Маленькие синие книжечки
В позапрошлом году я на страницах сообщества я занималась тем, что брюзжала на современную французскую литературу: то ли мне с нею не везло, то ли ей со мною. А в результате ужасный прошедший год на французских книгах выживала: Симона Вейль, Симона де Бовуар, Анни Эрно, нобелевская лауреатка этого кошмарного двадцать второго... Маленькие синенькие книжечки издательства No Kidding Press не несли с собой ни вожделенного покоя, ни примирения. Напротив, вновь и вновь напоминали о том, как кощунственно примиряться и успокаиваться, когда происходит то, что происходит.
О романе «Событие» [L'Événement, 2000] в нашем сообществе писали, публиковали отрывок. Речь в нём не идёт о каком либо историческом происшествии или о явлении необычном, уникальном. Напротив, как говорится, дело житейское: двадцатитрёхлетняя незамужняя студентка почувствовала себя беременной и тщетно пытается, как цинично советовал кумир моей юности Константин Арбенин, найти выход из положения. «Событие» написано сорок лет спустя, а читается будто бы по горячим следам: так виртуозно воспроизведён в нём Париж шестидесятых, такой счастливый, модный, праздничный, полный музыки и танца, и так болезненно отзывается в голове каждый шаг по этому лучезарному Парижу неприкаянной, беспомощной молодой женщины.
Я шагала вперёд, а в голове у меня крутился припев песенки, которая тогда звучала повсюду, «Доминик-ник-ник». Её исполняла под гитару доминиканская монахиня, Сестра-Улыбка. Слова были поучительными и простодушными - Сестра-Улыбка не знала, что «ник» по-французски означает «поиметь», - но музыка поднимала настроение, хотелось приплясывать. Песенка подбадривала меня в поисках. Я дошла до площади Сен-Марк. Рыночные прилавки были уже закрыты. Вдали виднелся мебельный магазин «Фрожер», куда в детстве мама брала меня покупать шкаф. Я уже не смотрела на дверные таблички, просто брела без цели.
(Лет десять назад я узнала из газеты «Ле Монд», что Сестра-Улыбка покончила с собой. Там говорилось, что после оглушительного успеха «Доминик» у неё возникли большие неприятности в монастыре, она ушла оттуда и стала жить с женщиной. Мало-помалу она перестала петь, и её забыли. Она запила. Эта история глубоко меня потрясла. Мне почудилось, что эта женщина, отвергнутая обществом, расстрига, вроде как лесбиянка, алкоголичка, даже не подозревавшая, что однажды с ней такое случится, была рядом со мной, когда я, одинокая и потерянная, бродила по улицам Мартенвиля. Нас разделяло время, но связывало ощущение брошенности. В тот день решимость жить дальше мне придавала песня женщины, которая позже умрёт, так и не найдя выход. И теперь я отчаянно надеялась, что она всё же была хоть немного счастлива и что пьяными вечерами она (уже зная значение того слова) думала, что всё же как следует поимела праведных сестёр.
А это (для колориту) хит сезона. Осторожно, привязывается!
Под эту бойкую мелодию Анни брела по городу в поисках помощи и поддержки а находила... поразительно, как тает социальное окружение благополучной девушки, стоит ей стать хотя бы немного менее благополучной! Я не считала, что Жан Т. меня презирает. Просто для него я перешла из категории девушек, про которых не знаешь, согласны ли они переспать, в категорию девушек, которые точно с кем-то переспали. В то время различие между этими категориями было чрезвычайно важным и определяло отношение парней к девушкам, а потому Жан показал себя в первую очередь с практичной стороны. Кроме того, он мог быть уверен, что я, будучи уже беременной, от него не залечу. Это был неприятный, но, учитывая мое положение, незначительный эпизод. Жан обещал найти адрес врача, а больше мне обратиться было не к кому. И что характерно, пойти к родителям - это даже не рассматривается. Папа с мамой поступят сообразно своему габитусу буржуа от сохи, и придётся рожать, а значит, прощай, учёба. И прощай все книги, которых госпожа Эрно не написала бы, прибавлю я эгоцентрично.
...моя жизнь - где-то между менструальным календарем и презервативом из автомата за один франк. это хороший метод измерения жизни. куда вернее других...
Здесь полагается заключить, что ревнители благочестия и счятости каждой жизни нам и младшим поколениям готовят точно такие же удовольствия, какие сохранила для истории нобелевская лауреатка. Но, думаю, тут всё ясно и без этого банального вывода. Все судили по закону, никто не судил закон, - пишет Анни Эрно. А потом настало время осудить закон, но кому предъявлять претензии за угробленные женские жизни? Не бездушной же бумаге юридического документа, а тем, кто эти документы создавал, подписывал? Или они невиновны, а во всём виноват плохой неправильный закон?
