Окончание предыдущей истории
Начало
***
Порой кошка показывала картинки - замок на холме, всадники с незнакомыми знаменами, белый город, утопающий в садах, башни, витражи, фонтаны... Странные место - ни грязи, ни бедности. И жители хороши собой: приятные лица, звонкие голоса, улыбки - и ощущение врожденного достоинства, какое не всегда встретишь и у принцев. У всех - у воинов, у прохожих, ремесленников, слуг, если это слуги. На вопрос "где?" кошка отвечала что-то вроде "там, далеко, больше нет". "Когда?" - Давно, но что для кошки "давно" - год, два?
Сотни лет, если она и вправду фея - или заколдована?
А вот худой человек в кресле - тонкое изможденное лицо, рыжие волосы с проседью. Что-то пишет - кошка играет перьями. Тот самый прежний хозяин? Синеглазый юноша с каштановыми волосами и мягкой улыбкой приносит еду, садится рядом - она немедленно забирается на колени... Слуга, друг, родич?
"Наш!" - уверенно отвечает кошка.
Небольшая компания сидит за вином, темноволосый музыкант играет на арфе - кошке спокойно, хорошо, ей наложили полное блюдце лакомств, а кое-что она стащила сама.
Круглая комната с невысоким потолком - судя по всему, оружейная. Высокий молодой воин со шрамом на щеке и с длинными волосами, собранными в пучок помогает хозяину кошки надеть доспехи.
...А меч у него справа висит - кстати, фехтует он левой, и кошку гладит тоже левой. И пишет тоже левой - забавные такие буквы, ни на что не похожие. Не греческий, не латынь...
Может быть, китайский?
И рисует левой. Генрих никогда прежде не видел, чтобы кто-то рисовал - так. Тщательно обозначая каждый штрих, каждую линию. Словно хочет этим сказать что-то такое, чего не может - словами, или чем-то еще. Сам он никогда не учился живописи, а тут впервые пожалел об этом.
Да ему же неудобно, - сообразил Гиз. Кошка на коленях сидит - то-то я смотрю, поза странная...
...О, какая сталь - не испанская, не дамасская, лучше, много лучше! Очень интересная конструкция доспехов - ага, меч у него тоже под левую... Правая, как всегда, неподвижна. Хозяин кошки указывает на щиты - большие, каплевидные, некоторые украшены звездами, всякими диковинными изображениями - не поймешь, солнце или цветок. Совершенно незнакомые гербы, если это гербы. Хозяин что-то говорит, оруженосец медлит и смотрит не то с восхищением, не то хочет сказать: "Дурак ты, мой герцог, вот как есть дурак". Генриху очень хорошо знаком такой взгляд. Оруженосец аккуратно достает из шлема пригревшуюся кошку, передает его господину, подбирает щит полегче, закрепляет на правой... Интересно, чем дело кончилось?
Рыжеволосый лежит в постели, ему явно плохо - он закусывает губы, чтобы не стонать, на лбу блестят капельки пота. Ранен, болен? О, какие шрамы - интересно, где его так? Впрочем, нет.
Неинтересно.
Юноша, которого кошка назвала Нашим, снимает с жаровни котелок с питьем, процеживает через чистую ткань - что же, выходит, он лекарь? Кошка лежит у правого бока - видимо, тоже лечит?
Лекарь осторожно поит больного, о чем-то они говорят - интересно, может ли кошка передать смысл? Ага, князю очень нужно куда-то ехать... И, кажется, с кем-то драться. Можешь ли ты помочь? - спрашивает хозяин кошки. О, у него тоже лекарь - доверенное лицо, - обрадовался Генрих. И, наверное тоже считает его полным придурком? Ну, это естественно...
Кажется, лекарю идея князя совсем не нравится - по лицу видно. Ну, сейчас он ему скажет!
А, нет - говорит, сделаю так, чтобы смог, - но после, как все закончится, придется, может, лежать несколько недель.
