Поедая глазами: размышление об истоках и смысле фуд-порно.
Оригинал взят у shmandercheizer в Поедая глазами: размышление об истоках и смысле фуд-порно.
В 90-е - начале 2000-х годов многие заговорили о тенденции гиперреализма в массовой культуре. Изображение материи и плоти такими, какими их вряд ли увидишь в реальности, стало модным в рекламе, фотографии, кино. Гиперреализм по мнению Бодрийара (он ввел этот термин еще в начале 80х) проник не только в визуальную сферу, но стал общей чертой всей культуры постмодерна. Современную порнографию и квадрофонию он также отнес к феноменам гиперреального. Однако едва ли не наибольший размах эта манера получила в фотографии - и даже не порнографической, а в фотографии еды в глянцевых журналах, а затем и в интернете. Это явление получило название фуд-порно.
Прежде всего, что это такое?
Термин food-porn в 1979 году использовал один активист в борьбе за правильное питание (основал «Центр за науку в интересах общества»), который таким образом обозначил то, что не заслуживает называться едой. Его центр в основном занимался исследованиями питательности и полезности продуктов, поэтому под фуд-порно он видимо имел в виду нездоровую пищу. Однако, как замечает автор одной из заметок о фуд-порно, намного ближе по смыслу к современному пониманию и раньше по времени был термин gastro-porn журналиста Александра Кокбёрна. В 1977 году в своей статье тот написал, что невозможно не заметить параллели между руководствами по сексуальным техникам и книгами с кулинарными рецептами - в обоих случаях максимальный акцент сделан на получении удовольствия. Возможно автор вышеуказанной заметки прав, считая, что термин от первого в итоге обрел смысл от второго.
Как бы то ни было сегодня под фуд-порно понимается прежде всего фото и видео, в котором сделан сильный упор (в том числе в визуальной подаче) на процесс приготовления пищи и демонстрацию готовых блюд. Причем, отличить фуд-порно от любого другого изображения кулинарии удастся лишь по нюансам и формальным признакам. Коротко и иронично эти признаки сформулировал в своем тексте об этом феномене Василий Корецкий. Вот эти признаки:
1.Натюрморты в книге или журнале занимают больше места, чем, собственно, рецепты;
2.Изображенные на фотографиях продукты обладают очевидной антропоморфностью: поросята имеют загар, жареная курица так и норовит понежиться на листьях салата, клубничка бежит купаться в кристально чистой воде и так далее;
3.Избыточный дизайн блюд, не являющихся кондитерскими изделиями;
4.Присутствие в кадре в меру упитанной женщины, получающей оральное удовольствие от дегустации (неважно чего) или смеющейся над салатом;
5.Злоупотребление уменьшительно-ласкательными суффиксами в названиях блюд или рецептов;
6.Злоупотребление прилагательными и образами в тексте рецепта;
7.Использование в рецепте заведомо труднодоступных ингредиентов;
8.Худоба автора книги или ведущего гастротелепередачи.
К этому списку стоит добавить лишь еще один признак (пожалуй, самый главный) - это маниакальный интерес к сокращению дистанции между зрителем и объектом, достигаемый крупными планами, фокусами на тактильных деталях, тактильными метафорами и откровенными намеками на не-диетичность блюд.
В последнее десятилетие фотографии в стиле фуд-порно стали массовым явлением. При этом в визуально препарированной плоти, выглядящей ярче, четче и реальней, чем любая реальная вещь - есть нечто сюрреальное, словно это фотоснимок фантазии. Что-то завораживающее и тревожное промелькивает в этих бесчисленных снимках с хештегами #food_porn и #foodgasm. Как и любая другая вещь, касающаяся наших фантазий и желаний, фуд-порно позволяет почувствовать всю двусмысленность тех объектов, то мы вожделеем - возможно они никогда не были ценны сами по себе, а важен лишь эффект от искажения поверхности, самого взгляда на них?
При этом в фуд-порно можно увидеть не только новое веяние, но и традицию. Например, если рассмотреть его как историю конструирования актуальной формы натюрморта и нового зрителя. Увы, многие не замечают явную иронию в воскрешении натюрморта в наши дни. Натюрморт вырос из жанра Vanitas, возникшего в позднем средневековье и ставшего актуальным в раннем барокко - этот жанр изначально был ориентирован на воспроизводство символов и аллегорий, напоминающих о бренности жизни и мимолетности любых достижений и удовольствий. Впоследствии натюрморт, как мне кажется, станет не столько экраном для смыслов, сколько демонстрацией художественной техники (изобилие форм, оттенков, фактур), но некоторый намек на недолговечность материального в нем остается. Возврат к натюрморту и в последующие столетия всегда будет тесно связан с изменениями техники (например, обращение к нему в импрессионизме, кубизме и т.д.). Забавно, что именно современный любитель «заморачиваться» на счет еды ничего не желает знать о бренности бытия.
Итак, как же случилось, что наши современники столь увлечены едой и ее фотографиями, что даже рифмуют ее с порнографией?
Вообще еда и секс всегда были родственны друг другу, поскольку и то, и другое тесно связаны с удовольствием, властью и выживанием. История метафор, объединяющих эти две вещи, чертовски сложна, богата и уходит корнями в доисторический период. Например, метафора добычи, применяемая и там, и там - явно оттуда. Вместе с тем в Западной культуре (с Нового времени) отношение к ним было диаметрально противоположным: секс вытеснялся, сублимировался и табуировался, в то время как в пище вообще сложно было найти какие-то культурные ограничения (поскольку это столетия секуляризации, то религиозные запреты и посты оказывали очень малое влияние). Как ни странно, это дало противоположный эффект для познания. Западная культура в понимании секса намного глубже, чем в понимании пищи, ее влияния и места в жизни личности. Я уже писал как-то о том, что питание имеет много неявных воздействий на сознание, но мало кто в этом разбирается (а жаль). Раскрепощение нравов, произошедшее в ХХ веке, изменило прежнюю диспозицию, в какой-то степени уравняв положение еды и секса в обществе.
Там, где происходит раскрепощение, рано или поздно становятся востребованы новые запреты и границы (поскольку они и поддерживают желание). И в каком-то смысле во второй половине ХХ века они коснулись еды даже больше, чем секса. Многие отмечали тот момент, что кулинария и прием пищи хотя и не табуированы, но их прямое изображение воспринимается как нечто сниженное, а иногда и даже постыдное. Так, например, в кино поедание пищи - почти всегда маркер злодея, а сама еда - то, что должно оставаться за кадром (эти темы хорошо обыгрываются в «Повар, вор, его жена и ее любовник» Гринуэя, «Большой жратве» Феррери и «Призраке свободы» Бунюэля). Но и в повседневности неявный запрет на интерес к тому, как и что едят другие, ощущается отчетливо. Я признаться всегда смотрю, что несут в корзинах и тележках другие люди, при этом испытывая нечто схожее с удовольствием перверта. Все это отражается в дискурсе. Забота о калориях и витаминах, об экологичности и этичности производства, о влиянии на фигуру и здоровье в современном западном обществе мало чем отличается (по характеру обязательности и степени паранойяльности) от озабоченности харасментом и оргазмом, правами секс.меньшинств и дискриминацией и т.д., и т.п. Изменилась подача этих ограничений, но не их характер: теперь ограничения представляются как плата за доступ к наслаждению.
