Рюрик и призвание правителя #6
Ещё из мифологии норманизма
Что позволено Плантагенету, то не позволено Рюрику
Мифология норманизма и русской государственности / Статья 2012 года
Развивая ранее начатую тему о князе Рюрике и о практике призвания правителя «со стороны» в династийной истории, полагаю важным продолжить рассуждения о легитимации правителя в истории европейских стран в раннесредневековую эпоху. ©Ранее в серии
___Новгородцы приносят дары приглашенному на княжение Рюрику. Этикетка на банке тушенки, поставлявшейся в Россию из Бельгии, конец XIX века / Рекламная карточка, серия «Эпизоды истории России», Рюрик, 1913 год / Фото: Mary Evans
В истории Европы, как известно, сложилось два типа институтов власти, которые условно можно обозначить как «республиканский» и «монархический», т.е. основанный либо на выборности, либо на наследном праве. Эта разница между двумя моделями организации власти лучше всего была определена когда-то в одном школьном сочинении (журнал «Юность» публиковал наиболее выдающиеся перлы): «Король - сын своего отца, а президент - нет».
Хотя сравнительный анализ обеих моделей был бы интересен, выборные институты я оставлю за скобками, и продолжу разговор о том институте, который условно назвала «монархическим», связав его, естественно, с призванием Рюрика и проблематикой древнерусского института княжеской власти.
Мне уже приходилось писать, что сохранилось достаточно много сведений в источниках, сводный анализ которых дает логичную картину, раскрывающую смысл призвания Рюрика. Из рассказов, сохранившихся в Лаврентьевской, Никоновской, Воскресенской, Иоакимовской летописях, мы видим, что Рюрик и его братья приглашались как князья в силу своих наследных прав. Аналогичное понимание событий сохранилось в так называемых политических сказаниях русской литературы XIV-XVII вв., а также в произведениях западных авторов XV-XVIII вв. (например, у Мюнстера, Герберштейна, Стрыйковского, Дюре, Селлия и других). Ценным западноевропейским источником для понимания смысла призвания Рюрика являются немецкие, прежде всего, мекленбургские генеалогии.
Но с XVIII века все эти источники стали отметаться и подменяться рассуждением: ну, что там летописцы?! - либо врут, либо путают. «Альтернатива» с тех пор и до наших дней предстает, в основном, в двух вариантах.
Первый вариант - призвание Рюрика с братьями было приглашением защитников на основе договора- «ряда» - наиболее подробно разрабатывается Е.А. Мельниковой и В.Я. Петрухиным, в последние годы активно развивается в работах Е.В. Пчелова. Я назвала эту концепцию концепцией «князя по найму», за что с недавнего времени на меня стали обижаться и говорить, что «по найму» - это неправильное понимание. Но почему же неправильное, если, например, Мельникова в одной из своих последних работ буквально пишет: «Заключение договора… между князем-наемником и новгородской знатью превращается со временем в норму».
По представлениям сторонников второго варианта, упомянутый «ряд» на самом деле скрывал завоевание, завоевательную экспансию норманнов в Восточной Европе (из последних работ, развивающих эту версию, можно назвать работу Стефановича), т.е. сначала было завоевание, а потом - договор.
Общий посыл для сторонников обоих вариантов таков: данные летописей - это «конструкт» новгородских и киевских летописцев XI века, созданный под влиянием разных традиций и конъюнктурных соображений. Поиск источников, откуда русские летописцы могли позаимствовать свои рассказы, идет от ветхозаветной Книги царств до западноевропейских источников.
Излюбленным примером историков, черпающих подтверждения для своих концепций, является известный рассказ из истории завоевания Британии англосаксами о полулегендарном Вортигерне - верховном правителе бриттов - и германских (как их называют в литературе) наемниках Хенгисте и Хорсе. По преданию Вортигерн пригласил последних, чтобы те помогли остановить вторжения пиктов и скоттов (период около 450 г.). На этот пример указывал ещё Шлёцер, его же я рассматривала в заметке о том, как наследовалась власть и призывались правители. Здесь же напоминаю о нем для того, чтобы показать: поиск ведется во всех мыслимых направлениях, кроме одного. Никто не ищет примеров именно призваний правителей и не задается вопросом, как обстояло дело с этим в других европейских странах. Было ли такое явление - призвание правителя «со стороны» - и как оно функционировало?
Но оказывается, призвание правителя «со стороны» может быть зафиксировано в истории всех правящих домов Европы, многие из которых (особенно, монархические институты в небольших странах) просто не пережили бы иначе всех кризисов власти. Однако такое призвание было подчинено определенным правилам: в основе своей оно исходило из родовой принадлежности избираемого кандидата к правящему роду, чем определялась легитимность правителя. Данная традиция передачи власти в рамках одного рода, выделившегося из социума в качестве правящего, уходит в глубокую древность и связана со спецификой духовной жизни ещё первобытного общества. Сакрализация природы породила обожествление духов предков - оберегов и гарантов благополучия. Выполнение ритуалов по общению с духами предков возлагалось на представителя рода, к которому принадлежали наиболее прославленные предки, поэтому родовая принадлежность и сделалась основой определения легитимности правителя. Но принадлежность к роду не определялась только кровным родством.
