Все мы в Матрице
Ольга Балла
ВСЕ МЫ В МАТРИЦЕ
Фантастика как форма массовой культуры
«Знание-Сила», 2003, № 10
http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2399.html
[Здесь выкладывается в несколько расширенном варианте]
Машина мифа
Фантастика вообще - и кинофантастика в частности - сделала в ХХ веке оглушительную карьеру, - скорее всего, существенно опередив в этом прочие жанры и виды искусств. Наше «реалистическое», прагматическое по своим изначальным установкам столетие под конец обнаружило великую тягу к явно фантастическому, выдуманному, невозможному. Книжная фантастика - важнейшая часть «мэйнстрима» массового чтения. Это вообще чтение с некоторым особым статусом: фантастику читают даже те, кто не слишком-то склонен что-нибудь читать. У фантастических фильмов - громадные кассовые сборы. По своей популярности они могут соперничать разве что другим набирающим силу течением масс-культуры: с компьютерными играми, - с которыми, впрочем, они плодотворно взаимообмениваются сюжетами, прорастают друг в друга и, в пределе, вообще образуют одну культурную форму.
Но самое примечательное: фантастика, кажется, к началу XXI столетия существенно изменила собственные функции в культуре. Некогда она пыталась быть (небезрезультатно!) культурным авангардом, культурной дерзостью, своего рода вызовом. Разведкой будущего, конструированием его, пробованием на ощупь разных его (как правило, впрочем, достаточно заданных) вариантов… В какой-то мере она (ну по крайней мере - в идее, в замысле) была занятием элитарным, исключением из некоторых общекультурных правил игры (что ничуть не мешало ей задавать свои…)
Функция начала меняться, как только фантастика стала осваивать - весьма уверенно и быстро - роль одного из важнейших - формообразующих - источников массовой культуры. Тем самым она оказалась обречена из «взрывателя основ» превратиться в весьма сильнодействующее средство создания общекультурной устойчивости. Не столько проблематизировать, сколько прояснять. Не столько будоражить, сколько успокаивать. Именно этим, как известно, массовая культура и занята. И зубодробительные боевики с триллерами, кстати, тоже.
Но коли так случилось, в число основных задач фантастики попала выработка надёжных форм восприятия мира. Они ещё известны под именем стереотипов.
Собственно, к известной стереотипизации фантастический кинематограф был склонен едва ли не изначально. Уже к середине 30-х годов в нём сложился набор традиций, восходящих ещё к Жоржу Мельесу с его «Полётом на Луну» 1902-го года; свои - не хуже фольклора - устойчивые сюжеты. Довоенный кинематограф очень любил сюжеты о Големе, Дракуле, а история доктора Джекила и мистера Хайда вообще побила все, кажется, мыслимые рекорды, будучи экранизирована по меньшей мере раз 8. Довоенная эпоха, кажется, понимала фантастическое по большей части ещё в старинных смыслах «чудесного». Научная фантастика, в том числе и кинематографическая (кинопутешествия на Юпитер и Марс француза Сегундо де Шомона состоялись соответственно в 1907 и 1908-м; датчанин Ф. Хольгер-Мадсен запустил свой «Небесный корабль» на тот же Марс в 1917-м; а когда в 1919-м были экранизированы «Первые люди на Луне» Уэллса, это уже было в свете почтенных традиций) тогда уже вовсю была и даже получила своё ныне действующее имя (в конце 20-х его изобрёл и произнёс по-английски - тогда оно прозвучало как «scientifiction» - пропагандист и популяризатор науки Хьюго Гернсбек, тот самый, в честь которого назвали известную международную премию «Хьюго» и от заветов которого - полагавшего, что дело фантастики - прогнозировать будущее, обучать, просвещать, а не фантазировать попусту - его любимый жанр давно уже отошёл весьма далеко). Однако её золотое время наступило позже, после Второй мировой. На заре же своего существования фантастический кинематограф занимался в основном развлечением публики.