Ну, до этого надо еще дожить!
И ведь он очень, очень переживает за князя - во всяком случае кошка в этом уверена. Как за родного, если не больше - но почему-то готов сделать все, что в его силах, чтобы его господин - и друг, это несомненно - смог успеть на битву, которая, возможно, станет для него последней. Получается, без него никак? Или у юноши - впрочем, не так уж он и молод, если приглядеться - какой-то свой интерес? Зла он князю не хочет - а чего хочет-то? Или желание господина для него важнее, чем его же здоровье и жизнь?
Интересно, что связывает этих двоих, где он нашел такого лекаря и есть ли там еще такие?
И почему, когда входит высокий темноволосый воин в синих с серебром одеждах, сердце рыжего князя вспыхивает счастьем, а лицо светится такой радостью, перед которой все остальное меркнет?
Кто он ему - друг, брат?
Но почему возлюбленный дамы Катерины смотрит на него так, словно тот ему даже не жизнь спас - душу из ада вызволил, возможно, не раз?
О чем он так жарко спорит с тем с музыкантом - и еще с какими-то людьми? И почему такое отчаяние на лицах...
А кто тот светловолосый, с которым он вел долгие и проникновенные разговоры? А та дама, с которой беседовал в саду, и после, за бокалом вина? И что у него с рукой?
...Ветер одуряюще пахнет весной, молодой травой и немного - пылью. Запах лошади, нагретой земли, хозяина - кошка выглядывает из седельной сумки. Сверху - небо, вокруг, куда ни глянь - поле. Правая рука неподвижно сжимает уздечку - то есть не рука, сообразил Генрих, что-то вроде перчатки - неприметная, потертая, на левой точно такая же. Что там - увечье, следы болезни, пустота? Просто не двигается? Кошка упоминала плен, какое-то нездоровье - на левой кисти, если приглядеться, можно разобрать старые шрамы.
Вот кто-то почтительно передает ее всаднику, тот осторожно усаживает в специальную корзиночку, выложенную мягкой тканью, - почти конные носилки.
Пушистые котята играют на ковре, наполняя сердце нежностью... Рядом хозяин, его друг в синем с серебром, еще кто-то, обсуждают, как расставить войска - кошка чует сгущающуюся в воздухе тревогу.
Город из белого камня, приветливые улыбки жителей, солнечные лучи рассыпаются на мириады цветных бликов в стеклах витражей. Здесь собрались немногие выжившие вассалы ее господина - кошка ощущает их печаль, боль множества утрат. И, подобно, королеве, старается заботиться о своих подданных, утешать и поддерживать.
Осенний сад и тревога, почти седой хозяин, давешний музыкант и пара малышей.
А вот ее запихивают в седельную сумку вместе с одеждой и какими-то свитками. Бешеная скачка - а за спиной горит белый город, в котором остался последний из рода ее людей. Вот она выпрыгивает из сумки и вцепляется в лицо уродливому наемнику, вот неотступно сидит рядом с раненным воином, греет и вылизывает.
Кажется, это один из тех, кто приходил к ее прежнему хозяину?
...В ту рождественскую ночь им удалось узнать, что хозяин кошки держал замок на границе, оборонял его от врагов, которые представлялись зверушке совершенными чудовищами. Что он верил, кажется, в Единого Бога, но ничего не слышал о Христе - впрочем, в тех краях о нем вообще ничего не знали. Праведные язычники, живущие где-то на краю мира, до которых дошли какие-то смутные сведения? Или просто кошка была тогда молода, счастлива и не интересовалась подобными вещами, как многие в юности?
Что мы знаем о нем? Герцог, защищавший свои земли от каких-то чудовищных врагов. Был в плену, чудом спасся, потом долго болел (я лечила!), много воевал, а потом как-то нехорошо умер.
- Нет! Его съело.
- Болезнь? По описанию не похоже ни на что. Проклятие какое-то? Горе? Вина, потери?
- И это тоже.