Запреты и требования, пусть даже подталкивающие к наслаждению, а не препятствующие, всегда создают фантазмы об их непринужденном нарушении, т.е. о своего рода ручной перверсии. В сфере сексуальности одной из реализаций этого фантазма всегда была порнография. В порнографии на деле очень слаб элемент, способный инициировать действия, она по большей части лишь провокация, намек на недозволенное или недоступное. Впрочем, в современной культуре порно- более широкое явление, чем только порно-продукция. Порнография стала неотъемлемой частью некоторых дискурсов и форм визуальности. Но можно ли признать фуд-порно точно таким же феноменом в сфере еды?
Мой ответ: И да, и нет.
С одной стороны, современную порнографию и фуд-порно объединяет стремление продемонстрировать не реальные объекты\тела, а то, как их представляет рамка фантазма. Мечта конструирует объекты желания противоречивым образом: одновременно как нереальные и доступные. Ничего общего с простой фотографией это не имеет. Уже с появлением фотографии порнографы столкнулись с проблемой, что простое изображение обнаженных тел не всегда выглядит возбуждающе. Именно поэтому фуд-порно заимствовало некоторые приемы съемки у порнографии - последняя все-таки обладает большим опытом в создании иллюзий.
Сюда следует добавить и функциональное сходство этих феноменов. Если попробовать точно определить место фуд-порно в сознании потребителя, то в целом оно займет место аналогичное повседневному использованию порнографии - это либо активное фантазирование (как с мастурбацией, так и без), либо напротив ритуал расслабления (снять нагрузку с головы, отвлечься). Первое - бытует не только при просмотре порнофильмов, но и без всякой меры используется в рекламе для привлечения внимания, второе - вырабатывается как род защиты против этого. Фуд-порно используется точно так же. Это сфера фантазий, которую искусственно раздражают глянцевые журналы и люди, питающиеся полуфабрикатами, но мечтающие о большем. Или в более редких случаях - это чистой воды эстетика, наслаждение цветом и формой на картинках, которое в очень малой степени провоцирует слюну.
С другой стороны, многие критикуют этот термин как неадекватный.
Во-первых, потому что «фуд-порно» - это рекламный термин, привлекающий внимание скандальностью, которой по сути нет. Ничего запретного в фотографировании еды нет, а если кого и шокируют сочные сладкие или жаренные продукты, то только зашизованнх адептов здорового питания (их все больше становится, но не настолько, чтобы провести аналогию с теми, кого эпатирует порнография).
Во-вторых, критики сетуют на разницу в задачах. Порнография, по их мнению (о святая простота!), рассчитана целиком на возбуждение, в то время как задачи фуд-порно более разнообразны. Среди таковых навскидку можно выделить следующие: формирование спроса, привлечение внимания, подтверждение статуса, эстетизация.
Этот критический довод весьма спорен. Имхо подлинная задача порнографии - это поддерживать иллюзию, что наслаждение существует в сексе. И это весьма схоже с тем, как я понимаю фуд-порно. И совсем неудивительно, что создавать поддержку для размещения наслаждения в еде в западном обществе начали в эру фаст-фуда, полуфабрикатов и консерв. Здесь следует еще раз отметить, что в наше время происходит изменение самого восприятия порно. Как заметил Жижек, возможно современный типичный зритель порнографии - это уже не тот, кто возбуждается и онанирует параллельно просмотру, а тот, кто интерпассивно наслаждается сексом на экране (т.е. другие получают наслаждение за меня, освобождая меня от такой необходимости, что позволяет избегать требования и разгрузить голову без прямой физиологической разрядки).
Резюмирую: при всей схожести порно и фуд-порно, в последнем, как это ни парадоксально, более явно звучит тема желания (а не только удовольствия). Порнографы «понимают» желание более утрировано, чем те, кто увлекается фуд-порно. Как ни странно, но в фуд-порно я вижу не только вуаеристское удовольствие, но и прибавочное наслаждение от рождения и испытывания самого желания. Последнее ощутимо при умеренных формах увлечения фуд-порно, при выраженном фанатизме - совсем иная история (об этом в конце).
Говоря об этом явлении, сложно пройти мимо вопроса о возникновении сей странной тенденции. Кто-то приписывает отцовство кулинарным книгам и шоу 90х - например, в это время становятся популярны Гордон Рамси, Найджелла Лоусон и Марко Пьер Уайт (в России их аналоги - Сталик и Белоника появятся где-то в 2000-е). Другие полагают, что хипстеры и Инстаграм дали настоящий импульс превращению фуд-порно в массовое явление. Третьи вспоминают Марту Стюарт и ее пафосные книги по кулинарии и домоводству, сделавшие ей имя еще в 80-е (хотя и у нее были предшественницы - например, Фанни Крэддок из 70х).
По большому счету манера съемки и подачи пищи в фуд-порно органически связана с эстетикой глянцевого журнала, а затем и телешоу. Первыми, кто решил, что для фотографий еды требуются особые таланты и подходы, были редакторы журнала LIFE. Именно в этом журнале в 1964 году появится серия «Великолепные обеды», которая перевернет представления о стандартах в этой сфере.
Однако в поиске истоков лично мне интересно совсем другое - то, что пропустили многие, писавшие и о еде в ХХ веке, и конкретно о фуд-порно, а именно сам исторический момент, когда еда вдруг стала объектом желания в культуре. Это весьма интересно, поскольку прежде даже самые изысканные блюда и деликатесы воспринимались либо как средство/способ для удовольствия, либо как реализация базовой потребности. Восприятие и подача еды, сформировавшаяся во второй половине ХХ века, совсем не похожа на те две модели (логика удовольствия и логика потребности), здесь возникает третья - работающая в логике желания. И что удивительно, происходит эта революция в культуре, где в представлении о человеке доминирует бихейворизм, который не может отказаться от идеи «потребности» (это один из краеугольных камней всей теории).
Меня серьезно заинтересовала эта культурная метаморфоза, поэтому я попытался обнаружить предпосылки к ней.
На культуру и повседневность влияют сотни факторов, да и сама мифология еды всегда будет неоднородной и довольно запутанной. И все-таки я выделил для себя три важных фактора, которые сумели поменять едва ли не многовековые представления о еде.
Итак, если логика представления блюда как объекта желания формировалась где-то в 50-70-е (и окончательно стала само собой разумеющейся в рекламе и шоу последующих трех десятилетий - 80-2000-х), то следует обратить внимание на то, как менялся дискурс о еде и темах с ней связанных в середине ХХ столетия. Особенно нас будет интересовать происходившее в США.
1. Первый фактор - конечно, научный дискурс и его рецепция в обществе. Исследования в области химии, биологии и физики активно вторглись в сферу питания в первой половине столетия. Сперва возникали новые научные представления о еде и ее влиянии, затем теория приходила в жизнь и меняла слова и вещи (прежде всего это новые стандарты и запросы). А там, где появляются стандарты и запросы быстро возникают и ограничения. Именно эти ограничения (качество пищи, способы готовки, выбор продуктов и диеты и т.д.) постепенно меняют взгляд на еду, поскольку перевод научных теорий в повседневность всегда сопровождается сильной психологизацией - появлением оценок, опасений, представлений о нормальном, правильном, достойном.