В ХХ столетии кинофантастика успела пережить по крайней мере два перелома. Первый - в 1968 году, в ту пору, когда уже стала улегаться - чтобы вскоре совсем пойти на спад и смениться горькими тревогами - технократическая эйфория 50-х - 60-х. Обозначился этот перелом выходом на экраны «Космической одиссеи - 2001» Стэнли Кубрика. Тогда не просто впервые со времён «Метрополиса» Фрица Ланга на афише появились слова «science fiction». Вхождение фантастики в сферу высокого, серьёзного искусства показалось тогдашней аудитории столь неожиданным, что это даже называли революцией в истории жанра. Кстати, для истории (в том числе и воплощённой в кинофантастике) развития отношений человека и техники представляется мне очень симптоматичным, что таким событием стал фильм о противостоянии человека и компьютера, которое закончилось поражением их обоих.
(Вообще-то, авторские, «штучные» фильмы, типа «Космической одиссеи» или вскоре вслед за тем возникших «Соляриса» и «Сталкера» Тарковского; а мне хочется всё-таки отнести сюда ещё и фильмы нашего детства про «Москву-Кассиопею» и «Отроков во Вселенной», и даже более позднего «Электроника» - явление принципиально, структурно другого порядка, чем та массовая кинофантастика, о которой здесь идёт речь. Если их что-то и объединяет с массовой фантастикой, то разве лишь тематика или некоторые сугубо формальные средства вроде звездолётов и умных машин).
Второй перелом долго ждать себя не заставил и случился в 70-е годы - всё в той же Америке, однако поскольку именно ей «суждено» было стать источником основных форм, правил и клише построения кинофантастики как области массовой культуры - чуть ли не всё, что можно по этому поводу сказать, относится и ко всему остальному смотрящему кинофантастику миру. Отсчёт можно начинать, пожалуй, с первого показа в 1977-м феерических «Звёздных войн» Джорджа Лукаса. Тогда, похоже, и родилась по-настоящему кинофантастика как форма массовой культуры. Вскоре за этим последовал буквально обвал массовых, штампованных фантастических фильмов и сериалов. Кинофантастика как бы вернулась к прежним, архаичным для себя задачам развлечения масс - но в каких масштабах!…
Массовая же культура кинофантастику будто бы только и ждала: слишком уж хорошо последняя работает на её основные, традиционные задачи. Конечно, она заняла в массовом сознании то самое запустовавшее было свято место, которое некогда покинул миф и с тех пор с переменным успехом пытались занять вначале религии, затем идеологии, - другой вопрос - как она этим местом распоряжается?
Фантастическая киноиндустрия стала мощнейшей машиной, вырабатывающей новейшие мифоподобные формы переживания мира.
Фантастический триллер как консервативная утопия: человек в поисках человека
Эволюция, которую претерпела кинофантастика в 80-90-х годах ушедшего столетия, имела вот какие характерные черты. Прежде прочего бросается в глаза, что научно-технические прогнозы и вообще связанные с ними моделирования будущего давно утратили (просто даже позабыли) прежний оптимизм и приобрели систематически-мрачный характер. Утопии решительно не в моде, а антиутопии стали одним из самых типичных жанров - стереотипным, со своим набором устойчивых, клишированных решений.
Антиутопические мотивы очень характерным образом сращиваются с устойчивым набором других мотивов, прежде всего - с мотивом множественных реальностей. (Другие мотивы: глобальная катастрофа; завоевание Земли какими-либо чуждыми человеку силами - инопланетянами ли, вышедшими ли из повиновения машинами, андроидами, мутантами, ну наконец и самим Сатаной во множественности его обличий…) Этот ход, в свою очередь давно превратившийся в стандартный, кинофантастика, как утверждают, унаследовала от литературы: появился он в 60-е у Филипа Дика, большинство сюжетов которого на том и строится, что герои перемещаются из реального мира в виртуальный, покуда окончательно не перестают отдавать себе отчёт в том, где именно они находятся. Навязчивое сомнение и страх: а является ли мир на самом деле тем, что мы видим, чувствуем, переживаем? - один из самых устойчивых топосов современной массовой кинофантастики. Но что при том обращает на себя внимание: реальностей, казалось бы, великое множество. Возможности в них - по идее - неисчерпаемы. Да человек-то, похоже, не знает как следует, что делать со всеми этими неисчерпаемыми возможностями и бесконечными реальностями! Они ему скорее - помеха, дополнительная трудность, с которой надо уметь справиться. А сам он делает в них просто с удручающим постоянством одно и то же: защищает «своих» да бьёт «чужих»…
Именно таковы миры физиогномически-характерных, едва ли не сразу по выходе объявленных киноклассикой фильмов последних лет: «Нирваны», «Экзистенции», «Матрицы».
