159. ЖИТЬ СТАЛО ЛУЧШЕ? ЖИТЬ СТАЛО ВЕСЕЛЕЕ? - 3
Потихонечку гебистский туман рассеивается, выясняются детали. Например, в результате дискуссии немножко разобрались с "пропиской". Замечательно воспоминание bojarinja. Сравнивать пародийные ограничения московской прописки в 2004 году с тем, что творилось в СССР, - это самый настоящий цинизм. Или полная некомпетентность.
В целом же комменты чётко распадаются на две группы: "холодно" - "а мне не холодно". Стоит человек на морозе в демисезонном пальтишке, замёрз как собака. Жалуется: "Холодно". А ему из окна натопленного дома распаренный чаями-вареньями "оппонент" резонно возражает: "А мне не холодно".
Кому было "не холодно" при социализме или там не жил, или жил на правах особых. Это дети партийной номенклатуры, гебни, генералитета. Научной номенлатуры - навряд ли, у этих был прижим идеологический и общая культура.
Вот это тоже забыли НАПРОЧЬ: социализм был системой абсолютного, тотального неравенства. Общество делилось на касты. Вроде бы всё было при коммунистах типовое: жилища, одежда, магазины, школы, армия, газеты. СТАНДАРТ. И невдомёк современному молодому человеку, что разница между полюсами этих стандартов была гигантская.
В детстве жестокие родители направляли меня в пионерские "лагеря". Каждый год на две, а то и на три смены. Более культурный отец лицемерно улыбался: "Отдохнёшь на свежем воздухе, наберёшься сил." (Умудрялся выгонять "на свежий воздух" даже зимой.) Простодушная мать говорила без затей: "Хоть отдохнём тут от тебя. Надоел, сил нет". Я не понимал, что родители у меня ненормальные, и верил в первый вариант, считая что мама шутливо "ворчит". "Лагеря" я, умный и впечатлительный ребёнок, ненавидел до рвоты. Буквально. За день до отъезда у меня начиналась сильная рвота на нервной почве. Под утро родители выносили таз с блевотиной, обтирали морду мокрым полотенцем и в полубессознательном состоянии тащили любимое чадо за руку к автобусу или поезду: "шнеллер-шнеллер".
Не то, чтобы в лагерях меня сильно третировали, наоборот, без пресса "учёбы" я, скорее, расправлял крылья. Но скучал по дому, мне казалось, что родители меня забудут, я не мог заниматься там любимыми занятиями, а главное я очень быстро врастал в ситуацию, лагеря же были все РАЗНЫЕ. В результате жизнь правращалась в сводящий с ума калейдоскоп.
Внизу социальной лестницы были лагеря родителей - мамин от швейного объединения и папин от "ЗиЛа". Зиловский лагерь в Мячково был гигантский, с десятками отрядов. Это был настоящий "город детей"; Бухенвальд со сталинской детской архитектурой: гипсовые трубачи, трибуны, ор радио, фабрика-столовая, к которой подгоняли по рельсам вагоны продуктов.
Образ жизни? Что сказать... Во время кормёжки добрая повариха принесла на подносе доппорции компота из сухофруктов: "Берите ребятки, у нас лишнее осталось". Мальчик из старшего отряда солидно взял, остальные испуганно отказались. Я не понял, решил воспользоваться халявой. Старшеотрядник смотрел на меня, загадочно ухмылялся. Я вышел, держа в руках компотный бонус - абрикосовые косточки. Их полагалось разбить кирпичом и съесть, а то сточить об асфальт, аккуратно выковырить вкусную начинку и сделать свистульку. На выходе старшеотрядник с размаха ударил меня поддых, добавил сверху по шее ребром ладони. Косточки покатились по асфальту...
На отца я не обижаюсь. В детстве не обижался потому что не понимал. Взрослым, потому что понял. В школьном классе отца до тридцати лет дожило два человека. Мать первый раз трахнул, она ему суп из курицы сделала, он есть отказался: чего же девку объедать - КУРИЦА. Как пел Галич: "поколение обречённых".