Во многих своих работах я обращала внимание на то, что особенностью института наследной власти являлся учёт двух линий - отцовской и материнской. Традиция матрилатеральности давала право на престол потомству принцесс, отданных замуж в другие страны. Оно же могло быть получено благодаря браку с правительницей/принцессой или акту усыновления. В рамках такой амбилинейности были возможны самые разные варианты решения кризисов власти, и все они широко использовались в потестарной практике европейских стран и в древности, и в средневековье. Поскольку призвание Рюрика с братьями, согласно летописям, осуществлялось согласно матрилатеральной традиции - внук своего деда по матери, то напомню ещё раз несколько аналогичных примеров из западноевропейской истории.
Первый римский император Август стал членом рода Юлиев благодаря матрилатеральной традиции, будучи внучатым племянником Юлия Цезаря со стороны его сестры и сыном его племянницы. По завещанию, он был усыновлен Юлием Цезарем и принял родовое имя своей матери Юлий, а также имя приёмного отца - Цезарь.
Переходя в средневековье и выбирая из наиболее известных примеров, можно напомнить, как со смертью сына императора Арнульфа - Людовика пресеклась Каролингская династия, и для поддержания преемственности власти обратились к потомству дочери Арнульфа и призвали внука Арнульфа - Конрада I (911-918 гг.), который стал новым германским королем как внук своего деда по матери.
К матрилатеральной традиции, как правило, обращались в кризисных ситуациях, когда не было прямых законных наследников мужского пола, дабы не допустить смуту и беспорядки, переходящие нередко в гражданские войны. В этом посте я напомнила примеры из истории герцогов Нормандских. Например, претензии герцога Нормандии Вильгельма на английский престол покоились именно на матрилатеральных родовых связях. И Вильгельм стал родоначальником новой династии в Англии.
Но довольно скоро пресеклась и она, а преемственность английской королевской власти была поддержана благодаря традиции призвания правителя «со стороны», когда королевский трон получил прибывший из Франции внук умершего без наследников Генриха I, сын его дочери Матильды по имени Генрих Плантагенет. И в Англии началось правление ещё одной новой династии. Правда, этому предшествовала почти двадцатилетняя гражданская война, когда один род претендентов восстал на другой, и также, как перед призванием Рюрика, общество оказалось во власти смут: «бысть о сем молва велиа; овъм сего, овъм другаго хотящем». На время победили сторонники конкурента Матильды и Генриха - Стефана Блуаского, также претендента на трон по матрилатеральной традиции (он был сыном сестры Генриха I и внуком Вильгельма от его дочери Аделы.
Власть можно было получить и в ходе завоевания, но утвердиться у власти, стать легитимным правителем было невозможно в обход существовавших в обществе традиций и норм. Об этом говорит другой (помимо Хенгиста) излюбленный пример норманистов - пример из жизни знаменитого Роллона, основателя герцогства Нормандия во Франции.
Роллон был изгнан, по сведениям одних источников, королем данов, по сведениям других - норвежским конунгом Харальдом Прекрасноволосым, и начал пиратствовать во владениях Карла Простого. Относительно французских земель он был просто разбойником до тех пор, пока при взятии Руана и Байё он не убил местного графа и не женился на его дочери, после чего сам получил титул графа и сделался «законным» местным сеньором. Дальнейшее известно: как представителю французской знати ему было предложено принять христианство, вступить в брак с дочерью Карла Простого и получить удел, достойный герцогского титула. Это пример из эпохи, максимально близкой времени Рюрика, и, как видите, одни только успехи оружия не дали ему напрямую ни власти, ни титула. Он получил их через брак с представительницами местных правящих кругов - графской дочерью и затем - принцессой. Это и были те «договоры», с помощью которых пришедший «со стороны» завоеватель Роллон стал герцогом Нормандии.
В перечне примеров совершенно естественно обратиться к ранней истории Скандинавских стран. Но если кто-то думает, что жители тех стран, которых многие в наши дни представляют поголовно в виде сумбурных викингов, жили по принципу «кто палку взял, тот и капрал», - того ожидает разочарование. Исландские королевские саги - важнейший источник по истории Скандинавии - дают нам обильный материал, показывающий, что важным организующим принципом институтов власти в скандинавских странах, начиная с яиц Леды, был также династийно-родовой принцип. Здесь я пропускаю самый начальный период, описанный в Саге об Инглингах (подробнее см. здесь), открывающей свод исландских королевских саг «Круг земной».
Однако и в этом специфическом источнике за символикой сказочного сюжета можно увидеть, что легендарные родоначальники, придя на Скандинавский полуостров «со стороны», решали проблему легитимации своей власти также с помощью использования родовых традиций, в частности, с помощью установления брачных союзов с местными правителями. Я уже приводила немало примеров из истории Швеции, начиная с того периода, который считается исторически верифицируемым. И они со всей очевидностью демонстрируют, что, во-первых, необходимость призвания правителя «со стороны» возникала тогда, когда пустел существующий престол, вымирали или изгонялись представители правящей линии, а во-вторых, - поиски нового кандидата происходили в системе династийно-родовых связей или, если намеченный кандидат выходил за пределы системы родства, то подключались механизмы введения в систему родства: усыновление, брак. В более поздние времена, с утверждением института церкви, кандидата в наследные правители «со стороны» могли утвердить благословением церкви.
Так было на Скандинавском полуострове, так было и на всём европейском континенте, примеров чему можно привести множество, и все они отражают достаточно устоявшийся порядок поддержания преемственности власти в наследных институтах, когда каждый последующий кандидат в качестве обоснования легитимности своих претензий должен был тем или иным образом объявить/доказать связь с существующим правящим родом. Вопрос о легитимации власти в архаичных обществах до сих пор обходился стороной представителями вышеупомянутой концепции «летописцы либо врут, либо путают». Однако без рассмотрения этого вопроса заниматься проблематикой генезиса и развития древнерусского института княжеской власти просто невозможно.