Генрих Гиз пытался понять: где это могло быть, с кем сражался усталый рыжеволосый воин и жители белого города? Кажется, он был князем или королем - того самого города? Или замка в горах - изящный, словно устремленный в небо, он был тем не менее очень неплохо укреплен, пожалуй что и нельзя было сделать лучше.
Кошка напоминала ему какую-нибудь заколдованную принцессу. Или знатную даму, которую выдали замуж за человека много старше ее, а после его смерти она пошла в монахини - молиться о спасении души своего господина. Он снова и снова спрашивал:
- Не была ли ты прежде прекрасной девой? Может, тебя заколдовали?
В ответ кошка шипела, плюхалась на задницу и начинала вылизывать у себя под хвостом. Или кусала его за руку - впрочем, почти не больно.
Он пытался расспрашивать - кошка отвечала, как могла. Красноречивым взглядом, сменой позы, иногда новой картинкой. Конечно, она могла не знать тонкостей веры, не разбираться, с кем и почему сражаются ее люди, хотя почему-то была уверена, что с чудовищами, а то и с самим дьяволом. Но многие подмеченные ею детали казались странными.
- Они погибли?
Молчание.
- Кто-нибудь из тех, кого ты знала в замке, жив сейчас?
- Наш. Может. Тот еще. Эти, - снова мелькание лиц. Светловолосый, один из юношей, с которыми он беседовал, обходя дозоры, очень красивая, но совершенно незнакомая женщина...
- Где они сейчас? Могу ли я поговорить с ними?
Молчание.
- Где это было?
- Дома.
- Кто он, кем он был?
- Мой.
А "Наш", надо полагать, - тот, кого кошке приходится делить - с князем, другим котом или его собственной семьей... А еще были "Тот", "Его", "Ну, такой" и множество других наименований. Тот, кто приносит яблоки, Болит Внутри, Теплый (высокий воин с суровым лицом) и даже Не Люблю.
- Как звали твоего господина?
- И'ррр'яу!
- Ир... Яу?
- И'ррр'яу! - ощущение, что он неправильно передает интонацию, тон, не говоря уже об эмоциях. Скорее всего, люди называли его иначе - почему-то казалось, там должно быть несколько имен и, вероятно, титул. А может, и не один.
Но как-то так получилось, что он стал упоминать в молитве "прежнего хозяина кошки и его людей", утешая себя тем, что Господь знает все имена.
...Может быть, и самого его на кошачьем языке зовут как-нибудь похоже. Что-нибудь вроде "Мурк" и значит: "Мой личный человек, не так хорош, как первый, но тоже вполне даже и неплох".
Во всяком случае, он надеялся, что "вполне неплох".
Она часто спала рядом с Генрихом, когда тот ночевал один. Если же к нему приходила дама, кошка выходила, будто бы по своим делам или дремала в своей корзинке, притворяясь обыкновенной кошкой.
Иногда он брал кошку в поездки - те, что казались безопасными. Друзья вначале посмеивались над этой его причудой, но вскоре благородные манеры и ласковый нрав лотарингской кошки покорили всех - куда там иной куртизанке. К тому же, как оказалось, она чуяла опасность - шипела, шерсть вставала дыбом - а как-то раз, молнией выскочив из седельной сумки, впилась в лицо одному из убийц как раз когда тот собирался спустить курок, потом быстро и умело выцарапала глаза второму, подарив Генриху несколько минут и, пожалуй, жизнь.
После этого случая он перестал брать ее с собой - разве что госпожа кошка очень уж настаивала.
Два Рождества Генрих пропустил - один раз кардинал закрылся с кошкой и они вели теологические беседы. Вроде взрослый человек, отец шестерых детей*, - говорил потом Гиз, - а беседует с кошкой о теологии, как дитя малое!
Потом случилась очередная война, и ему пришлось уехать.
* На самом деле шестеро, вроде, было у кардинала Жана. Видимо, Генрих дразнится - ну или ему виднее.
