"Самурай", Жан-Пьер Мельвиль. 1967г.
Эта история с самого начала слишком серъезна, чтобы не закончиться смертью ее главного фигуранта. О том же говорит название - самурай это тот, кто готов к смерти. Неважно чьей - смерть его ремесло. Всегда есть некто, кого надо убить - значит всегда есть тот, кто сделает это за плату. И этот человек не может не знать, что следующим в любой момент может оказаться он. Это история человека на краю; самурай живет на краю.
На краю нет места морали: демпферам, алиби и оправданиям. Поэтому здесь не слишком разговорчивы, и если прибегают к словам, то говорят только по делу.
Но кроме истории и названия фильм содержит эпиграф: "нет большего одиночества, чем одиночество самурая; разве что одиночество тигра в джунглях". Автор настаивает - разговор об одиночестве. О смертельном одиночестве. И очень последовательно выстраивает свой фильм в этом направлении, каждым поворотом, каждым шагом, каждым штрихом добиваясь нужной интонации.
И все-таки в самой логике этого сюжета есть нечто, если не опровергающее мысль об одиночестве человека на краю - ключевой постулат не только фильма, но того умонастроения, которое его породило, известного как французский экзистенциализм - но словно подкашивающее ее, казалось бы столь явную, несомненность. И это не случайная контрабанда фальши - нет, фильм безупречен. Это именно логика сюжета, причем настолько крепкая, насколько крепким может быть то, без чего не может состояться никакой сюжет - логика повязанности всех человеческих отношений.
По-настоящему одиноким человеку просто не дано быть - вот в чем штука.
Как работает этот постулат самой жизни - ничейный постулат - в "Самурае"?
Во-первых, как принцип верности - слову делом. Жефа не предает его то ли возлюбленная, то ли просто влюбленная в него женщина. И тем самым ставящая себя на край - рядом с ним.
Это сразу прочитываемый пункт рассогласования мысли. Добавлю, что в случае малейшего прокола в исполнении (актерами и режисером) линии Жеф-Джейн, она развалила бы весь фильм: была бы мелодрама со всеми полагающимися жанру пенками сладких моралей. То есть была бы фальш.
Ее нет.
Но дело тут не только в исполнении. Дело в том, что принцип верности удвоен и утроен, более того - он-то и держит накал фильма, его энергетику сжатой пружины, движет сюжет. Постулат одиночества сам по себе для этого не годится - он попросту слишком тривиален, и, к тому же, не может быть предъявлен вне осуществления - в деле. Поэтому принцип удваивается - в верности делу. Все главные герои этой истории - Жеф, его подруга, комиссар и даже пианистка шикарного клуба Валерия - все верны своему пути.
Этот мотив верности мог оказаться непрочитываем - и тогда мое понимание превратилась бы в пустое толкование, в жонглирование случайными смыслами - если бы не одна реплика героя Алена Делона. После того как, не дрогнув под направленным в лоб дулом, он точно таким же образом заставляет гонца-убийцу предать своего босса, Жеф произносит сакраментальное "вот так остаются без работы" - и оставляет провалившего экзамен кандидата в самураи в живых. Зачем удостаивать смертью того, кто и так уже не у дел?
Вот оно "во-вторых", удвоение принципа верности - на грани морали, и даже, как вердикт, произнесенное вслух самым неболтливым и неозабоченным моралями персонажем. Это и есть его мораль: неверность своему делу, долгу и слову превращает тебя в негодника, в вещь, в отработанный материал.
Но есть и в-третьих - еще более высокий уровень действия принципа верности. Он настигает нас в финале - когда обнаруживается, что самурай Жеф не убил Валерию не потому, что не успел, а потому, что и не собирался этого делать - когда комиссар показывает пустой барабан его револьвера. Тут, как и полагается в финале шедевра, нас подстерегает катарсис. Катарсис-вопрос о самурайстве самурая, а заодно и его одиночестве.