В самом начале я подчеркнула, что рассматриваю здесь традиции наследного института власти, где «король - сын своего отца» и напомнила, что традиция передачи власти в рамках определенного рода уходит своими истоками в глубокую древность. Этот порядок обнаруживается уже на заре европейской истории, открывая историю античности. Здесь же я приведу только один пример - из ранней истории Восточной Европы, т.е. из истории земли наших предков.
Мой пример касается легенды о родоначальнике скифских царей, «первочеловеке» Таргитае, который согласно скифскому сказанию, сообщенному Геродотом, считался сыном Зевса и дочери Борисфена - Днепра. За метафорами сказания видна хорошо узнаваемая ситуация: носитель сакральной власти «со стороны» в ипостаси эллинского божества Зевса вступает в союз с дочерью местного владыки, отождествляемого с обожествлённым Борисфеном - Днепром и воплощавшего, таким образом, сакральную власть над людьми и природой. Плод этого союза Таргитай становится законным наследником своего деда по матери и правителем борисфенитов, наследуя власть со стороны матери. Кроме того, он, по всей видимости, являлся первым царём и родоначальником династии, связанной родством с державными линиями эллинов (напрашивается сравнение с Рюриком, который именно в схожем контексте называется первым князем, т.е. родоначальником династии, создавшей новую систему династийных связей).
Мне могут возразить, мол, где скифская история, а где русская?! Но ничего подобного! К примеру, мы с лёгкостью обнаруживаем сохранение амбилинейной традиции наследования при последних Рюриковичах, включая и матрилатеральную традицию. Ведь именно к ней потребовал обращения столь важный акт в потестарно-политическом развитии Русского государства, как утверждение Ивана IV в царском сане. В соборной грамоте патриарха константинопольского Иоасафа принятие Иваном IV царcкого титула аргументировалась тем, «что нынешний властитель московский происходит от незaбвенной царицы Анны, сестры императора Багрянородного, и что митрополит ефесский, уполномоченный для того собором духовенства и византийского, венчал российского князя Владимира на царство». Документ этот приведен в истории Н.М. Карамзина, который отмечает, что данная грамота подписана тридцатью шестью митрополитами и епископами греческими.
Матрилатеральная традиция, по моим предположениям, сыграла свою роль и при утверждении новой династии Романовых, что положило конец Смуте. Отдельного внимания этому факту до сих пор не уделялось, но при обосновании прав Михаила Романова на царство указывалось на его родство с царицей Анастасией, которой он доводился внучатым племянником по линии брата царицы - Никиты Романовича (царь Михаил Федорович был сыном Федора Никитича, сына Никиты Романовича), и таким образом, на его наследные права на царский титул по линии родства с первой русской царицей. Не настаиваем категорически, но исходя из имеющихся знаний о значении матрилатеральной традиции, полагаем, что она сыграла в выборе кандидата в цари новой династии важное значение. В современной исторической мысли смысл этих традиций утерян или почти утерян. Для наших же предков ХV-XVI веков. они имели глубокий смысл.
Наконец, приведу ещё один пример о применении матрилатеральной традиции в российской истории, относящийся к правлению Елизаветы и показывающий живучесть традиции призвания правителя «со стороны» для каждого правящего дома. Незамужняя императрица при отсутствии собственных наследников призвала «из-за моря» племянника, сына старшей сестры Анны, который принял православие и стал наследным цесаревичем Петром Федоровичем. Кстати, в рамках матрилатеральной традиции Петр обладал наследными правами не только на российский престол, но и на шведский. Его отец, герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский был сыном шведской принцессы Хедвиги Софии и, соответственно, племянником Карла XII. По смерти его родной тетки по матери, другой сестры Карла XII, бездетной шведской королевы Ульрики-Элеоноры, а затем и ее супруга - шведского короля Фредрика Гессенского, он был намечен в наследники шведского престола. Можно предположить, что «призвание» этого бездарного кандидата Елизаветой определялось, в том числе, и этим соображением, поскольку шведский король, обладающий законными, с точки зрения династийной традиции, правами на российский престол, создавал бы ненужные осложнения в международной политике. Проблемы Смутного времени были тогда еще достаточно свежи в памяти.
Таким образом, вполне конкретная традиция поддержания преемственности власти известна очень широко. Однако невольно задаешься вопросом: почему Конрад I мог стать германским королем как внук своего деда по матери, а в случае с Рюриком это отрицается? Почему призвание Генриха Плантагенета на престол как внука своего деда по матери не подвергается сомнению, а Рюрику в этом отказано? Почему даже легендарному основоположнику скифской династии Таргитаю оставляют его деда по матери, а Рюрик входит в русскую историю без деда, без матери, без княжеского звания - ни то безродным воякой, ни то защитником - даже в этом за двести с лишним лет не смогли определиться! Вот и остаётся разве что изобразить его на этикетке к банке с тушенкой.
