лишь для такъ называемыхъ французами absences, т.е. такихъ пробѣловъ въ непрерывности сознанія, которыя, сопровождаясь блѣдностью лица, продолжаются всего лишь по нѣоколько минутъ. Въ припадкахъ большею частью ему предотавлялись подъ небесными сводами духовные образы, благообразные ангелы, кроткіе геніи и святые. Мимовольныя дѣйствія, какъ-то бѣганье вокругъ столба при ощущеніи небесной легкости тѣла, будучи результатомъ автоматизма, должны быть разсматриваемы не какъ координированныя движенія, а лишь тонико-клиническія судороги, зависящія отъ спазма отражательныхъ центровъ и составляющія симптомъ, который только въ недавнее время обособленъ наукой въ отдѣльную форму, названную «бѣговою эпилепсіей». По логикѣ самого больного это чувство легкости составляло личное его преимущество надъ толпой и ставило въ его собственныхъ глазахъ выше земного бремени, «ибо говорилъ онъ: легкіе спасаются, а тяжелые гибнутъ».
Установивъ фактъ эпилепсіи, которою страдалъ Мевлана, мы легко поймемъ и характеръ его литературной дѣятельности. Его изрѣченія, цитируемыя многочисленными коментатоторами, его капитальныя произведенія: Месневи, Диванъ и др. ярко выражаютъ аффективную сторону душевной жизни эпилептика съ ея крайне растяжимою нравственностью, съ ея неожиданными переходамиотъ одушевленія и волевого напряженія къ угнетенію и простраціи, съ ея повышенною раздражительностью, нелюдимостью, замкнутостью, недовѣріемъ, капризными и странными привязанностями къ Шамсъеддину, душевнымъ томленіемъ по немъ. Всѣ эти свойства съ ханжествомъ и преувеличеніями всякого рода въ придачу даютъ полную картину такъ называемаго «эпилептическаго характера».
Вотъ образчикъ патологически-преувеличеннаго отношенія къ Шемсъеддину:
Хоть не ровняется ничто съ величьемъ солнца,
Рисующимъ намъ въ краскахъ міръ тѣлесъ,
Всежъ кисть художника даетъ намъ отраженье его чудесъ.
Души же солнце безъ предѣловъ, - оно - любовь.
Ему нѣтъ равнаго въ природѣ, ни въ мірѣ сновъ.
Удастся-ль выразить словами восторгъ любви,
Зажженный лучшимъ единымъ другомъ въ моей крови?
_____________________________________________________
Можно было бы до безконечности продолжать списокъ исламитскихъ мистиковъ дошедшихъ въ своихъ экстазахъ до вполнѣ опредѣлившагося умопомѣшательства, но и приведенныхъ примѣровъ достаточно, чтобъ убѣдиться въ болѣзненной природѣ суфизма и оцѣнить по достоинству предлагаемую имъ истину.
___________________________________
ЧАСТЬ 9 - КОНЕЦ. К ЧАСТИ 1: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2551908.html
___________________________________
_______________________ РУМИ ______________________
Патологическая природа третьяго и безусловно знаменитѣйшаго представителя исламитскаго мистицизма того же вѣка обрисовывается гораздо опредѣленнѣе. Исламитская мистика считаетъ его наиболѣе яркой звѣздой своего горизонта, лучшимъ произведеніемъ, распустившимъ роскошный цвѣтъ въ наиболѣе благопріятный моментъ своей исторіи, и тѣмъ не менѣе, можно безошибочно утверждать, что Мевлана Джелальеддинъ Руми - основатель ордена кружащихся дервишей Мевлеви - обязанъ неувядаемой и понынѣ во всемъ мусульманскомъ мірѣ славой главнымъ образомъ эпилептическому психозу.
(Мuhamed b. Мouhamed Dshellaleddin (Sрlеndor religionis) Rumi (graecus) qui natus іn орріdo ВаІkh, diem obift supremam іn graeco орріdo Коniae, аnnо Наg. 660.
Тhobck. G. Rоsen, "Leben der Меwlana аus Меsnevi ueberseizt", Leipzig, 1849, s. XIII и слѣд.)
Онъ родился въ 604 году гиджры (1207 г. Р.Х.), въ городѣ Балхѣ и былъ ученикомъ Шемса изъ Тебриза, въ свою очередь обучавшагося у Рукнеддина Седжани, слушателя Зіаеддина Абу Неджебъ Сохраверди. Линія преемства хирки отъ этого послѣдняго подымается послѣдовательно черезъ шейха Газзали, Абу Бекра Несаджа, шейха Гиргани, Абу-Отмана Магреби, шейха Хатиби, Рудбари, знаменитаго Джонейда, Сирри изъ Согда и Абу-Хафсъ Керши къ временамъ пророка, гдѣ «вершина дервишескаго древа купается, по выраженію мусульманскаго писателя, въ ключахъ потока божественной близости», т.е. вздымается къ самому Алію.
