книги, которые очень сильно меняли мою жизнь
решил написать вместо того, чтобы заниматься текущей нудной работой! ((
0. 4-5 лет: "Богатыри и витязи русской земли" (прозаический пересказ былин, толстая дореволюционная книга с картинками из библиотеки прадедушки; вот это издание): начало всего моего образования. (только сейчас узнал, что составитель -- Н.И. Надеждин). -- разглядывал ее часами и днями и по ней учился читать. букву "малый юс" впервые увидел на обложке этой книги (в декоративном шрифте названия, так что это как бы и начало знакомства с церковнославянским).
1. 6 лет -- Лермонтов, "Бородино" (знал наизусть целиком); Пушкин, "Борис Годунов" -- предопределили отношение к истории и взгляд на Россию.
2. 7 лет -- Жуковский, все баллады (знал много длинных наизусть), и т.п. подобные стихотворения русских поэтов первой пол. 19 в. (Лермонтова, Пушкина -- "тятя-тятя, наши сети...", и Козлова). -- любовь к средневековью и поэзия. тогда же заодно -- Песнь о Роланде.
3. 8 лет: Жюль Верн, "Таинственный остров" (читал много и других его романов, но из этого решил подражать Сайрусу Смиту: позже, лет в 10 или 11, пытался сделать пироксилин по его рецепту, но ничего не вышло: только потом узнал, что моя вата была синтетическая, а не хлопковая!).
4. 9 лет: Сервантес, Дон Кихот. -- до этого лет с 7 рассматривал картинки в двухтомнике и читал фрагментами. появилась мечта узнать о Ланселоте (настоящем; поэтому Шварца никогда не читал, было как-то оскорбительно; мечта исполнилась уже когда подрос и научился читать по-французски). точка зрения автора мне не нравилась, а я считал правильной т.зр. Дон Кихота (и сейчас так считаю).
5. 10 лет: Детская энциклопедия, новое издание, особенно т.4 (если не ошибаюсь в номере) -- математика и физика. -- медитации днями напролет. мечта понять, что такое интеграл (тогда не реализовалось, но я узнал кучу всего по истории математики).
6. 11-13 лет: Некрасов, Общая химия (том под 1000 стр., неорганика). -- это тоже читалось сутками, со всеми мелкими примечаниями, и кое-что переносилось в собственную самодельную химическую лабораторию. я читал тогда много по химии и по истории древнего мира, но ни одну книгу не любил так, как Некрасова. (вообще говоря, то, что я потом любил в химии -- это вовсе не Некрасов, а биоорганическая химия и квантовая химия, но я никогда больше не подсаживался так плотно ни на одну книгу по химии; впрочем, можно назвать тут же журнал "Химия и жизнь", который мне выписывали родители все эти годы; это был тогда самый интересный журнал в СССР).
7. 14 лет: открытие литературы начала 20 века. кумир -- Гумилев (до сих пор любимый поэт). также любимые (тогда, но не сейчас) поэты -- Цветаева, Мандельштам, Бродский.
8. 15 лет: Достоевский -- весь, отныне и навсегда.
9. 15 лет: Хлебников -- весь, отныне и навсегда. несколько томов из Харджиевского собрания я тогда собственноручно перепечатал на машинке.
10. 15 лет: Р.О. Якобсон -- очень много разного. Он повлиял на мои взгляды во всех тех областях, которыми он занимался, а я ко всем из них без исключения проникся той или иной толикой интереса (в те годы я занимался стиховедением у В.Е. Холшевникова; еще один форматирующий мой юный мозг бестселлер тех лет -- Гаспаров, "История русского стиха" (где одна математика, т.е. интересно, а не многабукафф); не ставлю ее в отдельный пункт, т.к. это воспринималось в фарватере Якобсона). сегодня я считаю, что Якобсону не повезло родиться в эпоху структурализма, логически примитивного и психологически уродливого, когда не было развитого логического аппарата для интерпретации его мыслей и отслеживания интуиций, так что это более автор нашего времени, нежели своего (в 1990-е годы его начали перечитывать); впрочем, тогда он еще был жив. в юности Якобсон был для меня идеалом ученого (потом уже просто не было такого одного идеала).
