Оркестр
Глава четвертая.
Оркестр
Каждое утро начинается с приказа "Рота, подъем". В проходе между двухэтажными кроватями стоит сержант, а в руке у него зажженная спичка. Нам, салагам, приходится молиться, чтобы она была потолще, да посырее, и чтобы сержант не держал ее опущенной, ведь пока она горит - мы должны успеть натянуть брюки, намотать портянки и натянуть сапоги, надеть гимнастерку, подпоясаться, застегнуть воротник и стать в строй на свое место. Если хоть одни из нас не успевает, следует команда "отбой" и все совершается в обратном порядке, вплоть до укладки в постель. И снова зажигается спичка и "Рота, подъем!". И уже стало получаться. Самое страшное не в том, что противно по многу раз повторять процедуру, а в том, что следуя внутренней команде организма, большинству из нас давно нужно кое-куда кое-зачем. Многие, скумекав, научились просыпаться минут за двадцать до подъема и ублажать организм. Мало того, некоторые умудрялись наполовину одеться еще до подъема, а затем нырнуть в кровать, ожидая команду.
А дальше начинается нудный день, такой, чтобы лучше он не начинался. Туалет, зарядка, утренний развод, на котором старики уходили на объекты, а салабоны на муштру, потом ленинские занятия, в лучшем случае разборка сборка карабина, чистка оружия. Потом выдраивание территории с метлами, мойка окон снаружи и изнутри, выдраивание досок пола... Время летит быстро и одновременно ужасно медленно. До вечера дотягиваю с трудом. Ну, наконец-то отдых. Ребята начинают вспоминать своих девушек, показывают фоторафии, которые носят в нагрудных карманах, рассказывают о своих победах. Мне хвастаться нечем. Моя девушка мне не пишет. Написал ей уже наверное пять писем, а ответа нет. Да и есть ли у меня девушка? С одной не расстался, а с другой не сошелся. А в снах я вижу только светящееся в ночи тело, а лица разглядеть никак не могу.
Так что мне остается только гитара, да пение, прищурившись сквозь дым сигареты "Прилуки".
- Слышь, солдат, это ты Жека?
- Ну я, а что?
- Пойдем со мной.
- Это с какой радости? Мне как-то и без тебя командиров хватает!
- Да не боись, это в твоих интересах.
- А я и не боюсь.
И мы идем куда-то в сторону столовой. Только входим в нее не в главный вход, а откуда-то с торца. Минуем маленький коридорчик и оказываемся посреди дикого шума. В небольшой комнате сидят около пятнадцати человек, в руках у них духовые инструменты. Здесь и трубы, и альты, и баритоны, и валторны, и тромбоны, и тубы... Короче всякой твари по паре. И каждый дудит что-то свое. Какафония такая, что я на минуту глохну совершенно. У стены стоит старичок с лысиной в пол-головы, компенсируемой пышной торчащей дыбом растительностью по бокам головы. Он стучит палочкой по пюпитру, стоящему перед ним и наступает неожиданная тишина. Я оказываюсь в центре внимания под прицелом десятков глаз, которые изучают меня.
Грассирующим, довольно приятным голосом старичок говорит:
- Господа, у нас гость!
Ну, ничего себе, блин! Господа! Не товарищи, не солдаты, а прямо тебе господа!
- Меня зовут Аркадий Исаакович. А вас как величают, молодой человек?
- Гена. Женя, то есть.
- Стало быть Евгений, благородный. А ты ноты знаешь?
- Знаю, конечно. Я в музыкальной школе учился и один курс училища по классу фортепиано окончил.
- Замечательно. Хочешь играть у нас в оркестре?
- Как же я буду с вами играть? У вас тут что-то ни рояля, ни пианино не наблюдается.
- Зачем же обязательно рояль, можно и на духовом инструменте.
- Извините, но я не знаю с какой стороны в этот инструмент дуть. Так что я пошел.
- Стойте. Почему у вас такое пренебрежение в голосе? Знаете что, останьтесь хотя бы сегодня. Посидите на нашей репетиции, послушайте оркестр, а уж потом примете решение. Главное, вы знаете ноты, у вас есть слух, а инструмент мы вам поможем освоить.