Но я могу предложить ответ на поставленный, во многом риторический, вопрос. Во-первых, сегодняшние сторонники «концепции норманнского завоевания» и «концепции князя-наемника по договору», фактически подвергают сомнению наличие института княжеской власти в древнерусской истории до призвания Рюрика. Хотя исследования последних пятидесяти лет в рамках так называмой теории вождества, под которым понимается социополитическая организация, характеризовавшая поэтапную эволюцию позднепервобытного / предгосударственного общества, и которая стала активно развиваться как в отечественной, так и в западной науке с 60-80-х годов прошлого века, показали, что наследный институт власти прослеживается в первобытных обществах, в догосударственную эпоху, и нет никакой необходимости соотносить его с государственностью.
Во-вторых, наличие вождества в древнерусской истории дискутируется в работах современных российских историков (А.Ю. Дворниченко, Е.А. Шинаков, В.В. Пузанов и др.), но эти дискуссии пока немного дали для создания современной концепции по генезису древнерусского института княжеской власти.
Вывод напрашивается сам собой: если признать сведения русских летописей о призвании правителя на опустевший престол, то исчезает безродный Рюрик неустановленного происхождения откуда-то со Скандинавского полуострова, а вместе с ним исчезает возможность продолжать ставшие такими привычными рассуждения о таинственных «защитниках-завоевателях», невесть откуда набравших сил для захвата гигантских просторов от Ильменя до Днепра.
Но должны ли нас волновать перспективы беспочвенных дискуссий? Что нам всё-таки важнее: судьбы родной истории или обжитые за долгое время догмы, которые за триста лет так и не раскрылись как живая история. И никогда не раскроются, поскольку и идея «завоевателей», и идея «защитников по договору» выросла из сугубо шведского конструктива XVII-XVIII веков.
В силу целого ряда исторических обстоятельств, ещё с XVI века, шведскими историками и литераторами было уверовано, что предки шведов - готы выступили основоположниками великой германской культуры, и эта идея на долгое время получила признание в западноевропейской общественной мысли. Далее пришло новое озарение - «открытие», согласно которому предками шведов были гипербореи, которым принадлежала важная роль в создании древнегреческой культуры. И эта мысль была освоена Западной Европой - «Атлантида» Рудбека с триумфом шествовала по английским и французским салонам. Два столетия купания в исторической славе требовали продолжения праздника. И естественно, следующим мифом стала идея основоположничества предков шведов в древнерусской государственности. Естественно потому, что эта идея родилась ближе к середине XVII века, в обстановке после Столбовского мира, когда удобно было думать, что обирание русской торговли хлебом, дескать, шведы вели ещё с варяжских времён. Но расцвета она достигла после шведского поражения в Северной войне, когда общественная мысль подогревалась болью от потерянных денег, которые в древности будто бы получали «шведские» варяги.
Новый миф усиленно распространялся шведскими деятелями культуры среди западноевроопейских ученых, в частности, через переписку с ними. Так, в течение нескольких лет шла переписка между шведскими литераторами и историками - апологетами идеи шведского основоположничества в древнерусской истории и Готлибом Байером ещё в бытность его в Кенигсберге. Переписка эта приобрела особый смысл с переездом Байера в Петербург: ему посылали диссертации с описанием героического прошлого предков шведов в древнерусские времена, поощряя его на написание собственных работ по данной теме.
С распространением в XVIII веке в российском обществе идей западноевропейской историософии доверие к древнерусскому летописанию было, как известно, подорвано, а для толкования такого события как призвание Рюрика стали привлекаться истории завоевания Англии или история образования герцогства Нормандия. Тогда же и встал вопрос: кем был Рюрик - завоевателем или наемником по договору? Одновременно в некую туманность превратилась проблема обоснования легитимности правителя в древнерусской истории.
В последнее время усилилось размежевание между сторонниками названных подходов. Сторонники идеи завоевания выступают с критикой теории договора, указывая, что все приводимые, например, Е.А. Мельниковой примеры (с Альфредом Великим, Карлом Простым и Роллоном) совершенно необоснованны. Договор норманнов с Альфредом Великим - международный договор о разделе территории, а не приглашение князя, история с Роллоном также не соотносится с летописным сказанием, - высказался П.С. Стефанович на конференции 21 сентября 2010 г. в Новгороде. Я согласна с такой оценкой, так как попытки Е.А. Мельниковой с помощью параллелей из западноевропейской истории подтвердить свою концепцию Рюрика как наемника по договору, действительно, неубедительны.
Одновременно сторонники концепции договора критикуют идею «завоевания», подкрепляемую ссылками на сюжет о Хенгисте. Так, у В.Я. Петрухина читаем: «Разные исследователи возводили легенду о призвании варягов к легенде о призвании саксов в Британию… Однако англосаксонская легенда не содержит мотива внутренних распрей: бриттам грозили “внешние” враги. Кроме того, призваны были два брата, носящие заведомо мифологические, а не реальные имена. Вместе с тем эпическая формула призвания в “великую и обильную землю” указывает… на общий мифологический источник». Не могу не согласиться и с этим автором: сходство лексических оборотов не может служить убедительным аргументом для отождествления Сказания о призвании варягов с англосаксонской легендой о призвании саксов. Источники описывают совершенно различные ситуации в древнерусской истории и в ранней истории Англии.
В виду того, что исторические параллели, используемые в российской историографии для толкования Сказания о призвании варягов ещё с XVIII века, явно начинают давать сбой, предлагаю вводить свежие силы для сравнительного анализа и начать использовать историю призвания Генриха Плантагенета. В самом деле, чем он хуже Роллона или Хенгиста?