Отецъ Джелальеддина - Багаеддинъ, пользовался во время Мухамеда Хорезмъ-шаха большимъ значеніемъ среди ученыхъ Константинополя (WTF? Коньи! - Х.Н.) за свои свѣдѣнія въ метафизическихъ и положительныхъ наукахъ и ихъ популяризацію. Сынъ превзошелъ отца, (говоритъ его біографъ Джами) впослѣдствіи, какъ въ знаніяхъ, такъ и въ добродѣтели и въ словѣ, читая свои поученія предъ аудиторіей въ 400 слушателей. «Но положительныя науки не прельщали его и онъ погрузился въ область духа, гдѣ не было для него оковъ формы».
Въ началѣ онъ устанавливаетъ близкія отношенія съ шейхомъ Селахъеддиномъ Зеркуби и знаменитымъ дервишемъ Ахи-Тюркомъ, затѣмъ бросается въ объятія пира Челиби изъ Коніи и наконецъ въ его жизни наступаетъ періодъ отношеній къ знаменитому Шемсъеддину изъ Тавриза (Всё это враки: Ахи-тюрк и есть "пир Хусам Челеби", а Шамс был ДО них. - Х.Н.) Послѣдній, сынъ измаелитскаго дайи, между прочимъ отличался необыкновенной красивой внѣшностью и женственнымъ воспитаніемъ, полученнымъ при занятіяхъ въ дѣтствѣ шитьемъ по золоту среди женщинъ Тавриза. (Ерунда - Шамс не был женственным, напротив, он бывал резок и груб. - Х.Н.) Шемсъ по указанію учителя Рукнеддина, одного изъ лучшихъ учениковъ Сохраверди отправился со своей родины въ Малую Азію исключительно съ цѣлью просвятить проживавшаго въ Коніи Джелальеддина, уже успѣвшаго заслужить репутацію знаменитаго наставника. Шемсу не трудно было привлечь къ себѣ въ самое короткое время глубочайшую симпатію Джелальеддина. Привязанностъ послѣдняго къ Шемсу отличалась повидимому какой-то странностью и росла съ такой быстротой и силой, что вызвала полнѣйшее негодование учениковъ. Насмѣшки и издѣвательства съ ихъ стороны вынудили Шемседдина оставить Конію и вернуться въ Тавризъ. (Фигня, сведений об этом нет. - Х.Н.)
Мевлана однако не могъ вынести томленія и любви по своему другу, розыскалъ его и вернулъ въ Малую Азію. Здѣсь они прожили нѣкоторое время въ самомъ интимномъ сожительствѣ, пока непріязненныя дѣйствія учениковъ Мевланы не заставили Шемса вторично покинуть Конію и предпринять путешествіе по Сиріи. Вь разлукѣ съ другомъ Джелальеддинъ денно и нощно предавался религіозному экстазу и овладѣвшему имъ поэтическому настроенію, при чемъ въ свои экстатическія упражненія онъ ввелъ новые, непримѣнявшіеся до него пріемы. Онъ водрузилъ въ овоемъ домѣ отолбъ, и охватывая его во время любовнаго восторга, кружился возлѣ него, произнося стихи, которые подхватывались присутствующими, записывались ими и впослѣдствіи, положенные на ноты, исполнялись подъ аккомпаниментъ флейты. Эта особенность въ пріемахъ Джелальеддина послужила отличительной чертой для основаннаго имъ ордена - Мевлеви.
Преданіе прибавляетъ при этомъ (цит. по Поздневу у Дж. Броуна):
«всякій разъ какъ Джелальеддинъ глубоко погружался въ благочестивую и пламенную любовь къ Богу, онъ поднимался вверхъ отъ видимаго міра и только музыка препятствовала ему совершенно исчезнуть изъ среды своихъ преданныхъ сподвижниковъ».
Это вращеніе пира сдѣлалось тѣмъ существеннымъ и отличительнымъ способомъ, какимъ его послѣдователи стараются достигнуть состоянія халь. Это же верченіе дало поводъ европейцамъ называть дервишей ордена Мевлеви «вертящимися или танцующими».