И я остался. Остался надолго. Я выбрал свой инструмент, это оказался баритон. Он подошел мне и по губам и по тембру звучания, глубокому и нежному, а главное потому, что партия баритона часто оказывалась сольной. А уже седьмого ноября наш оркестр шагал на параде, впереди нашей части, и мы играли "Прощание славянки". Это было неимоверно трудно. Мало того, что нужно было не только шагать в ногу. Нужно было еще и равнение держать, и в ноты глядеть. А самое трудное - наша "медь" на ноябрьском морозце прилипала к губам, и когда мы вернулись с парада, оказалось, что у многих из нас губы были с ободраной кожей и похожи на бордовые вареники. Зато как мы гордились, что вот у всеми презираемого стройбата есть свой оркестр, а даже у летчиков такого оркестра нет.
Слух о нашем оркестре широко разошелся по Чернигову. Ходоки из других частей, с фабрик, окрестных колхозов, и даже просто жители Чернигова то и дело приходили к командиру части и просили "взаймы" наш оркестр. Наиболее часто нас приглашали на "жмуры", так называли в народе похороны. Но кончались "жмуры" довольно весело, поскольку все считали себя просто обязанными "отблагодарить" оркестрантов. Видимо нашего замполита по прозвищу Красный Нос тоже благодарили от всей души, потому что он закрывал глаза на то, что многие оркестранты возвращались с "культурных мероприятий" не на своих ногах.
У оркестрантов были свои привилегии были и свои проблемы. Так Красный Нос ввел правило, чтобы на утренних разводах оркестр был раньше всех и встречал построение бодрым маршем. Это значило, что окончить затрак мы должны были раньше остальных. А когда в ворота въезжала Волга командира части, мы должны были играть "встречный марш", обрывая его на полуноте, когда Волга останавливалась и солдат-водитель выскакивал, как чертик из табакерки, открыть командиру дверь. Дежурный по части отдавал рапорт о происшествиях или отсутствии таковых, и снова оркестр продолжал марш, пока эти двое подходили к строю.
Потом происходил развод, все расходились по своим объектам, а мы стояли до самого конца. Потом бегом отнести инструменты и бегом догонять каждый свое подразделение.
Иногда Красному Носу взбредало в голову, что мы должны играть вальсы во время вечернего отдыха. Это доставало больше всего. Все были свободны, и только мы работали. Зато мы были освобождены от зарядки, от хозяйственных и тяжелых работ.
Но малина быстро и кончилась. Однажды на станции задержались несколько вагонов с цементом и железная дорога грозила предъявить штрафные санкции к заказчикам, то есть нашей части. И на разгрузку двух вагонов по 63 тонны цемента в каждом послали именно нас. Всю ночь мы как проклятые таскали и перебрасывали лопатами цемент. Наши гимнастерки были насквозь пропитаны цементом, на спинах образовалась бетонная корка из пропитанного потом цемента. Такая же корка образовалась в носу. Так что, пардон, стоило прочистить нос, как из него вылетал бетонный ком, и если бы он в кого-то попал - была бы травма. Приползли в постели мы где-то в четвертом часу ночи, а уже в половине шестого нас подняли дневальные, разбирать духовые инструменты и готовиться играть на разводе.
Однако забитые цементом легкие не справлялись. Кроме того, мундштуки на губах были какого-то странного сладковатого вкуса. Кто-то в сердцах швырнул трубу и заматерился, поясняя, где он видел этот внештатный оркестр вместе с замполитом. Бунт разгорелся в секунды и мы приняли решение больше никогда не брать инструмент в руки.
Доложить об этом Красному Носу отрядили меня и нашего трубача Виктора. Майор выслушал нас молча, а затем сказал:
- Утром, на разводе, как всегда. Кругом! Шагом марш!
На разводе наш оркестр не стоял как всегда на левом фланге. Каждый стал на свое место в строю. Строй выжидающе затих. Волга командира части въехала в полной тишине. В такой же тишине после рапорта дежурного лейтенанта он подошел к строю и поздоровался. С крыльца штаба спустился майор Красный Нос и что-то шепнул командиру. Тот ничего не стал говорить об оркестре.