Вопрос о том, почему самурай не сделал своего дела, не посторонний фильму. Он созидает этот безусловный шедевр не в меньшей степени, чем все привходящее: сюжет, эпиграф, высокое мастерство актеров и режиссера. Более того - он-то и возводит его в ранг шедевра, открывая пути в бесконечность смыслов.
Возвращаем финал: "не подоспей мы вовремя, он вас убил бы" - говорит один из команды комиссара; "нет" - отвечает комиссар и показывает пустой револьвер. Самурай сам решает свои проблемы. И тут он не "не убил" - но предъявил ultima ratio самурая, собственную смерть, как знак служения долгу и верности избранному пути, или, как несколько безлико принято говорить ныне - идентичность.
Он не мог убить Валерию, не имел права - сам отказал себе в этом праве...
Почему? Во имя чего?
Ответ есть - и как это ни странно для столь скупого на диалоги и прямую речь фильма - он дан в словах. Тем более ценных и весомых, что их так мало.
Вот выжимка из этих слов-ключей: Жеф убивает тех, кого не знает, включая своего работодателя, до момента схватки с ним анонимного и бесплотного; комиссар не сомневается в нем как предполагаемом убийце, несмотря на казалось бы железное ("двойное" как подчеркивает один из персонажей) алиби - на том лишь основании, что имеет дело, с "необыкновенным человеком"; наконец Валерия, получив прямой ответ самурая на ее - человека, который его спас - прямой вопрос, задает ему новый - главный...
Главный для фильма названного "Самурай", но и главный для всякого насущного вопрошания - для понимания сути происходящего с человеком.
Он прост - и остается без ответа...
Вот он: "что ты за человек?"
Жеф пришел в клуб не убивать Валерию, а ответить ей - той, кто спас его, кто ушел от его вопроса о ее игре, к той кого он знал - ответить и на ее вопрос, и на свой. Ответить единственным возможным в этой ситуации способом - собственной смертью.
Да, можно считать "Самурай" фильмом об одиночестве как экзотике существования человека на краю - тигра в джунглях. Но это как-то... маловато будет. Много меньше того, что мы в нем видим - что он нам предъявляет.
И разве можно уклониться от ощущения, что последний жест комиссара это жест солидарности - не первый в фильме, но самый сильный, ибо исходит от - нет, не врага - но противника, равного в верности долгу...
На краю нет места морали: демпферам, алиби и оправданиям. Поэтому здесь не слишком разговорчивы, и если прибегают к словам, то говорят только по делу.
Но кроме истории и названия фильм содержит эпиграф: "нет большего одиночества, чем одиночество самурая; разве что одиночество тигра в джунглях". Автор настаивает - разговор об одиночестве. О смертельном одиночестве. И очень последовательно выстраивает свой фильм в этом направлении, каждым поворотом, каждым шагом, каждым штрихом добиваясь нужной интонации.
И все-таки в самой логике этого сюжета есть нечто, если не опровергающее мысль об одиночестве человека на краю - ключевой постулат не только фильма, но того умонастроения, которое его породило, известного как французский экзистенциализм - но словно подкашивающее ее, казалось бы столь явную, несомненность. И это не случайная контрабанда фальши - нет, фильм безупречен. Это именно логика сюжета, причем настолько крепкая, насколько крепким может быть то, без чего не может состояться никакой сюжет - логика повязанности всех человеческих отношений.
По-настоящему одиноким человеку просто не дано быть - вот в чем штука.
Как работает этот постулат самой жизни - ничейный постулат - в "Самурае"?
Во-первых, как принцип верности - слову делом. Жефа не предает его то ли возлюбленная, то ли просто влюбленная в него женщина. И тем самым ставящая себя на край - рядом с ним.
Это сразу прочитываемый пункт рассогласования мысли. Добавлю, что в случае малейшего прокола в исполнении (актерами и режисером) линии Жеф-Джейн, она развалила бы весь фильм: была бы мелодрама со всеми полагающимися жанру пенками сладких моралей. То есть была бы фальш.
Ее нет.