Совсем другой лагерь был под Солнечногорском, у озера Сенеж. Путёвки туда доставал дядя, преподаватель в Академии бронетанковых войск имени Малиновского. Лагерь был небольшой, в несколько отрядов, находился на территории воинской части. У АБТВ там был полигон и летние лагеря для курсантов. В лагере процветала шагистика, детей офицеров воспитывали как потомственных военных. Водили на стрельбища, танкодром, учили стрелять, ориентироваться на местности. Вспоминая сейчас, вижу, что всё было очень продуманно, по военному трафарету. В общей сложности я там был смены три-четыре. Каждую смену был запланирован просмотр танковой стрельбы. Каждый раз один танк "случайно" стрелял рядом с командным пунктом, где находились пионеры, от выстрела вышибало стёкла. Это делалось специально, чтобы приучить волчат не бояться выстрелов и вообще "продемонстрировать мощь". 10-летние октябрята стреляли из карабинов, 12-летним пионерам доверяли калашникова. Разбор и сборка автомата были детской игрой, вроде кубиков и мозаики. В общем для мальчишек всё было интересно. Плохо ли полазить по танку, прокатиться на бронетранспортёре. Иногда правда дяденьки заигрывались - например прогоняли старшеотрядников через слезоточивый газ без противогазов. Сначала бежали через маскировочный чёрный дым от обычной дымовой шашки, расслаблялись, и попадали в белое облако газа слезоточивого. "Закалка, тренировка". Ну и шагистика, "смотры".
Отношения у детей офицеров были другие. В отличие от детей рабочих малышню не обижали. Будучи в Сенежском лагере совсем маленьким, играл в футбол. Наша команда выиграла у команды второго отряда и мы ходили по территории как котята, завалившие гуся. Потом, через несколько лет ситуация зеркально повторилась. Нас, второотрядников, собрала пионервожатая и сказала:
- Ребята, сыграйте пожалуйста с малышами. У вас футбольный турнир, им тоже играть хочется. Только играйте осторожно, не зашибите.
Первую половину матча сыграли, малышня естественно продула. Вожатая говорит:
- Ну, я думала вы уже взрослые. Сладили с детским садом.
Девчёнки-вожатые в этом лагере были как на подбор: красивые, интеллигентные. Офицер в академии это не слесарь на ЗиЛе - жёны и дочки были что надо.
Хотя идеализировать и этот лагерь не следует. Например, одну смену я побыл "евреем". Впечатлений хватило на всю жизнь. Было мне лет 11. У нас в отряде был мальчик, сын слушателя из Одессы. Он постоянно рассказывал про родной город, говорил с какой-то странной для москвича интонацией. Любимыми персонажами его рассказов были Карцев и Ильченко. Для Москвы имена этих провинциалов значили мало, в Одессе это были Кумиры. Рассказывал он смешно. Другой темой его разговоров были "жиды". Слово для меня было известное, но в моём лексиконе (т.е. лексиконе рабочей окраины Москвы) "жид" было понятие не этническое, а социальное. Жид это жадина, отсюда глагол "жидиться", то есть жадничать: "Дай морожное куснуть, не жидись". Жадин в рассказах одесского мальчика почему-то звали Абгамами и Саггами, они в его пересказе изъяснялись на каком-то инопланетянском картавом наречьи. Почему он так кривляется и почему так не любит Абгамов и Сагг, являющихся в его глазах жадинами, я не понимал. Из расспросов понял, что жиды это евреи, точнее, евреи это жиды. Я за евреев вступился.
Надо сказать, что евреев в Нагатино было мало, все они были ассимилированны и как евреи не воспринимались. Да и были полукровками. Киркоровоподобного красавчика-заводилу в нашем классе звали Андрей Кондратьев, отец его был евреем, о чём я узнал к классу восьмому и тут же сочинил двустишие:
А Кондратьев наш Андрей
В детстве тоже был еврей.
