Прослушал спецкурс Анны Ямпольской про «критику онто-тео-логии», т.е. - упрощая и заостряя - про то, как не заболтать Бога. Линия (пунктиром): от «апофатического богословия» Ареопагитик через Силезского Ангела к Хайдеггеру и, далее, к трем французам: Левинасу, Деррида, Мариону. Читали и обсуждали тексты. Читать я не успевал, читаемое понималось плохо. Что-то стало проясняться на «Именах Бога в Талмуде» Левинаса (сейчас, правда, уже плохо помню, что), но инсайт случился на Марионе («Об имени Бога» и «Метафизика и феноменология»).
Через него стало понятнее и то, что писал об онто-тео-логии Хайдеггер, и «деконструкция» апофатики, которой занимался Деррида. Но «понимать тушкой» (очень понравилось выражение, подслушанное у
otgovorki) стал, когда добрался до спора Деррида и Мариона о молитве. Оба против «метафизики присутствия», для которой Бог - в числе сущих (хоть и в качестве сущего «по преимуществу», сверхсущего и основания всех сущих и всего сущего (эта метафизика была изничтожена еще Хайдеггером). Оба приняли к исполнению императив: не прилагать к Нему предикатов, нарицательных, субстанциальных имен - чтобы не молиться концептуальному идолу, порождению своего ума. Вот как бы зачин их спора.
Деррида: только чистая мольба (euhē) - «Господи, помилуй», не больше.
Марион: еще и хвала (humnein), благодарение.
Деррида: в хвале уже есть предикация, хвалим определенного Бога, предицирумого тем, за что хвалим. Он и отрицательное богословие Ареопагита «деконструирует» на том основании, что вроде бы отрицается в отношении Бога всё, вплоть до бытия, чтобы затем и тем самым утвердить Его сверх-бытие, сверхсущностность (а это и есть онто-тео-логия). «Comment ne pas parler» («Как не говорить») называется одна из его работ.
Марион возражает - но там уже разворачивается мощная дискуссия, втягивающая много чего, в том числе феноменологию. Феноменология смыкается с апофатическим богословием в завороженности вопросом: «можно ли записать (= описать, = помыслить) не придуманное?» (формулировка из предисловия В.Молчанова ко 2-му тому «Логических исследований» Гуссерля).
Для меня (это я к тому, почему мне всё это важно) речь идет о той точке, с которой всё - т.е. всё главное, то, что придает смысл всему остальному - начинается, с первофеномена (совершенно не знаю, так ли я пользуюсь этим термином, как Гёте или, скажем, Свасьян) молитвы. Euhē для меня - это
вздох безумной старухи «Ой, Господи!», который сопровождал мою жизнь в первом неродительском доме.
А для humnein, «слава Богу», достаточно посмотреть из окна на снег в деревне, где я сейчас нахожусь, или вспомнить то и тех, кто и что мне подарено.
Еще Крест - это что, уже «предикация»?
Во всяком случае, вопросы о том, как все это мыслить и как об этом говорить (с тем, с кем говорить хочется), остаются. Читая оставленные мне А.Я. тексты, переводя их для себя, буду выкладывать кусочками, может, от себя добавлять пару слов.