Респектабельность и идиотия.
Говоря о почти тотальной неадекватности аналитики по «украинской» проблеме, я отчётливо осознаю, что само заявление выглядит неадекватно. Поэтому стоит на простом примере показать основную причину этой тотальности.
Единственная осмысленная политика России на украинском направлении заключалась в ликвидации или недопущении последствий от раскола единого государственного организма. Поскольку откол Украины был не просто отколом национальной территории с многочисленным русским или потенциально русским населением (это во многом лирика, хотя в с стратегическом плане сама возможность нации отказаться от своей территории и населения, даже не осознавая утрату, несет опасность дальнейшей ликвидации и нации и страны). Промышленный, прежде всего военно-промышленный, комплекс, который существовал на территории РСФСР и УССР, не предполагал его существования в разных государствах. У государств уже в силу их суверенности возможны противоречия и даже конфликты.
Оптимальный вариант разрешения противоречий заключался в объединении в единое государство, но как компромиссный вариант еще был возможен межгосударственный союз, прежде всего в военной сфере, который исключал бы неприемлемые конфликты. То есть межгосударственная интеграция должна была быть более масштабной, чем ЕС, НАТО, союз РФ и Белоруссии и т.д, но формально это бы оставались два разных государства.
На первый взгляд у России была возможность действовать в рамках общепризнанных конвенций межгосударственных отношений. Это означало стремление создать политическую силу на Украине, которая шла под лозунгами интеграции с Россией. И после прихода к власти воплощала бы эти лозунги в жизнь. Поскольку к середине девяностых после шока от развала СССР до 60% населения были или сторонниками интеграции с Россией, или, при определенном воздействии пропаганды и экономическом стимулировании, готовы были примкнуть к этим сторонникам. Около 40% были или решительными противниками союза с Россией, или по тем или иным причинам скорей склонялись к поддержке этих противников. Естественно все эти цифры приблизительны, но, если обобщить голосования на обще украинских выборах и соцопросы того времени, думаю цифры недалеки от истины.
Начиная примерно с 1995 года стало понятно, что в рамках общепризнанных правил действовать России невозможно, поскольку ни украинские элиты, ни их патроны на Западе не собираются играть по правилам, если это угрожает их интересам.
Кучма победил под пророссийскими лозунгами, после чего стал активнейшим образом реализовывать «украинский» антирусский проект исходя из тех условий, в которых тогда существовали общество и государство на Украине. Эта политика уже исключала стратегические союзные отношения, а ситуативные отношения несли во многом больше вреда чем пользы.
Поскольку реализация «украинского» проекта прежде всего была направлена на изменения в гуманитарной сфере, то и соотношение пророссийского и антироссийского населения менялось в соответствующую сторону. К середине двухтысячных все приблизилось к соотношению пятьдесят на пятьдесят. А в начале десятых годов из-за «гениальной» политики Партии регионов пророссийские начали становиться даже меньшинством.
На протяжении многих лет звучала заезженная политологическая шарманка, что провал России на Украине связан с не достаточным вниманием к гуманитарной сфере. Однако, как указано выше, никакие гуманитарные интервенции сами по себе не могли изменить что-либо по существу. Сорок процентов (тридцать из них более менее устойчивого) антироссийски настроенного населения, которое уже существовал на момент обретения независимости, невозможно было изменить путем даже самой качественной внешней пропаганды. Но главное, даже если путем невероятных усилий соотношение вернулось на уровень девяностых, это ничего не поменяло, поскольку ВСЯ украинская элита придерживалась направления «геть вид Москвы». У «пророссийского» большинства никогда не было реальных, а не фейковых, политических сил, которые эту политику готовы были изменить.
При этом в силу как «проукраинской» идеологии, так и устройства государства Украина, антироссийская часть Украина всегда признавала права только за собой, независимо были они относительным большинством или меньшинством. Прав за пророссийской частью они не признавали в принципе. И все майданы (при всей бутафорской их сути) постоянно воспроизводили победу этих проукраинских сил.
