«Каменная ночь» Кэтрин Мерридейл
Английская писательница и публицистка Кэтрин Мерридейл [Catherine Merridale] заинтересовалась Россией рано. Ещё в школе она начала изучать русский язык, а восемнадцатилетней посетила Советский Союз, получив огромное эстетическое впечатление от Москвы и особенно от Красной площади. Впоследствии тема её докторской диссертации звучала как «Коммунистическая партия в Москве, 1925-1932 гг.» Наиболее известным и обсуждаемым на постсоветском пространстве произведением Мерридейл кажется «Война Ивана» [Ivan's War: life and death in the Red Army, 1939-1945], получившая в 2006 году американскую премию Артура Гудцайта за лучшую военно-историческую книгу. «Война Ивана», в названии содержащая отсылку к «Жизни Ивана» О.П. Семёновой-Тян-Шанской, описывает быт и уклад Советской Армии в годы Второй Мировой войны с точки зрения рядового. Наряду с условным Иваном выступает и не менее обобщённая, но вполне заметная военнослужащая по имени Ольга. К сожалению, «Война Ивана» не переведена на русский язык. Было очень обидно читать в сети огромную дискуссию на тему «Ошибается ли Мерридейл и страдает ли она русофобией» и в финале узнать, что никто из диспутантов обсуждаемый текст не читал, а просто где-то что-то слышали. Явно, чтение будет хоть и спорное, но небезынтересное.
«Каменная ночь: смерть и память в России XX века» [Night of Stone: Death and Memory in Twentieth-Century Russia] соединяет в себе черты научного исследования, публицистической статьи и воспоминаний. Книга начинается с того, как Мерридейл посещает урочище Сандармох, известное как место массового расстрела репрессированных в 1937 году.
Мы покинули город [Петербург] в полночь и теперь с поздним восходом солнца очутились в совершенно другом мире. За окнами лежало утихшее Онежское озеро. «Как в сказке, да?» - прошептала одна из моих соседок по купе. При других обстоятельствах это замечание показалось бы банальностью. Но сказавшая это женщина, педиатр лет тридцати, пыталась удержать навернувшиеся на глаза слёзы. Трудно найти подходящие слова, когда цель твоей поездки - братская могила, где похоронены убитые бабушка и дедушка, которых ты никогда не знала...
В одном читательском отзыве на «Каменную ночь» поразила формулировка: недурное, мол, исследование истории похоронного дела в стране, если не обращать внимания на причитания и завывания. Вот прямо этими словами, на причитания и завывания. Люди разные, есть более чувствительные, есть менее чувствительные, но картины нашего прошлого, которые рисуют источники Мерридейл, и в самом толстокожем индивиде могут вызвать желание запричитать и завыть. Пленные в Гражданскую войну, сами копающие себе могилу, Бабий Яр, Козары, где семьсот пятьдесят семей просто взяли и сожгли в домах, примёрзлые мёртвые тела на Невском проспекте... Трудно взять и вписать это чудовищное неописуемое в «очерки истории похоронного дела». Мерридейл подробно анализирует почитание усопших и мест погребения в СССР: это и Марсово поле, и, конечно, мавзолей Ленина, и несбывшийся пантеон Сталина, и мемориальные кладбища. Вообще очень многое об обществе говорит то, как в этом обществе хоронят и как заботятся о местах захоронения. Расхожее выражение «собаке собачья смерть» ведь не о смерти в общем смысле - смерть для всех равно смерть, нет у человека преимущества перед скотом. Так говорят о ритуалах, сопровождающих уход, - животное не получает этих ритуалов, и о том, как поступают с телом после того, как жизнь его оставит.
Что характерно, попытки исследовательницы описать события в терминах психологической травмы и посттравматического расстройства встречает в информантках и информантах большое неприятие. Женщина, работавшая медсестрой в блокадном Ленинграде, с насмешкой отвечает на вопрос, боялись ли пациенты смерти: боялись, дескать, и томились только азербайджанцы и таджики, а нашим было нипочём. Как травмированных себя идентифицировать не принято, по крайней мере при посторонних иностранного происхождения... Некоторые участники интервью восприняли происходящее как возможность получить гуманитарную помощь, а одна женщина даже предлжила учёной встать и повернуться кругом: подходит ли она в жёны её сыну, которому она хотела бы найти невесту в Европе. Эти казусы могут показаться смешными, но годы, в которые Мерридейл проводила работу, были достаточно тяжёлыми, особенно для старшего поколения.