Лидия Грот, кандидат исторических наук
«Переформат», 8 февраля 2012
Что позволено Плантагенету, то не позволено Рюрику
Мифология норманизма и русской государственности / Статья 2012 года
Развивая ранее начатую тему о князе Рюрике и о практике призвания правителя «со стороны» в династийной истории, полагаю важным продолжить рассуждения о легитимации правителя в истории европейских стран в раннесредневековую эпоху. ©Ранее в серии
___Новгородцы приносят дары приглашенному на княжение Рюрику. Этикетка на банке тушенки, поставлявшейся в Россию из Бельгии, конец XIX века / Рекламная карточка, серия «Эпизоды истории России», Рюрик, 1913 год / Фото: Mary Evans
В истории Европы, как известно, сложилось два типа институтов власти, которые условно можно обозначить как «республиканский» и «монархический», т.е. основанный либо на выборности, либо на наследном праве. Эта разница между двумя моделями организации власти лучше всего была определена когда-то в одном школьном сочинении (журнал «Юность» публиковал наиболее выдающиеся перлы): «Король - сын своего отца, а президент - нет».
Хотя сравнительный анализ обеих моделей был бы интересен, выборные институты я оставлю за скобками, и продолжу разговор о том институте, который условно назвала «монархическим», связав его, естественно, с призванием Рюрика и проблематикой древнерусского института княжеской власти.
Мне уже приходилось писать, что сохранилось достаточно много сведений в источниках, сводный анализ которых дает логичную картину, раскрывающую смысл призвания Рюрика. Из рассказов, сохранившихся в Лаврентьевской, Никоновской, Воскресенской, Иоакимовской летописях, мы видим, что Рюрик и его братья приглашались как князья в силу своих наследных прав. Аналогичное понимание событий сохранилось в так называемых политических сказаниях русской литературы XIV-XVII вв., а также в произведениях западных авторов XV-XVIII вв. (например, у Мюнстера, Герберштейна, Стрыйковского, Дюре, Селлия и других). Ценным западноевропейским источником для понимания смысла призвания Рюрика являются немецкие, прежде всего, мекленбургские генеалогии.
Но с XVIII века все эти источники стали отметаться и подменяться рассуждением: ну, что там летописцы?! - либо врут, либо путают. «Альтернатива» с тех пор и до наших дней предстает, в основном, в двух вариантах.
Первый вариант - призвание Рюрика с братьями было приглашением защитников на основе договора- «ряда» - наиболее подробно разрабатывается Е.А. Мельниковой и В.Я. Петрухиным, в последние годы активно развивается в работах Е.В. Пчелова. Я назвала эту концепцию концепцией «князя по найму», за что с недавнего времени на меня стали обижаться и говорить, что «по найму» - это неправильное понимание. Но почему же неправильное, если, например, Мельникова в одной из своих последних работ буквально пишет: «Заключение договора… между князем-наемником и новгородской знатью превращается со временем в норму».
По представлениям сторонников второго варианта, упомянутый «ряд» на самом деле скрывал завоевание, завоевательную экспансию норманнов в Восточной Европе (из последних работ, развивающих эту версию, можно назвать работу Стефановича), т.е. сначала было завоевание, а потом - договор.
Общий посыл для сторонников обоих вариантов таков: данные летописей - это «конструкт» новгородских и киевских летописцев XI века, созданный под влиянием разных традиций и конъюнктурных соображений. Поиск источников, откуда русские летописцы могли позаимствовать свои рассказы, идет от ветхозаветной Книги царств до западноевропейских источников.
Излюбленным примером историков, черпающих подтверждения для своих концепций, является известный рассказ из истории завоевания Британии англосаксами о полулегендарном Вортигерне - верховном правителе бриттов - и германских (как их называют в литературе) наемниках Хенгисте и Хорсе. По преданию Вортигерн пригласил последних, чтобы те помогли остановить вторжения пиктов и скоттов (период около 450 г.). На этот пример указывал ещё Шлёцер, его же я рассматривала в заметке о том, как наследовалась власть и призывались правители. Здесь же напоминаю о нем для того, чтобы показать: поиск ведется во всех мыслимых направлениях, кроме одного. Никто не ищет примеров именно призваний правителей и не задается вопросом, как обстояло дело с этим в других европейских странах. Было ли такое явление - призвание правителя «со стороны» - и как оно функционировало?
Но оказывается, призвание правителя «со стороны» может быть зафиксировано в истории всех правящих домов Европы, многие из которых (особенно, монархические институты в небольших странах) просто не пережили бы иначе всех кризисов власти. Однако такое призвание было подчинено определенным правилам: в основе своей оно исходило из родовой принадлежности избираемого кандидата к правящему роду, чем определялась легитимность правителя. Данная традиция передачи власти в рамках одного рода, выделившегося из социума в качестве правящего, уходит в глубокую древность и связана со спецификой духовной жизни ещё первобытного общества. Сакрализация природы породила обожествление духов предков - оберегов и гарантов благополучия. Выполнение ритуалов по общению с духами предков возлагалось на представителя рода, к которому принадлежали наиболее прославленные предки, поэтому родовая принадлежность и сделалась основой определения легитимности правителя. Но принадлежность к роду не определялась только кровным родством.