11. 16 лет: Солженицын, особенно "Архипелаг ГУЛАГ", но также и "Бодался теленок с дубом" (его художественную прозу уважал, но не любил). начал читать его раньше (впервые -- в 10 лет), но "пробило" именно в этом возрасте, когда прочел два названных произведения. это одна из "точек перегиба" моей жизни в сторону христианства.
12. 16 лет: Эжен Ионеско, "Лысая певица" (другое тоже читал, но это сам перевел с французского). -- тоже было важно для формирования взглядов на реальность (см. п. 13).
13. 16-17 лет: Нильс Бор и Вернер Гейзенберг (разное и довольно многое, т.к. я мог читать и "с формулами"). -- как приходится признать, эти авторы определили мои взгляды на то, что такое реальность.
14. 16 лет: Бердяев, "Миросозерцание Достоевского": четкое объяснение того, что в Достоевском главное, и чем это отличается от всего не-Достоевского.
15. 15-17 лет: Фрейд -- все, что было издано на русском до революции и в 1920-е, а также еще кое-что из классики психоанализа. Более-менее точное представление о Фрейде в целом. потом мне казалось, что я все это забыл за ненадобностью, но в 2000-е годы, когда понадобилось, всё вспомнилось прекрасно. это как базовое образование. Юнга тоже читал, даже с Паули и Гессе (его дружбаны), но не понравилось (кроме Паули, когда тот о физике).
16. 18 лет: J. Meyendorff, Introduction à l'étude de Grégoire Palamas. -- определило мой выбор православия. позднейшее редактирование и комментирование перевода этой книги ("Жизнь и труды святителя Григория Паламы") -- исполнение личного долга перед книгой. Без паламизма Евангелие было интересной книгой и важным культурным кодом, но я не представлял себе, какое собственно религиозное значение оно могло бы иметь конкретно в моей жизни.
----------
после 18 лет я подрос, и книги перестали резко менять мою жизнь каждый год.
17. 18-19 лет: Флоренский, "Философия культа" и т.п. (особенно "Обратная перспектива", прочитанная впервые еще лет в 15, и разные труды с привлечением математики): тогда было важно для выработки привычки искать философские корни во всем (поэтому я прочитал даже его статьи по электротехнике -- в журнальном зале РНБ), но интересовали и методы математики в подходе к подобным проблемам (что практически стало пригождаться только сейчас).
18. 20 лет: Григорий Синаит -- его соч. и Житие в греч. оригинале и слав. переводе (это первые аскетические сочинения, которые я читал внимательно).
19. 20-21 год: авторы Добротолюбия, по-русски, по-славянски (в пер. Паисия Величковского) и в греч. оригинале. Особенно -- Максим Исповедник.
20. 21 год: Michel van Esbroeck, opera omnia. -- тогда, в 1983, я только начал его читать и ничего не понимал. только через 6 лет я понял, насколько он меня инфицировал страстью к христианскому Востоку и агиографии.
UPDATE, как я мог забыть!
20а. 22 года: Дионисий Ареопагит: подробно разбирая на греческом весь корпус -- до спиралевидного движения ума, т.е. до такого состояния, когда его язык начинает казаться естественным, как будто сам всегда так думал. Теперь могу сказать, что от такого чтения усваиваются базовые шаблоны мыслительного поведения. У меня это точно улеглось на Бора и Гейзенберга. Ареопагита нельзя (т.е. можно, но бесполезно) изучать, а его надо "прокапать" (как капельницу), лучше в стационарных условиях, когда ты зафиксирован Максимом Исповедником и Григорием Паламой.
21. 26-27 лет: Хомяков. -- он для меня отнюдь не открывал православие, но -- к моему очень тяжелому разочарованию -- открыл мне, как в русском богословии "всё запущено". это осозналось как фундаментальная проблема. результаты тогдашней работы над Хомяковым вышли с большим опозданием, в 1994. (в этот же период я познакомился с трудами Антония Булатовича; они мне очень понравились -- вот, думаю, наконец-то нормальный православный богослов в русской традиции, -- но не произвели впечатления открытия, т.к. там было все очевидное; я не понимал исторического контекста, и мне казалось, что он почти что ломится в открытую дверь).