Так что на третий, 1588 год он надеялся все же поговорить с кошкой. Постарался уладить все дела до Рождества, чтобы ничего не помешало. Спросить наконец о хозяине - как его звали, где он жил, с кем и почему сражался...
Но вышло так, что он узнал всё за два дня до Рождества - утром 23 декабря 1588 года.
***
Небольшая комната, сводчатый потолок, ощущение уюта. За высокими узкими окнами совершенно невозможное черно-синее небо, в котором танцуют, переливаются зеленые, золотые и ало-фиолетовые сполохи. Рядом озирается братец-кардинал. Вот не повезло так не повезло.* Одно хорошо - ни Майена, ни детей.
На стенах - оружие, карты, рисунки и, кажется, стихи - все это явно составляет причудливую композицию со светильниками, похожими на сияющие кристаллы. Во всем этом угадывается некий смысл - даже в котелке с ипокрасом, что стоит на небольшой жаровне.
Он не сразу заметил хозяина - высокий человек с длинными темно-рыжими волосами сидел в кресле у стола и что-то мастерил.
А на столе - у Гиза перехватило дыхание - свертки, пакетики из разноцветной бумаги, краски, небольшая наковальня, щипцы, еще какие-то инструменты, орехи, книги, причудливые поделки из металла - серебряные веточки (как живые!), листья, цветы, драгоценные камни сверкают, словно капли росы...
Как раз сейчас он заворачивал маленькую фигурку спящей, кажется, лисы в ярко-зеленую бумагу с оленями, надписывал подарок - те же странные, ни на что не похожие буквы.
Увидел гостей, отложил кисть, повернулся - то же узкое лицо, тонкие черты - но ни следа горя или усталости. Встал, улыбнулся, протянул руку - правую. Рука как рука, ничего особенного, не считая мелких ожогов, уже почти заживших.
- Ну что, пришедшие следом, уберегли мою кошку?
* На самом деле кардинала убили 24ого. Но я считаю, что в данном случае это не существенно.
***
Порой кошка показывала картинки - замок на холме, всадники с незнакомыми знаменами, белый город, утопающий в садах, башни, витражи, фонтаны... Странные место - ни грязи, ни бедности. И жители хороши собой: приятные лица, звонкие голоса, улыбки - и ощущение врожденного достоинства, какое не всегда встретишь и у принцев. У всех - у воинов, у прохожих, ремесленников, слуг, если это слуги. На вопрос "где?" кошка отвечала что-то вроде "там, далеко, больше нет". "Когда?" - Давно, но что для кошки "давно" - год, два?
Сотни лет, если она и вправду фея - или заколдована?
А вот худой человек в кресле - тонкое изможденное лицо, рыжие волосы с проседью. Что-то пишет - кошка играет перьями. Тот самый прежний хозяин? Синеглазый юноша с каштановыми волосами и мягкой улыбкой приносит еду, садится рядом - она немедленно забирается на колени... Слуга, друг, родич?
"Наш!" - уверенно отвечает кошка.
Небольшая компания сидит за вином, темноволосый музыкант играет на арфе - кошке спокойно, хорошо, ей наложили полное блюдце лакомств, а кое-что она стащила сама.
Круглая комната с невысоким потолком - судя по всему, оружейная. Высокий молодой воин со шрамом на щеке и с длинными волосами, собранными в пучок помогает хозяину кошки надеть доспехи.
...А меч у него справа висит - кстати, фехтует он левой, и кошку гладит тоже левой. И пишет тоже левой - забавные такие буквы, ни на что не похожие. Не греческий, не латынь...
Может быть, китайский?
И рисует левой. Генрих никогда прежде не видел, чтобы кто-то рисовал - так. Тщательно обозначая каждый штрих, каждую линию. Словно хочет этим сказать что-то такое, чего не может - словами, или чем-то еще. Сам он никогда не учился живописи, а тут впервые пожалел об этом.
