очень похоже на провиденциальное вмешательство...
Поразительная вещь произошла. Я в своих аристотелевских штудиях вышел на двойственность понятия "сущность" и вопрос о судьбе этого понятия в последующей философии и богословии, православном и католическом (и полчаса тому назад написал об этом, отвечая на коммент "Речей к Богу" к моему вчерашнему посту. Вчера же, обшаривая сеть на предмет материалов на эту тему, я набрел на любопытную статью А.Юрченко, прямо посвященную этому вопросу в этой же постановке. И что-то в памяти у меня копошилось: не тот ли это человек, о котором мне говорил покойный о. Максиан Архангельский и книжку которого он мне приносил, а ее куда-то засунул, даже не просмотрев. И сегодня стал искать ее и нашел: Андрей Дьякон (Юрченко). Философические и θеологические опыты. М.: Книга, 1991. Первые четыре работы в книге прямо по теме, да и остальные, по заявленному замыслу, по крайней мере, весьма любопытны.
Учитывая важную посредствующую роль в этой истории монаха Максиана (вечная память!), в поминание расскажу немного о нашем знакомстве и о нем, что знаю.
Я когда-то был причастен к некоторому "юридическому лицу" под названием "Путь", каковое числилось по уставу, наряду с прочими функциями, издательством, и в справочнике московских издательств был указан мой телефон - домашний. И мне изредка звонили какие-то люди с самыми разнообразными предложениями что-нибудь издать. Никогда их не принимая (и возможностей никаких для того не было) я даже немного развлекался такими голосами из мира пишущих - эти звонки были не частыми, и не обременяли. И вот однажды позвонил человек: "Вы можете издать книгу?" Я (из любопытства): "Какую?" - "Письма к православным христианам". Я объяснил, что издавать мы ничего не можем, но дал какие-то советы в меру своей осведомленности и между прочим выказал интерес к содержанию книги. - "Я могу дать вам ее прочитать. Может быть, после прочтения у вас еще какие-то идеи будут относительно издания". Через пару дней он ко мне приехал. Внешность Максиана была колоритной: маленького росточка, почти карлик, в черной рясе, седые космы и седая борода и на худом лице удивительно живые, очень внимательные глаза. По-моему, мы чуть ли не в тот же день о чем-то начали спорить. А спорить с ним было о чем: достаточно хотя бы экзотического отрицания телесного брака для всех христиан, не только монашествующих, или резкое неприятие философии - как ненужной. Общаться с ним было очень легко, он был совершенно лишен той нередкой среди клира смущающей величавости и говорил на современном языке, не перенасыщенном славянизмами и особой, "благочестивой" лексикой. Мы стали встречаться - чаще он меня навещал; будучи существенно старше, он был очень подвижен, хотя ходил медленно из-за больных ног. Рассказывал мне о своей жизни. Максим Евгеньевич Архангельский (р. 1926), москвич, жил в детстве где-то во дворах Спасоглинищевского. Юношей успел побывать на фронте в Отечественную и был ранен, был физиком-акустиком, скульптором (когда я заглянул в его квартиру на Тверской, то там повсюду стояли полуабстрактные металлические композиции на библейские мотивы), диссидентом, работал в реставрационных мастерских и в конце концов постригся в монахи с разрешением жить в миру. С конца 60-х он был женат на художнице Марии Вячеславовне Раубе-Горчилиной (+ 1979), дом их был чем-то вроде салона. О. Максиан был сильно озабочен судьбой оставшегося от нее архива, а также своих, работ, которые он хотел раздарить музеям, но музеи не брали, места для хранения что ли не было...
У нас было несколько основных предметов общения. Во-первых, я время от времени оказывал ему техническую помощь в его усилиях издать им написанное (у меня так и осталось по нескольку экземпляров его книг "Письма к православным христианам" и "Христианское таинство брака", которые я раздаю интересующимся). Во-вторых, я был ему полезен своей библиотекой, особенно справочниками, и умением на его вопрос быстро найти какую-то информацию. Но, главное, это затеваемые им богословские обсуждения - при встрече и, чаще, по телефону. Ум у него был причудливый, вопросы (почти исключительно связанные с толкованием Библии, сторонним он не считал нужным интересоваться). Звонит, например: "Владимир, а как вы думаете, на каком языке говорили в Раю?". Или он долго думал над вопросом о смысле того, что Богу Авелева животная жертва была угоднее Каиновой растительной. В связи с этим о жертве вообще, и обо всем с этим связанным, иногда отдаленно - например, о том, что евреи делают с обрезаемой крайней плотью... Очень любил этимологизировать - без науки, самостоятельно, основываясь на звуковом сходстве.
Чтобы не забыть: очень рукастый был, все сам чинил и мастерил для быта. Мне как-то дверной звонок взялся чинить, но не доделал, т.к. чего-то не хватало.