События «События» укладываются в несколько месяцев. Более ранний роман «Женщина» [Une Femme] - представляет собой полную, от рождения до смерти, биографию матери писательницы. В «Событии» Эрно бросает одну фразу, сложную в истолковании: в тот день, т.е. в день аборта, я убила свою мать внутри себя. Думаю, я пишу о маме, потому что настал мой черед произвести её на свет - так начинается «Женщина». И расскажут эти странные страницы не о матери как о матери, не о родительско-дочерних отношениях, а о матери как о человеке. О личности, если угодно, развивающейся, зрелой, наконец, распадающейся в ржавых тисках болезни Альцгеймера.
Но иногда она ЗНАЛА: «Боюсь, что мое состояние необратимо». Или ВСПОМИНАЛА: «Я делала всё, чтобы моя дочь была счастлива, но она не стала от этого ни капли счастливее».
О какой дочери говорит эта бедная старуха из полуголодной нормандской семьи, стоявшая на рынке за картофельным прилавком, чтобы способная дочка могла читать Платона в оригинале? О той, что жива, изучила Платона и многое другое и теперь ухаживает за ней? Или о той, другой, умершей, задохнувшейся от дифтерита в войну? Если цель была узнать правду о матери, то зададим вопрос иначе: насколько это возможно? В силах ли мы, представительницы иной эпохи, хотя бы в какой-то степени понять то поколение, усвоить правду о нём именно как правду, без экзотизации, отстранения и отвращения?
Ей хотелось знать: правила хорошего тона (вечный страх что-то упустить или сделать не так), что происходит в мире, новости, имена великих писателей, новые фильмы (хотя ходить в кино ей было некогда), названия садовых цветов. Она внимательно слушала, когда при ней говорили о том, что было ей незнакомо, - из любопытства, а еще из желания показать, что она готова учиться. Развиваться для нее в первую очередь означало узнавать новое («Свой ум надо наполнять», - говорила она), и ничего прекраснее знаний для нее не существовало. Книги - единственное, с чем она обращалась бережно; она прикасалась к ним только чистыми руками.
Мне возразят: но об этом же уже писал Бурдье, писали его последователи! В ограниченности человека местом и временем, пресловутым габитусом (причём не только самого человека, но и тех, кто пытается о нём рассказать) нет ничего достойного художественной литературы. И образ матери ускользает, растворяется, рассыпается на солнечные зайчики в разбитом зеркале деталей. Где она? Кто она? С писательницей остаётся образ мамы, памятный с детства: большая белая парящая тень... Но что в этой тени от реального человека?
Недавно No Kidding Press выпустил в новом переводе один из наиболее популярных романов Анни Эрно, La place. В Советском союзе он выходил в сборнике повестей французских авторов «Праздник в Бобуре» [Радуга, 1987] под заглавием «Место под солнцем». Теперь более точно: «Своё место». Тоже очень советую прочитать.
О романе «Событие» [L'Événement, 2000] в нашем сообществе писали, публиковали отрывок. Речь в нём не идёт о каком либо историческом происшествии или о явлении необычном, уникальном. Напротив, как говорится, дело житейское: двадцатитрёхлетняя незамужняя студентка почувствовала себя беременной и тщетно пытается, как цинично советовал кумир моей юности Константин Арбенин, найти выход из положения. «Событие» написано сорок лет спустя, а читается будто бы по горячим следам: так виртуозно воспроизведён в нём Париж шестидесятых, такой счастливый, модный, праздничный, полный музыки и танца, и так болезненно отзывается в голове каждый шаг по этому лучезарному Парижу неприкаянной, беспомощной молодой женщины.
Я шагала вперёд, а в голове у меня крутился припев песенки, которая тогда звучала повсюду, «Доминик-ник-ник». Её исполняла под гитару доминиканская монахиня, Сестра-Улыбка. Слова были поучительными и простодушными - Сестра-Улыбка не знала, что «ник» по-французски означает «поиметь», - но музыка поднимала настроение, хотелось приплясывать. Песенка подбадривала меня в поисках. Я дошла до площади Сен-Марк. Рыночные прилавки были уже закрыты. Вдали виднелся мебельный магазин «Фрожер», куда в детстве мама брала меня покупать шкаф. Я уже не смотрела на дверные таблички, просто брела без цели.
(Лет десять назад я узнала из газеты «Ле Монд», что Сестра-Улыбка покончила с собой. Там говорилось, что после оглушительного успеха «Доминик» у неё возникли большие неприятности в монастыре, она ушла оттуда и стала жить с женщиной. Мало-помалу она перестала петь, и её забыли. Она запила. Эта история глубоко меня потрясла. Мне почудилось, что эта женщина, отвергнутая обществом, расстрига, вроде как лесбиянка, алкоголичка, даже не подозревавшая, что однажды с ней такое случится, была рядом со мной, когда я, одинокая и потерянная, бродила по улицам Мартенвиля. Нас разделяло время, но связывало ощущение брошенности. В тот день решимость жить дальше мне придавала песня женщины, которая позже умрёт, так и не найдя выход. И теперь я отчаянно надеялась, что она всё же была хоть немного счастлива и что пьяными вечерами она (уже зная значение того слова) думала, что всё же как следует поимела праведных сестёр.