Соответственно политического решения проблемы Украины с помощью цивилизованной политической борьбы для России не существовало. Единственным решением было, опираясь на пророссийскую часть, революционное снесение существующего на Украине государства и взятие территории под тот или иной контроль.
В этом смысле гуманитарные инвестиции в население безусловно имели значение, но это принципиально иная ситуация, чем инвестиции ради победы на политических выборах. В первом случае важны люди, убежденные в необходимости единого государства с Россией и, соответственно, неприемлемости того сепаратистского образования, которым является современное государство Украина. Здесь недостаточно опираться просто на электорат, который смогли убедить, что с Россией будет выгодней.
Соответственно любая аналитика и выстроенная на ней пропаганда о выгоде для Украины как суверенного государства экономического взаимодействия с Россией, сохранения русской культуры, солидарных действий на международной арене всегда были полной бессмыслицей. Украинские элиты такую пропаганду не воспринимали, значительная часть политически активного населения относилась к ней враждебно. И те и другие были заинтересованы в нейтрализации и даже подавлении той части населения, на которую пророссийская пропаганда действовала, в силу чего никаких шансов на политический успех у этой пророссийской части не было.
Однако классическая респектабельная роль эксперта по Украине в РФ обязывала его воспроизводить дискурс о необходимости сотрудничества государств, что, по существу, было форменной идиотией.
Наоборот, реалистичная позиция, которая означала снесение государство Украина и присоединение той части, которую было необходимо и реально удержать в тот или иной исторический момент, выглядела экстремистской, недопустимой в приличном политологическом обществе и которую могли озвучивать только «идиоты».
Естественно, между экстремизмом и респектабельностью люди выбирали последнюю. Таким образом аналитика по Украине была стабильно идиотичной. Идиотия подкреплялась еще и советской традицией «братской Украины» и просто человеческим благодушием, что нужно дружно жить с соседом, что практичность и меркантильность преодолеют противоречия.
Но главное, что вся эта не совпадающая с реальностью аналитика по Украине, была обусловлена тотальным безразличием респектабельного экспертного сообщества к самой проблеме. Им похрену была утрата национальной территории. Поскольку за экстремизм наказать еще могут, но нет примеров чтобы наказывали за респектабельность.
Единственная осмысленная политика России на украинском направлении заключалась в ликвидации или недопущении последствий от раскола единого государственного организма. Поскольку откол Украины был не просто отколом национальной территории с многочисленным русским или потенциально русским населением (это во многом лирика, хотя в с стратегическом плане сама возможность нации отказаться от своей территории и населения, даже не осознавая утрату, несет опасность дальнейшей ликвидации и нации и страны). Промышленный, прежде всего военно-промышленный, комплекс, который существовал на территории РСФСР и УССР, не предполагал его существования в разных государствах. У государств уже в силу их суверенности возможны противоречия и даже конфликты.
Оптимальный вариант разрешения противоречий заключался в объединении в единое государство, но как компромиссный вариант еще был возможен межгосударственный союз, прежде всего в военной сфере, который исключал бы неприемлемые конфликты. То есть межгосударственная интеграция должна была быть более масштабной, чем ЕС, НАТО, союз РФ и Белоруссии и т.д, но формально это бы оставались два разных государства.
На первый взгляд у России была возможность действовать в рамках общепризнанных конвенций межгосударственных отношений. Это означало стремление создать политическую силу на Украине, которая шла под лозунгами интеграции с Россией. И после прихода к власти воплощала бы эти лозунги в жизнь. Поскольку к середине девяностых после шока от развала СССР до 60% населения были или сторонниками интеграции с Россией, или, при определенном воздействии пропаганды и экономическом стимулировании, готовы были примкнуть к этим сторонникам. Около 40% были или решительными противниками союза с Россией, или по тем или иным причинам скорей склонялись к поддержке этих противников. Естественно все эти цифры приблизительны, но, если обобщить голосования на обще украинских выборах и соцопросы того времени, думаю цифры недалеки от истины.
Начиная примерно с 1995 года стало понятно, что в рамках общепризнанных правил действовать России невозможно, поскольку ни украинские элиты, ни их патроны на Западе не собираются играть по правилам, если это угрожает их интересам.