Вечером старшина Курячий поставил меня перед строем и долго рассказывал всем, какой этот жиденок-зазнайка, музыкант хренов, хреновый солдат. Вечно он, дескать, грязный, вон и сейчас у него форма как обоср...я. Ну еще бы, если бы он всю ночь цемент таскал, и дышал им, у него небось тоже форма была бы обоср...я. Короче, за разгильдяйство я получил три наряда вне очереди и был отправлен драить туалет, где таким жидам-музыкантам самое место.
...
Но музыка на этом не заглохла. Вскоре я познакомился с Виктором из первой роты. Он шикарно играл на баяне. Иногда мы с ним и еще с одним моим земляком из Донецка, играли и пели песни. Две гитары, Сашку я научил играть на ней, и баян и три молодых солдата умудрялись петь на три голоса. И это собирало, к нашему восторгу, изрядную аудиторию. Оказалось, что Виктор играет не только на баяне, но и на шестиструнной гитаре. Шестиструнка была для меня внове, ведь я привык к строю семиструнки. Кроме того, Виктор познакомил нас с гитарными партиями. У него было немалое собрание нотных альбомов. В том числе и Битлз. И мы из дворовых музыкантов стали постепенно превращаться в некое подобие ВИА. Вскоре к нам присоединился Толик Котов из той же первой роты. Мы позаимствовали для него ударные из духового оркестра. Кое что доработали своими руками. По давно отработанной, еще школьной технологии изготовили из телефонных наушников звукосниматели, а Володька, киномеханик части, пожертвовал нам КИНАПовские колонки и усилитель.
В части резко уменьшились самоволки. А на территорию части правдами и неправдами стали прорываться сначала летчики, из части, расположенной за забором, а потом и девушки-связистки из летчицкой роты связи.
Неожиданно нас вызвал в штаб Красный Нос. Ожидая нагоняя и наказания, мы поплелись "на ковер". Но майор Окунев вовсе не стал нас наказывать. Он объявил, что в расположении части к дню строителя будет объявлен день открытых дверей. Можно будет приглашать своих друзей с гражданки и даже знакомых девушек. Будет присутствовать также командование соседней части и их отличники боевой и политической подготовки. Мы будем обязаны подготовить праздничную концертную программу. Будет также куплена настоящая ударная установка, а на наши гитары настоящие адаптеры-звукосниматели (электрогитары тогда еще в продаже и близко не появлялись). И, главное, на два месяца предшествующие дню строителя мы будем освобождены от любых хозяйственных работ в расположении части. Все это время мы должны репетировать. За репетициями и репертуаром будет следить он лично.
Это была победа. И это был еще всего лишь один раз, наградивший меня встречей с девушкой. Но на этот раз "счастье" было еще короче. Всего лишь несколько танцев под пластинку, прогулка по яблоневому саду, усыпанному падающими яблоками, и несколько жарких поцелуев и объятий.
Через несколько дней после дня строителя наша рота была передислоцирована в Гончаров Круг, находящийся в черниговских лесах. А первая рота, где служили Виктор, наш руководитель, и Толик - барабанщик, остались в Чернигове. Так что и этот ансамбль приказал долго жить. Встретились мы с ними только через почти два года. А потом Толик, Сашка и я после демобилизации создали настоящий ВИА. Толик был не из Донецка, но он был детдомовец, и ему было все равно куда демобилизоваться.
Содержание:
- Глава первая. Пусть ты останешься только в сердце моем
- Глава вторая. Праздничный обед и солдатские истины
- Глава третья. Мировая
- Глава четвертая. Оркестр
- Глава пятая. Баржа и гуси
- Глава шестая. Самоволка и Чехословакия
- Глава седьмая. Пожар
- Глава восьмая. Проститутка
- Глава девятая. Увольнительная
- Глава десятая. Несчастливый дом
- Глава одиннадцатая. Баптист
- Глава двенадцатая. Антисемит старшина Курячий