Философия отлична от науки / Памяти Владимира Миронова / окончание

[mamlas]

Начало

Как философы наблюдают за собой?

- Московская конференция исследования сознания посвящена интроспекции, то есть внутреннему наблюдению за своими идеями и состояниями, как философскому методу. Интроспекция в истории философии была универсальным методом или же она появилась в какой-то определенный момент истории?

- Интроспекция как внутреннее наблюдение существовала всегда, и человек всегда понимал, что он не может, рассуждая о мире, обойтись без какого-либо внутреннего взора. Поэтому эта проблема всегда стояла, хотя и не формулировалась в явном виде.

Среди тех, кто ее впервые ввел в явном виде, нужно вспомнить прежде всего Локка с его разделением внутреннего и внешнего опыта. То, что определяет наши чувства и ощущения, либо нашу внутреннюю рефлексию, - он разделил на внутренний опыт и на внешний опыт.

Есть внешний опыт, который мы ощущаем, и есть чувственная рефлексия, которая достигается не совсем понятным образом. Поэтому возникает сложность: пусть мы даже сможем достаточно легко определить, что является внешним воздействием. К примеру, если нас сильно ударить - это внешнее воздействие, которое сразу окажет некое влияние. Но одно и то же внешнее воздействие может вызвать разные опыты!

Поэтому со времен Локка стали говорить о трудностях этой проблемы. С одной стороны, есть восприятие, которое, как Юм уже позже пишет, можно подразделить на впечатления и идеи, но которое по-разному оказывает влияние на формирование образов в нашем сознании.

Это шаги, которые были связаны с переходом к более современной науке. Здесь также нельзя обойти Канта, который вводит проблему априорной формы чувственности: есть чувства, которые идут к нам через ощущение, условно говоря, простые чувства, а есть априорные формы, которые имеют более сложный характер.

Например, наше сознание так устроено, что мы всегда смотрим на мир сквозь призму пространственно-временных отношений. Возникает проблема - а как же быть с явлениями, где гарантия, что эти априорные формы не искажают сущность объекта.

Можно представить себе субъекта, существо, у которого априорные формы чувственности будут иные или, например, пространство, а время не будет заложено в его сознание, как он будет видеть мир? Наверное, не так, как мы. Например, для нас дальтоник является неким исключением из общего правила. Но представьте обратную ситуацию: большинство людей дальтоники и видят мир соответствующим образом. Что будет исключением? В какие цвета для нас будет окрашен мир? Более того, количество дальтоников достаточно большое. По разным подсчетам - это каждый десятый человек. Возникает вопрос, а каков реальный цвет нашего мира? Есть красивая фраза у Гегеля: «Сущность нам является, а явление существенно». Когда мы видим какие-то явления, которые до нас доходят, это не значит, что мы видим сущность этого объекта, потому что это явление оборачивается к нам своей одной стороной. Или, как отмечал И. Кант, всегда есть «вещь в себе», которая не всегда явным образом выступает как «вещь для нас». Мы ее видим такой, каковой она нам является, например в зависимости от предметной области или каких-то иных обстоятельств. Отсюда возникает проблема агностицизма: мы на самом деле познаем только то, что нам является.

Если преломить это сквозь призму наук, то окажется, что любой ученый надевает на себя предметные очки, опредмечивая мир. Если я смотрю на человека как физик-механик и мне нужно построить инвалидную коляску, мне достаточно понимать человека как совокупность рычагов, но в то же время я понимаю, что человек к совокупности рычагов не сводится. Подобными проблемами занимался Декарт и многие другие - но сегодня проблема интроспекции распадается на две большие линии: аналитическую и феноменологическую, которые мы могли бы разделить. Аналитическая линия пытается разделить чувственное на разные составные части, а феноменологическая, рассматривает описание внутреннего опыта как таковое.

- Как, на ваш взгляд, соотносятся аналитическая и феноменологическая линии, являются ли они взаимодополняющими и исследуют нечто разными методами или же они ставят разные вопросы? Есть ли какие-либо ограничения, встроенные в саму методологию этих линий, которые делают каждую из них неполной или каждая из них может претендовать на полноценную философскую программу?

- Вы сказали очень хорошую и важную вещь, ее не все произносят: речь идет о синтетической линии - и здесь я дискутирую с коллегами очень часто.

Разделения философии на аналитическую и феноменологическую, идеализм и материализм, континентальную философию и опять же аналитическую - очень условны, и, учитывая, что некоторые философы живут достаточно долго, у каждого философа мы могли бы проследить смену этих парадигм.

Очень мало философов, которые начинают исследовать что-то с заданной позиции, философ анализирует мир.

Когда изучают философию на первых курсах, говорят, вот, были греческие материалисты, Фалес, например. Но мы же понимаем, что Фалес не был материалистом - у него без нуса («Ума». - Прим. ред.) мир невозможен, поэтому вода для Фалеса - это не вода из-под крана, а некоторый образ, а значит идея.

В этом смысле любой философ идеалист. Мы можем сказать - этот позитивист, а этот экзистенциалист, но мы можем указывать и на то, и на другое: вот Витгенштейн, сложнейшая фигура, с одной стороны, позитивист и сциентист, а с другой - прямо противоположное.

Тем не менее попытаюсь затронуть и проблему различения обеих линий. Натуралистическая установка такова: если мы нечто познаем, надо найти объект, который мы познаем, и, исследуя сам объект, мы поймем специфику познания. Она появляется достаточно рано в философии, и ее оппонентом выступал Эдмунд Гуссерль, с которым связывают феноменологическую традицию. Он выступает с критикой такого подхода, потому что внутри познаваемого образа присчитывание материального оказывается очень сложным.

