Роддом
Начало
ПОЗДРАВЛЯЮ ВСЕХ МЕДИЦИНСКИХ РАБОТНИКОВ, ЕЖЕДНЕВНО, С МУЖЕСТВОМ И ГЕРОИЗМОМ ВЫПОЛНЯЮЩИХ СВОЙ ДОЛГ, С ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ ПРАЗДНИКОМ
Профильный роддом оказался в составе больницы, принимавшей пациентов с 1802 года, являющейся памятником архитектуры, великолепным образцом зодчества в центре Москвы.
Роддом занимал отдельное двухэтажное здание с кирпичными стенами метровой толщины и потолками четыре метра.
В отделении патологии палата была на 13 человек, если бы помещение не нуждалось в двери (а можно было просто выходить в окно), кроватей стояло бы 14. Передвигаться по ней можно было, как по однополосной дороге с реверсивным движением, строго соблюдая ПДД, помеха справа, предупреждение о повороте, пропуск встречного транспорта пациента, путем маневра параллельной парковки.
Туалет проектом 1802 года предусмотрен не был, поэтому его втиснули как могли, потом поделили на две кабинки, взяв за основу ширину бедер моделей и прибавив с каждой стороны по два сантиметра. Душ, вероятно был, но я его не видела, так как попала туда в период планового отключения горячей воды и за «ненадобностью» его не открывали.
Столовой не было, кормили на площадке около старинной, кованой лестницы, при некой сноровке там даже можно было сесть за стол. Но если приходишь раньше всех, и занимаешь дальнее место, то поев, ждешь, когда остальные встанут и уйдут, а если позже, то ешь под недвусмысленные взгляды соседей по парте. Но все эти неудобства затмевала еда, она была настоящей, простой, но настоящей, каша была кашей, сосиски - сосисками, а суп - красным борщом. Вот так, один город - два полюса.
Я вспоминаю с теплотой время, проведенное там, невзирая на все бытовые неудобства, врачи были отличные, медсестры шустрые, исполнительные, добродушные и веселые, интерны не вылезали из палат, сдувая пылинки с каждой пациентки.
Врач-анестезиолог ходил в веселых разноцветных шапочках с медведями, каждый раз напоминая, что ему подогнали их друзья из штатов, рассказывал, что раньше работал в урологической клинике, но все, баста, захотелось позитива и постоянного счастья, а где все это в избытке, правильно, в роддоме, где каждый день на свет появляется новая жизнь. Обладал необыкновенным чувством черного юмора «мы вам вставим трубку, остановим дыхание, будем дышать за вас, бывает и сердце останавливается, но ничего, мы его быстренько заведем». И все это говорилось так, что нельзя было обидеться на него и испугаться.
Палаты с мамашами выходили окнами в торцы здания и двор больницы, а детские, где хранились дети до выписки, выходили окнами на проспект, было жаркое лето и окна стояли настежь открытыми. Это я увидела, когда меня вызвали в детскую, чтобы подписать бумаги приемки-сдачи младенца в полной комплектации.
Мне со всех сторон показали младенца (медсестра держала его на одной руке, как куренка на рынке), попросили подсчитать пальцы на руках и ногах, а за окном, в 30-ти метрах, гудел проспект, и я теперь поняла, почему моему ребенку шум города дороже сельской тишины. А запах выхлопных газов бензина ароматней французского одеколона. Он с этим жил с первых минут. А первые впечатления, самые сильные.
ПОЗДРАВЛЯЮ ВСЕХ МЕДИЦИНСКИХ РАБОТНИКОВ, ЕЖЕДНЕВНО, С МУЖЕСТВОМ И ГЕРОИЗМОМ ВЫПОЛНЯЮЩИХ СВОЙ ДОЛГ, С ПРОФЕССИОНАЛЬНЫМ ПРАЗДНИКОМ
Профильный роддом оказался в составе больницы, принимавшей пациентов с 1802 года, являющейся памятником архитектуры, великолепным образцом зодчества в центре Москвы.
Роддом занимал отдельное двухэтажное здание с кирпичными стенами метровой толщины и потолками четыре метра.
В отделении патологии палата была на 13 человек, если бы помещение не нуждалось в двери (а можно было просто выходить в окно), кроватей стояло бы 14. Передвигаться по ней можно было, как по однополосной дороге с реверсивным движением, строго соблюдая ПДД, помеха справа, предупреждение о повороте, пропуск встречного транспорта пациента, путем маневра параллельной парковки.
Туалет проектом 1802 года предусмотрен не был, поэтому его втиснули как могли, потом поделили на две кабинки, взяв за основу ширину бедер моделей и прибавив с каждой стороны по два сантиметра. Душ, вероятно был, но я его не видела, так как попала туда в период планового отключения горячей воды и за «ненадобностью» его не открывали.
Столовой не было, кормили на площадке около старинной, кованой лестницы, при некой сноровке там даже можно было сесть за стол. Но если приходишь раньше всех, и занимаешь дальнее место, то поев, ждешь, когда остальные встанут и уйдут, а если позже, то ешь под недвусмысленные взгляды соседей по парте. Но все эти неудобства затмевала еда, она была настоящей, простой, но настоящей, каша была кашей, сосиски - сосисками, а суп - красным борщом. Вот так, один город - два полюса.
Я вспоминаю с теплотой время, проведенное там, невзирая на все бытовые неудобства, врачи были отличные, медсестры шустрые, исполнительные, добродушные и веселые, интерны не вылезали из палат, сдувая пылинки с каждой пациентки.
Врач-анестезиолог ходил в веселых разноцветных шапочках с медведями, каждый раз напоминая, что ему подогнали их друзья из штатов, рассказывал, что раньше работал в урологической клинике, но все, баста, захотелось позитива и постоянного счастья, а где все это в избытке, правильно, в роддоме, где каждый день на свет появляется новая жизнь. Обладал необыкновенным чувством черного юмора «мы вам вставим трубку, остановим дыхание, будем дышать за вас, бывает и сердце останавливается, но ничего, мы его быстренько заведем». И все это говорилось так, что нельзя было обидеться на него и испугаться.
Палаты с мамашами выходили окнами в торцы здания и двор больницы, а детские, где хранились дети до выписки, выходили окнами на проспект, было жаркое лето и окна стояли настежь открытыми. Это я увидела, когда меня вызвали в детскую, чтобы подписать бумаги приемки-сдачи младенца в полной комплектации.
Мне со всех сторон показали младенца (медсестра держала его на одной руке, как куренка на рынке), попросили подсчитать пальцы на руках и ногах, а за окном, в 30-ти метрах, гудел проспект, и я теперь поняла, почему моему ребенку шум города дороже сельской тишины. А запах выхлопных газов бензина ароматней французского одеколона. Он с этим жил с первых минут. А первые впечатления, самые сильные.