Во многих своих работах я обращала внимание на то, что особенностью института наследной власти являлся учёт двух линий - отцовской и материнской. Традиция матрилатеральности давала право на престол потомству принцесс, отданных замуж в другие страны. Оно же могло быть получено благодаря браку с правительницей/принцессой или акту усыновления. В рамках такой амбилинейности были возможны самые разные варианты решения кризисов власти, и все они широко использовались в потестарной практике европейских стран и в древности, и в средневековье. Поскольку призвание Рюрика с братьями, согласно летописям, осуществлялось согласно матрилатеральной традиции - внук своего деда по матери, то напомню ещё раз несколько аналогичных примеров из западноевропейской истории.
Первый римский император Август стал членом рода Юлиев благодаря матрилатеральной традиции, будучи внучатым племянником Юлия Цезаря со стороны его сестры и сыном его племянницы. По завещанию, он был усыновлен Юлием Цезарем и принял родовое имя своей матери Юлий, а также имя приёмного отца - Цезарь.
Переходя в средневековье и выбирая из наиболее известных примеров, можно напомнить, как со смертью сына императора Арнульфа - Людовика пресеклась Каролингская династия, и для поддержания преемственности власти обратились к потомству дочери Арнульфа и призвали внука Арнульфа - Конрада I (911-918 гг.), который стал новым германским королем как внук своего деда по матери.
К матрилатеральной традиции, как правило, обращались в кризисных ситуациях, когда не было прямых законных наследников мужского пола, дабы не допустить смуту и беспорядки, переходящие нередко в гражданские войны. В этом посте я напомнила примеры из истории герцогов Нормандских. Например, претензии герцога Нормандии Вильгельма на английский престол покоились именно на матрилатеральных родовых связях. И Вильгельм стал родоначальником новой династии в Англии.
Но довольно скоро пресеклась и она, а преемственность английской королевской власти была поддержана благодаря традиции призвания правителя «со стороны», когда королевский трон получил прибывший из Франции внук умершего без наследников Генриха I, сын его дочери Матильды по имени Генрих Плантагенет. И в Англии началось правление ещё одной новой династии. Правда, этому предшествовала почти двадцатилетняя гражданская война, когда один род претендентов восстал на другой, и также, как перед призванием Рюрика, общество оказалось во власти смут: «бысть о сем молва велиа; овъм сего, овъм другаго хотящем». На время победили сторонники конкурента Матильды и Генриха - Стефана Блуаского, также претендента на трон по матрилатеральной традиции (он был сыном сестры Генриха I и внуком Вильгельма от его дочери Аделы.
Власть можно было получить и в ходе завоевания, но утвердиться у власти, стать легитимным правителем было невозможно в обход существовавших в обществе традиций и норм. Об этом говорит другой (помимо Хенгиста) излюбленный пример норманистов - пример из жизни знаменитого Роллона, основателя герцогства Нормандия во Франции.
Роллон был изгнан, по сведениям одних источников, королем данов, по сведениям других - норвежским конунгом Харальдом Прекрасноволосым, и начал пиратствовать во владениях Карла Простого. Относительно французских земель он был просто разбойником до тех пор, пока при взятии Руана и Байё он не убил местного графа и не женился на его дочери, после чего сам получил титул графа и сделался «законным» местным сеньором. Дальнейшее известно: как представителю французской знати ему было предложено принять христианство, вступить в брак с дочерью Карла Простого и получить удел, достойный герцогского титула. Это пример из эпохи, максимально близкой времени Рюрика, и, как видите, одни только успехи оружия не дали ему напрямую ни власти, ни титула. Он получил их через брак с представительницами местных правящих кругов - графской дочерью и затем - принцессой. Это и были те «договоры», с помощью которых пришедший «со стороны» завоеватель Роллон стал герцогом Нормандии.
В перечне примеров совершенно естественно обратиться к ранней истории Скандинавских стран. Но если кто-то думает, что жители тех стран, которых многие в наши дни представляют поголовно в виде сумбурных викингов, жили по принципу «кто палку взял, тот и капрал», - того ожидает разочарование. Исландские королевские саги - важнейший источник по истории Скандинавии - дают нам обильный материал, показывающий, что важным организующим принципом институтов власти в скандинавских странах, начиная с яиц Леды, был также династийно-родовой принцип. Здесь я пропускаю самый начальный период, описанный в Саге об Инглингах (подробнее см. здесь), открывающей свод исландских королевских саг «Круг земной».
Однако и в этом специфическом источнике за символикой сказочного сюжета можно увидеть, что легендарные родоначальники, придя на Скандинавский полуостров «со стороны», решали проблему легитимации своей власти также с помощью использования родовых традиций, в частности, с помощью установления брачных союзов с местными правителями. Я уже приводила немало примеров из истории Швеции, начиная с того периода, который считается исторически верифицируемым. И они со всей очевидностью демонстрируют, что, во-первых, необходимость призвания правителя «со стороны» возникала тогда, когда пустел существующий престол, вымирали или изгонялись представители правящей линии, а во-вторых, - поиски нового кандидата происходили в системе династийно-родовых связей или, если намеченный кандидат выходил за пределы системы родства, то подключались механизмы введения в систему родства: усыновление, брак. В более поздние времена, с утверждением института церкви, кандидата в наследные правители «со стороны» могли утвердить благословением церкви.
Так было на Скандинавском полуострове, так было и на всём европейском континенте, примеров чему можно привести множество, и все они отражают достаточно устоявшийся порядок поддержания преемственности власти в наследных институтах, когда каждый последующий кандидат в качестве обоснования легитимности своих претензий должен был тем или иным образом объявить/доказать связь с существующим правящим родом. Вопрос о легитимации власти в архаичных обществах до сих пор обходился стороной представителями вышеупомянутой концепции «летописцы либо врут, либо путают». Однако без рассмотрения этого вопроса заниматься проблематикой генезиса и развития древнерусского института княжеской власти просто невозможно.