Кучма победил под пророссийскими лозунгами, после чего стал активнейшим образом реализовывать «украинский» антирусский проект исходя из тех условий, в которых тогда существовали общество и государство на Украине. Эта политика уже исключала стратегические союзные отношения, а ситуативные отношения несли во многом больше вреда чем пользы.
Поскольку реализация «украинского» проекта прежде всего была направлена на изменения в гуманитарной сфере, то и соотношение пророссийского и антироссийского населения менялось в соответствующую сторону. К середине двухтысячных все приблизилось к соотношению пятьдесят на пятьдесят. А в начале десятых годов из-за «гениальной» политики Партии регионов пророссийские начали становиться даже меньшинством.
На протяжении многих лет звучала заезженная политологическая шарманка, что провал России на Украине связан с не достаточным вниманием к гуманитарной сфере. Однако, как указано выше, никакие гуманитарные интервенции сами по себе не могли изменить что-либо по существу. Сорок процентов (тридцать из них более менее устойчивого) антироссийски настроенного населения, которое уже существовал на момент обретения независимости, невозможно было изменить путем даже самой качественной внешней пропаганды. Но главное, даже если путем невероятных усилий соотношение вернулось на уровень девяностых, это ничего не поменяло, поскольку ВСЯ украинская элита придерживалась направления «геть вид Москвы». У «пророссийского» большинства никогда не было реальных, а не фейковых, политических сил, которые эту политику готовы были изменить.
При этом в силу как «проукраинской» идеологии, так и устройства государства Украина, антироссийская часть Украина всегда признавала права только за собой, независимо были они относительным большинством или меньшинством. Прав за пророссийской частью они не признавали в принципе. И все майданы (при всей бутафорской их сути) постоянно воспроизводили победу этих проукраинских сил.
Соответственно политического решения проблемы Украины с помощью цивилизованной политической борьбы для России не существовало. Единственным решением было, опираясь на пророссийскую часть, революционное снесение существующего на Украине государства и взятие территории под тот или иной контроль.
В этом смысле гуманитарные инвестиции в население безусловно имели значение, но это принципиально иная ситуация, чем инвестиции ради победы на политических выборах. В первом случае важны люди, убежденные в необходимости единого государства с Россией и, соответственно, неприемлемости того сепаратистского образования, которым является современное государство Украина. Здесь недостаточно опираться просто на электорат, который смогли убедить, что с Россией будет выгодней.
Соответственно любая аналитика и выстроенная на ней пропаганда о выгоде для Украины как суверенного государства экономического взаимодействия с Россией, сохранения русской культуры, солидарных действий на международной арене всегда были полной бессмыслицей. Украинские элиты такую пропаганду не воспринимали, значительная часть политически активного населения относилась к ней враждебно. И те и другие были заинтересованы в нейтрализации и даже подавлении той части населения, на которую пророссийская пропаганда действовала, в силу чего никаких шансов на политический успех у этой пророссийской части не было.
Однако классическая респектабельная роль эксперта по Украине в РФ обязывала его воспроизводить дискурс о необходимости сотрудничества государств, что, по существу, было форменной идиотией.
Наоборот, реалистичная позиция, которая означала снесение государство Украина и присоединение той части, которую было необходимо и реально удержать в тот или иной исторический момент, выглядела экстремистской, недопустимой в приличном политологическом обществе и которую могли озвучивать только «идиоты».
Естественно, между экстремизмом и респектабельностью люди выбирали последнюю. Таким образом аналитика по Украине была стабильно идиотичной. Идиотия подкреплялась еще и советской традицией «братской Украины» и просто человеческим благодушием, что нужно дружно жить с соседом, что практичность и меркантильность преодолеют противоречия.
Но главное, что вся эта не совпадающая с реальностью аналитика по Украине, была обусловлена тотальным безразличием респектабельного экспертного сообщества к самой проблеме. Им похрену была утрата национальной территории. Поскольку за экстремизм наказать еще могут, но нет примеров чтобы наказывали за респектабельность.