А это (для колориту) хит сезона. Осторожно, привязывается!
Click to viewПод эту бойкую мелодию Анни брела по городу в поисках помощи и поддержки а находила... поразительно, как тает социальное окружение благополучной девушки, стоит ей стать хотя бы немного менее благополучной! Я не считала, что Жан Т. меня презирает. Просто для него я перешла из категории девушек, про которых не знаешь, согласны ли они переспать, в категорию девушек, которые точно с кем-то переспали. В то время различие между этими категориями было чрезвычайно важным и определяло отношение парней к девушкам, а потому Жан показал себя в первую очередь с практичной стороны. Кроме того, он мог быть уверен, что я, будучи уже беременной, от него не залечу. Это был неприятный, но, учитывая мое положение, незначительный эпизод. Жан обещал найти адрес врача, а больше мне обратиться было не к кому. И что характерно, пойти к родителям - это даже не рассматривается. Папа с мамой поступят сообразно своему габитусу буржуа от сохи, и придётся рожать, а значит, прощай, учёба. И прощай все книги, которых госпожа Эрно не написала бы, прибавлю я эгоцентрично.
...моя жизнь - где-то между менструальным календарем и презервативом из автомата за один франк. это хороший метод измерения жизни. куда вернее других...
Здесь полагается заключить, что ревнители благочестия и счятости каждой жизни нам и младшим поколениям готовят точно такие же удовольствия, какие сохранила для истории нобелевская лауреатка. Но, думаю, тут всё ясно и без этого банального вывода. Все судили по закону, никто не судил закон, - пишет Анни Эрно. А потом настало время осудить закон, но кому предъявлять претензии за угробленные женские жизни? Не бездушной же бумаге юридического документа, а тем, кто эти документы создавал, подписывал? Или они невиновны, а во всём виноват плохой неправильный закон?
События «События» укладываются в несколько месяцев. Более ранний роман «Женщина» [Une Femme] - представляет собой полную, от рождения до смерти, биографию матери писательницы. В «Событии» Эрно бросает одну фразу, сложную в истолковании: в тот день, т.е. в день аборта, я убила свою мать внутри себя. Думаю, я пишу о маме, потому что настал мой черед произвести её на свет - так начинается «Женщина». И расскажут эти странные страницы не о матери как о матери, не о родительско-дочерних отношениях, а о матери как о человеке. О личности, если угодно, развивающейся, зрелой, наконец, распадающейся в ржавых тисках болезни Альцгеймера.
Но иногда она ЗНАЛА: «Боюсь, что мое состояние необратимо». Или ВСПОМИНАЛА: «Я делала всё, чтобы моя дочь была счастлива, но она не стала от этого ни капли счастливее».
О какой дочери говорит эта бедная старуха из полуголодной нормандской семьи, стоявшая на рынке за картофельным прилавком, чтобы способная дочка могла читать Платона в оригинале? О той, что жива, изучила Платона и многое другое и теперь ухаживает за ней? Или о той, другой, умершей, задохнувшейся от дифтерита в войну? Если цель была узнать правду о матери, то зададим вопрос иначе: насколько это возможно? В силах ли мы, представительницы иной эпохи, хотя бы в какой-то степени понять то поколение, усвоить правду о нём именно как правду, без экзотизации, отстранения и отвращения?
Ей хотелось знать: правила хорошего тона (вечный страх что-то упустить или сделать не так), что происходит в мире, новости, имена великих писателей, новые фильмы (хотя ходить в кино ей было некогда), названия садовых цветов. Она внимательно слушала, когда при ней говорили о том, что было ей незнакомо, - из любопытства, а еще из желания показать, что она готова учиться. Развиваться для нее в первую очередь означало узнавать новое («Свой ум надо наполнять», - говорила она), и ничего прекраснее знаний для нее не существовало. Книги - единственное, с чем она обращалась бережно; она прикасалась к ним только чистыми руками.
Мне возразят: но об этом же уже писал Бурдье, писали его последователи! В ограниченности человека местом и временем, пресловутым габитусом (причём не только самого человека, но и тех, кто пытается о нём рассказать) нет ничего достойного художественной литературы. И образ матери ускользает, растворяется, рассыпается на солнечные зайчики в разбитом зеркале деталей. Где она? Кто она? С писательницей остаётся образ мамы, памятный с детства: большая белая парящая тень... Но что в этой тени от реального человека?
Недавно No Kidding Press выпустил в новом переводе один из наиболее популярных романов Анни Эрно, La place. В Советском союзе он выходил в сборнике повестей французских авторов «Праздник в Бобуре» [Радуга, 1987] под заглавием «Место под солнцем». Теперь более точно: «Своё место». Тоже очень советую прочитать.