Примечательно, что антиутопизм не покинул фантастику и после того, как - с благополучным перешагиванием рубежа столетий и тысячелетий - кино, вкупе с прочими формами массовой культуры, несколько отступило от навязчивого отыгрывания катастрофических и эсхатологических настроений. Будущее - условное ли, конкретно ли датируемое - в нём по-прежнему, можно даже сказать, привычно и рутинно не сулит ничего доброго (миры, в которых разворачиваются сюжеты «Бегущего по лезвию», тех же «Нирваны» с «Экзистенцией», не говоря уж о «Матрице», просто откровенно враждебны человеку, не только несмотря на гипероснащённость всяческой человекотворной техникой, но как раз вследствие этого.)
Кроме того, фантастика - на рубеже веков особенно - стала активно проникать в привычные, обжитые, «нефантастические» формы массовой культуры. Самые активные симбиотические формы образует она с боевиками. Ходовые, типичные сюжеты, которые в результате получаются, выглядят примерно следующим образом: герой - или группа героев - борется в фантастических условиях (скажем, города будущего или иной планеты) и / или фантастическими средствами борются с теми или иными олицетворениями Зла и при этом, как правило, спасают мир, а заодно и обретают истинную любовь (защищают её; понимают её ценность, утратив…) и утверждают ценности принадлежности к тому или иному человеческому объединению - от семьи до нации (взвивается звёздно-полосатый флаг…)
Интересно при этом вот что. Создателей фильмов (в массе) не слишком занимают подробности того, как устроена техника этого будущего или этого инопланетного мира или каких особенных высот достигла его наука. Всё это оказывается глубоко инструментальным и работает на очередное, бессчётное по своему порядковому номеру доказательство того, что-де Наше Добро побеждает Их Зло. Основной упор делается на «вечные» - то есть привычные нам, в нашей христианской по своему достаточно забытому происхождению культуре, - ценности: смелость, любовь, верность…Ценность семейных и родовых уз. Ценность мести врагам… На всех путях, во всех фантастических мирах и ситуациях человек обретает и воспроизводит одно: себя самого, такого себя, к которому он привык И все перемены-то при раздвигании временных и пространственных горизонтов лишь для того ему нужны, чтобы очередной раз подтвердить себе: ничего по существу не меняется. Все эти супернавороченные фантастические боевики - по сути дела самые что ни на есть консервативные утопии и повествуют лишь об одном: традиционные, привычные ценности незыблемы! Космические рейнджеры, пилоты-дальнобойщики и агенты межзвёздных спецслужб готовы отстаивать их в любом уголке Вселенной.
Теперь, вслед за этапом «сращивания» человека с техникой, интенсивного освоения человеком этого творения собственных рук, его идеализации, демонизации… - происходит «расслоение», разделение человека и техники. В 60-е надеялись, что техника преобразит человека - скорее к лучшему, чем к худшему: сделает его умнее, сильнее, свободнее… В 70-е чем дальше, тем больше начали тревожиться, что она его так или иначе испортит: поработит, сделает «одномерным», несамостоятельным; а то вообще взбунтуется и уничтожит. Ну вот, мы и на пороге принципиально новой эпохи в восприятии взаимоотношений человека и техники.
Теперь в человеке выискивается то, в чём он не сводится к технике, благодаря чему он может быть независим от неё, противостоять ей. (Был, кажется, фильм - комедийный, однако ж в каждой комедии есть доля комедии… - в котором люди стали подвергать машины дискриминации и в конце концов вытеснили их на другую планету, где те основали свою, альтернативную цивилизацию. А вот в «Бегущем по лезвию» главный герой попросту, по своему заданию в тамошней цивилизации, убивает андроидов-«репликантов», которым под страхом смерти запрещено появляться на Земле.) Но «угнетение» техники и прочих слишком уж самостоятельных рукотворных созданий - это крайний случай. Примечательнее отношения человека с самим собой…
Уж не симптом ли происходящее - нарастающего кризиса потребности человека (ну, культур европейского круга) в Другом? Не затосковал ли человек по самому себе? И кого он, собственно, хочет обрести в этой тоске?