В самом начале я подчеркнула, что рассматриваю здесь традиции наследного института власти, где «король - сын своего отца» и напомнила, что традиция передачи власти в рамках определенного рода уходит своими истоками в глубокую древность. Этот порядок обнаруживается уже на заре европейской истории, открывая историю античности. Здесь же я приведу только один пример - из ранней истории Восточной Европы, т.е. из истории земли наших предков.
Мой пример касается легенды о родоначальнике скифских царей, «первочеловеке» Таргитае, который согласно скифскому сказанию, сообщенному Геродотом, считался сыном Зевса и дочери Борисфена - Днепра. За метафорами сказания видна хорошо узнаваемая ситуация: носитель сакральной власти «со стороны» в ипостаси эллинского божества Зевса вступает в союз с дочерью местного владыки, отождествляемого с обожествлённым Борисфеном - Днепром и воплощавшего, таким образом, сакральную власть над людьми и природой. Плод этого союза Таргитай становится законным наследником своего деда по матери и правителем борисфенитов, наследуя власть со стороны матери. Кроме того, он, по всей видимости, являлся первым царём и родоначальником династии, связанной родством с державными линиями эллинов (напрашивается сравнение с Рюриком, который именно в схожем контексте называется первым князем, т.е. родоначальником династии, создавшей новую систему династийных связей).
Мне могут возразить, мол, где скифская история, а где русская?! Но ничего подобного! К примеру, мы с лёгкостью обнаруживаем сохранение амбилинейной традиции наследования при последних Рюриковичах, включая и матрилатеральную традицию. Ведь именно к ней потребовал обращения столь важный акт в потестарно-политическом развитии Русского государства, как утверждение Ивана IV в царском сане. В соборной грамоте патриарха константинопольского Иоасафа принятие Иваном IV царcкого титула аргументировалась тем, «что нынешний властитель московский происходит от незaбвенной царицы Анны, сестры императора Багрянородного, и что митрополит ефесский, уполномоченный для того собором духовенства и византийского, венчал российского князя Владимира на царство». Документ этот приведен в истории Н.М. Карамзина, который отмечает, что данная грамота подписана тридцатью шестью митрополитами и епископами греческими.
Матрилатеральная традиция, по моим предположениям, сыграла свою роль и при утверждении новой династии Романовых, что положило конец Смуте. Отдельного внимания этому факту до сих пор не уделялось, но при обосновании прав Михаила Романова на царство указывалось на его родство с царицей Анастасией, которой он доводился внучатым племянником по линии брата царицы - Никиты Романовича (царь Михаил Федорович был сыном Федора Никитича, сына Никиты Романовича), и таким образом, на его наследные права на царский титул по линии родства с первой русской царицей. Не настаиваем категорически, но исходя из имеющихся знаний о значении матрилатеральной традиции, полагаем, что она сыграла в выборе кандидата в цари новой династии важное значение. В современной исторической мысли смысл этих традиций утерян или почти утерян. Для наших же предков ХV-XVI веков. они имели глубокий смысл.
Наконец, приведу ещё один пример о применении матрилатеральной традиции в российской истории, относящийся к правлению Елизаветы и показывающий живучесть традиции призвания правителя «со стороны» для каждого правящего дома. Незамужняя императрица при отсутствии собственных наследников призвала «из-за моря» племянника, сына старшей сестры Анны, который принял православие и стал наследным цесаревичем Петром Федоровичем. Кстати, в рамках матрилатеральной традиции Петр обладал наследными правами не только на российский престол, но и на шведский. Его отец, герцог Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский был сыном шведской принцессы Хедвиги Софии и, соответственно, племянником Карла XII. По смерти его родной тетки по матери, другой сестры Карла XII, бездетной шведской королевы Ульрики-Элеоноры, а затем и ее супруга - шведского короля Фредрика Гессенского, он был намечен в наследники шведского престола. Можно предположить, что «призвание» этого бездарного кандидата Елизаветой определялось, в том числе, и этим соображением, поскольку шведский король, обладающий законными, с точки зрения династийной традиции, правами на российский престол, создавал бы ненужные осложнения в международной политике. Проблемы Смутного времени были тогда еще достаточно свежи в памяти.
Таким образом, вполне конкретная традиция поддержания преемственности власти известна очень широко. Однако невольно задаешься вопросом: почему Конрад I мог стать германским королем как внук своего деда по матери, а в случае с Рюриком это отрицается? Почему призвание Генриха Плантагенета на престол как внука своего деда по матери не подвергается сомнению, а Рюрику в этом отказано? Почему даже легендарному основоположнику скифской династии Таргитаю оставляют его деда по матери, а Рюрик входит в русскую историю без деда, без матери, без княжеского звания - ни то безродным воякой, ни то защитником - даже в этом за двести с лишним лет не смогли определиться! Вот и остаётся разве что изобразить его на этикетке к банке с тушенкой.