Небольшой эпизодъ, наивно разсказанный самимъ отцомъ Джелальеддина изъ дѣтства сына, освѣтитъ предъ нами личность этого знаменитѣйшаго мистика и послужитъ разгадкой его странной жизни и дѣятельности. Однажды 6-лѣтнимъ мальчикомъ Джелальеддинъ отправился съ толпою сверстниковъ въ прогулку по крышамъ. Дѣти расшалились и предлагали другъ другу прыгать съ одной кровли на другую. «Ни за что, воскликнулъ Джелальеддинъ: это дѣло кошекъ и собакъ, людямъ стыдно заниматься пустяками, если душа ваша крѣпка и духъ силенъ, то давайте лучше полетимъ въ небеса». Сказавъ это, онъ исчезъ съ глазъ дѣтей, и когда тѣ начали плакать и кричать, онъ мгновенно возвратился блѣдный съ неподвижнымъ взглядомъ и сказалъ товарищамъ: «пока я съ вами бесѣдовалъ, меня поджидали какіе-то люди въ зеленыхъ плащахъ, вырвали меня изъ толпы и заставили обойти всю твердь. Они показали мнѣ удивительное царство, и когда вашъ вопль достигъ его, они вновь возвратили меня къ вамъ».
Разсказъ не оставляетъ сомнѣнія въ эпилептической природѣ припадка. Блѣдность лица, неподвижность взгляда, содержаніе бредал его теченіе - все здѣсь характерно для эпилептическаго приступа. Форма болѣзни въ виду кратковременнаго выпаденія сознанія, отсутствія ясно выраженной ауры, т.е. предшествующаго припадку ощущенія дуновенія, общихъ судорогъ, паденія - словомъ по неполнотѣ приступа, можетъ по справедливости быть отнесена къ petit mal французскихъ авторовъ. Замѣчательно, что преобладающій въ зрительныхъ галлюцинаціяхъ эпилептиковъ красный цвѣтъ (обыкновенно пламя) предметовъ у Джелальеддина замѣненъ зеленымъ (любимымъ цвѣтомъ пророка). Впослѣдствіи эти приступы повторялись у него весьма часто. Нѣкоторые біографы утверждали даже, что число ихъ достигало 70-ти въ день. Подобная частота возможна лишь для такъ называемыхъ французами absences, т.е. такихъ пробѣловъ въ непрерывности сознанія, которыя, сопровождаясь блѣдностью лица, продолжаются всего лишь по нѣоколько минутъ. Въ припадкахъ большею частью ему предотавлялись подъ небесными сводами духовные образы, благообразные ангелы, кроткіе геніи и святые. Мимовольныя дѣйствія, какъ-то бѣганье вокругъ столба при ощущеніи небесной легкости тѣла, будучи результатомъ автоматизма, должны быть разсматриваемы не какъ координированныя движенія, а лишь тонико-клиническія судороги, зависящія отъ спазма отражательныхъ центровъ и составляющія симптомъ, который только въ недавнее время обособленъ наукой въ отдѣльную форму, названную «бѣговою эпилепсіей». По логикѣ самого больного это чувство легкости составляло личное его преимущество надъ толпой и ставило въ его собственныхъ глазахъ выше земного бремени, «ибо говорилъ онъ: легкіе спасаются, а тяжелые гибнутъ».
Установивъ фактъ эпилепсіи, которою страдалъ Мевлана, мы легко поймемъ и характеръ его литературной дѣятельности. Его изрѣченія, цитируемыя многочисленными коментатоторами, его капитальныя произведенія: Месневи, Диванъ и др. ярко выражаютъ аффективную сторону душевной жизни эпилептика съ ея крайне растяжимою нравственностью, съ ея неожиданными переходамиотъ одушевленія и волевого напряженія къ угнетенію и простраціи, съ ея повышенною раздражительностью, нелюдимостью, замкнутостью, недовѣріемъ, капризными и странными привязанностями къ Шамсъеддину, душевнымъ томленіемъ по немъ. Всѣ эти свойства съ ханжествомъ и преувеличеніями всякого рода въ придачу даютъ полную картину такъ называемаго «эпилептическаго характера».
Вотъ образчикъ патологически-преувеличеннаго отношенія къ Шемсъеддину:
Хоть не ровняется ничто съ величьемъ солнца,
Рисующимъ намъ въ краскахъ міръ тѣлесъ,
Всежъ кисть художника даетъ намъ отраженье его чудесъ.
Души же солнце безъ предѣловъ, - оно - любовь.
Ему нѣтъ равнаго въ природѣ, ни въ мірѣ сновъ.
Удастся-ль выразить словами восторгъ любви,
Зажженный лучшимъ единымъ другомъ въ моей крови?
_____________________________________________________
Можно было бы до безконечности продолжать списокъ исламитскихъ мистиковъ дошедшихъ въ своихъ экстазахъ до вполнѣ опредѣлившагося умопомѣшательства, но и приведенныхъ примѣровъ достаточно, чтобъ убѣдиться въ болѣзненной природѣ суфизма и оцѣнить по достоинству предлагаемую имъ истину.
___________________________________
ЧАСТЬ 9 - КОНЕЦ. К ЧАСТИ 1: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/2551908.html