Да ему же неудобно, - сообразил Гиз. Кошка на коленях сидит - то-то я смотрю, поза странная...
...О, какая сталь - не испанская, не дамасская, лучше, много лучше! Очень интересная конструкция доспехов - ага, меч у него тоже под левую... Правая, как всегда, неподвижна. Хозяин кошки указывает на щиты - большие, каплевидные, некоторые украшены звездами, всякими диковинными изображениями - не поймешь, солнце или цветок. Совершенно незнакомые гербы, если это гербы. Хозяин что-то говорит, оруженосец медлит и смотрит не то с восхищением, не то хочет сказать: "Дурак ты, мой герцог, вот как есть дурак". Генриху очень хорошо знаком такой взгляд. Оруженосец аккуратно достает из шлема пригревшуюся кошку, передает его господину, подбирает щит полегче, закрепляет на правой... Интересно, чем дело кончилось?
Рыжеволосый лежит в постели, ему явно плохо - он закусывает губы, чтобы не стонать, на лбу блестят капельки пота. Ранен, болен? О, какие шрамы - интересно, где его так? Впрочем, нет.
Неинтересно.
Юноша, которого кошка назвала Нашим, снимает с жаровни котелок с питьем, процеживает через чистую ткань - что же, выходит, он лекарь? Кошка лежит у правого бока - видимо, тоже лечит?
Лекарь осторожно поит больного, о чем-то они говорят - интересно, может ли кошка передать смысл? Ага, князю очень нужно куда-то ехать... И, кажется, с кем-то драться. Можешь ли ты помочь? - спрашивает хозяин кошки. О, у него тоже лекарь - доверенное лицо, - обрадовался Генрих. И, наверное тоже считает его полным придурком? Ну, это естественно...
Кажется, лекарю идея князя совсем не нравится - по лицу видно. Ну, сейчас он ему скажет!
А, нет - говорит, сделаю так, чтобы смог, - но после, как все закончится, придется, может, лежать несколько недель.
Ну, до этого надо еще дожить!
И ведь он очень, очень переживает за князя - во всяком случае кошка в этом уверена. Как за родного, если не больше - но почему-то готов сделать все, что в его силах, чтобы его господин - и друг, это несомненно - смог успеть на битву, которая, возможно, станет для него последней. Получается, без него никак? Или у юноши - впрочем, не так уж он и молод, если приглядеться - какой-то свой интерес? Зла он князю не хочет - а чего хочет-то? Или желание господина для него важнее, чем его же здоровье и жизнь?
Интересно, что связывает этих двоих, где он нашел такого лекаря и есть ли там еще такие?
И почему, когда входит высокий темноволосый воин в синих с серебром одеждах, сердце рыжего князя вспыхивает счастьем, а лицо светится такой радостью, перед которой все остальное меркнет?
Кто он ему - друг, брат?
Но почему возлюбленный дамы Катерины смотрит на него так, словно тот ему даже не жизнь спас - душу из ада вызволил, возможно, не раз?
О чем он так жарко спорит с тем с музыкантом - и еще с какими-то людьми? И почему такое отчаяние на лицах...
А кто тот светловолосый, с которым он вел долгие и проникновенные разговоры? А та дама, с которой беседовал в саду, и после, за бокалом вина? И что у него с рукой?
...Ветер одуряюще пахнет весной, молодой травой и немного - пылью. Запах лошади, нагретой земли, хозяина - кошка выглядывает из седельной сумки. Сверху - небо, вокруг, куда ни глянь - поле. Правая рука неподвижно сжимает уздечку - то есть не рука, сообразил Генрих, что-то вроде перчатки - неприметная, потертая, на левой точно такая же. Что там - увечье, следы болезни, пустота? Просто не двигается? Кошка упоминала плен, какое-то нездоровье - на левой кисти, если приглядеться, можно разобрать старые шрамы.
Вот кто-то почтительно передает ее всаднику, тот осторожно усаживает в специальную корзиночку, выложенную мягкой тканью, - почти конные носилки.