22. 27 лет (примерно): Robert Taft, opera omnia -- открыл для меня сравнительно-историческую литургику как научную дисциплину с полноценной теорией (Баумштарка). в результате, до сих пор ей занимаюсь, только в такой области, где ее раньше не было (Second Temple Judaism / Christian Origins).
23. 30-31 год: Константин Леонтьев (в ранней молодости было против него предубеждение под влиянием старших товарищей, из книг и из реальности, поэтому читал его плохо; а тут как прорвало. с тех пор воспринимаю его как ближайшего и дорогого родственника).
24. 31 год: Серафим Роуз и Александр Каломирос -- вот так, парой. они друг с другом полемизировали, и где-то мне ближе был один, а где-то другой. в частности, Каломирос был одним из главных авторов идеологии истинного православия, а Роуз был ее критиком: я старался быть на стороне Роуза (который мне был лично более известен тогда), но из этого насилия над собственными верой и разумом ничего не вышло.
25. 30-31 год (вот было урожайное время на книги!): Annie Jaubert, opera omnia, но особенно ее La date de la Cène. -- определило мои дальнейшие занятия эпохой происхождения христианства и, в частности, литургическими календарями тех веков (другими словами, взгляды на то, как исторически христианство относилось к иудаизмам, разным, 1-го века).
27. 37 лет: Hippolyte Delehaye, opera omnia. -- создатель метода критической агиографии. я понял, что очень многие его мысли остаются невостребованными и уходят в забвение, а мне они были очень нужны. я читал его и раньше, но тут стал читать ради метода и подряд.
28. 38 лет: Янка Дягилева и Егор Летов. -- без комментариев, т.к. отразилось в жж (более чем :-). раньше я их абсолютно не знал, причем, Янку не знал даже по имени. опять поверил в поэзию.
29. 40 лет: Вадим Руднев, "Прочь от реальности" и другие книги. он вернул мне веру в разные вещи, которыми я интересовался в молодости, да потом задвинул, и разные вещи вокруг. в частности, он катализировал мои логические штудии и занятия философией психиатрии.
30. 42 года: Отто Кернберг, "Тяжелые личностные расстройства" и др.: открыл для меня кляйнианский психоанализ и многое вокруг него, а также практически и теоретически -- взгляд на психиатрию со стороны тяжелых личностных расстройств.
31. 47 лет: месопотамская письменность, включая такие давно (как будто) известные мне вещи, как "Гильгамеш": к очень большому моему удивлению, меня туда выбросили литургическо-календарные (и апокалиптические) штудии эпохи происхождения христианства. раньше я считал, что месопотамское влияние было только довольно древним (не позднее 3 в. до РХ) и локализированным (в определенных давно известных соответствующих произведениях), -- а тут как заглушка какая выпала, и оно хлынуло. я тогда занимался 3 Варухом, а нашел в нем столько же месопотамского, сколько в 1 Енохе, но другого и независимого (а потом оно пошло, и не только у меня...). Г.С. Померанц очень бы удивился, если бы узнал, сколько у христиан и их ближайших иудейских предков ассирийского (а то он считал, что у ассирийцев не было чего-то духовного, что было в иудео-христианской традиции; я бы сейчас сказал осторожно, что это просто одна традиция)...
P.S. еще могу добавить, что лет с 33 Евангелия (все четыре) как книга, а не Благая весть сама по себе, стали на меня производить всё большее впечатление -- это по мере понимания языка, на котором они написаны (патристика давала лишь понимание языка, на котором их можно было читать с пользой, но на котором они точно не были написаны). к этому чтению меня и развернула Жобер (п. 25), что и сместило фокус моих научных занятий от патристики к древности. Евангелия -- это иудейские мистические произведения, доказывающие, что Мессия -- это именно Иисус, посредством приобщения аудитории к Его биографии через литургию, т.е. через непосредственное участие в событиях Его жизни. (поэтому я так и занимаюсь литургическим содержанием Нового Завета, а с прошлого года, благодаря знакомству с Хелен Jacobus и ее открытиями, у меня реанимировался план строгого доказательства лекционарной гипотезы происхождения евангелий -- т.е. гипотезы о том, что евангелия составлены как сборники литургических чтений, дополняющих чтения из ВЗ, в соответствии с трехлетним календарным циклом).