«От Апокалипсиса к Евангелию»
Именно так выразился один наш соотечественник-кинокритик - о чём бы вы думали? - о фильме Стивена Спилберга «Инопланетянин», повторный выпуск которого - по случаю 20-летия премьеры - некоторое время назад и не слишком надолго завоевал бешеную популярность. Кто захочет содрогнуться от кощунства, у того есть к этому все основания, поскольку о Боге там и речи нет. Автор имел всего-навсего в виду, что режиссёр, вместо того, чтобы заниматься глобальными проблемами вроде судеб человечества, человечеством же и определяемых - сосредоточился на мире маленькой семьи, частного человека, который-то и решает всё самое главное в отношениях с инопланетянами и с жизнью в целом. Но сам оборот характерен. Как характерно и то, что сама фантастика в последние годы всё активнее - даже хочется сказать, всё более рутинно - затрагивает темы, относящиеся, по большому счёту, к ведению религии и мистики.
Сегодняшних изготовителей массовых фантастических кинофильмов очень привлекают мистические - я бы сказала, «парарелигиозные» - мотивы. Включая и заимствование для своих сюжетов религиозных образов: от ангелов («Город ангелов») до самого Сатаны… У этого, правда, тоже можно найти свои традиции - ещё Мельес в 1906-м забавлял посетителей синема «Весёлыми проделками Сатаны». Но то было с совершенно другими интонациями…
Фантастика - по тому лишь, явно недостаточному, основанию, что занимается «иным», «неповседневным», «невозможным», «непонятным-до-конца» (о Господи! Как будто так называемая повседневная жизнь до конца понятна…) - берёт на себя «религиозную» функцию - не предназначенную ей, конечно, но что же делать, если традиционные формы с этим в массовых масштабах уже не очень справляются?
Конец времени разрушения?
В современной массовой кинофантастике не то что выговаривается, а прямо криком кричит глубокая тоска сегодняшнего человека по устойчивости, достоверности, безусловности. Его потребность в корнях, в традициях, в таких ценностях, которые он сам переживал бы как «вечные». Он готов эти корни где угодно искать, хоть в Средиземье, хоть в 27-м столетии, хоть на планете Дюна (аборигены которой, кстати, что-то уж чересчур, даже и по языку, похожи на обитателей земного Ближнего Востока). И везде находит, где бы ни искал. Когда массовый человек ищет такие вещи, ему, как под фонарём, везде светло. Ему надоело разрушать стереотипы и традиции, играючи их проблематизировать, иронизировать над ними. Теперь он томится по их - ну не то что созданию, - не того масштаба вещи, чтобы их создавать - скорее по тому, чтобы подтверждать в себе чувство их присутствия. Он томится по смыслу жизни. Поэтому так и притягательны грандиозные мифоподобные построения - «Властелин Колец», «Звёздные войны», та же «Дюна», кстати… Масштабности хочется человеку начала 21-го столетия, вписанности в Большие Контексты. Кончается Постмодерн - а может, уже и кончился?... Новые времена на пороге.
Пишут об «упадке» фантастики. Сетуют на измельчание её. Продалась, мол, коммерциализировалась. Разошлась на развлекаловку, дорогущую по объёмам затраченных на её производство долларов и дешёвую по сути. Ох, не всё так просто. Думается, что фантастика, вступивши в пору своей самой что ни на есть интенсивной «массовизации» - как раз к своему настоящему расцвету и приблизилась.
Вот не знаю - что-то нет уверенности - радоваться ли этому, огорчаться ли… Лично автору сих строк, выросшему на ценностях классического индивидуализма, как-то не по себе делается при виде слегка лишь намечающихся контуров грядущих объединений масс и тех мифологий, которые эти объединения подпитывают, оправдывают, направляют. Однако никуда не деться: будем стараться понять происходящее…
А кстати: ведь читатели-зрители с достаточно давних уже пор почувствовали в фантастике (уж не говоря о фэнтези!) некий объединяющий потенциал. Фанаты фантастики - это сообщество, это единомышленники и единочувствователи - недаром же существуют во множестве разного рода клубы и объединения любителей фантастики, а вот о клубах любителей другой более-менее массовой культурной продукции, например, детективов или женских романов, что-то не очень слышно; и массовых игр по их сюжетам (типа толкиновских) тоже как-то незаметно… Не в мифической ли её подоплёке дело? Ведь миф, в первую очередь - общая жизнь и общее действие.
