[3] Вероятностная модель языка
Как говорит Пшибишевский, «нет никакой возможности выражаться словами».
- Николай Евреинов. Введение в монодраму
Это случайная работа Исидора Изу, взятая мною наугад, из тех, что я еще не публиковал у себя в журнале. Мне особо нечего сказать о картине, даже название я плохо понимаю. Или о ней можно было бы сказать словами из песни «Театра Яда»: «Я не верю в движенья руки, выводящей слова».
В мае 2012 года я побывал в Париже и посетил там ретроспективную выставку движения леттристов. Мне не хочется писать рецензию на нее с историко-культурологической точки зрения. О леттристах в этом журнале написано предостаточно: по тэгу lettrism найдутся мегатонны фактов, анализа и иллюстраций. Я лучше расскажу, какое впечатление произвела на меня выставка.
Ретроспектива означает, что там было все по порядку, от зарождения к развитию и далее. Почему-то тема была ограничена 1946-1977 гг., хотя Исидор Изу умер в 2007 году и до последнего времени гнул свою линию. Кроме леттристской живописи были представлены фотографии, газетные вырезки со статьями про скандальные выходки, рукописи и листовки, книги, журналы и брошюры с трактатами о всех видах искусств (с точки зрения леттризма), леттристские фильмы и пластинки с записями поэтических чтений. Все их новшества: метаграфология, гиперграфика и т.д.
Если говорить о впечатлении, то лучше всего это выразит факт: на выставку я ходил три дня подряд, все никак не мог наглядеться. Не помню, чтобы какая-то другая выставка заставляла меня неоднократно к ней возвращаться. Это были восторг, восхищение и попытка разгадать тайну.
Холодной буквой трудно объяснить
Боренье дум. Нет звуков у людей
Довольно сильных, чтоб изобразить
Желание блаженства. Пыл страстей
Возвышенных я чувствую, но слов
Не нахожу и в этот миг готов
Пожертвовать собой, чтоб как-нибудь
Хоть тень их перелить в другую грудь.
- Михаил Лермонтов. 1831-го июня 11 дня
Я не искусствовед, мне трудно оценить по достоинству новаторство и значимость леттристов. Но я и не оперирую здесь формулами «нравится-не нравится», «понятно-непонятно». Меня заставила задуматься одна вещь.
К Исидору Изу в разное время предъявлялось много претензий: современники считали его выскочкой, Илья Зданевич - плагиатором («леттризм изобрели футуристы»), исследователь Зданевича Режис Гейро - графоманом («если для выражения нового футуристам хватало листовки, то Изу приходилось писать нечитабельный трактат»). Мне нечего возразить на эти аргументы. Я задаюсь встречным вопросом: стал бы желавший быстрой славы выскочка, достигнув ее, продолжать свои изыскания? Тот факт, что Изу до конца жизни - уже в затворничестве - продолжал писать многотомные труды, далеко не все изданные, не прочтенные и неоцененные, заставляет меня думать, что дело здесь не только в тщеславии. Очевидно, что этот человек был глубоко убежден в том, чем он занимался всю жизнь. Вряд ли ему было наплевать на общественное мнение, потому что во время оно им самим было написано большое число полемических текстов, громивших тех или иных персоналий, т.е. Изу все-таки участвовал во французском культурном процессе. Но, уверенный в своих теориях, он остался непоколебим в избранном пути. Исидор Изу, на мой взгляд, относится к числу поэтов-визионеров, судьба которых - быть оцененными не современниками, но будущими поколениями. Такими были Уильям Блейк, Артюр Рембо, Велимир Хлебников, Ян Никитин. Такой есть Дженезис Пи-Орридж.
Мне кажется, тут важен метод. Эти поэты не писали, так сказать, «законченных», замкнутых на себе, «сделанных» произведений, письмо было процессом, перетекавшим в живопись, теорию, видения, музыку, видео. Поэзия как исследование, поэтому ее так много осталось (так много пропало и неизвестно), но можно ли назвать это графоманией? Сколько всего написали Хлебников и Изу, сколько всего записали «Театр Яда» и «Psychic TV»? - количество здесь признак непрестанного и самоценного процесса, в котором не всегда ясно, что останется в результате. Чаще всего это магическая, притягательная, обворожительная поэзия, которая способна увлекать и вдохновлять на новые опыты: неслучайно друзья-футуристы считали Хлебникова гением, неслучайно Исидор Изу собрал вокруг себя целое движение леттристов, почитавших его чуть ли не за мессию, неслучайно «Театр Яда» и «Psychic TV» являются культовыми группами. Хлебников, Изу и Ян были «источниками заразы», проводниками, выразителями мысли Уильяма Берроуза: «Язык - это вирус».