0. 4-5 лет: "Богатыри и витязи русской земли" (прозаический пересказ былин, толстая дореволюционная книга с картинками из библиотеки прадедушки; вот это издание): начало всего моего образования. (только сейчас узнал, что составитель -- Н.И. Надеждин). -- разглядывал ее часами и днями и по ней учился читать. букву "малый юс" впервые увидел на обложке этой книги (в декоративном шрифте названия, так что это как бы и начало знакомства с церковнославянским).
1. 6 лет -- Лермонтов, "Бородино" (знал наизусть целиком); Пушкин, "Борис Годунов" -- предопределили отношение к истории и взгляд на Россию.
2. 7 лет -- Жуковский, все баллады (знал много длинных наизусть), и т.п. подобные стихотворения русских поэтов первой пол. 19 в. (Лермонтова, Пушкина -- "тятя-тятя, наши сети...", и Козлова). -- любовь к средневековью и поэзия. тогда же заодно -- Песнь о Роланде.
3. 8 лет: Жюль Верн, "Таинственный остров" (читал много и других его романов, но из этого решил подражать Сайрусу Смиту: позже, лет в 10 или 11, пытался сделать пироксилин по его рецепту, но ничего не вышло: только потом узнал, что моя вата была синтетическая, а не хлопковая!).
4. 9 лет: Сервантес, Дон Кихот. -- до этого лет с 7 рассматривал картинки в двухтомнике и читал фрагментами. появилась мечта узнать о Ланселоте (настоящем; поэтому Шварца никогда не читал, было как-то оскорбительно; мечта исполнилась уже когда подрос и научился читать по-французски). точка зрения автора мне не нравилась, а я считал правильной т.зр. Дон Кихота (и сейчас так считаю).
5. 10 лет: Детская энциклопедия, новое издание, особенно т.4 (если не ошибаюсь в номере) -- математика и физика. -- медитации днями напролет. мечта понять, что такое интеграл (тогда не реализовалось, но я узнал кучу всего по истории математики).
6. 11-13 лет: Некрасов, Общая химия (том под 1000 стр., неорганика). -- это тоже читалось сутками, со всеми мелкими примечаниями, и кое-что переносилось в собственную самодельную химическую лабораторию. я читал тогда много по химии и по истории древнего мира, но ни одну книгу не любил так, как Некрасова. (вообще говоря, то, что я потом любил в химии -- это вовсе не Некрасов, а биоорганическая химия и квантовая химия, но я никогда больше не подсаживался так плотно ни на одну книгу по химии; впрочем, можно назвать тут же журнал "Химия и жизнь", который мне выписывали родители все эти годы; это был тогда самый интересный журнал в СССР).
7. 14 лет: открытие литературы начала 20 века. кумир -- Гумилев (до сих пор любимый поэт). также любимые (тогда, но не сейчас) поэты -- Цветаева, Мандельштам, Бродский.
8. 15 лет: Достоевский -- весь, отныне и навсегда.
9. 15 лет: Хлебников -- весь, отныне и навсегда. несколько томов из Харджиевского собрания я тогда собственноручно перепечатал на машинке.
10. 15 лет: Р.О. Якобсон -- очень много разного. Он повлиял на мои взгляды во всех тех областях, которыми он занимался, а я ко всем из них без исключения проникся той или иной толикой интереса (в те годы я занимался стиховедением у В.Е. Холшевникова; еще один форматирующий мой юный мозг бестселлер тех лет -- Гаспаров, "История русского стиха" (где одна математика, т.е. интересно, а не многабукафф); не ставлю ее в отдельный пункт, т.к. это воспринималось в фарватере Якобсона). сегодня я считаю, что Якобсону не повезло родиться в эпоху структурализма, логически примитивного и психологически уродливого, когда не было развитого логического аппарата для интерпретации его мыслей и отслеживания интуиций, так что это более автор нашего времени, нежели своего (в 1990-е годы его начали перечитывать); впрочем, тогда он еще был жив. в юности Якобсон был для меня идеалом ученого (потом уже просто не было такого одного идеала).
