Учитель и армянин
Когда ехал на Байкал, познакомился с двумя мужичками.
Один школьный учитель из Казани, другой армянин из Петрозаводска.
Школьный учитель ехал на Ольхон в пятый раз - каждый год он приезжает туда с палаткой, живет дикарем, ловит рыбу, медитирует у костра, зарастает окладистой бородой.
Армянин ехал в первый раз. В столице Карелии у него прогорел бизнес. Он удрал от кредиторов, и решил поступить нестандартно - просветлиться на Ольхоне, а там... а там будет видно, что дальше.
Армянин представился, как это нередко водится, русским именем, изменив свое, оставив лишь заглавную букву. Терпеть не могу!
Дано человеку имя - ну и представься им.
Был у меня один знакомый, ГБ-шник в летах, Мансур Салахутдинович. Так сам представлялся Михаилом Сергеевичем.
Есть знакомая Файля Амировна - представляется Фаиной Андреевной. Зачем?!
Кто-то переломится человека его нареченным именем назвать?
Даже не знаю, чего здесь больше - дебилизма или шовинизма, но определенно из этого что-то одно.
Школьный учитель был неплохим, в общем-то, мужичком, но с ярко выраженной учительской профдеформацией - привычкой доносить любую мысль как истину в последней инстанции.
Армянин был скользже, с двойным дном. Но хотя бы проповедовать не принимался.
Армянин попивал водочку и коньяк - за приезд, за отъезд, за просветление.
Учитель гордо блюл здоровье, нравственное и физическое. Трезвость как норма жизни.
Рассказывал что-то про гиперборейцев, про то, как наши предки до ста лет жили, на молоке да каше, ну и прочий анастасийский бред, в который, как любой экопоселенец, свято сам верил.
Они сошлись, волна и камень, лёд и пламень. Так, как сходятся непохожие люди.
Спорили о чем-то увлеченно.
Точнее - не спорили. Учитель доносил мысль, снисходительно называл армянина Фомой неверующим.
Хотя тот ни разу ему не перечил, только лишь кивал, приговаривая с акцентом: - "Так, всё так. На молоке и каше, по сто лет жили, так..."
Учитель - голубоглазый, высокий, поджарый. Пышная шевелюра.
Армянин - с вершок, лысый череп. У него была привычка присесть, положив подбородок на руку, и барабанить пальцами по блестящей лысине.
Армянин ходил в церковь. Делал это во многом напоказ.
Учитель всем своим видом показывал, что он великодушно прощает человечеству его маленькие слабости.
Армянин снимал комнатку в бурятском доме, рядом со мной.
Учитель жил в палатке, но приходил к нему в гости.
- "К природе, Аркадий, к природе быть ближе надо!" - все убеждал - "успеешь в четырех стенах пожить, эх, Фома неверующий!"
- "Так, всё так!" - кивал армянин - "Природа - мать, ближе к ней надо быть".
После чего выпивал стопочку коньяка.
Учитель пил травяной чай. Глиняную кружку приносил свою - экологически чистая, он говорил.
Однажды армянин, больше предпочитавший слушать, вдруг начал рассказывать какую-то свою историю - о Армении, о своем деде. Вспомнил озеро Севан, глядя на воды Байкала - вдруг в нем впервые промелькнуло что-то настоящее, человеческое. Отрешенные глаза вдруг заблестели карим огнем.
Первый раз рассказывал он - путано как-то, непоследовательно, но с душой.
Учитель слушал молча, потом неодобрительно хмыкнул, допил чай, вскоре собрался и ушел к себе в палатку.
Больше в гости не приходил.
Армянин все так же попивал коньячок. Я слышал, как он иногда вздыхает и цокает языком в соседней комнате.
Иногда гремела фляжка.
Учитель с армянином еще много раз пересекались - ну, Хужир - центр притяжения, тем более жили мы у самой Шаманки, место ходовое. Природа природой, но консервы в сельпо никто не отменял.
Вежливо здоровались. Но учитель уже не проповедовал. Словно обиделся на что-то. Но вновь великодушно простил людям их маленькие слабости.
Армянин шел в одну сторону холма, учитель в другую. Я смотрел им вслед.
- "Так и не познакомились" - подумал.