В этом плане можно выделить три наиболее важных составляющих первого фактора.
Во-первых, это открытие витаминов и шумиха вокруг них. Большинство витаминов были открыты в 10-30-е годы, и уже начиная с 40х годов люди стали озабочены содержанием витаминов в продуктах. И не только витаминов, но и других важных элементов. Яркий пример - мультфильм 1933 года о Попае-моряке, который становился сверхсильным благодаря банке шпината. Профессор фон Бунге обнаружил в 1890 году в нем высокое содержание железа, от чего его стали пропагандировать как очень полезный продукт. Однако он изучал сушенный шпинат (а в свежем 90% воды), поэтому реально в зеленом шпинате железа в 10 раз меньше. Время от времени шумиха вокруг ценности витаминов возникала с новой силой, как например, в связи с книгой Лайнуса Полинга, опубликованной в 1971 году.
Во-вторых, новые исследования медиков и химиков о влиянии тех или иных веществ на здоровье, особенно в долгосрочной перспективе. Так значительный резонанс имели исследования 50-х годов, доказавшие сперва вред табака, а затем и разных видов пищи. Собственно, в США в 60-е годы стартуют несколько кампаний, которые будут поддерживать озабоченность людей жирами, калориями, влиянием курения и алкоголя.
В-третьих, 30-60-е годы также ознаменовались серьезными достижениями в создании синтетических органических веществ и в применении новых технологий при приготовлении пищи (автоклавы, СВЧ-печи, широкое распространение ранее изобретенных холодильников и сатураторов и т.п.). Люди того времени испытывали гораздо меньшие опасения в отношении искусственных продуктов. Так, например, в 50-е возникает индустрия заменителей жиров. Некоторые диетологи активно рекламируют продукт под названием Авицел. Это вещество открыл химик Батиста, когда, прокрутив волокна искусственного шелка в миксере, обнаружил, что полученная масса на вид и ощупь схожа с жиром (а вот по вкусу проигрывала).
2. Второй фактор - это футуристические тенденции в культуре и моде в 30-50е. Сперва радикальный футуризм в живописи и поэзии (например, Маринетти, который был не чужд гастрономических экспериментов), реализм, поэтизирующий индустрию (свой соц.реализм был и в США в 30-40е, например, в творчестве Слоана), затем теплый и ламповый космический (ретро)футуризм. Эти три во многом не схожих направления объединяло спокойное или благожелательное отношение ко всему искусственному, синтезированному, индустриальному. К 50-м годам мода на глубокую промышленную обработку пищи стала массовой: люди предпочитали гомогенизированную массу из консервной банки или тюбика (это ведь так футуристично) нежели свежие продукты с грядки. Само собой, там, где нечто становилось мейнстримом, элита и эстеты стремились занять противоположную позицию. Возможно поэтому с середины 50х в популярных журналах (вроде LIFE или ELLE) в описании и оформлении блюд появляются тенденции к декору, глянцу, орнаментальности и естественности (причем искусственно созданной, имитируемой). Без сомнения, эти новые тенденции служили не только задачам отличаться от большинства (они быстро стали массовыми), но и имели глубокие социально-политические корни. Новый миф формировался в согласии с буржуазными запросами и вкусами.
Одним из первых эту тенденцию ухватил Ролан Барт, который коротко, но очень точно описал миф о пище, возникающий на страницах журнала Elle. Он обратил внимание на две вещи, которые отчетливо заявили о себе в кулинарии (и кулинарной фотографии) - лессировка и орнаментальность. Стремление создать глянцевые и ровные поверхности вместе с превращением компонентов блюда в украшение по мысли Барта лишь на первый взгляд движутся в противоположных направлениях - на деле, и то, и другое хорошо вписывается в «вестиментарную» мифологию. Суть последней в создании иллюзии необычности, защищенности, отсутствия разрывов, что является едва ли не точным выражением главного императива мелкобуржуазного мифа - «Избегай разрывов! Превращай Историю в Природу!».
3. Третий фактор, который я выделил особо, не решившись отнести его ни к науке, ни к медицине, ни к эстетике - это диеты. В США диеты были популярны еще с конца XIX века, чему немало способствовали развитие науки, химической промышленности и отсутствие системы здравоохранения. Открытия и вера в науку порождали сотни дилетантов-шарлатанов, предлагавших самые необычные диеты (от уксуса, алкоголя и чудесного напитка доктора Пеппера до паразитов, глотания живых рыб, гонадотропина и взрывчатых химикатов). Без сомнения, всплески моды на диеты напрямую коррелировали и с женским идеалом того времени; как минимум это происходило трижды. Послевоенная мода 20-х ценила почти мужскую фигуру (худощавость, стиль эмансипе, короткие прически), следующее десятилетие отошло к более женственным формам, но требовало иметь стройные талию и ноги. В 60-е худоба вновь стала актуальной, а эталоном стала почти бесплотная модель Твигги.
Стоит заметить, что прямо или косвенно на популярность диет влияла не только мода и политика (войны, кризисы), но и экономика. Например, экономическая политика США серьезно изменила вкус простых американцев. В 1934 году американское правительство ввело прямые субсидии на сахар, производимый на территории страны. Его производство стало очень выгодным, но потребление было невысоким. «Сладкое лобби» долго и упорно работало над этим, так что сегодня сахар добавляют всюду, где можно. Как пишет один из наших сограждан, уехавших в США, перечисляя что ему не нравится там: «Американские продукты примерно таковы: 6 грамм в ломтике хлеба, 28 грамм в баночке йогурта, 42 грамма в жестянке соды. Комментировать тут нечего».
Но даже на фоне такой лояльности к диетам 60-е выделяются: в это время диеты возникают как грибы, появляются первые диет-гуру. Каждая новая книга создает вокруг себя секту, активно распространяется вегетарианство (в т.ч. как часть идеологии хиппи). В эти годы в обществе окончательно закрепляются две идеи.
Первая состоит в том, что подавляющее большинство случаев ожирения - следствие психологических проблем и образа жизни. Эта идея формирует представление о том, что ожирение - не заболевание, а своего рода грех. Или как пишет автор книги об истории диет «Теряя вес: Фальшивые надежды и жирные профиты в индустрии диет» (Losing It - False Hopes and Fat Profits in the Diet Industry) Лора Фрейзер: «в 1961 году массовое стремление людей следить за своим весом породило новую мораль: жир признан аморальным».
Вторая идея состояла в том, что в проблеме преодоления избыточного веса существуют свои авторитеты и практические системы. В 1961 году выходят сразу три книги, чьи авторы становятся такими авторитетами. Естественно все они противоречат друг другу: одни ратуют за низкожировую кухню, другие пропагандируют жиры, белки и избегание углеводов, третьи сделают ставку на белковую диету и кетоз. Почти все эти истории закончатся сомнительно: основатель одной из диет умрет от сердечного приступа, другой попадет в тюрьму за махинации (с продажами средств для похудания), третий переключится на фитнес и бодибилдинг. В последующие десятилетия скандалы с диетами и диетическими средствами будут повторяться, но ничто не помешает продолжаться золотому веку диетологов в США. И сегодня диеты являются очень важным фактором, влияющим даже на степень невротизации населения. Так, например, французским психологам и психоаналитикам хорошо известен факт, что уровень тревоги многих клиентов возрос (а не уменьшился, как ожидалось), когда слово «диета» стали всюду заменять на «сбалансированное питание».
