Вилли Вонка и образ Бога
Я писал:
Как-то я, просматривая имеющиеся в сети мнения о Вилли Вонке (если что, это персонаж популярной детской книги и двух известных фильмов) наткнулся на следующее: " Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Вилли Вонка что в книге, что в фильме - это, конечно, Сатана... То, что, скажем, на сайте Hollywood Jesus Вонку видят, как метафору Бога, говорит о том, что кому-то надо учиться разбираться в вере...". [См. также 1, 2.]
Да, я мог бы поговорить о том, почему это не так, и почему у западного зрителя этот образ способен вызвать ассоциации как раз с Богом/Иисусом.
На самом деле, интерес представляет не очевидность этой религиозной трактовки, а то, как по разному раскрывали тему Вонки-как-Бога изначальная книга, фильм семидесятых годов и новая экранизация Бёртона.
В книге: видно, что Вонка с самого начала знает, что Чарли - этот именно тот, кто ему нужен. Вонка относится к нему не так, как к другим детям. Этим сразу вводится тема догмата о предопределении в западном христианстве, начиная с Блаженного Августина. Много званных, но мало избранных; грешники гибнут из-за своих грехов, но Бог заранее решил, кому суждено сдать экзамен, а кто его провалит.
В первой экранизации: в самом начале Вонка подписывает с детьми договор, который в конечном счёте все нарушают, включая Чарли. По правилам, Чарли теряет право на приз и должен быть выгнан с фабрики - Чарли в слезах признаёт правоту Вонки и отдаёт ему украденную экспериментальную конфету (которую он мог бы продать конкурентам Вонки). Естественно, тут-то он и получает фабрику. Здесь перед нами развитие протестантской богословской мысли - все виновны перед Богом, и по справедливости никто не заслуживает спасения, но Бог, в своём милосердии, прощает тех, кто искренне раскаялся и пришёл к нему.
В новом фильме: Вонка символизирует образ Иисуса в постхристианском контексте. (Слова Вонки "в этом цехе всё съедобно... включая меня" могут служить намёком на каннибальские ассоциации, которые неизбежно вызывают слова Иисуса "ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие".) В этой экранизации присутствует отец Вонки - сумасшедший стоматолог, помешанный на запретах. Сладкое может повредить зубам, поэтому сладкое запрещено. Вонка сбегает от него, но в конце отец опознаёт сына по его безупречным зубам. Отец-деспот - это Бог Ветхого завета, с его любовью к диетическим ограничений и сотнями заповедей на все случаи жизни, шоколад - сама жизнь с её радостями и соблазнами, зубы - душа, единственный по-настоящему безгрешный человек - Иисус, и так далее.
Ещё одно изобретение сценаристов: в книге Вонка сразу забирает на фабрику всю семью Чарли, а в фильме он сначала предлагает Чарли оставить родных. Опять же, как в Новом завете: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня". Чарли, будучи нормальным современным мальчиком, отказывается. (Зачем нужно спасение, если не будут спасены мои близкие?) В итоге, Вонка вынужден смириться и пойти на поклон к смертному. Итак, загибаем пальцы: конфликт между суровым Отцом и свободомыслящим Сыном; Сын, оставаясь совершенным, делает выбор в пользу земного несовершенства; Бог сам нуждается людях; спасение одних только избранных этически неприемлемо. Всё это и задаёт вышеупомянутый постхристианский контекст.
***
Далее пунктиром. Опять же, общее мнение, что дети символизируют грехи. Но меня заинтересовал подход авторов последнего фильма... [собственно, именно так тема смертных грехов и проникла в мою бесконечную историю.] В книге четвёрка плохих детей состоит из мальчика-обжоры, девочки-чемпионки по жеванию жевачки, избалованной девочки и мальчика, который целые дни проводит перед телевизором. В фильме они превратились в олицетворения Чревоугодия, Гордыни, Алчности и Зависти (!).
Августус Глуп жрал всё подряд, попытался сожрать весь шоколадный мир Вонки и упал в шоколадную речку.
Виолетта Боригард мечтала всегда быть первой, слопала экспериментальную тянучку и превратилась в раздутый фиолетовый шарик.