В прошлом году, летом кажется, вот уже и не помню, я хватился, что он давно что-то не звонит (а ведь 80 уже). Позвонил сам - нет, оказывается, все в порядке. "Я к вам сегодня зайду, можно?" - спрашивает. - "Заходите, конечно". Но не пришел. И я, успокоенный его бодрым голосом по телефону, не придал этому значения - такое бывало.
А через неделю читаю в ЖЖ hgr: умер харизматик монах Максиан Архангельский.
Учитывая важную посредствующую роль в этой истории монаха Максиана (вечная память!), в поминание расскажу немного о нашем знакомстве и о нем, что знаю.
Я когда-то был причастен к некоторому "юридическому лицу" под названием "Путь", каковое числилось по уставу, наряду с прочими функциями, издательством, и в справочнике московских издательств был указан мой телефон - домашний. И мне изредка звонили какие-то люди с самыми разнообразными предложениями что-нибудь издать. Никогда их не принимая (и возможностей никаких для того не было) я даже немного развлекался такими голосами из мира пишущих - эти звонки были не частыми, и не обременяли. И вот однажды позвонил человек: "Вы можете издать книгу?" Я (из любопытства): "Какую?" - "Письма к православным христианам". Я объяснил, что издавать мы ничего не можем, но дал какие-то советы в меру своей осведомленности и между прочим выказал интерес к содержанию книги. - "Я могу дать вам ее прочитать. Может быть, после прочтения у вас еще какие-то идеи будут относительно издания". Через пару дней он ко мне приехал. Внешность Максиана была колоритной: маленького росточка, почти карлик, в черной рясе, седые космы и седая борода и на худом лице удивительно живые, очень внимательные глаза. По-моему, мы чуть ли не в тот же день о чем-то начали спорить. А спорить с ним было о чем: достаточно хотя бы экзотического отрицания телесного брака для всех христиан, не только монашествующих, или резкое неприятие философии - как ненужной. Общаться с ним было очень легко, он был совершенно лишен той нередкой среди клира смущающей величавости и говорил на современном языке, не перенасыщенном славянизмами и особой, "благочестивой" лексикой. Мы стали встречаться - чаще он меня навещал; будучи существенно старше, он был очень подвижен, хотя ходил медленно из-за больных ног. Рассказывал мне о своей жизни. Максим Евгеньевич Архангельский (р. 1926), москвич, жил в детстве где-то во дворах Спасоглинищевского. Юношей успел побывать на фронте в Отечественную и был ранен, был физиком-акустиком, скульптором (когда я заглянул в его квартиру на Тверской, то там повсюду стояли полуабстрактные металлические композиции на библейские мотивы), диссидентом, работал в реставрационных мастерских и в конце концов постригся в монахи с разрешением жить в миру. С конца 60-х он был женат на художнице Марии Вячеславовне Раубе-Горчилиной (+ 1979), дом их был чем-то вроде салона. О. Максиан был сильно озабочен судьбой оставшегося от нее архива, а также своих, работ, которые он хотел раздарить музеям, но музеи не брали, места для хранения что ли не было...
У нас было несколько основных предметов общения. Во-первых, я время от времени оказывал ему техническую помощь в его усилиях издать им написанное (у меня так и осталось по нескольку экземпляров его книг "Письма к православным христианам" и "Христианское таинство брака", которые я раздаю интересующимся). Во-вторых, я был ему полезен своей библиотекой, особенно справочниками, и умением на его вопрос быстро найти какую-то информацию. Но, главное, это затеваемые им богословские обсуждения - при встрече и, чаще, по телефону. Ум у него был причудливый, вопросы (почти исключительно связанные с толкованием Библии, сторонним он не считал нужным интересоваться). Звонит, например: "Владимир, а как вы думаете, на каком языке говорили в Раю?". Или он долго думал над вопросом о смысле того, что Богу Авелева животная жертва была угоднее Каиновой растительной. В связи с этим о жертве вообще, и обо всем с этим связанным, иногда отдаленно - например, о том, что евреи делают с обрезаемой крайней плотью... Очень любил этимологизировать - без науки, самостоятельно, основываясь на звуковом сходстве.
Чтобы не забыть: очень рукастый был, все сам чинил и мастерил для быта. Мне как-то дверной звонок взялся чинить, но не доделал, т.к. чего-то не хватало.
В прошлом году, летом кажется, вот уже и не помню, я хватился, что он давно что-то не звонит (а ведь 80 уже). Позвонил сам - нет, оказывается, все в порядке. "Я к вам сегодня зайду, можно?" - спрашивает. - "Заходите, конечно". Но не пришел. И я, успокоенный его бодрым голосом по телефону, не придал этому значения - такое бывало.
А через неделю читаю в ЖЖ hgr: умер харизматик монах Максиан Архангельский.