11. 16 лет: Солженицын, особенно "Архипелаг ГУЛАГ", но также и "Бодался теленок с дубом" (его художественную прозу уважал, но не любил). начал читать его раньше (впервые -- в 10 лет), но "пробило" именно в этом возрасте, когда прочел два названных произведения. это одна из "точек перегиба" моей жизни в сторону христианства.
12. 16 лет: Эжен Ионеско, "Лысая певица" (другое тоже читал, но это сам перевел с французского). -- тоже было важно для формирования взглядов на реальность (см. п. 13).
13. 16-17 лет: Нильс Бор и Вернер Гейзенберг (разное и довольно многое, т.к. я мог читать и "с формулами"). -- как приходится признать, эти авторы определили мои взгляды на то, что такое реальность.
14. 16 лет: Бердяев, "Миросозерцание Достоевского": четкое объяснение того, что в Достоевском главное, и чем это отличается от всего не-Достоевского.
15. 15-17 лет: Фрейд -- все, что было издано на русском до революции и в 1920-е, а также еще кое-что из классики психоанализа. Более-менее точное представление о Фрейде в целом. потом мне казалось, что я все это забыл за ненадобностью, но в 2000-е годы, когда понадобилось, всё вспомнилось прекрасно. это как базовое образование. Юнга тоже читал, даже с Паули и Гессе (его дружбаны), но не понравилось (кроме Паули, когда тот о физике).
16. 18 лет: J. Meyendorff, Introduction à l'étude de Grégoire Palamas. -- определило мой выбор православия. позднейшее редактирование и комментирование перевода этой книги ("Жизнь и труды святителя Григория Паламы") -- исполнение личного долга перед книгой. Без паламизма Евангелие было интересной книгой и важным культурным кодом, но я не представлял себе, какое собственно религиозное значение оно могло бы иметь конкретно в моей жизни.
----------
после 18 лет я подрос, и книги перестали резко менять мою жизнь каждый год.
17. 18-19 лет: Флоренский, "Философия культа" и т.п. (особенно "Обратная перспектива", прочитанная впервые еще лет в 15, и разные труды с привлечением математики): тогда было важно для выработки привычки искать философские корни во всем (поэтому я прочитал даже его статьи по электротехнике -- в журнальном зале РНБ), но интересовали и методы математики в подходе к подобным проблемам (что практически стало пригождаться только сейчас).
18. 20 лет: Григорий Синаит -- его соч. и Житие в греч. оригинале и слав. переводе (это первые аскетические сочинения, которые я читал внимательно).
19. 20-21 год: авторы Добротолюбия, по-русски, по-славянски (в пер. Паисия Величковского) и в греч. оригинале. Особенно -- Максим Исповедник.
20. 21 год: Michel van Esbroeck, opera omnia. -- тогда, в 1983, я только начал его читать и ничего не понимал. только через 6 лет я понял, насколько он меня инфицировал страстью к христианскому Востоку и агиографии.
UPDATE, как я мог забыть!
20а. 22 года: Дионисий Ареопагит: подробно разбирая на греческом весь корпус -- до спиралевидного движения ума, т.е. до такого состояния, когда его язык начинает казаться естественным, как будто сам всегда так думал. Теперь могу сказать, что от такого чтения усваиваются базовые шаблоны мыслительного поведения. У меня это точно улеглось на Бора и Гейзенберга. Ареопагита нельзя (т.е. можно, но бесполезно) изучать, а его надо "прокапать" (как капельницу), лучше в стационарных условиях, когда ты зафиксирован Максимом Исповедником и Григорием Паламой.
21. 26-27 лет: Хомяков. -- он для меня отнюдь не открывал православие, но -- к моему очень тяжелому разочарованию -- открыл мне, как в русском богословии "всё запущено". это осозналось как фундаментальная проблема. результаты тогдашней работы над Хомяковым вышли с большим опозданием, в 1994. (в этот же период я познакомился с трудами Антония Булатовича; они мне очень понравились -- вот, думаю, наконец-то нормальный православный богослов в русской традиции, -- но не произвели впечатления открытия, т.к. там было все очевидное; я не понимал исторического контекста, и мне казалось, что он почти что ломится в открытую дверь).