Все эти факторы хорошо подтверждают ту истину, о которой на протяжении столетия говорит психоанализ: запреты и говорение о чем-то как особенном рано или поздно создает желание. И не важно секс это или еда. Потому что то, что стоит запретов и речей - лучшее подтверждение желания Другого.
Как же совершилось визуальное превращение еды в объект желания?
То, что произошло в фотографии блюд в 60-е, я бы описал как переход от декора к дизайну (коротко я об этом писал тут, где-то писал и подробно, но Хз где). Собственно, тот же переход происходил в архитектуре, живописи, интерьерах в довоенный и послевоенный периоды, где-то раньше, где-то позже. По сути последний значительный стиль, который в большей степени декоративен - это ар нуво, и начиная с 50-х (в оп-арте и поп-арте) мы ничего подобного уже не видим. В фотографии еды до «Великолепных обедов» основная ставка была сделана на дополнительные украшения - салфетки, свечи, цветы, тарелки; это было актуально и для фотографий в журналах, и для обычных фото. Сама же пища снималась при обычном освещении, общим планом, так как она бы лежала на обеденном или кухонном столе.
Джон Доминис (известный фотограф, работавший в LIFE) полностью изменил свой подход: он посчитал, что если сама еда не возбуждает желания (и смотреть, и попробовать), то никакие дополнительные атрибуты не помогут. Отец Доминиса был шеф-поваром, да и сам фотограф любил готовить, поэтому он быстро нашел возбуждающую манеру съемки. Ставка была сделана на крупные планы, неожиданные ракурсы, комбинированные съемки и искусственные эффекты (так, например, в его фотографиях табачный дым имитировал ароматный пар от мясных блюд). В последствии фотографы, работающие в рекламе, изобретут десятки приемов, позволяющие подать продукты в наилучшем свете. Стремление использовать фактуру продуктов или особую нарезку/подачу для эстетизации блюд тоже вписывается в идею дизайна. Сегодня дизайнерский подход продолжает доминировать, хотя иногда используется и декор (вот хороший пример совмещения дизайна и декора в фотографии еды). Принцип дизайна предполагает свободу от субстанциональных качеств предметов (и самого субъекта), поэтому больше, чем декор подходит для создания иллюзии - желанного, вкусного, изысканного.
Пытаясь найти некую результирующую в фуд-порно, обычно говорят либо о сублимации (еда вместо секса), либо о вуаеризме (еда как секс). Прежде и я придерживался схожего мнения, но теперь нет. Действительно, порнографичность современной культуры во многом выражается в подспудной фетишизации всего, в превращении вещей, тел, аффектов и их репрезентаций в товар. Проблема с таким объяснением в том, что все мы, находясь в контексте современной культуры, немного фетишисты, так почему некоторые - более явно? Те, кто не сбежал от цивилизации в тайгу, по большей части одинаково подсажены на замену реальности знаками. Люди больше смотрят кулинарные книги и шоу, чем готовят. Люди чаще созерцают эротические сцены и секс, чем бывают открыты такому опыту. В этом смысле те, кто слишком серьезно относится к изображению еды - выглядят несколько скандально на фоне остальных. На мой взгляд, фуд-порно - это не просто еще одно явление современности, это симптом. Т.е. самое интересное не в том, что это что-то современное или массовое, а в том, что это распространенный симптом (вроде анорексии, которая тоже получила широкое распространение относительно недавно), который таковым не считают. Любитель фуд-порно мне представляется вовсе не классическим невротиком, не первертом, и не психотиком, здесь речь идет скорее о «пограничном неврозе». Термин «пограничный невроз» все чаще возникает в клинике неврозов, поскольку новые реалии сталкивают психотерапевтов с чем-то непохожим на классическую структуру истерического и обсессивного неврозов.
Пограничный невроз - размытая категория (а часто вовсе «мусорная»), но все-таки определенное согласие по некоторым моментам существует. Носитель пограничного невроза в значительной степени озабочен проблемами сепарации и индивидуации, в то время как невротическая структура вытекает из Эдипа. Такой человек осознает реальность и часто хорошо встроен в нее, но при этом в ряде случаев проявляет себя как психотик - например, в ситуациях тревоги, когда у него происходит регресс к примитивным защитам. В отличие от психотика такой человек чувствителен к интерпретациям, но очень болезненно относится к теме собственного Я. Представление о себе у пограничных невротиков полно противоречий и разрывов, поэтому они избегают подробных и внятных описаний себя, в т.ч. заменяя их эксцентричными позами и реакциями. В этом смысле любитель фуд-порно скрывается за фотографией собственного обеда, делая вид, что она исчерпывающе его характеризует. Вообще эта структура все чаще встречается у людей, в ряде случаев ее можно видеть в узнаваемой манере оправдывать себя: психосоматика, депрессии, панические атаки и прочие болезненные проявления они объясняют стрессом. Кстати сказать, в психике, не знающей более продвинутых защит, часто встречаются и серьезные проблемы со способностью откладывать удовольствие.
В том, чтобы увидеть, что фуд-порно выполняет функцию защиты для некоторых людей, нет особой сложности. Сложнее понять, что за защита и как она работает. Мне кажется (возможно, этот взгляд однобок), что наиболее полно в фуд-порно воплощается расщепление. Там есть и отрицание, и проекции, но они явно выражены лишь в индивидуальных случаях (например, наверняка, есть такие фанаты фуд-порно, что способны маниакально отрицать физические потребности или финансовые ограничения). Инфантильное по своей сути эго таких людей не способно интегрировать две стороны пищи. Еда - амбивалентный феномен, она может нести как удовольствие (и орально-вкусовое, и визуальное), общение, успокоение или чувство бодрости, так и напротив - боли, тяжесть, усталость и бессилие, изоляцию или неодобрение от других. Негативные ощущения не только повышают уровень тревоги, но и актуализируют вопросы идентичности (кто я?). Не в силах принять и адекватно символизировать эту амбивалентность, такой субъект попросту придумывает две «еды» - одна «хорошая» (она желанна уже потому, что представляется своего рода беспроблемным партнером), другая «плохая» (маркер того, что в ней плохо - возникает либо биографически, либо заимствуется из дискурса).
Поэтому фуд-порно - не просто реализация иллюзии что наслаждение сохраняется в еде, но для некоторых его фанатов и способ убежать от необходимости интегрировать негативные феномены (касающиеся пищи). Последнее сложно не заметить: хотя фуд-порно и возникло на почве проблемных дискурсов о еде, в этом мирке нет ни единого намека на проблемы и последствия. Это слайд из вселенной, в которой неизвестны гастрит, ожирение, стесненность во времени и средствах, недоступность качественной пищи/воды, даже банальное отсутствие аппетита. В реальном же мире, еда - всегда компромисс. И возможно, это учит нас очень многому. В то же время в крайних ситуациях порно и фуд-порно остаются лазейкой к поддержанию наших фантазий, которые тоже необходимы. В конечном счете именно фантазии разжигают аппетит к жизни.