Пушистые котята играют на ковре, наполняя сердце нежностью... Рядом хозяин, его друг в синем с серебром, еще кто-то, обсуждают, как расставить войска - кошка чует сгущающуюся в воздухе тревогу.
Город из белого камня, приветливые улыбки жителей, солнечные лучи рассыпаются на мириады цветных бликов в стеклах витражей. Здесь собрались немногие выжившие вассалы ее господина - кошка ощущает их печаль, боль множества утрат. И, подобно, королеве, старается заботиться о своих подданных, утешать и поддерживать.
Осенний сад и тревога, почти седой хозяин, давешний музыкант и пара малышей.
А вот ее запихивают в седельную сумку вместе с одеждой и какими-то свитками. Бешеная скачка - а за спиной горит белый город, в котором остался последний из рода ее людей. Вот она выпрыгивает из сумки и вцепляется в лицо уродливому наемнику, вот неотступно сидит рядом с раненным воином, греет и вылизывает.
Кажется, это один из тех, кто приходил к ее прежнему хозяину?
...В ту рождественскую ночь им удалось узнать, что хозяин кошки держал замок на границе, оборонял его от врагов, которые представлялись зверушке совершенными чудовищами. Что он верил, кажется, в Единого Бога, но ничего не слышал о Христе - впрочем, в тех краях о нем вообще ничего не знали. Праведные язычники, живущие где-то на краю мира, до которых дошли какие-то смутные сведения? Или просто кошка была тогда молода, счастлива и не интересовалась подобными вещами, как многие в юности?
Что мы знаем о нем? Герцог, защищавший свои земли от каких-то чудовищных врагов. Был в плену, чудом спасся, потом долго болел (я лечила!), много воевал, а потом как-то нехорошо умер.
- Нет! Его съело.
- Болезнь? По описанию не похоже ни на что. Проклятие какое-то? Горе? Вина, потери?
- И это тоже.
Генрих Гиз пытался понять: где это могло быть, с кем сражался усталый рыжеволосый воин и жители белого города? Кажется, он был князем или королем - того самого города? Или замка в горах - изящный, словно устремленный в небо, он был тем не менее очень неплохо укреплен, пожалуй что и нельзя было сделать лучше.
Кошка напоминала ему какую-нибудь заколдованную принцессу. Или знатную даму, которую выдали замуж за человека много старше ее, а после его смерти она пошла в монахини - молиться о спасении души своего господина. Он снова и снова спрашивал:
- Не была ли ты прежде прекрасной девой? Может, тебя заколдовали?
В ответ кошка шипела, плюхалась на задницу и начинала вылизывать у себя под хвостом. Или кусала его за руку - впрочем, почти не больно.
Он пытался расспрашивать - кошка отвечала, как могла. Красноречивым взглядом, сменой позы, иногда новой картинкой. Конечно, она могла не знать тонкостей веры, не разбираться, с кем и почему сражаются ее люди, хотя почему-то была уверена, что с чудовищами, а то и с самим дьяволом. Но многие подмеченные ею детали казались странными.
- Они погибли?
Молчание.
- Кто-нибудь из тех, кого ты знала в замке, жив сейчас?
- Наш. Может. Тот еще. Эти, - снова мелькание лиц. Светловолосый, один из юношей, с которыми он беседовал, обходя дозоры, очень красивая, но совершенно незнакомая женщина...
- Где они сейчас? Могу ли я поговорить с ними?
Молчание.
- Где это было?
- Дома.
- Кто он, кем он был?
- Мой.
А "Наш", надо полагать, - тот, кого кошке приходится делить - с князем, другим котом или его собственной семьей... А еще были "Тот", "Его", "Ну, такой" и множество других наименований. Тот, кто приносит яблоки, Болит Внутри, Теплый (высокий воин с суровым лицом) и даже Не Люблю.
- Как звали твоего господина?
- И'ррр'яу!
- Ир... Яу?