Но дело тут не только в исполнении. Дело в том, что принцип верности удвоен и утроен, более того - он-то и держит накал фильма, его энергетику сжатой пружины, движет сюжет. Постулат одиночества сам по себе для этого не годится - он попросту слишком тривиален, и, к тому же, не может быть предъявлен вне осуществления - в деле. Поэтому принцип удваивается - в верности делу. Все главные герои этой истории - Жеф, его подруга, комиссар и даже пианистка шикарного клуба Валерия - все верны своему пути.
Этот мотив верности мог оказаться непрочитываем - и тогда мое понимание превратилась бы в пустое толкование, в жонглирование случайными смыслами - если бы не одна реплика героя Алена Делона. После того как, не дрогнув под направленным в лоб дулом, он точно таким же образом заставляет гонца-убийцу предать своего босса, Жеф произносит сакраментальное "вот так остаются без работы" - и оставляет провалившего экзамен кандидата в самураи в живых. Зачем удостаивать смертью того, кто и так уже не у дел?
Вот оно "во-вторых", удвоение принципа верности - на грани морали, и даже, как вердикт, произнесенное вслух самым неболтливым и неозабоченным моралями персонажем. Это и есть его мораль: неверность своему делу, долгу и слову превращает тебя в негодника, в вещь, в отработанный материал.
Но есть и в-третьих - еще более высокий уровень действия принципа верности. Он настигает нас в финале - когда обнаруживается, что самурай Жеф не убил Валерию не потому, что не успел, а потому, что и не собирался этого делать - когда комиссар показывает пустой барабан его револьвера. Тут, как и полагается в финале шедевра, нас подстерегает катарсис. Катарсис-вопрос о самурайстве самурая, а заодно и его одиночестве.
Вопрос о том, почему самурай не сделал своего дела, не посторонний фильму. Он созидает этот безусловный шедевр не в меньшей степени, чем все привходящее: сюжет, эпиграф, высокое мастерство актеров и режиссера. Более того - он-то и возводит его в ранг шедевра, открывая пути в бесконечность смыслов.
Возвращаем финал: "не подоспей мы вовремя, он вас убил бы" - говорит один из команды комиссара; "нет" - отвечает комиссар и показывает пустой револьвер. Самурай сам решает свои проблемы. И тут он не "не убил" - но предъявил ultima ratio самурая, собственную смерть, как знак служения долгу и верности избранному пути, или, как несколько безлико принято говорить ныне - идентичность.
Он не мог убить Валерию, не имел права - сам отказал себе в этом праве...
Почему? Во имя чего?
Ответ есть - и как это ни странно для столь скупого на диалоги и прямую речь фильма - он дан в словах. Тем более ценных и весомых, что их так мало.
Вот выжимка из этих слов-ключей: Жеф убивает тех, кого не знает, включая своего работодателя, до момента схватки с ним анонимного и бесплотного; комиссар не сомневается в нем как предполагаемом убийце, несмотря на казалось бы железное ("двойное" как подчеркивает один из персонажей) алиби - на том лишь основании, что имеет дело, с "необыкновенным человеком"; наконец Валерия, получив прямой ответ самурая на ее - человека, который его спас - прямой вопрос, задает ему новый - главный...
Главный для фильма названного "Самурай", но и главный для всякого насущного вопрошания - для понимания сути происходящего с человеком.
Он прост - и остается без ответа...
Вот он: "что ты за человек?"
Жеф пришел в клуб не убивать Валерию, а ответить ей - той, кто спас его, кто ушел от его вопроса о ее игре, к той кого он знал - ответить и на ее вопрос, и на свой. Ответить единственным возможным в этой ситуации способом - собственной смертью.
Да, можно считать "Самурай" фильмом об одиночестве как экзотике существования человека на краю - тигра в джунглях. Но это как-то... маловато будет. Много меньше того, что мы в нем видим - что он нам предъявляет.
И разве можно уклониться от ощущения, что последний жест комиссара это жест солидарности - не первый в фильме, но самый сильный, ибо исходит от - нет, не врага - но противника, равного в верности долгу...