Приятного аппетита.
В 90-е - начале 2000-х годов многие заговорили о тенденции гиперреализма в массовой культуре. Изображение материи и плоти такими, какими их вряд ли увидишь в реальности, стало модным в рекламе, фотографии, кино. Гиперреализм по мнению Бодрийара (он ввел этот термин еще в начале 80х) проник не только в визуальную сферу, но стал общей чертой всей культуры постмодерна. Современную порнографию и квадрофонию он также отнес к феноменам гиперреального. Однако едва ли не наибольший размах эта манера получила в фотографии - и даже не порнографической, а в фотографии еды в глянцевых журналах, а затем и в интернете. Это явление получило название фуд-порно.
Прежде всего, что это такое?
Термин food-porn в 1979 году использовал один активист в борьбе за правильное питание (основал «Центр за науку в интересах общества»), который таким образом обозначил то, что не заслуживает называться едой. Его центр в основном занимался исследованиями питательности и полезности продуктов, поэтому под фуд-порно он видимо имел в виду нездоровую пищу. Однако, как замечает автор одной из заметок о фуд-порно, намного ближе по смыслу к современному пониманию и раньше по времени был термин gastro-porn журналиста Александра Кокбёрна. В 1977 году в своей статье тот написал, что невозможно не заметить параллели между руководствами по сексуальным техникам и книгами с кулинарными рецептами - в обоих случаях максимальный акцент сделан на получении удовольствия. Возможно автор вышеуказанной заметки прав, считая, что термин от первого в итоге обрел смысл от второго.
Как бы то ни было сегодня под фуд-порно понимается прежде всего фото и видео, в котором сделан сильный упор (в том числе в визуальной подаче) на процесс приготовления пищи и демонстрацию готовых блюд. Причем, отличить фуд-порно от любого другого изображения кулинарии удастся лишь по нюансам и формальным признакам. Коротко и иронично эти признаки сформулировал в своем тексте об этом феномене Василий Корецкий. Вот эти признаки:
1.Натюрморты в книге или журнале занимают больше места, чем, собственно, рецепты;
2.Изображенные на фотографиях продукты обладают очевидной антропоморфностью: поросята имеют загар, жареная курица так и норовит понежиться на листьях салата, клубничка бежит купаться в кристально чистой воде и так далее;
3.Избыточный дизайн блюд, не являющихся кондитерскими изделиями;
4.Присутствие в кадре в меру упитанной женщины, получающей оральное удовольствие от дегустации (неважно чего) или смеющейся над салатом;
5.Злоупотребление уменьшительно-ласкательными суффиксами в названиях блюд или рецептов;
6.Злоупотребление прилагательными и образами в тексте рецепта;
7.Использование в рецепте заведомо труднодоступных ингредиентов;
8.Худоба автора книги или ведущего гастротелепередачи.
К этому списку стоит добавить лишь еще один признак (пожалуй, самый главный) - это маниакальный интерес к сокращению дистанции между зрителем и объектом, достигаемый крупными планами, фокусами на тактильных деталях, тактильными метафорами и откровенными намеками на не-диетичность блюд.
В последнее десятилетие фотографии в стиле фуд-порно стали массовым явлением. При этом в визуально препарированной плоти, выглядящей ярче, четче и реальней, чем любая реальная вещь - есть нечто сюрреальное, словно это фотоснимок фантазии. Что-то завораживающее и тревожное промелькивает в этих бесчисленных снимках с хештегами #food_porn и #foodgasm. Как и любая другая вещь, касающаяся наших фантазий и желаний, фуд-порно позволяет почувствовать всю двусмысленность тех объектов, то мы вожделеем - возможно они никогда не были ценны сами по себе, а важен лишь эффект от искажения поверхности, самого взгляда на них?
При этом в фуд-порно можно увидеть не только новое веяние, но и традицию. Например, если рассмотреть его как историю конструирования актуальной формы натюрморта и нового зрителя. Увы, многие не замечают явную иронию в воскрешении натюрморта в наши дни. Натюрморт вырос из жанра Vanitas, возникшего в позднем средневековье и ставшего актуальным в раннем барокко - этот жанр изначально был ориентирован на воспроизводство символов и аллегорий, напоминающих о бренности жизни и мимолетности любых достижений и удовольствий. Впоследствии натюрморт, как мне кажется, станет не столько экраном для смыслов, сколько демонстрацией художественной техники (изобилие форм, оттенков, фактур), но некоторый намек на недолговечность материального в нем остается. Возврат к натюрморту и в последующие столетия всегда будет тесно связан с изменениями техники (например, обращение к нему в импрессионизме, кубизме и т.д.). Забавно, что именно современный любитель «заморачиваться» на счет еды ничего не желает знать о бренности бытия.
Итак, как же случилось, что наши современники столь увлечены едой и ее фотографиями, что даже рифмуют ее с порнографией?
Вообще еда и секс всегда были родственны друг другу, поскольку и то, и другое тесно связаны с удовольствием, властью и выживанием. История метафор, объединяющих эти две вещи, чертовски сложна, богата и уходит корнями в доисторический период. Например, метафора добычи, применяемая и там, и там - явно оттуда. Вместе с тем в Западной культуре (с Нового времени) отношение к ним было диаметрально противоположным: секс вытеснялся, сублимировался и табуировался, в то время как в пище вообще сложно было найти какие-то культурные ограничения (поскольку это столетия секуляризации, то религиозные запреты и посты оказывали очень малое влияние). Как ни странно, это дало противоположный эффект для познания. Западная культура в понимании секса намного глубже, чем в понимании пищи, ее влияния и места в жизни личности. Я уже писал как-то о том, что питание имеет много неявных воздействий на сознание, но мало кто в этом разбирается (а жаль). Раскрепощение нравов, произошедшее в ХХ веке, изменило прежнюю диспозицию, в какой-то степени уравняв положение еды и секса в обществе.
Там, где происходит раскрепощение, рано или поздно становятся востребованы новые запреты и границы (поскольку они и поддерживают желание). И в каком-то смысле во второй половине ХХ века они коснулись еды даже больше, чем секса. Многие отмечали тот момент, что кулинария и прием пищи хотя и не табуированы, но их прямое изображение воспринимается как нечто сниженное, а иногда и даже постыдное. Так, например, в кино поедание пищи - почти всегда маркер злодея, а сама еда - то, что должно оставаться за кадром (эти темы хорошо обыгрываются в «Повар, вор, его жена и ее любовник» Гринуэя, «Большой жратве» Феррери и «Призраке свободы» Бунюэля). Но и в повседневности неявный запрет на интерес к тому, как и что едят другие, ощущается отчетливо. Я признаться всегда смотрю, что несут в корзинах и тележках другие люди, при этом испытывая нечто схожее с удовольствием перверта. Все это отражается в дискурсе. Забота о калориях и витаминах, об экологичности и этичности производства, о влиянии на фигуру и здоровье в современном западном обществе мало чем отличается (по характеру обязательности и степени паранойяльности) от озабоченности харасментом и оргазмом, правами секс.меньшинств и дискриминацией и т.д., и т.п. Изменилась подача этих ограничений, но не их характер: теперь ограничения представляются как плата за доступ к наслаждению.
