Польский Робер Дамьен
Шляхта Речи Посполитой всегда гордилась тем, каким почётом окружает она своего короля, и тем большим потрясением для общества стали события осени 1620 года. Король Сигизмунд Третий молился в соборе Святого Яна в Варшаве, преклонив колени перед алтарём, когда на него набросился какой-то человек с чеканом. Злоумышленник успел нанести королю два удара, но только неглубоко поранил плечо и оцарапал щёку, когда надворный коронный маршал Лукаш Опалинский заслонил Сигизмунда своим телом, а королевич Владислав рубанул нападающего саблей по голове.
Неудавшийся цареубийца был схвачен. Выяснилось, что это бедный шляхтич Михал Пекарский. Было ему всего 23 года, ещё в детстве он повредил себе голову и начал странно себя вести, сочетая неспособность к полноценному восприятию действительности с крайней запальчивостью характера, так что над ним была установлена судебная опека. Такое стеснение в правах обидело шляхтича, и он начал искать того, кому можно было бы отомстить за случившееся. В этих поисках Пекарскому помогла его вера - он был убеждённым кальвинистом; в 17 лет его потрясла новость об убийстве Генриха Четвёртого Французского агентом иезуитов, и постепенно он пришёл к решению нанести ответный удар - по своему королю-ультракатолику Сигизмунду, годившемуся и на роль персонального врага. Международная обстановка, что называется, располагала: в Европе вовсю шла война, которую потом назвали Тридцатилетней, австрийские войска шли к Праге, начиналась расправа над протестантами Чехии и соседней Силезии, испанцы искореняли реформатскую веру на Рейне. И Пекарский нанёс католическому миру ответный удар.
Беднягу долго пытали, выясняя, не является ли он только одним из участников заговора, но ничего не выяснили. Видимо, единственное, что услышали дознаватели - сумасшедший бред, из-за чего в польский язык вошла поговорка «плести чушь, как Пекарский». Было понятно, что перед следствием одиночка, которого сделала преступником душевная болезнь, но это не могло быть смягчающим обстоятельством при злодеяниях такого рода (кстати, в Англии при Генрихе Восьмом был принят закон о том, что сумасшедшие должны караться за государственную измену по всей строгости; об особенностях польского законодательства на этот счёт я ничего не знаю). Цареубийство считалось разновидностью отцеубийства, то есть самым тяжёлым из возможных преступлений, и «паррициду» ждала страшная кара (при всеобщем одобрении, разумеется).
Пекарского казнили той же казнью, к которой до него был приговорён Равальяк (наш герой ему сознательно оппонировал, если можно так выразиться), а после него - Робер Дамьен. С последним Пекарского «роднит» никчёмность и бессмысленность покушения. Сначала несостоявшемуся цареубийце отсекли правую руку (за то, что она поднялась на монарха), а потом его привязали к четырём лошадям и разорвали на части. Надо полагать, продолжалась эта процедура долго: только в плохих исторических фильмах лошади проделывают такое с одного рывка. Останки преступника сожгли, пепел забили в дуло пушки и выстрелили, дабы и после смерти паррицида не обрёл пристанище. А после этого шляхта могла продолжать гордиться своей любовью к монархам и веротерпимостью, царящей в Республике Обоих Народов.