Но я могу предложить ответ на поставленный, во многом риторический, вопрос. Во-первых, сегодняшние сторонники «концепции норманнского завоевания» и «концепции князя-наемника по договору», фактически подвергают сомнению наличие института княжеской власти в древнерусской истории до призвания Рюрика. Хотя исследования последних пятидесяти лет в рамках так называмой теории вождества, под которым понимается социополитическая организация, характеризовавшая поэтапную эволюцию позднепервобытного / предгосударственного общества, и которая стала активно развиваться как в отечественной, так и в западной науке с 60-80-х годов прошлого века, показали, что наследный институт власти прослеживается в первобытных обществах, в догосударственную эпоху, и нет никакой необходимости соотносить его с государственностью.
Во-вторых, наличие вождества в древнерусской истории дискутируется в работах современных российских историков (А.Ю. Дворниченко, Е.А. Шинаков, В.В. Пузанов и др.), но эти дискуссии пока немного дали для создания современной концепции по генезису древнерусского института княжеской власти.
Вывод напрашивается сам собой: если признать сведения русских летописей о призвании правителя на опустевший престол, то исчезает безродный Рюрик неустановленного происхождения откуда-то со Скандинавского полуострова, а вместе с ним исчезает возможность продолжать ставшие такими привычными рассуждения о таинственных «защитниках-завоевателях», невесть откуда набравших сил для захвата гигантских просторов от Ильменя до Днепра.
Но должны ли нас волновать перспективы беспочвенных дискуссий? Что нам всё-таки важнее: судьбы родной истории или обжитые за долгое время догмы, которые за триста лет так и не раскрылись как живая история. И никогда не раскроются, поскольку и идея «завоевателей», и идея «защитников по договору» выросла из сугубо шведского конструктива XVII-XVIII веков.
В силу целого ряда исторических обстоятельств, ещё с XVI века, шведскими историками и литераторами было уверовано, что предки шведов - готы выступили основоположниками великой германской культуры, и эта идея на долгое время получила признание в западноевропейской общественной мысли. Далее пришло новое озарение - «открытие», согласно которому предками шведов были гипербореи, которым принадлежала важная роль в создании древнегреческой культуры. И эта мысль была освоена Западной Европой - «Атлантида» Рудбека с триумфом шествовала по английским и французским салонам. Два столетия купания в исторической славе требовали продолжения праздника. И естественно, следующим мифом стала идея основоположничества предков шведов в древнерусской государственности. Естественно потому, что эта идея родилась ближе к середине XVII века, в обстановке после Столбовского мира, когда удобно было думать, что обирание русской торговли хлебом, дескать, шведы вели ещё с варяжских времён. Но расцвета она достигла после шведского поражения в Северной войне, когда общественная мысль подогревалась болью от потерянных денег, которые в древности будто бы получали «шведские» варяги.
Новый миф усиленно распространялся шведскими деятелями культуры среди западноевроопейских ученых, в частности, через переписку с ними. Так, в течение нескольких лет шла переписка между шведскими литераторами и историками - апологетами идеи шведского основоположничества в древнерусской истории и Готлибом Байером ещё в бытность его в Кенигсберге. Переписка эта приобрела особый смысл с переездом Байера в Петербург: ему посылали диссертации с описанием героического прошлого предков шведов в древнерусские времена, поощряя его на написание собственных работ по данной теме.
С распространением в XVIII веке в российском обществе идей западноевропейской историософии доверие к древнерусскому летописанию было, как известно, подорвано, а для толкования такого события как призвание Рюрика стали привлекаться истории завоевания Англии или история образования герцогства Нормандия. Тогда же и встал вопрос: кем был Рюрик - завоевателем или наемником по договору? Одновременно в некую туманность превратилась проблема обоснования легитимности правителя в древнерусской истории.
В последнее время усилилось размежевание между сторонниками названных подходов. Сторонники идеи завоевания выступают с критикой теории договора, указывая, что все приводимые, например, Е.А. Мельниковой примеры (с Альфредом Великим, Карлом Простым и Роллоном) совершенно необоснованны. Договор норманнов с Альфредом Великим - международный договор о разделе территории, а не приглашение князя, история с Роллоном также не соотносится с летописным сказанием, - высказался П.С. Стефанович на конференции 21 сентября 2010 г. в Новгороде. Я согласна с такой оценкой, так как попытки Е.А. Мельниковой с помощью параллелей из западноевропейской истории подтвердить свою концепцию Рюрика как наемника по договору, действительно, неубедительны.
Одновременно сторонники концепции договора критикуют идею «завоевания», подкрепляемую ссылками на сюжет о Хенгисте. Так, у В.Я. Петрухина читаем: «Разные исследователи возводили легенду о призвании варягов к легенде о призвании саксов в Британию… Однако англосаксонская легенда не содержит мотива внутренних распрей: бриттам грозили “внешние” враги. Кроме того, призваны были два брата, носящие заведомо мифологические, а не реальные имена. Вместе с тем эпическая формула призвания в “великую и обильную землю” указывает… на общий мифологический источник». Не могу не согласиться и с этим автором: сходство лексических оборотов не может служить убедительным аргументом для отождествления Сказания о призвании варягов с англосаксонской легендой о призвании саксов. Источники описывают совершенно различные ситуации в древнерусской истории и в ранней истории Англии.
В виду того, что исторические параллели, используемые в российской историографии для толкования Сказания о призвании варягов ещё с XVIII века, явно начинают давать сбой, предлагаю вводить свежие силы для сравнительного анализа и начать использовать историю призвания Генриха Плантагенета. В самом деле, чем он хуже Роллона или Хенгиста?
Лидия Грот, кандидат исторических наук
«Переформат», 8 февраля 2012