Запреты и требования, пусть даже подталкивающие к наслаждению, а не препятствующие, всегда создают фантазмы об их непринужденном нарушении, т.е. о своего рода ручной перверсии. В сфере сексуальности одной из реализаций этого фантазма всегда была порнография. В порнографии на деле очень слаб элемент, способный инициировать действия, она по большей части лишь провокация, намек на недозволенное или недоступное. Впрочем, в современной культуре порно- более широкое явление, чем только порно-продукция. Порнография стала неотъемлемой частью некоторых дискурсов и форм визуальности. Но можно ли признать фуд-порно точно таким же феноменом в сфере еды?
Мой ответ: И да, и нет.
С одной стороны, современную порнографию и фуд-порно объединяет стремление продемонстрировать не реальные объекты\тела, а то, как их представляет рамка фантазма. Мечта конструирует объекты желания противоречивым образом: одновременно как нереальные и доступные. Ничего общего с простой фотографией это не имеет. Уже с появлением фотографии порнографы столкнулись с проблемой, что простое изображение обнаженных тел не всегда выглядит возбуждающе. Именно поэтому фуд-порно заимствовало некоторые приемы съемки у порнографии - последняя все-таки обладает большим опытом в создании иллюзий.
Сюда следует добавить и функциональное сходство этих феноменов. Если попробовать точно определить место фуд-порно в сознании потребителя, то в целом оно займет место аналогичное повседневному использованию порнографии - это либо активное фантазирование (как с мастурбацией, так и без), либо напротив ритуал расслабления (снять нагрузку с головы, отвлечься). Первое - бытует не только при просмотре порнофильмов, но и без всякой меры используется в рекламе для привлечения внимания, второе - вырабатывается как род защиты против этого. Фуд-порно используется точно так же. Это сфера фантазий, которую искусственно раздражают глянцевые журналы и люди, питающиеся полуфабрикатами, но мечтающие о большем. Или в более редких случаях - это чистой воды эстетика, наслаждение цветом и формой на картинках, которое в очень малой степени провоцирует слюну.
Click to viewС другой стороны, многие критикуют этот термин как неадекватный.
Во-первых, потому что «фуд-порно» - это рекламный термин, привлекающий внимание скандальностью, которой по сути нет. Ничего запретного в фотографировании еды нет, а если кого и шокируют сочные сладкие или жаренные продукты, то только зашизованнх адептов здорового питания (их все больше становится, но не настолько, чтобы провести аналогию с теми, кого эпатирует порнография).
Во-вторых, критики сетуют на разницу в задачах. Порнография, по их мнению (о святая простота!), рассчитана целиком на возбуждение, в то время как задачи фуд-порно более разнообразны. Среди таковых навскидку можно выделить следующие: формирование спроса, привлечение внимания, подтверждение статуса, эстетизация.
Этот критический довод весьма спорен. Имхо подлинная задача порнографии - это поддерживать иллюзию, что наслаждение существует в сексе. И это весьма схоже с тем, как я понимаю фуд-порно. И совсем неудивительно, что создавать поддержку для размещения наслаждения в еде в западном обществе начали в эру фаст-фуда, полуфабрикатов и консерв. Здесь следует еще раз отметить, что в наше время происходит изменение самого восприятия порно. Как заметил Жижек, возможно современный типичный зритель порнографии - это уже не тот, кто возбуждается и онанирует параллельно просмотру, а тот, кто интерпассивно наслаждается сексом на экране (т.е. другие получают наслаждение за меня, освобождая меня от такой необходимости, что позволяет избегать требования и разгрузить голову без прямой физиологической разрядки).
Резюмирую: при всей схожести порно и фуд-порно, в последнем, как это ни парадоксально, более явно звучит тема желания (а не только удовольствия). Порнографы «понимают» желание более утрировано, чем те, кто увлекается фуд-порно. Как ни странно, но в фуд-порно я вижу не только вуаеристское удовольствие, но и прибавочное наслаждение от рождения и испытывания самого желания. Последнее ощутимо при умеренных формах увлечения фуд-порно, при выраженном фанатизме - совсем иная история (об этом в конце).
Говоря об этом явлении, сложно пройти мимо вопроса о возникновении сей странной тенденции. Кто-то приписывает отцовство кулинарным книгам и шоу 90х - например, в это время становятся популярны Гордон Рамси, Найджелла Лоусон и Марко Пьер Уайт (в России их аналоги - Сталик и Белоника появятся где-то в 2000-е). Другие полагают, что хипстеры и Инстаграм дали настоящий импульс превращению фуд-порно в массовое явление. Третьи вспоминают Марту Стюарт и ее пафосные книги по кулинарии и домоводству, сделавшие ей имя еще в 80-е (хотя и у нее были предшественницы - например, Фанни Крэддок из 70х).
По большому счету манера съемки и подачи пищи в фуд-порно органически связана с эстетикой глянцевого журнала, а затем и телешоу. Первыми, кто решил, что для фотографий еды требуются особые таланты и подходы, были редакторы журнала LIFE. Именно в этом журнале в 1964 году появится серия «Великолепные обеды», которая перевернет представления о стандартах в этой сфере.
Однако в поиске истоков лично мне интересно совсем другое - то, что пропустили многие, писавшие и о еде в ХХ веке, и конкретно о фуд-порно, а именно сам исторический момент, когда еда вдруг стала объектом желания в культуре. Это весьма интересно, поскольку прежде даже самые изысканные блюда и деликатесы воспринимались либо как средство/способ для удовольствия, либо как реализация базовой потребности. Восприятие и подача еды, сформировавшаяся во второй половине ХХ века, совсем не похожа на те две модели (логика удовольствия и логика потребности), здесь возникает третья - работающая в логике желания. И что удивительно, происходит эта революция в культуре, где в представлении о человеке доминирует бихейворизм, который не может отказаться от идеи «потребности» (это один из краеугольных камней всей теории).
Меня серьезно заинтересовала эта культурная метаморфоза, поэтому я попытался обнаружить предпосылки к ней.
На культуру и повседневность влияют сотни факторов, да и сама мифология еды всегда будет неоднородной и довольно запутанной. И все-таки я выделил для себя три важных фактора, которые сумели поменять едва ли не многовековые представления о еде.
Итак, если логика представления блюда как объекта желания формировалась где-то в 50-70-е (и окончательно стала само собой разумеющейся в рекламе и шоу последующих трех десятилетий - 80-2000-х), то следует обратить внимание на то, как менялся дискурс о еде и темах с ней связанных в середине ХХ столетия. Особенно нас будет интересовать происходившее в США.
1. Первый фактор - конечно, научный дискурс и его рецепция в обществе. Исследования в области химии, биологии и физики активно вторглись в сферу питания в первой половине столетия. Сперва возникали новые научные представления о еде и ее влиянии, затем теория приходила в жизнь и меняла слова и вещи (прежде всего это новые стандарты и запросы). А там, где появляются стандарты и запросы быстро возникают и ограничения. Именно эти ограничения (качество пищи, способы готовки, выбор продуктов и диеты и т.д.) постепенно меняют взгляд на еду, поскольку перевод научных теорий в повседневность всегда сопровождается сильной психологизацией - появлением оценок, опасений, представлений о нормальном, правильном, достойном.