Верука Солт упрашивала отца купить ей белку, сортирующую орехи на фабрике - в итоге, белки отсортировали её, признали бракованной и выбросили в помойку.
Компьютерный гений Майк Тиви попытался доказать, что он умнее Вонки, что Вонка не способен эффективно использовать собственные изобретения. Попал в телевизор - в буквальном смысле слова.
Забавно, что Зависть, а не Гордыня, здесь оказывается высшим, дьявольским грехом. ("Ты тот маленький дьявол, который взломал мою систему", - говорит Вонка Майку Тиви.) Мне тогда пришла в голову мысль, что в фильме Бёртона присутствует своя, необычная трактовка смертных грехов - через отношение к Богу и его творению.
С Августусом всё просто - Бог сотворил мир, и мир заслуживает любви, но надо знать в ней меру. ("Я Август Глуп, я люблю шоколад" - "Вот уж не думал, что между нами столько общего!")
Виолетта стремилась стать первой - первой перед Богом, в божьем мире.
Верука пыталась подкупить Бога (может даже купить небесный суд, если считать значимой метафорой белок, сортирующих орехи по качеству).
А вот Майкл Тиви пытался доказать, что он не хуже Бога, даже лучше - "Вы все считаете его гением, а он идиот! Я вам покажу!" Это зависть.
...Унынием было бы отсутствием интереса к Вонке и шоколаду, но такой ребёнок просто бы не попал на фабрику. (В книге Майк Тиви, скорее всего, отвечает именно за этот грех.)
Гнев - это то, что испытывают русские во время просмотра фильма, когда сначала сообщают, что последний пригласительный билет был найден в России, а затем - что он оказался подделкой. Об этом мог бы написать Крылов: русские знают, что Бог не хочет их видеть в раю, пытаются проникнуть туда обманом и подлогом, но Бог Запада всё равно их отвергает. Гнев - отрицание справедливости Божьего суда.
Наконец, Похоть могла бы быть представлена девочкой-католичкой, которая "свунится" по Вонке. "Он такой миииилый! Сладкий Иисус! Ах, ах!"
Как-то я, просматривая имеющиеся в сети мнения о Вилли Вонке (если что, это персонаж популярной детской книги и двух известных фильмов) наткнулся на следующее: " Чем больше я об этом думаю, тем больше убеждаюсь, что Вилли Вонка что в книге, что в фильме - это, конечно, Сатана... То, что, скажем, на сайте Hollywood Jesus Вонку видят, как метафору Бога, говорит о том, что кому-то надо учиться разбираться в вере...". [См. также 1, 2.]
Да, я мог бы поговорить о том, почему это не так, и почему у западного зрителя этот образ способен вызвать ассоциации как раз с Богом/Иисусом.
На самом деле, интерес представляет не очевидность этой религиозной трактовки, а то, как по разному раскрывали тему Вонки-как-Бога изначальная книга, фильм семидесятых годов и новая экранизация Бёртона.
В книге: видно, что Вонка с самого начала знает, что Чарли - этот именно тот, кто ему нужен. Вонка относится к нему не так, как к другим детям. Этим сразу вводится тема догмата о предопределении в западном христианстве, начиная с Блаженного Августина. Много званных, но мало избранных; грешники гибнут из-за своих грехов, но Бог заранее решил, кому суждено сдать экзамен, а кто его провалит.
В первой экранизации: в самом начале Вонка подписывает с детьми договор, который в конечном счёте все нарушают, включая Чарли. По правилам, Чарли теряет право на приз и должен быть выгнан с фабрики - Чарли в слезах признаёт правоту Вонки и отдаёт ему украденную экспериментальную конфету (которую он мог бы продать конкурентам Вонки). Естественно, тут-то он и получает фабрику. Здесь перед нами развитие протестантской богословской мысли - все виновны перед Богом, и по справедливости никто не заслуживает спасения, но Бог, в своём милосердии, прощает тех, кто искренне раскаялся и пришёл к нему.