Все хохотали и Кондратьев громче всех: в младших классах Андрюха был любимцем учителей и обаятельным подлизой.
В общем, я одесситу говорю:
- А чего ты к евреем так пристаёшь? Чего они тебе сделали? Мало ли кто какой национальности.
Одессит на меня пристально посмотрел:
- А ты случайно по фамилии не Рабинович будешь? (были первые дни смены и фамилий друг друга мы не знали).
- Нет, Галковский.
- Понятно. А ты случайно не еврей?
И тут я в пылу полемики допустил фатальную ошибку:
- А хоть бы и еврей. Какое это имеет значение.
У одессита отвисла челюсть. Он от меня отбежал как от зачумлённого, стал о чём-то шептаться с ребятами.
Стали меня травить. Сначала решили "изменить социальный статус". Не получилось - драться в Нагатино умели: предворительный словесный наскок, "приёмчики" - подножки, "стальной зажим". Кроме того, по обстоятельствам жизни я был устойчив ко всякого рода стрессам, на конфликт шёл, считайте, с радостью.
Тогда пошла травля медленная, изподтишка. И дошло вот до чего. В озере мы купались в специально огороженном лягушатнике. Однажда заводила травли ко мне подходит (кстати, это был то ли татарин, то ли чеченец по имени Шамиль) и говорит:
- Я бы тебе не советовал с ребятами плавать. Плавай отдельно.
- Это ещё почему? С ума сошёл?
- Нет, просто я так думаю.
В этот день Шамиль (а может и Равиль - их два брата-погодка было), незаметно подбросил мне в воде бутылочное стекло, ногу я сильно порезал. Правда наказаны были все. Лягушатник закрыли, вызвали солдата-водолаза чистить дно. Поскольку стекло умные азиаты убрали, его естественно не находили. Два дня никто не купался. Потом, чуть ли не просеяв грунт через сито, запустили. Я больше до конца смены в воду не лез. Сначала нога заживала, потом не хотелось. В конце концов Шамиль-Равиль подошёл ко мне и пряча глаза сказал:
- Галковский ты это... Плавай давай.
Видимо понял, что переборщил. Или оценил, что я не стукнул. А скорее всего, струсил: заинтересуется пионервожатая, почему Дима не плавает, чего боится. Начнутся вопросы.
С тех пор для меня шовинист - не человек. Разумеется, Шамиль должен получить шамилево, Абрам - абрамово. Но травить людей, науськивать детей друг против друга (напомню, что случай был в специфической социальной среде во время наката государственного антисемитизма)... Да ещё, как это часто бывает в ЖЖ, анонимно стёклышко под ноги подкладывать...
У АБТВ было два пионерских лагеря. Второй в Алуште. Там мне побывать тоже пришлось. Говорить ничего не буду, достаточно оценить две вещи.
Первая - климат. Подмосковье летом это одно. А южный берег Крыма совсем совсем другое. Октябрята в зиловском Мячково ещё жили в отапливаемых корпусах. А пионеры - в "летних павильонах", то есть в остеклённых фанерных бараках. Представьте: ночью +8, дождь, а мальчишки под солдатскими одеяльцами лежат. Одетые. Помню, простудился, ночью лежу, кашляю, рот зажимаю - ребят разбудить западло. А на следующую ночь лафа - весь барак кашляет, кашляй - не хочу.
Вторая вещь. Жили пионеры в Алуште в отдельных гостиничных номерах на два или на три человека. Туалет в коридоре, но чистый, с настоящими унитазами (редкость). В каждом номере - умывальник, шкаф, балкон. С балкона вид: горы и море.
Как говорится, "почувствуйте разницу". Контингент тоже был другой. В Подмосковье в основном дети слушателей, адьюнктов, техперсонала. В Крыму - дети преподавателей и начальства, т.е. старших офицеров и генералов. Там, кстати, я впервые близко и увидел настоящего мальчика-еврея: курчавого Гурвинека со шнобелем. Был сыном какого-то очень любимого преподавателя Академии. Отдыхали в Алуште и родственники маршала Баграмяна, дедушка приезжал их навещать, что было Событием.
