ОТЕЦ 104: 1943 (45)
Если прожить честно нет возможности, укради кусок хлеба, но не торгуй своей мыслью, своим словом, своею совестью.
Карьера нужна и карьера зависит от случая. Но глупый карьерист стремится поймать этот случай, умный же подготовляет себя так, чтобы встретить этот случай во всеоружии: проявить свои способности и знания, которые он для этого случая развивал и готовил.
Где-нибудь в отделе или лаборатории увидишь книгу с печатью «Заведующий библиотекой Бутырской тюрьмы НКВД» или «Бутырская тюрьма [нрзб]. Всякая порча книг и пометки на обложке и в тексте карандашом, спичкой, ногтем и т.п. влечет прекращение выдачи книг».
Флажки на карте уже везде подошли к Днепру, сзади осталось исколотое булавками большое пространство.
Вся партийная организация от парторга до рядового члена занята доставкой пива. Пива не достали, но удалось выдать по 100 граммов.
У входа в столовую небольшой татарин пытается остановить пытающихся проникнуть раньше времени. Уговаривает их, напоминает им, что он нацмен, человек небольшой, что не надо его обижать.
[Надо же! Сейчас разве услышишь такие слова от нерусского в России?]
Придет весна… и холод сменится голодом.
Навстречу одноцветный мужчина: шинель английского сукна цвета хаки и усы (честное слово!) такого же цвета.
Все окна в трамвае забиты фанерой. Стекло только в одном, да и то разбито. Трещина напоминает линию фронта.
Когда старушка останавливает ругающихся в магазине: «Грех перед праздником ругаться!» - значит, праздник и правда становится народным.
Художникам разнообразие перед этой годовщиной: подрисовывать погоны.
Глаголы Вовка образовывает от повелительного наклонения: жуть (жевать) от «жуй!», «я поцелул» от «поцелуй!» и т.д.
Идут двое парней, ломают от целой буханки хлеб и жуют его на морозе. На тротуар упал кусочек хлеба величиной с фасолину. Сзади идет узбек в стеганом полосатом халате. Он поднимает эту крошку и бережно кладет на подоконник ближайшего окна. Хлеб на земле - грех.
Главный конструктор вызывает к себе одного «номерного». Посылает за ним конструктора. Куратор (так, кажется?): «Его сейчас нельзя позвать, он обедает». Главный конструктор еще раз зовет. Куратор еще раз отвечает: «Да поймите же, не могу я человека отрывать от еды».
На свободе, как видите, иногда заботятся меньше о людях, чем в заключении.
В очереди в туб. [?] столовую стоит номерной. Поодаль куратор.
Один рассказывал: в общем (учитывая семью, от которой я отделен и о которой я забочусь, беспокоюсь) вы живете лучше меня. Но лично мне (материально) жить легче, чем вам. Заботы о себе сняты.
Что-то я пока не понимаю, как связаны были в это время (осень 1943) папа, с одной стороны, и мама и я, с другой. Отдельные записи обо мне вроде бы говорят, что он нас видел, а малое их количество, отсутствие упоминаний о маме и вот это прямое свидетельство, что он от семьи «отделен». И переписки нет между мамой и отцом от 1943 года…
Карьера нужна и карьера зависит от случая. Но глупый карьерист стремится поймать этот случай, умный же подготовляет себя так, чтобы встретить этот случай во всеоружии: проявить свои способности и знания, которые он для этого случая развивал и готовил.
Где-нибудь в отделе или лаборатории увидишь книгу с печатью «Заведующий библиотекой Бутырской тюрьмы НКВД» или «Бутырская тюрьма [нрзб]. Всякая порча книг и пометки на обложке и в тексте карандашом, спичкой, ногтем и т.п. влечет прекращение выдачи книг».
Флажки на карте уже везде подошли к Днепру, сзади осталось исколотое булавками большое пространство.
Вся партийная организация от парторга до рядового члена занята доставкой пива. Пива не достали, но удалось выдать по 100 граммов.
У входа в столовую небольшой татарин пытается остановить пытающихся проникнуть раньше времени. Уговаривает их, напоминает им, что он нацмен, человек небольшой, что не надо его обижать.
[Надо же! Сейчас разве услышишь такие слова от нерусского в России?]
Придет весна… и холод сменится голодом.
Навстречу одноцветный мужчина: шинель английского сукна цвета хаки и усы (честное слово!) такого же цвета.
Все окна в трамвае забиты фанерой. Стекло только в одном, да и то разбито. Трещина напоминает линию фронта.
Когда старушка останавливает ругающихся в магазине: «Грех перед праздником ругаться!» - значит, праздник и правда становится народным.
Художникам разнообразие перед этой годовщиной: подрисовывать погоны.
Глаголы Вовка образовывает от повелительного наклонения: жуть (жевать) от «жуй!», «я поцелул» от «поцелуй!» и т.д.
Идут двое парней, ломают от целой буханки хлеб и жуют его на морозе. На тротуар упал кусочек хлеба величиной с фасолину. Сзади идет узбек в стеганом полосатом халате. Он поднимает эту крошку и бережно кладет на подоконник ближайшего окна. Хлеб на земле - грех.
Главный конструктор вызывает к себе одного «номерного». Посылает за ним конструктора. Куратор (так, кажется?): «Его сейчас нельзя позвать, он обедает». Главный конструктор еще раз зовет. Куратор еще раз отвечает: «Да поймите же, не могу я человека отрывать от еды».
На свободе, как видите, иногда заботятся меньше о людях, чем в заключении.
В очереди в туб. [?] столовую стоит номерной. Поодаль куратор.
Один рассказывал: в общем (учитывая семью, от которой я отделен и о которой я забочусь, беспокоюсь) вы живете лучше меня. Но лично мне (материально) жить легче, чем вам. Заботы о себе сняты.
Что-то я пока не понимаю, как связаны были в это время (осень 1943) папа, с одной стороны, и мама и я, с другой. Отдельные записи обо мне вроде бы говорят, что он нас видел, а малое их количество, отсутствие упоминаний о маме и вот это прямое свидетельство, что он от семьи «отделен». И переписки нет между мамой и отцом от 1943 года…