ВСЕ МЫ В МАТРИЦЕ
Фантастика как форма массовой культуры
«Знание-Сила», 2003, № 10
http://www.znanie-sila.ru/online/issue_2399.html
[Здесь выкладывается в несколько расширенном варианте]
Машина мифа
Фантастика вообще - и кинофантастика в частности - сделала в ХХ веке оглушительную карьеру, - скорее всего, существенно опередив в этом прочие жанры и виды искусств. Наше «реалистическое», прагматическое по своим изначальным установкам столетие под конец обнаружило великую тягу к явно фантастическому, выдуманному, невозможному. Книжная фантастика - важнейшая часть «мэйнстрима» массового чтения. Это вообще чтение с некоторым особым статусом: фантастику читают даже те, кто не слишком-то склонен что-нибудь читать. У фантастических фильмов - громадные кассовые сборы. По своей популярности они могут соперничать разве что другим набирающим силу течением масс-культуры: с компьютерными играми, - с которыми, впрочем, они плодотворно взаимообмениваются сюжетами, прорастают друг в друга и, в пределе, вообще образуют одну культурную форму.
Но самое примечательное: фантастика, кажется, к началу XXI столетия существенно изменила собственные функции в культуре. Некогда она пыталась быть (небезрезультатно!) культурным авангардом, культурной дерзостью, своего рода вызовом. Разведкой будущего, конструированием его, пробованием на ощупь разных его (как правило, впрочем, достаточно заданных) вариантов… В какой-то мере она (ну по крайней мере - в идее, в замысле) была занятием элитарным, исключением из некоторых общекультурных правил игры (что ничуть не мешало ей задавать свои…)
Функция начала меняться, как только фантастика стала осваивать - весьма уверенно и быстро - роль одного из важнейших - формообразующих - источников массовой культуры. Тем самым она оказалась обречена из «взрывателя основ» превратиться в весьма сильнодействующее средство создания общекультурной устойчивости. Не столько проблематизировать, сколько прояснять. Не столько будоражить, сколько успокаивать. Именно этим, как известно, массовая культура и занята. И зубодробительные боевики с триллерами, кстати, тоже.
Но коли так случилось, в число основных задач фантастики попала выработка надёжных форм восприятия мира. Они ещё известны под именем стереотипов.
Собственно, к известной стереотипизации фантастический кинематограф был склонен едва ли не изначально. Уже к середине 30-х годов в нём сложился набор традиций, восходящих ещё к Жоржу Мельесу с его «Полётом на Луну» 1902-го года; свои - не хуже фольклора - устойчивые сюжеты. Довоенный кинематограф очень любил сюжеты о Големе, Дракуле, а история доктора Джекила и мистера Хайда вообще побила все, кажется, мыслимые рекорды, будучи экранизирована по меньшей мере раз 8. Довоенная эпоха, кажется, понимала фантастическое по большей части ещё в старинных смыслах «чудесного». Научная фантастика, в том числе и кинематографическая (кинопутешествия на Юпитер и Марс француза Сегундо де Шомона состоялись соответственно в 1907 и 1908-м; датчанин Ф. Хольгер-Мадсен запустил свой «Небесный корабль» на тот же Марс в 1917-м; а когда в 1919-м были экранизированы «Первые люди на Луне» Уэллса, это уже было в свете почтенных традиций) тогда уже вовсю была и даже получила своё ныне действующее имя (в конце 20-х его изобрёл и произнёс по-английски - тогда оно прозвучало как «scientifiction» - пропагандист и популяризатор науки Хьюго Гернсбек, тот самый, в честь которого назвали известную международную премию «Хьюго» и от заветов которого - полагавшего, что дело фантастики - прогнозировать будущее, обучать, просвещать, а не фантазировать попусту - его любимый жанр давно уже отошёл весьма далеко). Однако её золотое время наступило позже, после Второй мировой. На заре же своего существования фантастический кинематограф занимался в основном развлечением публики.