22. 27 лет (примерно): Robert Taft, opera omnia -- открыл для меня сравнительно-историческую литургику как научную дисциплину с полноценной теорией (Баумштарка). в результате, до сих пор ей занимаюсь, только в такой области, где ее раньше не было (Second Temple Judaism / Christian Origins).
23. 30-31 год: Константин Леонтьев (в ранней молодости было против него предубеждение под влиянием старших товарищей, из книг и из реальности, поэтому читал его плохо; а тут как прорвало. с тех пор воспринимаю его как ближайшего и дорогого родственника).
24. 31 год: Серафим Роуз и Александр Каломирос -- вот так, парой. они друг с другом полемизировали, и где-то мне ближе был один, а где-то другой. в частности, Каломирос был одним из главных авторов идеологии истинного православия, а Роуз был ее критиком: я старался быть на стороне Роуза (который мне был лично более известен тогда), но из этого насилия над собственными верой и разумом ничего не вышло.
25. 30-31 год (вот было урожайное время на книги!): Annie Jaubert, opera omnia, но особенно ее La date de la Cène. -- определило мои дальнейшие занятия эпохой происхождения христианства и, в частности, литургическими календарями тех веков (другими словами, взгляды на то, как исторически христианство относилось к иудаизмам, разным, 1-го века).
27. 37 лет: Hippolyte Delehaye, opera omnia. -- создатель метода критической агиографии. я понял, что очень многие его мысли остаются невостребованными и уходят в забвение, а мне они были очень нужны. я читал его и раньше, но тут стал читать ради метода и подряд.
28. 38 лет: Янка Дягилева и Егор Летов. -- без комментариев, т.к. отразилось в жж (более чем :-). раньше я их абсолютно не знал, причем, Янку не знал даже по имени. опять поверил в поэзию.
29. 40 лет: Вадим Руднев, "Прочь от реальности" и другие книги. он вернул мне веру в разные вещи, которыми я интересовался в молодости, да потом задвинул, и разные вещи вокруг. в частности, он катализировал мои логические штудии и занятия философией психиатрии.
30. 42 года: Отто Кернберг, "Тяжелые личностные расстройства" и др.: открыл для меня кляйнианский психоанализ и многое вокруг него, а также практически и теоретически -- взгляд на психиатрию со стороны тяжелых личностных расстройств.
31. 47 лет: месопотамская письменность, включая такие давно (как будто) известные мне вещи, как "Гильгамеш": к очень большому моему удивлению, меня туда выбросили литургическо-календарные (и апокалиптические) штудии эпохи происхождения христианства. раньше я считал, что месопотамское влияние было только довольно древним (не позднее 3 в. до РХ) и локализированным (в определенных давно известных соответствующих произведениях), -- а тут как заглушка какая выпала, и оно хлынуло. я тогда занимался 3 Варухом, а нашел в нем столько же месопотамского, сколько в 1 Енохе, но другого и независимого (а потом оно пошло, и не только у меня...). Г.С. Померанц очень бы удивился, если бы узнал, сколько у христиан и их ближайших иудейских предков ассирийского (а то он считал, что у ассирийцев не было чего-то духовного, что было в иудео-христианской традиции; я бы сейчас сказал осторожно, что это просто одна традиция)...
P.S. еще могу добавить, что лет с 33 Евангелия (все четыре) как книга, а не Благая весть сама по себе, стали на меня производить всё большее впечатление -- это по мере понимания языка, на котором они написаны (патристика давала лишь понимание языка, на котором их можно было читать с пользой, но на котором они точно не были написаны). к этому чтению меня и развернула Жобер (п. 25), что и сместило фокус моих научных занятий от патристики к древности. Евангелия -- это иудейские мистические произведения, доказывающие, что Мессия -- это именно Иисус, посредством приобщения аудитории к Его биографии через литургию, т.е. через непосредственное участие в событиях Его жизни. (поэтому я так и занимаюсь литургическим содержанием Нового Завета, а с прошлого года, благодаря знакомству с Хелен Jacobus и ее открытиями, у меня реанимировался план строгого доказательства лекционарной гипотезы происхождения евангелий -- т.е. гипотезы о том, что евангелия составлены как сборники литургических чтений, дополняющих чтения из ВЗ, в соответствии с трехлетним календарным циклом).