Но конечно и это не вершина. На вершине был находящийся рядом Артек. Там всё было покруче ещё на порядок: спецпитание, профессиональные педагоги, дети иностранцев. "Другой мир" даже по сравнением с алуштинским оазисом. До Артека я, как вы понимаете, не дорос. В Алушту-то попал только потому, что дядя работал там физруком.
Хорошо это или плохо - пионерский лагерь? Трудно сказать, и явление это, кстати, совсем не советское. Пионеры - это скауты, пионерские лагеря - это лагеря скаутов. Практика для запада обычная, появившаяся до возникновения СССР, хотя в СССР англичане довели систему до логического завершения.
Я о другом. Собираются сейчас советские старожилы, начинают вспоминать былое. Один был в пионерском лагере, другой, третий. Вроде бы сходный опыт. Начинают спорить. Одного от лагерей бьёт дрожь, другой относится индифферентно, а третий благодарит товарища Сталина за счастливое детство. Если же капнуть, то детство-то у всех при социализме было РАЗНОЕ.
Я специально взял область воленс-ноленс унифицированную. Дети есть дети. Разница между 5-летним наследным принцем и 5-летним сыном истопника не большая. А если взять неравенство, например, в распределении информации?
Так получилось, что я в 20 лет уселся на информационную трубу и к периоду написания "Бесконечного тупика" был одним из самых информированных людей в СССР. На меня работал огромный ИНИОН - институт закрытой информации для номенклатуры, созданный Андроповым по приказу англичан. У меня там служила родственница (кстати, подготавливала реферативные сборники по технологии будущих постнуклеарных войн), и давала мне читать все закрытые издания. Издания были под номерами, в основном ДСП ("Для служебного пользования": поймают-уволят), некоторые имели гриф посерьёзнее (поймают-посадят). В ИНИОНЕ работало несколько Людей. Например, Ляликов. В Лондоне его родственница-эмигрантка была главной переводчицей Вл.Соловьёва, которого тогда насаждали в Москве в тандем Бердяеву; сам Ляликов числился непонятно кем, был шизофреником, пьяницей и наркманом, но имел доступ, с ним было интересно разговарвать. С дурачками на филфаке МГУ неинтересно, а Ляликов, повторяю, имел волшебные очёчки. И давал поносить.
На филфак меня навострил знакомый отца, учившийся в аспирантуре МГУ. Когда я поступил, он аспирантуру уже закончил, преподавал в Симферопольском университете. Приехал в Москву на конференцию, встретились. Он мне:
- Вот, сейчас достал Ясперса на английском, читаю. Только трудно идёт.
Я ему:
- Помилуйте, зачем же такие сложности, да ещё перевод с перевода делать.
Он захлопал глазами:
- А что, разве Ясперса перевдили на русский? Это наверное в эмиграции?
- Зачем же, в Москве.
- ?
- Ну в ИНИОНЕ.
- ??
- ДСП, я имею в виду.
- ???
Принёс ему почитать Ясперса, Макса Вебера, сборник западных хайдеггероведов. Поимеля ((с) одного остроумного жижиста) крякнул, покраснел ушами (отчего-то отчётливо помню), забросил свою конференцию и четыре дня сидел в университетской гостинице, конспектировал.
Сам он был умный, порядочный человек. Очень высокий украинец - под два метра. Родился и вырос в Благовещенске. Доступа не имел. И в этом весь совок.
Неравенство при демократии есть и ещё какое. Но это неравенство естественное (денег-ума-красоты) и неравенство открытое (человек ЗНАЕТ, что он неравен).