Первое, что должен достичь тот, кто хочет стать поэтом, - это полное самопознание; он отыскивает свою душу, ее обследует, ее искушает, ее постигает. А когда он ее постиг, он должен ее обрабатывать! Задача кажется простой... Нет, надо сделать свою душу уродливой. Да, поступить наподобие компрачикосов. Представьте человека, сажающего и взращивающего у себя на лице бородавки.
Я говорю, надо стать ясновидцем, сделать себя ясновидцем.
Поэт превращает себя в ясновидца длительным, безмерным и обдуманным приведением в расстройство всех чувств. Он идет на любые формы любви, страдания, безумия. Он ищет сам себя. Он изнуряет себя всеми ядами, но всасывает их квинтэссенцию. Неизъяснимая мука, при которой он нуждается во всей своей вере, во всей сверхчеловеческой силе; он становится самым больным из всех, самым преступным, самым проклятым - и ученым из ученых! Ибо он достиг неведомого. Так как он взрастил больше, чем кто-либо другой, свою душу, и так богатую! Он достигает неведомого, и пусть, обезумев, он утратит понимание своих видений, - он их видел! И пусть в своем взлете он околеет от вещей неслыханных и несказуемых. Придут новые ужасающие труженики; они начнут с тех горизонтов, где предыдущий пал в изнеможении...
... Итак, поэт - поистине похититель огня.
Он отвечает за человечество, даже за животных. То, что он придумал, он должен сделать ощущаемым, осязаемым, слышимым. Если то, что поэт приносит оттуда, имеет форму, он представляет его оформленным, если оно бесформенно, он представляет его бесформенным. Найти соответствующий язык, - к тому же, поскольку каждое слово - идея, время всеобщего языка придет! Надо быть академиком, более мертвым, чем ископаемое, чтобы совершенствовать словарь...
Этот язык будет речью души к душе, он вберет в себя все - запахи, звуки, цвета, он соединит мысль с мыслью и приведет ее в движение. Поэт должен будет определять, сколько в его время неведомого возникает во всеобщей душе; должен будет сделать больше, нежели формулировать свои мысли, больше, чем простое описание своего пути к Прогрессу! Так как исключительное станет нормой, осваиваемой всеми, поэту надлежит быть множителем прогресса.
Будущее это будет материалистическим, как видите. Всегда полные Чисел и Гармонии, такие поэмы будут созданы на века. По существу, это была бы в какой-то мере греческая Поэзия.
Такое вечное искусство будет иметь свои задачи, как поэты суть граждане. Поэзия не будет больше воплощать в ритмах действие; она будет впереди.
- Артюр Рембо. Письмо к Полю Демени от 15 мая 1871 г.
Мне вспоминается один разговор с Яном о поэзии. Кроме «Театра Яда» я барабанил и в других группах, среди которых Ян выделял «Новые Дни». Обсуждая тексты этой группы, Ян сказал: «Мне кажется, Саша Боголапов (певец и автор песен) как-то внутренне сдерживает себя как поэта, не выражает себя в той мере, в какой мог бы». Тут надо бы пояснить: лидер «Новых Дней» Саша Боголапов - человек глубоко религиозный и его тексты во многом берут исток в Священном Писании; грубо говоря, Саша часто заимствует из Библии какую-то историю или образ и пишет песню, становящуюся частью его пути как христианина, он как бы примеряет, проживает сам эту историю или судьбу библейского героя. Тексты Саши по-хорошему литературны, они могут существовать и на бумаге. В них нет словотворчества, присущего текстам Яна, который, конечно же, в этом смысле «не сдерживал себя как поэта». Несмотря на такое мнение о текстах Саши, Ян, мне кажется, угадывал в «Новых Днях» бушевание духовной страстности, пусть и скрытой за несколько «формальной гармоничностью» музыки и поэзии, на которые легко повесить ярлык какого-нибудь «бард-рока». Впрочем, угадывал не только Ян: на моей памяти слушатели «Театра Яда» приходили на выступление «Новых Дней» - я не думаю, что здесь есть какой-то высокий смысл, но хоть что-то это да значит.
В августе 2012 года, под впечатлением от суда над Pussy Riot, мне вдруг ужасно захотелось перевести-таки на русский язык песню Боба Дилана «Куранты свободы», которая мне нравилась много лет назад. Я сделал это и среди многих образов, поразительно ясно объяснивших мое желание перевести текст, мне особо запомнился «художник, не ставший заложником времени». Такими художниками были Хлебников и Введенский, пытавшиеся вычислить корень времени, но раз за разом выбиравшие плохую рифму, считая ее правильной; такими художниками были Исидор Изу и Ян Никитин, не сдерживавшие себя и запутавшие поэзией мир, просящий сегодня тайм-аут на приведение своих чувств в порядок.
Приложение. Боб Дилан. "Куранты свободы"
Продолжение