Чего бы хотелось на будущее, при возможных переизданиях и доработках «Каменной ночи»? Наверное, всё-таки больше непосредственных исторических свидетельств. Я не против цитат Солженицына, Гинзбург, Копелева, но ум просил новой информации, и чем больше я её получала, тем больше её желала. Хотя кому, как не мне, понимать, до чего трудно эту новую информацию получить! Круг людей, которые могли бы рассказать не то, что им рассказали, а то, что видели они сами, час от часу редеет. Второе - некоторые утверждения выглядели как минимум неожиданно, но ссылок на них я не нашла. Например: во второй половине шестидесятых годов 20% дохода семьи уходило на алкогольные напитки. Это откуда такая статистика, и с чем это бедствие связано: с непомерной дороговизной алкоголя, с использованием его в качестве валюты или с тем, что слишком много пили? В общем, сложный разговор, сложная тема, и одним сведением к психологической травме она не исчерпывается. Книга стоит прочтения, безусловно.
«Каменная ночь: смерть и память в России XX века» [Night of Stone: Death and Memory in Twentieth-Century Russia] соединяет в себе черты научного исследования, публицистической статьи и воспоминаний. Книга начинается с того, как Мерридейл посещает урочище Сандармох, известное как место массового расстрела репрессированных в 1937 году.
Мы покинули город [Петербург] в полночь и теперь с поздним восходом солнца очутились в совершенно другом мире. За окнами лежало утихшее Онежское озеро. «Как в сказке, да?» - прошептала одна из моих соседок по купе. При других обстоятельствах это замечание показалось бы банальностью. Но сказавшая это женщина, педиатр лет тридцати, пыталась удержать навернувшиеся на глаза слёзы. Трудно найти подходящие слова, когда цель твоей поездки - братская могила, где похоронены убитые бабушка и дедушка, которых ты никогда не знала...
В одном читательском отзыве на «Каменную ночь» поразила формулировка: недурное, мол, исследование истории похоронного дела в стране, если не обращать внимания на причитания и завывания. Вот прямо этими словами, на причитания и завывания. Люди разные, есть более чувствительные, есть менее чувствительные, но картины нашего прошлого, которые рисуют источники Мерридейл, и в самом толстокожем индивиде могут вызвать желание запричитать и завыть. Пленные в Гражданскую войну, сами копающие себе могилу, Бабий Яр, Козары, где семьсот пятьдесят семей просто взяли и сожгли в домах, примёрзлые мёртвые тела на Невском проспекте... Трудно взять и вписать это чудовищное неописуемое в «очерки истории похоронного дела». Мерридейл подробно анализирует почитание усопших и мест погребения в СССР: это и Марсово поле, и, конечно, мавзолей Ленина, и несбывшийся пантеон Сталина, и мемориальные кладбища. Вообще очень многое об обществе говорит то, как в этом обществе хоронят и как заботятся о местах захоронения. Расхожее выражение «собаке собачья смерть» ведь не о смерти в общем смысле - смерть для всех равно смерть, нет у человека преимущества перед скотом. Так говорят о ритуалах, сопровождающих уход, - животное не получает этих ритуалов, и о том, как поступают с телом после того, как жизнь его оставит.
Что характерно, попытки исследовательницы описать события в терминах психологической травмы и посттравматического расстройства встречает в информантках и информантах большое неприятие. Женщина, работавшая медсестрой в блокадном Ленинграде, с насмешкой отвечает на вопрос, боялись ли пациенты смерти: боялись, дескать, и томились только азербайджанцы и таджики, а нашим было нипочём. Как травмированных себя идентифицировать не принято, по крайней мере при посторонних иностранного происхождения... Некоторые участники интервью восприняли происходящее как возможность получить гуманитарную помощь, а одна женщина даже предлжила учёной встать и повернуться кругом: подходит ли она в жёны её сыну, которому она хотела бы найти невесту в Европе. Эти казусы могут показаться смешными, но годы, в которые Мерридейл проводила работу, были достаточно тяжёлыми, особенно для старшего поколения.
Чего бы хотелось на будущее, при возможных переизданиях и доработках «Каменной ночи»? Наверное, всё-таки больше непосредственных исторических свидетельств. Я не против цитат Солженицына, Гинзбург, Копелева, но ум просил новой информации, и чем больше я её получала, тем больше её желала. Хотя кому, как не мне, понимать, до чего трудно эту новую информацию получить! Круг людей, которые могли бы рассказать не то, что им рассказали, а то, что видели они сами, час от часу редеет. Второе - некоторые утверждения выглядели как минимум неожиданно, но ссылок на них я не нашла. Например: во второй половине шестидесятых годов 20% дохода семьи уходило на алкогольные напитки. Это откуда такая статистика, и с чем это бедствие связано: с непомерной дороговизной алкоголя, с использованием его в качестве валюты или с тем, что слишком много пили? В общем, сложный разговор, сложная тема, и одним сведением к психологической травме она не исчерпывается. Книга стоит прочтения, безусловно.