Поэтому при воспоминаниях о жизни в СССР надо, по возможности, указывать социальное происхождение мемуариста, возраст и национальность. Это, В ДАННОМ СЛУЧАЕ, очень важно. И очень важно не быть нравственно чёрствым, то есть обладать способностью поставить себя на место другого и почувствовать, что это такое - "быть ДРУГИМ". Особенно при социализме.
В целом же комменты чётко распадаются на две группы: "холодно" - "а мне не холодно". Стоит человек на морозе в демисезонном пальтишке, замёрз как собака. Жалуется: "Холодно". А ему из окна натопленного дома распаренный чаями-вареньями "оппонент" резонно возражает: "А мне не холодно".
Кому было "не холодно" при социализме или там не жил, или жил на правах особых. Это дети партийной номенклатуры, гебни, генералитета. Научной номенлатуры - навряд ли, у этих был прижим идеологический и общая культура.
Вот это тоже забыли НАПРОЧЬ: социализм был системой абсолютного, тотального неравенства. Общество делилось на касты. Вроде бы всё было при коммунистах типовое: жилища, одежда, магазины, школы, армия, газеты. СТАНДАРТ. И невдомёк современному молодому человеку, что разница между полюсами этих стандартов была гигантская.
В детстве жестокие родители направляли меня в пионерские "лагеря". Каждый год на две, а то и на три смены. Более культурный отец лицемерно улыбался: "Отдохнёшь на свежем воздухе, наберёшься сил." (Умудрялся выгонять "на свежий воздух" даже зимой.) Простодушная мать говорила без затей: "Хоть отдохнём тут от тебя. Надоел, сил нет". Я не понимал, что родители у меня ненормальные, и верил в первый вариант, считая что мама шутливо "ворчит". "Лагеря" я, умный и впечатлительный ребёнок, ненавидел до рвоты. Буквально. За день до отъезда у меня начиналась сильная рвота на нервной почве. Под утро родители выносили таз с блевотиной, обтирали морду мокрым полотенцем и в полубессознательном состоянии тащили любимое чадо за руку к автобусу или поезду: "шнеллер-шнеллер".
Не то, чтобы в лагерях меня сильно третировали, наоборот, без пресса "учёбы" я, скорее, расправлял крылья. Но скучал по дому, мне казалось, что родители меня забудут, я не мог заниматься там любимыми занятиями, а главное я очень быстро врастал в ситуацию, лагеря же были все РАЗНЫЕ. В результате жизнь правращалась в сводящий с ума калейдоскоп.
Внизу социальной лестницы были лагеря родителей - мамин от швейного объединения и папин от "ЗиЛа". Зиловский лагерь в Мячково был гигантский, с десятками отрядов. Это был настоящий "город детей"; Бухенвальд со сталинской детской архитектурой: гипсовые трубачи, трибуны, ор радио, фабрика-столовая, к которой подгоняли по рельсам вагоны продуктов.
Образ жизни? Что сказать... Во время кормёжки добрая повариха принесла на подносе доппорции компота из сухофруктов: "Берите ребятки, у нас лишнее осталось". Мальчик из старшего отряда солидно взял, остальные испуганно отказались. Я не понял, решил воспользоваться халявой. Старшеотрядник смотрел на меня, загадочно ухмылялся. Я вышел, держа в руках компотный бонус - абрикосовые косточки. Их полагалось разбить кирпичом и съесть, а то сточить об асфальт, аккуратно выковырить вкусную начинку и сделать свистульку. На выходе старшеотрядник с размаха ударил меня поддых, добавил сверху по шее ребром ладони. Косточки покатились по асфальту...
На отца я не обижаюсь. В детстве не обижался потому что не понимал. Взрослым, потому что понял. В школьном классе отца до тридцати лет дожило два человека. Мать первый раз трахнул, она ему суп из курицы сделала, он есть отказался: чего же девку объедать - КУРИЦА. Как пел Галич: "поколение обречённых".