В ХХ столетии кинофантастика успела пережить по крайней мере два перелома. Первый - в 1968 году, в ту пору, когда уже стала улегаться - чтобы вскоре совсем пойти на спад и смениться горькими тревогами - технократическая эйфория 50-х - 60-х. Обозначился этот перелом выходом на экраны «Космической одиссеи - 2001» Стэнли Кубрика. Тогда не просто впервые со времён «Метрополиса» Фрица Ланга на афише появились слова «science fiction». Вхождение фантастики в сферу высокого, серьёзного искусства показалось тогдашней аудитории столь неожиданным, что это даже называли революцией в истории жанра. Кстати, для истории (в том числе и воплощённой в кинофантастике) развития отношений человека и техники представляется мне очень симптоматичным, что таким событием стал фильм о противостоянии человека и компьютера, которое закончилось поражением их обоих.
(Вообще-то, авторские, «штучные» фильмы, типа «Космической одиссеи» или вскоре вслед за тем возникших «Соляриса» и «Сталкера» Тарковского; а мне хочется всё-таки отнести сюда ещё и фильмы нашего детства про «Москву-Кассиопею» и «Отроков во Вселенной», и даже более позднего «Электроника» - явление принципиально, структурно другого порядка, чем та массовая кинофантастика, о которой здесь идёт речь. Если их что-то и объединяет с массовой фантастикой, то разве лишь тематика или некоторые сугубо формальные средства вроде звездолётов и умных машин).
Второй перелом долго ждать себя не заставил и случился в 70-е годы - всё в той же Америке, однако поскольку именно ей «суждено» было стать источником основных форм, правил и клише построения кинофантастики как области массовой культуры - чуть ли не всё, что можно по этому поводу сказать, относится и ко всему остальному смотрящему кинофантастику миру. Отсчёт можно начинать, пожалуй, с первого показа в 1977-м феерических «Звёздных войн» Джорджа Лукаса. Тогда, похоже, и родилась по-настоящему кинофантастика как форма массовой культуры. Вскоре за этим последовал буквально обвал массовых, штампованных фантастических фильмов и сериалов. Кинофантастика как бы вернулась к прежним, архаичным для себя задачам развлечения масс - но в каких масштабах!…
Массовая же культура кинофантастику будто бы только и ждала: слишком уж хорошо последняя работает на её основные, традиционные задачи. Конечно, она заняла в массовом сознании то самое запустовавшее было свято место, которое некогда покинул миф и с тех пор с переменным успехом пытались занять вначале религии, затем идеологии, - другой вопрос - как она этим местом распоряжается?
Фантастическая киноиндустрия стала мощнейшей машиной, вырабатывающей новейшие мифоподобные формы переживания мира.
Фантастический триллер как консервативная утопия: человек в поисках человека
Эволюция, которую претерпела кинофантастика в 80-90-х годах ушедшего столетия, имела вот какие характерные черты. Прежде прочего бросается в глаза, что научно-технические прогнозы и вообще связанные с ними моделирования будущего давно утратили (просто даже позабыли) прежний оптимизм и приобрели систематически-мрачный характер. Утопии решительно не в моде, а антиутопии стали одним из самых типичных жанров - стереотипным, со своим набором устойчивых, клишированных решений.
Антиутопические мотивы очень характерным образом сращиваются с устойчивым набором других мотивов, прежде всего - с мотивом множественных реальностей. (Другие мотивы: глобальная катастрофа; завоевание Земли какими-либо чуждыми человеку силами - инопланетянами ли, вышедшими ли из повиновения машинами, андроидами, мутантами, ну наконец и самим Сатаной во множественности его обличий…) Этот ход, в свою очередь давно превратившийся в стандартный, кинофантастика, как утверждают, унаследовала от литературы: появился он в 60-е у Филипа Дика, большинство сюжетов которого на том и строится, что герои перемещаются из реального мира в виртуальный, покуда окончательно не перестают отдавать себе отчёт в том, где именно они находятся. Навязчивое сомнение и страх: а является ли мир на самом деле тем, что мы видим, чувствуем, переживаем? - один из самых устойчивых топосов современной массовой кинофантастики. Но что при том обращает на себя внимание: реальностей, казалось бы, великое множество. Возможности в них - по идее - неисчерпаемы. Да человек-то, похоже, не знает как следует, что делать со всеми этими неисчерпаемыми возможностями и бесконечными реальностями! Они ему скорее - помеха, дополнительная трудность, с которой надо уметь справиться. А сам он делает в них просто с удручающим постоянством одно и то же: защищает «своих» да бьёт «чужих»…
Именно таковы миры физиогномически-характерных, едва ли не сразу по выходе объявленных киноклассикой фильмов последних лет: «Нирваны», «Экзистенции», «Матрицы».