- И'ррр'яу! - ощущение, что он неправильно передает интонацию, тон, не говоря уже об эмоциях. Скорее всего, люди называли его иначе - почему-то казалось, там должно быть несколько имен и, вероятно, титул. А может, и не один.
Но как-то так получилось, что он стал упоминать в молитве "прежнего хозяина кошки и его людей", утешая себя тем, что Господь знает все имена.
...Может быть, и самого его на кошачьем языке зовут как-нибудь похоже. Что-нибудь вроде "Мурк" и значит: "Мой личный человек, не так хорош, как первый, но тоже вполне даже и неплох".
Во всяком случае, он надеялся, что "вполне неплох".
Она часто спала рядом с Генрихом, когда тот ночевал один. Если же к нему приходила дама, кошка выходила, будто бы по своим делам или дремала в своей корзинке, притворяясь обыкновенной кошкой.
Иногда он брал кошку в поездки - те, что казались безопасными. Друзья вначале посмеивались над этой его причудой, но вскоре благородные манеры и ласковый нрав лотарингской кошки покорили всех - куда там иной куртизанке. К тому же, как оказалось, она чуяла опасность - шипела, шерсть вставала дыбом - а как-то раз, молнией выскочив из седельной сумки, впилась в лицо одному из убийц как раз когда тот собирался спустить курок, потом быстро и умело выцарапала глаза второму, подарив Генриху несколько минут и, пожалуй, жизнь.
После этого случая он перестал брать ее с собой - разве что госпожа кошка очень уж настаивала.
Два Рождества Генрих пропустил - один раз кардинал закрылся с кошкой и они вели теологические беседы. Вроде взрослый человек, отец шестерых детей*, - говорил потом Гиз, - а беседует с кошкой о теологии, как дитя малое!
Потом случилась очередная война, и ему пришлось уехать.
* На самом деле шестеро, вроде, было у кардинала Жана. Видимо, Генрих дразнится - ну или ему виднее.
Так что на третий, 1588 год он надеялся все же поговорить с кошкой. Постарался уладить все дела до Рождества, чтобы ничего не помешало. Спросить наконец о хозяине - как его звали, где он жил, с кем и почему сражался...
Но вышло так, что он узнал всё за два дня до Рождества - утром 23 декабря 1588 года.
***
Небольшая комната, сводчатый потолок, ощущение уюта. За высокими узкими окнами совершенно невозможное черно-синее небо, в котором танцуют, переливаются зеленые, золотые и ало-фиолетовые сполохи. Рядом озирается братец-кардинал. Вот не повезло так не повезло.* Одно хорошо - ни Майена, ни детей.
На стенах - оружие, карты, рисунки и, кажется, стихи - все это явно составляет причудливую композицию со светильниками, похожими на сияющие кристаллы. Во всем этом угадывается некий смысл - даже в котелке с ипокрасом, что стоит на небольшой жаровне.
Он не сразу заметил хозяина - высокий человек с длинными темно-рыжими волосами сидел в кресле у стола и что-то мастерил.
А на столе - у Гиза перехватило дыхание - свертки, пакетики из разноцветной бумаги, краски, небольшая наковальня, щипцы, еще какие-то инструменты, орехи, книги, причудливые поделки из металла - серебряные веточки (как живые!), листья, цветы, драгоценные камни сверкают, словно капли росы...
Как раз сейчас он заворачивал маленькую фигурку спящей, кажется, лисы в ярко-зеленую бумагу с оленями, надписывал подарок - те же странные, ни на что не похожие буквы.
Увидел гостей, отложил кисть, повернулся - то же узкое лицо, тонкие черты - но ни следа горя или усталости. Встал, улыбнулся, протянул руку - правую. Рука как рука, ничего особенного, не считая мелких ожогов, уже почти заживших.
- Ну что, пришедшие следом, уберегли мою кошку?
* На самом деле кардинала убили 24ого. Но я считаю, что в данном случае это не существенно.