Совсем другой лагерь был под Солнечногорском, у озера Сенеж. Путёвки туда доставал дядя, преподаватель в Академии бронетанковых войск имени Малиновского. Лагерь был небольшой, в несколько отрядов, находился на территории воинской части. У АБТВ там был полигон и летние лагеря для курсантов. В лагере процветала шагистика, детей офицеров воспитывали как потомственных военных. Водили на стрельбища, танкодром, учили стрелять, ориентироваться на местности. Вспоминая сейчас, вижу, что всё было очень продуманно, по военному трафарету. В общей сложности я там был смены три-четыре. Каждую смену был запланирован просмотр танковой стрельбы. Каждый раз один танк "случайно" стрелял рядом с командным пунктом, где находились пионеры, от выстрела вышибало стёкла. Это делалось специально, чтобы приучить волчат не бояться выстрелов и вообще "продемонстрировать мощь". 10-летние октябрята стреляли из карабинов, 12-летним пионерам доверяли калашникова. Разбор и сборка автомата были детской игрой, вроде кубиков и мозаики. В общем для мальчишек всё было интересно. Плохо ли полазить по танку, прокатиться на бронетранспортёре. Иногда правда дяденьки заигрывались - например прогоняли старшеотрядников через слезоточивый газ без противогазов. Сначала бежали через маскировочный чёрный дым от обычной дымовой шашки, расслаблялись, и попадали в белое облако газа слезоточивого. "Закалка, тренировка". Ну и шагистика, "смотры".
Отношения у детей офицеров были другие. В отличие от детей рабочих малышню не обижали. Будучи в Сенежском лагере совсем маленьким, играл в футбол. Наша команда выиграла у команды второго отряда и мы ходили по территории как котята, завалившие гуся. Потом, через несколько лет ситуация зеркально повторилась. Нас, второотрядников, собрала пионервожатая и сказала:
- Ребята, сыграйте пожалуйста с малышами. У вас футбольный турнир, им тоже играть хочется. Только играйте осторожно, не зашибите.
Первую половину матча сыграли, малышня естественно продула. Вожатая говорит:
- Ну, я думала вы уже взрослые. Сладили с детским садом.
Девчёнки-вожатые в этом лагере были как на подбор: красивые, интеллигентные. Офицер в академии это не слесарь на ЗиЛе - жёны и дочки были что надо.
Хотя идеализировать и этот лагерь не следует. Например, одну смену я побыл "евреем". Впечатлений хватило на всю жизнь. Было мне лет 11. У нас в отряде был мальчик, сын слушателя из Одессы. Он постоянно рассказывал про родной город, говорил с какой-то странной для москвича интонацией. Любимыми персонажами его рассказов были Карцев и Ильченко. Для Москвы имена этих провинциалов значили мало, в Одессе это были Кумиры. Рассказывал он смешно. Другой темой его разговоров были "жиды". Слово для меня было известное, но в моём лексиконе (т.е. лексиконе рабочей окраины Москвы) "жид" было понятие не этническое, а социальное. Жид это жадина, отсюда глагол "жидиться", то есть жадничать: "Дай морожное куснуть, не жидись". Жадин в рассказах одесского мальчика почему-то звали Абгамами и Саггами, они в его пересказе изъяснялись на каком-то инопланетянском картавом наречьи. Почему он так кривляется и почему так не любит Абгамов и Сагг, являющихся в его глазах жадинами, я не понимал. Из расспросов понял, что жиды это евреи, точнее, евреи это жиды. Я за евреев вступился.
Надо сказать, что евреев в Нагатино было мало, все они были ассимилированны и как евреи не воспринимались. Да и были полукровками. Киркоровоподобного красавчика-заводилу в нашем классе звали Андрей Кондратьев, отец его был евреем, о чём я узнал к классу восьмому и тут же сочинил двустишие:
А Кондратьев наш Андрей
В детстве тоже был еврей.
Все хохотали и Кондратьев громче всех: в младших классах Андрюха был любимцем учителей и обаятельным подлизой.