Примечательно, что антиутопизм не покинул фантастику и после того, как - с благополучным перешагиванием рубежа столетий и тысячелетий - кино, вкупе с прочими формами массовой культуры, несколько отступило от навязчивого отыгрывания катастрофических и эсхатологических настроений. Будущее - условное ли, конкретно ли датируемое - в нём по-прежнему, можно даже сказать, привычно и рутинно не сулит ничего доброго (миры, в которых разворачиваются сюжеты «Бегущего по лезвию», тех же «Нирваны» с «Экзистенцией», не говоря уж о «Матрице», просто откровенно враждебны человеку, не только несмотря на гипероснащённость всяческой человекотворной техникой, но как раз вследствие этого.)
Кроме того, фантастика - на рубеже веков особенно - стала активно проникать в привычные, обжитые, «нефантастические» формы массовой культуры. Самые активные симбиотические формы образует она с боевиками. Ходовые, типичные сюжеты, которые в результате получаются, выглядят примерно следующим образом: герой - или группа героев - борется в фантастических условиях (скажем, города будущего или иной планеты) и / или фантастическими средствами борются с теми или иными олицетворениями Зла и при этом, как правило, спасают мир, а заодно и обретают истинную любовь (защищают её; понимают её ценность, утратив…) и утверждают ценности принадлежности к тому или иному человеческому объединению - от семьи до нации (взвивается звёздно-полосатый флаг…)
Интересно при этом вот что. Создателей фильмов (в массе) не слишком занимают подробности того, как устроена техника этого будущего или этого инопланетного мира или каких особенных высот достигла его наука. Всё это оказывается глубоко инструментальным и работает на очередное, бессчётное по своему порядковому номеру доказательство того, что-де Наше Добро побеждает Их Зло. Основной упор делается на «вечные» - то есть привычные нам, в нашей христианской по своему достаточно забытому происхождению культуре, - ценности: смелость, любовь, верность…Ценность семейных и родовых уз. Ценность мести врагам… На всех путях, во всех фантастических мирах и ситуациях человек обретает и воспроизводит одно: себя самого, такого себя, к которому он привык И все перемены-то при раздвигании временных и пространственных горизонтов лишь для того ему нужны, чтобы очередной раз подтвердить себе: ничего по существу не меняется. Все эти супернавороченные фантастические боевики - по сути дела самые что ни на есть консервативные утопии и повествуют лишь об одном: традиционные, привычные ценности незыблемы! Космические рейнджеры, пилоты-дальнобойщики и агенты межзвёздных спецслужб готовы отстаивать их в любом уголке Вселенной.
Теперь, вслед за этапом «сращивания» человека с техникой, интенсивного освоения человеком этого творения собственных рук, его идеализации, демонизации… - происходит «расслоение», разделение человека и техники. В 60-е надеялись, что техника преобразит человека - скорее к лучшему, чем к худшему: сделает его умнее, сильнее, свободнее… В 70-е чем дальше, тем больше начали тревожиться, что она его так или иначе испортит: поработит, сделает «одномерным», несамостоятельным; а то вообще взбунтуется и уничтожит. Ну вот, мы и на пороге принципиально новой эпохи в восприятии взаимоотношений человека и техники.
Теперь в человеке выискивается то, в чём он не сводится к технике, благодаря чему он может быть независим от неё, противостоять ей. (Был, кажется, фильм - комедийный, однако ж в каждой комедии есть доля комедии… - в котором люди стали подвергать машины дискриминации и в конце концов вытеснили их на другую планету, где те основали свою, альтернативную цивилизацию. А вот в «Бегущем по лезвию» главный герой попросту, по своему заданию в тамошней цивилизации, убивает андроидов-«репликантов», которым под страхом смерти запрещено появляться на Земле.) Но «угнетение» техники и прочих слишком уж самостоятельных рукотворных созданий - это крайний случай. Примечательнее отношения человека с самим собой…
Уж не симптом ли происходящее - нарастающего кризиса потребности человека (ну, культур европейского круга) в Другом? Не затосковал ли человек по самому себе? И кого он, собственно, хочет обрести в этой тоске?