В новом фильме: Вонка символизирует образ Иисуса в постхристианском контексте. (Слова Вонки "в этом цехе всё съедобно... включая меня" могут служить намёком на каннибальские ассоциации, которые неизбежно вызывают слова Иисуса "ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие".) В этой экранизации присутствует отец Вонки - сумасшедший стоматолог, помешанный на запретах. Сладкое может повредить зубам, поэтому сладкое запрещено. Вонка сбегает от него, но в конце отец опознаёт сына по его безупречным зубам. Отец-деспот - это Бог Ветхого завета, с его любовью к диетическим ограничений и сотнями заповедей на все случаи жизни, шоколад - сама жизнь с её радостями и соблазнами, зубы - душа, единственный по-настоящему безгрешный человек - Иисус, и так далее.
Ещё одно изобретение сценаристов: в книге Вонка сразу забирает на фабрику всю семью Чарли, а в фильме он сначала предлагает Чарли оставить родных. Опять же, как в Новом завете: "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня". Чарли, будучи нормальным современным мальчиком, отказывается. (Зачем нужно спасение, если не будут спасены мои близкие?) В итоге, Вонка вынужден смириться и пойти на поклон к смертному. Итак, загибаем пальцы: конфликт между суровым Отцом и свободомыслящим Сыном; Сын, оставаясь совершенным, делает выбор в пользу земного несовершенства; Бог сам нуждается людях; спасение одних только избранных этически неприемлемо. Всё это и задаёт вышеупомянутый постхристианский контекст.
***
Далее пунктиром. Опять же, общее мнение, что дети символизируют грехи. Но меня заинтересовал подход авторов последнего фильма... [собственно, именно так тема смертных грехов и проникла в мою бесконечную историю.] В книге четвёрка плохих детей состоит из мальчика-обжоры, девочки-чемпионки по жеванию жевачки, избалованной девочки и мальчика, который целые дни проводит перед телевизором. В фильме они превратились в олицетворения Чревоугодия, Гордыни, Алчности и Зависти (!).
Августус Глуп жрал всё подряд, попытался сожрать весь шоколадный мир Вонки и упал в шоколадную речку.
Виолетта Боригард мечтала всегда быть первой, слопала экспериментальную тянучку и превратилась в раздутый фиолетовый шарик.
Верука Солт упрашивала отца купить ей белку, сортирующую орехи на фабрике - в итоге, белки отсортировали её, признали бракованной и выбросили в помойку.
Компьютерный гений Майк Тиви попытался доказать, что он умнее Вонки, что Вонка не способен эффективно использовать собственные изобретения. Попал в телевизор - в буквальном смысле слова.
Забавно, что Зависть, а не Гордыня, здесь оказывается высшим, дьявольским грехом. ("Ты тот маленький дьявол, который взломал мою систему", - говорит Вонка Майку Тиви.) Мне тогда пришла в голову мысль, что в фильме Бёртона присутствует своя, необычная трактовка смертных грехов - через отношение к Богу и его творению.
С Августусом всё просто - Бог сотворил мир, и мир заслуживает любви, но надо знать в ней меру. ("Я Август Глуп, я люблю шоколад" - "Вот уж не думал, что между нами столько общего!")
Виолетта стремилась стать первой - первой перед Богом, в божьем мире.
Верука пыталась подкупить Бога (может даже купить небесный суд, если считать значимой метафорой белок, сортирующих орехи по качеству).
А вот Майкл Тиви пытался доказать, что он не хуже Бога, даже лучше - "Вы все считаете его гением, а он идиот! Я вам покажу!" Это зависть.
...Унынием было бы отсутствием интереса к Вонке и шоколаду, но такой ребёнок просто бы не попал на фабрику. (В книге Майк Тиви, скорее всего, отвечает именно за этот грех.)
Гнев - это то, что испытывают русские во время просмотра фильма, когда сначала сообщают, что последний пригласительный билет был найден в России, а затем - что он оказался подделкой. Об этом мог бы написать Крылов: русские знают, что Бог не хочет их видеть в раю, пытаются проникнуть туда обманом и подлогом, но Бог Запада всё равно их отвергает. Гнев - отрицание справедливости Божьего суда.
Наконец, Похоть могла бы быть представлена девочкой-католичкой, которая "свунится" по Вонке. "Он такой миииилый! Сладкий Иисус! Ах, ах!"