В этом плане можно выделить три наиболее важных составляющих первого фактора.
Во-первых, это открытие витаминов и шумиха вокруг них. Большинство витаминов были открыты в 10-30-е годы, и уже начиная с 40х годов люди стали озабочены содержанием витаминов в продуктах. И не только витаминов, но и других важных элементов. Яркий пример - мультфильм 1933 года о Попае-моряке, который становился сверхсильным благодаря банке шпината. Профессор фон Бунге обнаружил в 1890 году в нем высокое содержание железа, от чего его стали пропагандировать как очень полезный продукт. Однако он изучал сушенный шпинат (а в свежем 90% воды), поэтому реально в зеленом шпинате железа в 10 раз меньше. Время от времени шумиха вокруг ценности витаминов возникала с новой силой, как например, в связи с книгой Лайнуса Полинга, опубликованной в 1971 году.
Во-вторых, новые исследования медиков и химиков о влиянии тех или иных веществ на здоровье, особенно в долгосрочной перспективе. Так значительный резонанс имели исследования 50-х годов, доказавшие сперва вред табака, а затем и разных видов пищи. Собственно, в США в 60-е годы стартуют несколько кампаний, которые будут поддерживать озабоченность людей жирами, калориями, влиянием курения и алкоголя.
В-третьих, 30-60-е годы также ознаменовались серьезными достижениями в создании синтетических органических веществ и в применении новых технологий при приготовлении пищи (автоклавы, СВЧ-печи, широкое распространение ранее изобретенных холодильников и сатураторов и т.п.). Люди того времени испытывали гораздо меньшие опасения в отношении искусственных продуктов. Так, например, в 50-е возникает индустрия заменителей жиров. Некоторые диетологи активно рекламируют продукт под названием Авицел. Это вещество открыл химик Батиста, когда, прокрутив волокна искусственного шелка в миксере, обнаружил, что полученная масса на вид и ощупь схожа с жиром (а вот по вкусу проигрывала).
2. Второй фактор - это футуристические тенденции в культуре и моде в 30-50е. Сперва радикальный футуризм в живописи и поэзии (например, Маринетти, который был не чужд гастрономических экспериментов), реализм, поэтизирующий индустрию (свой соц.реализм был и в США в 30-40е, например, в творчестве Слоана), затем теплый и ламповый космический (ретро)футуризм. Эти три во многом не схожих направления объединяло спокойное или благожелательное отношение ко всему искусственному, синтезированному, индустриальному. К 50-м годам мода на глубокую промышленную обработку пищи стала массовой: люди предпочитали гомогенизированную массу из консервной банки или тюбика (это ведь так футуристично) нежели свежие продукты с грядки. Само собой, там, где нечто становилось мейнстримом, элита и эстеты стремились занять противоположную позицию. Возможно поэтому с середины 50х в популярных журналах (вроде LIFE или ELLE) в описании и оформлении блюд появляются тенденции к декору, глянцу, орнаментальности и естественности (причем искусственно созданной, имитируемой). Без сомнения, эти новые тенденции служили не только задачам отличаться от большинства (они быстро стали массовыми), но и имели глубокие социально-политические корни. Новый миф формировался в согласии с буржуазными запросами и вкусами.
Одним из первых эту тенденцию ухватил Ролан Барт, который коротко, но очень точно описал миф о пище, возникающий на страницах журнала Elle. Он обратил внимание на две вещи, которые отчетливо заявили о себе в кулинарии (и кулинарной фотографии) - лессировка и орнаментальность. Стремление создать глянцевые и ровные поверхности вместе с превращением компонентов блюда в украшение по мысли Барта лишь на первый взгляд движутся в противоположных направлениях - на деле, и то, и другое хорошо вписывается в «вестиментарную» мифологию. Суть последней в создании иллюзии необычности, защищенности, отсутствия разрывов, что является едва ли не точным выражением главного императива мелкобуржуазного мифа - «Избегай разрывов! Превращай Историю в Природу!».
3. Третий фактор, который я выделил особо, не решившись отнести его ни к науке, ни к медицине, ни к эстетике - это диеты. В США диеты были популярны еще с конца XIX века, чему немало способствовали развитие науки, химической промышленности и отсутствие системы здравоохранения. Открытия и вера в науку порождали сотни дилетантов-шарлатанов, предлагавших самые необычные диеты (от уксуса, алкоголя и чудесного напитка доктора Пеппера до паразитов, глотания живых рыб, гонадотропина и взрывчатых химикатов). Без сомнения, всплески моды на диеты напрямую коррелировали и с женским идеалом того времени; как минимум это происходило трижды. Послевоенная мода 20-х ценила почти мужскую фигуру (худощавость, стиль эмансипе, короткие прически), следующее десятилетие отошло к более женственным формам, но требовало иметь стройные талию и ноги. В 60-е худоба вновь стала актуальной, а эталоном стала почти бесплотная модель Твигги.
Стоит заметить, что прямо или косвенно на популярность диет влияла не только мода и политика (войны, кризисы), но и экономика. Например, экономическая политика США серьезно изменила вкус простых американцев. В 1934 году американское правительство ввело прямые субсидии на сахар, производимый на территории страны. Его производство стало очень выгодным, но потребление было невысоким. «Сладкое лобби» долго и упорно работало над этим, так что сегодня сахар добавляют всюду, где можно. Как пишет один из наших сограждан, уехавших в США, перечисляя что ему не нравится там: «Американские продукты примерно таковы: 6 грамм в ломтике хлеба, 28 грамм в баночке йогурта, 42 грамма в жестянке соды. Комментировать тут нечего».
Но даже на фоне такой лояльности к диетам 60-е выделяются: в это время диеты возникают как грибы, появляются первые диет-гуру. Каждая новая книга создает вокруг себя секту, активно распространяется вегетарианство (в т.ч. как часть идеологии хиппи). В эти годы в обществе окончательно закрепляются две идеи.
Первая состоит в том, что подавляющее большинство случаев ожирения - следствие психологических проблем и образа жизни. Эта идея формирует представление о том, что ожирение - не заболевание, а своего рода грех. Или как пишет автор книги об истории диет «Теряя вес: Фальшивые надежды и жирные профиты в индустрии диет» (Losing It - False Hopes and Fat Profits in the Diet Industry) Лора Фрейзер: «в 1961 году массовое стремление людей следить за своим весом породило новую мораль: жир признан аморальным».
Вторая идея состояла в том, что в проблеме преодоления избыточного веса существуют свои авторитеты и практические системы. В 1961 году выходят сразу три книги, чьи авторы становятся такими авторитетами. Естественно все они противоречат друг другу: одни ратуют за низкожировую кухню, другие пропагандируют жиры, белки и избегание углеводов, третьи сделают ставку на белковую диету и кетоз. Почти все эти истории закончатся сомнительно: основатель одной из диет умрет от сердечного приступа, другой попадет в тюрьму за махинации (с продажами средств для похудания), третий переключится на фитнес и бодибилдинг. В последующие десятилетия скандалы с диетами и диетическими средствами будут повторяться, но ничто не помешает продолжаться золотому веку диетологов в США. И сегодня диеты являются очень важным фактором, влияющим даже на степень невротизации населения. Так, например, французским психологам и психоаналитикам хорошо известен факт, что уровень тревоги многих клиентов возрос (а не уменьшился, как ожидалось), когда слово «диета» стали всюду заменять на «сбалансированное питание».