«От Апокалипсиса к Евангелию»
Именно так выразился один наш соотечественник-кинокритик - о чём бы вы думали? - о фильме Стивена Спилберга «Инопланетянин», повторный выпуск которого - по случаю 20-летия премьеры - некоторое время назад и не слишком надолго завоевал бешеную популярность. Кто захочет содрогнуться от кощунства, у того есть к этому все основания, поскольку о Боге там и речи нет. Автор имел всего-навсего в виду, что режиссёр, вместо того, чтобы заниматься глобальными проблемами вроде судеб человечества, человечеством же и определяемых - сосредоточился на мире маленькой семьи, частного человека, который-то и решает всё самое главное в отношениях с инопланетянами и с жизнью в целом. Но сам оборот характерен. Как характерно и то, что сама фантастика в последние годы всё активнее - даже хочется сказать, всё более рутинно - затрагивает темы, относящиеся, по большому счёту, к ведению религии и мистики.
Сегодняшних изготовителей массовых фантастических кинофильмов очень привлекают мистические - я бы сказала, «парарелигиозные» - мотивы. Включая и заимствование для своих сюжетов религиозных образов: от ангелов («Город ангелов») до самого Сатаны… У этого, правда, тоже можно найти свои традиции - ещё Мельес в 1906-м забавлял посетителей синема «Весёлыми проделками Сатаны». Но то было с совершенно другими интонациями…
Фантастика - по тому лишь, явно недостаточному, основанию, что занимается «иным», «неповседневным», «невозможным», «непонятным-до-конца» (о Господи! Как будто так называемая повседневная жизнь до конца понятна…) - берёт на себя «религиозную» функцию - не предназначенную ей, конечно, но что же делать, если традиционные формы с этим в массовых масштабах уже не очень справляются?
Конец времени разрушения?
В современной массовой кинофантастике не то что выговаривается, а прямо криком кричит глубокая тоска сегодняшнего человека по устойчивости, достоверности, безусловности. Его потребность в корнях, в традициях, в таких ценностях, которые он сам переживал бы как «вечные». Он готов эти корни где угодно искать, хоть в Средиземье, хоть в 27-м столетии, хоть на планете Дюна (аборигены которой, кстати, что-то уж чересчур, даже и по языку, похожи на обитателей земного Ближнего Востока). И везде находит, где бы ни искал. Когда массовый человек ищет такие вещи, ему, как под фонарём, везде светло. Ему надоело разрушать стереотипы и традиции, играючи их проблематизировать, иронизировать над ними. Теперь он томится по их - ну не то что созданию, - не того масштаба вещи, чтобы их создавать - скорее по тому, чтобы подтверждать в себе чувство их присутствия. Он томится по смыслу жизни. Поэтому так и притягательны грандиозные мифоподобные построения - «Властелин Колец», «Звёздные войны», та же «Дюна», кстати… Масштабности хочется человеку начала 21-го столетия, вписанности в Большие Контексты. Кончается Постмодерн - а может, уже и кончился?... Новые времена на пороге.
Пишут об «упадке» фантастики. Сетуют на измельчание её. Продалась, мол, коммерциализировалась. Разошлась на развлекаловку, дорогущую по объёмам затраченных на её производство долларов и дешёвую по сути. Ох, не всё так просто. Думается, что фантастика, вступивши в пору своей самой что ни на есть интенсивной «массовизации» - как раз к своему настоящему расцвету и приблизилась.
Вот не знаю - что-то нет уверенности - радоваться ли этому, огорчаться ли… Лично автору сих строк, выросшему на ценностях классического индивидуализма, как-то не по себе делается при виде слегка лишь намечающихся контуров грядущих объединений масс и тех мифологий, которые эти объединения подпитывают, оправдывают, направляют. Однако никуда не деться: будем стараться понять происходящее…
А кстати: ведь читатели-зрители с достаточно давних уже пор почувствовали в фантастике (уж не говоря о фэнтези!) некий объединяющий потенциал. Фанаты фантастики - это сообщество, это единомышленники и единочувствователи - недаром же существуют во множестве разного рода клубы и объединения любителей фантастики, а вот о клубах любителей другой более-менее массовой культурной продукции, например, детективов или женских романов, что-то не очень слышно; и массовых игр по их сюжетам (типа толкиновских) тоже как-то незаметно… Не в мифической ли её подоплёке дело? Ведь миф, в первую очередь - общая жизнь и общее действие.