В общем, я одесситу говорю:
- А чего ты к евреем так пристаёшь? Чего они тебе сделали? Мало ли кто какой национальности.
Одессит на меня пристально посмотрел:
- А ты случайно по фамилии не Рабинович будешь? (были первые дни смены и фамилий друг друга мы не знали).
- Нет, Галковский.
- Понятно. А ты случайно не еврей?
И тут я в пылу полемики допустил фатальную ошибку:
- А хоть бы и еврей. Какое это имеет значение.
У одессита отвисла челюсть. Он от меня отбежал как от зачумлённого, стал о чём-то шептаться с ребятами.
Стали меня травить. Сначала решили "изменить социальный статус". Не получилось - драться в Нагатино умели: предворительный словесный наскок, "приёмчики" - подножки, "стальной зажим". Кроме того, по обстоятельствам жизни я был устойчив ко всякого рода стрессам, на конфликт шёл, считайте, с радостью.
Тогда пошла травля медленная, изподтишка. И дошло вот до чего. В озере мы купались в специально огороженном лягушатнике. Однажда заводила травли ко мне подходит (кстати, это был то ли татарин, то ли чеченец по имени Шамиль) и говорит:
- Я бы тебе не советовал с ребятами плавать. Плавай отдельно.
- Это ещё почему? С ума сошёл?
- Нет, просто я так думаю.
В этот день Шамиль (а может и Равиль - их два брата-погодка было), незаметно подбросил мне в воде бутылочное стекло, ногу я сильно порезал. Правда наказаны были все. Лягушатник закрыли, вызвали солдата-водолаза чистить дно. Поскольку стекло умные азиаты убрали, его естественно не находили. Два дня никто не купался. Потом, чуть ли не просеяв грунт через сито, запустили. Я больше до конца смены в воду не лез. Сначала нога заживала, потом не хотелось. В конце концов Шамиль-Равиль подошёл ко мне и пряча глаза сказал:
- Галковский ты это... Плавай давай.
Видимо понял, что переборщил. Или оценил, что я не стукнул. А скорее всего, струсил: заинтересуется пионервожатая, почему Дима не плавает, чего боится. Начнутся вопросы.
С тех пор для меня шовинист - не человек. Разумеется, Шамиль должен получить шамилево, Абрам - абрамово. Но травить людей, науськивать детей друг против друга (напомню, что случай был в специфической социальной среде во время наката государственного антисемитизма)... Да ещё, как это часто бывает в ЖЖ, анонимно стёклышко под ноги подкладывать...
У АБТВ было два пионерских лагеря. Второй в Алуште. Там мне побывать тоже пришлось. Говорить ничего не буду, достаточно оценить две вещи.
Первая - климат. Подмосковье летом это одно. А южный берег Крыма совсем совсем другое. Октябрята в зиловском Мячково ещё жили в отапливаемых корпусах. А пионеры - в "летних павильонах", то есть в остеклённых фанерных бараках. Представьте: ночью +8, дождь, а мальчишки под солдатскими одеяльцами лежат. Одетые. Помню, простудился, ночью лежу, кашляю, рот зажимаю - ребят разбудить западло. А на следующую ночь лафа - весь барак кашляет, кашляй - не хочу.
Вторая вещь. Жили пионеры в Алуште в отдельных гостиничных номерах на два или на три человека. Туалет в коридоре, но чистый, с настоящими унитазами (редкость). В каждом номере - умывальник, шкаф, балкон. С балкона вид: горы и море.
Как говорится, "почувствуйте разницу". Контингент тоже был другой. В Подмосковье в основном дети слушателей, адьюнктов, техперсонала. В Крыму - дети преподавателей и начальства, т.е. старших офицеров и генералов. Там, кстати, я впервые близко и увидел настоящего мальчика-еврея: курчавого Гурвинека со шнобелем. Был сыном какого-то очень любимого преподавателя Академии. Отдыхали в Алуште и родственники маршала Баграмяна, дедушка приезжал их навещать, что было Событием.