Все эти факторы хорошо подтверждают ту истину, о которой на протяжении столетия говорит психоанализ: запреты и говорение о чем-то как особенном рано или поздно создает желание. И не важно секс это или еда. Потому что то, что стоит запретов и речей - лучшее подтверждение желания Другого.
Как же совершилось визуальное превращение еды в объект желания?
То, что произошло в фотографии блюд в 60-е, я бы описал как переход от декора к дизайну (коротко я об этом писал тут, где-то писал и подробно, но Хз где). Собственно, тот же переход происходил в архитектуре, живописи, интерьерах в довоенный и послевоенный периоды, где-то раньше, где-то позже. По сути последний значительный стиль, который в большей степени декоративен - это ар нуво, и начиная с 50-х (в оп-арте и поп-арте) мы ничего подобного уже не видим. В фотографии еды до «Великолепных обедов» основная ставка была сделана на дополнительные украшения - салфетки, свечи, цветы, тарелки; это было актуально и для фотографий в журналах, и для обычных фото. Сама же пища снималась при обычном освещении, общим планом, так как она бы лежала на обеденном или кухонном столе.
.jpeg){kind=link}
Джон Доминис (известный фотограф, работавший в LIFE) полностью изменил свой подход: он посчитал, что если сама еда не возбуждает желания (и смотреть, и попробовать), то никакие дополнительные атрибуты не помогут. Отец Доминиса был шеф-поваром, да и сам фотограф любил готовить, поэтому он быстро нашел возбуждающую манеру съемки. Ставка была сделана на крупные планы, неожиданные ракурсы, комбинированные съемки и искусственные эффекты (так, например, в его фотографиях табачный дым имитировал ароматный пар от мясных блюд). В последствии фотографы, работающие в рекламе, изобретут десятки приемов, позволяющие подать продукты в наилучшем свете. Стремление использовать фактуру продуктов или особую нарезку/подачу для эстетизации блюд тоже вписывается в идею дизайна. Сегодня дизайнерский подход продолжает доминировать, хотя иногда используется и декор (вот хороший пример совмещения дизайна и декора в фотографии еды). Принцип дизайна предполагает свободу от субстанциональных качеств предметов (и самого субъекта), поэтому больше, чем декор подходит для создания иллюзии - желанного, вкусного, изысканного.
Пытаясь найти некую результирующую в фуд-порно, обычно говорят либо о сублимации (еда вместо секса), либо о вуаеризме (еда как секс). Прежде и я придерживался схожего мнения, но теперь нет. Действительно, порнографичность современной культуры во многом выражается в подспудной фетишизации всего, в превращении вещей, тел, аффектов и их репрезентаций в товар. Проблема с таким объяснением в том, что все мы, находясь в контексте современной культуры, немного фетишисты, так почему некоторые - более явно? Те, кто не сбежал от цивилизации в тайгу, по большей части одинаково подсажены на замену реальности знаками. Люди больше смотрят кулинарные книги и шоу, чем готовят. Люди чаще созерцают эротические сцены и секс, чем бывают открыты такому опыту. В этом смысле те, кто слишком серьезно относится к изображению еды - выглядят несколько скандально на фоне остальных. На мой взгляд, фуд-порно - это не просто еще одно явление современности, это симптом. Т.е. самое интересное не в том, что это что-то современное или массовое, а в том, что это распространенный симптом (вроде анорексии, которая тоже получила широкое распространение относительно недавно), который таковым не считают. Любитель фуд-порно мне представляется вовсе не классическим невротиком, не первертом, и не психотиком, здесь речь идет скорее о «пограничном неврозе». Термин «пограничный невроз» все чаще возникает в клинике неврозов, поскольку новые реалии сталкивают психотерапевтов с чем-то непохожим на классическую структуру истерического и обсессивного неврозов.
Пограничный невроз - размытая категория (а часто вовсе «мусорная»), но все-таки определенное согласие по некоторым моментам существует. Носитель пограничного невроза в значительной степени озабочен проблемами сепарации и индивидуации, в то время как невротическая структура вытекает из Эдипа. Такой человек осознает реальность и часто хорошо встроен в нее, но при этом в ряде случаев проявляет себя как психотик - например, в ситуациях тревоги, когда у него происходит регресс к примитивным защитам. В отличие от психотика такой человек чувствителен к интерпретациям, но очень болезненно относится к теме собственного Я. Представление о себе у пограничных невротиков полно противоречий и разрывов, поэтому они избегают подробных и внятных описаний себя, в т.ч. заменяя их эксцентричными позами и реакциями. В этом смысле любитель фуд-порно скрывается за фотографией собственного обеда, делая вид, что она исчерпывающе его характеризует. Вообще эта структура все чаще встречается у людей, в ряде случаев ее можно видеть в узнаваемой манере оправдывать себя: психосоматика, депрессии, панические атаки и прочие болезненные проявления они объясняют стрессом. Кстати сказать, в психике, не знающей более продвинутых защит, часто встречаются и серьезные проблемы со способностью откладывать удовольствие.
В том, чтобы увидеть, что фуд-порно выполняет функцию защиты для некоторых людей, нет особой сложности. Сложнее понять, что за защита и как она работает. Мне кажется (возможно, этот взгляд однобок), что наиболее полно в фуд-порно воплощается расщепление. Там есть и отрицание, и проекции, но они явно выражены лишь в индивидуальных случаях (например, наверняка, есть такие фанаты фуд-порно, что способны маниакально отрицать физические потребности или финансовые ограничения). Инфантильное по своей сути эго таких людей не способно интегрировать две стороны пищи. Еда - амбивалентный феномен, она может нести как удовольствие (и орально-вкусовое, и визуальное), общение, успокоение или чувство бодрости, так и напротив - боли, тяжесть, усталость и бессилие, изоляцию или неодобрение от других. Негативные ощущения не только повышают уровень тревоги, но и актуализируют вопросы идентичности (кто я?). Не в силах принять и адекватно символизировать эту амбивалентность, такой субъект попросту придумывает две «еды» - одна «хорошая» (она желанна уже потому, что представляется своего рода беспроблемным партнером), другая «плохая» (маркер того, что в ней плохо - возникает либо биографически, либо заимствуется из дискурса).
Поэтому фуд-порно - не просто реализация иллюзии что наслаждение сохраняется в еде, но для некоторых его фанатов и способ убежать от необходимости интегрировать негативные феномены (касающиеся пищи). Последнее сложно не заметить: хотя фуд-порно и возникло на почве проблемных дискурсов о еде, в этом мирке нет ни единого намека на проблемы и последствия. Это слайд из вселенной, в которой неизвестны гастрит, ожирение, стесненность во времени и средствах, недоступность качественной пищи/воды, даже банальное отсутствие аппетита. В реальном же мире, еда - всегда компромисс. И возможно, это учит нас очень многому. В то же время в крайних ситуациях порно и фуд-порно остаются лазейкой к поддержанию наших фантазий, которые тоже необходимы. В конечном счете именно фантазии разжигают аппетит к жизни.
Приятного аппетита.