(20) Как воспрянув от сна, Господин мой,
наяву, отмахнёшься от их образа.
В продолжение объяснения с этим странно размытым откровением - пора, кажется, поделиться причинами самой нечёткости изображения. Оно не может быть другим потому что дело происходит на грани сна, и вообще жизнь есть сон. Ново, не правда ли? Чей сон, вот в чём вопрос. И ответ: всех заинтересованных сторон.
Спит Бог. Что он, собственно, довольно часто делает в Писании, провоцируя нетерпеливые молитвы с просьбой проснуться. И значит - не совсем с потолка взялся тот кощунственный вопрос: А есть ли у Всевышнего знанье? В этой истории все правы, и все слова подтверждаются, хоть и с неожиданной стороны и с обескураживающими поправками.
Сон не равен отсутствию; он просто сильно осложняет логику присутствия. Не вдаваясь в метафизические последствия этого нехитрого замечания, начнём с того, что распростимся с надеждой на полное и окончательное явление, неотвратимо проступившее в малейших чертах; смотрящее во все глаза, с очевидностью проникающее в себя и других. Такое лишь - днём, с огнём...
Можно ли назвать злодеев ночным кошмаром Бога? И навязчивым, от которого - пока спишь - не так-то легко отмахнуться?
[1] Мы, в общем-то, не так уж далеко ушли с Богом друг от друга, заворожённые и вздрагивающие? С Богом, которого я, кстати, продолжаю награждать именами намекающими на удалённость, уважительное расстояние: мой Господин. С одной стороны, связь не потеряна, и охотно признана (мой), а с другой... Только благодаря моему пророчеству позволительно предаваться мечтаниям о пробуждении, которое поменяет местами сон и действительность. По цепной реакции: проснувшийся Бог развеет кошмар, бывший лишь изнанкой другого сна, о "мире" злодеев (покой нам только снится, как известно). И в одном этом мгновении (мигом, ст.19) сожмётся бесконечность.
[2] Но оно пока что не наступило. Иначе почему бы из всего вышесказанного выстраиваться такому вот заключению:
(21) Ибо сердце моё прокисло,
и нутро пронзено насквозь.
Видимо, предлагается подытожить ситуацию, сложившуюся после таинственного откровения. Во-первых, за окном всё то же.
[3] Пророческие выворачивания наизнанку "их" мира только придали новую форму моей боли, расширив её, выведя далеко за пределы обыкновенного недовольства "человеческим положением". Сердце, оказавшееся в центре очень сложной конструкции, так долго удивлялось своей "чистоте", что - как бы сказать? - да, напрочь прокисло. Наполнилось кислотой, стало кислым на вкус (yitkhametz levavi). Речь идёт не о психологической "наполненностью горечью". Нет, наше "сердце мира" прокисло - как вино в уксус, испортилось, створожилось, и больше ни на что не годится. Не производит, например, "мысли" (позволю себе ещё раз напомнить, что "сердце" для древних - то же, что "ум" у недавних). А нутро при этом - не откликается чувствами (буквально - "почки", сосредоточие чувств). Проснувшись посередине пророчества, впустив в себя "их" разрушенный мир, я оказался на положении живой мишени, собравшей все стрелы. Еле живой, по правде говоря, потому что они прошли насквозь, а можно ли жить в таком ситообразном виде?
(22) Я - тупо, без всякого знанья...
Перечисляя признаки наконец-то вышедшего из строя сердца, я вряд ли сближаю его с пресловутым "сокрушённым". То (lev nishbar) всё-таки всегда было более или менее связано с контекстом покаяния. Здесь же, несмотря на признание в тупости (vaar), без знания, никаких извинений не приносится. Не лучше ли расслышать эту фразу с долей естествоиспытательского доверия к факту
[4], как свидетельство о клинических изменениях? Достигнув определённого предела боли, судящее-рядящее сердце отупело, и довольно радикально, - как человеку, может быть, и не дано в просто-человеческой жизни. Ничья боль, воплотившаяся с моей неохотной помощью, - вывела из обращения все имевшиеся в хождении мысли и обменяла их на твёрдую валюту незнания.
[5] (22) Я - тупо, без всякого знанья,
Скотом состою при тебе.
Не сказано "как животное", а - животным. И даже - если быть совсем точным - "животными" (behemot), во множественном числе. Это, наверное, подчёркивает собирательный смысл: та самая животность, вымечтанная потеря человеческого облика
[6], - из предмета зависти превратилась в родовую классификацию. Дикое или домашнее животное? Диким зверем я был при тебе... Нет, для дикого чаще добавляется behemot-sade. Так что - домашнее, уже прирученное. У кошек и собак - дурная репутация в нашу эпоху, поэтому лучше остановиться на чём-то полезном в хозяйстве: быке, осле.
Значит ли это, что моя связь с Богом не прерывалась именно на "скотском" уровне? Безусловно, но - опять-таки - нужно начать с уточнений. Это связь бодрствующего животного рядом со спящим хозяином (как воспрянув от сна, Господин мой), ответственного за его сон в некотором смысле. Чистое метафизическое присутствие - как тупое обмахивание хвостиком тяжело больной скотины. Трудно не признать, что именно в этот образ складываются последние сведения о полученном в "святилище" откровении.
(Продолжение следует)
[1] Tivze: "отмахнёшься, поставишь ни во что" - скорее чем "отнесёшься с презрением". Как сказано про Исава (Быт 25:34) - pace M. Dahood.
[2] Интересно, что по мнению Раши, злодеи представляют " бесконечный сон", бесконечность сна (kitz в ст.20 сближается с ketz).
[3] E. Beaucamp, Le Psautier, Ps 73-150, Paris, Gabalda, p. 8: "L'amertume du cœur et l'irritation des reins dont parle le v. 21 ne se réfèrent pas, croyons-nous, à la tentation passée; elles visent une infortune toujours actuelle..."
[4] Не говорил ли Платонов о "научных признаках голода"?
[5] Многие узнают, конечно, то как Нахман из Брацлава описывает переход с одного духовного уровня на другой, от знания к незнанию. См. главу Faith, Doubt and Reason в книге A. Green, Tormented Master, Woodstock, Vermont, Jewish Lights, 1992.
[6] Ис 52:14: "и вида не имел человеческого".