Но конечно и это не вершина. На вершине был находящийся рядом Артек. Там всё было покруче ещё на порядок: спецпитание, профессиональные педагоги, дети иностранцев. "Другой мир" даже по сравнением с алуштинским оазисом. До Артека я, как вы понимаете, не дорос. В Алушту-то попал только потому, что дядя работал там физруком.
Хорошо это или плохо - пионерский лагерь? Трудно сказать, и явление это, кстати, совсем не советское. Пионеры - это скауты, пионерские лагеря - это лагеря скаутов. Практика для запада обычная, появившаяся до возникновения СССР, хотя в СССР англичане довели систему до логического завершения.
Я о другом. Собираются сейчас советские старожилы, начинают вспоминать былое. Один был в пионерском лагере, другой, третий. Вроде бы сходный опыт. Начинают спорить. Одного от лагерей бьёт дрожь, другой относится индифферентно, а третий благодарит товарища Сталина за счастливое детство. Если же капнуть, то детство-то у всех при социализме было РАЗНОЕ.
Я специально взял область воленс-ноленс унифицированную. Дети есть дети. Разница между 5-летним наследным принцем и 5-летним сыном истопника не большая. А если взять неравенство, например, в распределении информации?
Так получилось, что я в 20 лет уселся на информационную трубу и к периоду написания "Бесконечного тупика" был одним из самых информированных людей в СССР. На меня работал огромный ИНИОН - институт закрытой информации для номенклатуры, созданный Андроповым по приказу англичан. У меня там служила родственница (кстати, подготавливала реферативные сборники по технологии будущих постнуклеарных войн), и давала мне читать все закрытые издания. Издания были под номерами, в основном ДСП ("Для служебного пользования": поймают-уволят), некоторые имели гриф посерьёзнее (поймают-посадят). В ИНИОНЕ работало несколько Людей. Например, Ляликов. В Лондоне его родственница-эмигрантка была главной переводчицей Вл.Соловьёва, которого тогда насаждали в Москве в тандем Бердяеву; сам Ляликов числился непонятно кем, был шизофреником, пьяницей и наркманом, но имел доступ, с ним было интересно разговарвать. С дурачками на филфаке МГУ неинтересно, а Ляликов, повторяю, имел волшебные очёчки. И давал поносить.
На филфак меня навострил знакомый отца, учившийся в аспирантуре МГУ. Когда я поступил, он аспирантуру уже закончил, преподавал в Симферопольском университете. Приехал в Москву на конференцию, встретились. Он мне:
- Вот, сейчас достал Ясперса на английском, читаю. Только трудно идёт.
Я ему:
- Помилуйте, зачем же такие сложности, да ещё перевод с перевода делать.
Он захлопал глазами:
- А что, разве Ясперса перевдили на русский? Это наверное в эмиграции?
- Зачем же, в Москве.
- ?
- Ну в ИНИОНЕ.
- ??
- ДСП, я имею в виду.
- ???
Принёс ему почитать Ясперса, Макса Вебера, сборник западных хайдеггероведов. Поимеля ((с) одного остроумного жижиста) крякнул, покраснел ушами (отчего-то отчётливо помню), забросил свою конференцию и четыре дня сидел в университетской гостинице, конспектировал.
Сам он был умный, порядочный человек. Очень высокий украинец - под два метра. Родился и вырос в Благовещенске. Доступа не имел. И в этом весь совок.
Неравенство при демократии есть и ещё какое. Но это неравенство естественное (денег-ума-красоты) и неравенство открытое (человек ЗНАЕТ, что он неравен).
Поэтому при воспоминаниях о жизни в СССР надо, по возможности, указывать социальное происхождение мемуариста, возраст и национальность. Это, В ДАННОМ СЛУЧАЕ, очень важно. И очень важно не быть нравственно чёрствым, то есть обладать способностью поставить себя на место другого и почувствовать, что это такое - "быть ДРУГИМ". Особенно при социализме.