Поэтому Гуссерль с самого начала предлагает дистанцироваться от реальности, поскольку мы всё равно преломляем всю реальность через наше сознание. У нас есть объекты, есть наше сознание и есть реальность, она внешняя, но мы не можем ее познать, не преломляя через наше сознание. Поэтому вопрос о реальности выносится за скобки.

Гуссерль говорит: давайте мы как философы будем заниматься исключительно феноменом сознания, отсюда - и феноменология. Можно допустить, что феномен сознания не обладает характеристиками реального мира, потому можно его изучать отдельно, выделяя множество актов сознания и исследуя их.

Аналитические философы увлечены современной наукой, нейроисследованиями и пытаются найти место нашему сознанию в природе. Это то, что для феноменолога чуждо, потому что сознание в виде человека присутствует в природе, но сознание - это образование разума.

Когда я еще учился на факультете, нам тогда говорили, что в образах, которые репродуцируются сознанием, нет ни грамма вещества. Да, происходят какие-то нейродинамические процессы, на основании которых возникает образ, но в себе никакой материи он не содержит. А аналитические философы пытаются найти некоторые аналоги в самих материальных процессах.

Чалмерс рассматривает вопрос о том, как ментальные состояния соотносятся с нейронными процессами. Мы можем выделить некоторые ментальные состояния, давайте поищем, какие нейронные процессы им соответствуют. Но я не думаю, что состояния можно свести к этим процессам. У Деннета и Сёрла позиции примерно те же - полемика между ними идет по достаточно узким вопросам.

Сознание для них - некоторое подобие компьютера, а на самом деле, я повторяю, сознание к материи не сводимо. Поэтому как бы мы ни открывали эти нейродинамические зависимости, всё равно эта проблема будет оставаться, и это притом, что мы всё время рассматриваем человека фактически как единственное существо, обладающее сознанием. Мы исходим из того, что сознание строится благодаря нейродинамическим кодам, таким как у человека, но мы же можем допустить и другое, что оно может выглядеть по-другому.

Мы недавно в связи с этим спорили с Дмитрием Волковым - говорили о современных смартфонах и так далее. И я сказал, что человек становится периферийным устройством смартфона, а Дмитрий мне возразил: «А разве нога или рука не является периферийным устройством мозга?»

На самом деле это не так. Философ Маркус Габриель недавно написал книгу «Я не есть мозг», в которой пытается доказать, что мы не можем свести сущность человека только к явлениям мозга. Как он хорошо пишет, Гомер, Софокл или Шекспир могут нам больше рассказать о сущности человека, чем нейронауки. Мозг, как и центральная нервная система есть условия наличия в человеке духовного или духа. Но необходимое условие еще не является достаточным. Поэтому наше «я» мы не можем идентифицировать только с мозгом, и человек остается существом духовным. Это то, что в философии относится к философии духа как особой саморефлексии.

Это синтетичная, интересная, дискуссионная - и постоянно стоящая проблема. Она синтетична. Мы всё время будем находить какие-то примеры, которые будут нас одновременно объединять и разводить - это нормальная ситуация в философии.

Философия отлична от науки. В науке последняя по времени научная теория более адекватно отражает действительность, а в философии Платон или Декарт могут оказаться более современными, чем любой современный философ.

Поэтому философия - это некое смысловое пространство, в которое погружены все философы, прошлого и настоящего. Они все современны друг другу, в их трудах устаревают только конкретные знания о мире, которые переходят в науку. Поэтому в философии происходит постоянная миграция проблем. То, что было актуальным, может уйти не периферию этого смыслового пространства, а потом вдруг вновь возникнуть, но уже в ином виде, связанным с развитием наук. Как, например, психофизическая проблема Декарта. В этом смысле все философы современны друг другу. Синтез идей позволяет философам, занимающим прямо противоположные позиции, сосуществовать и дополнять друг друга, потому что философы решают проблемы, а не констатируют, что я идеалист или материалист и поэтому буду решать так, а не по другому.

- На самом деле аналитические философы часто привязаны к своей линии и периодически можно услышать высказывание, что существует только аналитическая философия.

- Эта позиция ущербна, потому что она выводит за скобки всё остальное и игнорирует историю философии. Аналитическая философия в этом смысле напоминает иногда некоторую секту.

- Есть ли, на ваш взгляд, мыслители, которые в своей линии мысли пытаются выстроить диалог между разными линиями и синтезировать?

- Их достаточно много, но из современных я назвал бы Вадима Валерьевича Васильева, который идет от классической линии Канта, а потом анализирует аналитическую линию и пытается найти какие-то аспекты, которые позволяют их объединить.

- Результаты интроспекции должны быть вербализованы, но все ли внутренние состояния поддаются вербальному описанию? Ограничивает ли язык наше описание феноменов сознания?

- Ответ простой - не все, и мы только их и будем описывать. Философ никогда не скажет, что мир познаваем - в чем-то познаваем, в чем-то нет, так же и здесь.

Возможна ли визуальная философия?

- Современная культура становится всё более визуальной и всё менее текстовой. Может ли эта ориентация на иные, чем текстовые, формы восприятия давать какую-то почву для философии - которая может оказаться не текстовой, а, скажем, визуальной или аудиальной? Ведь, например, искусство постоянно меняет свои формы.

- Это очень хороший вопрос. Мы здесь не должны лить крокодиловы слезы, что старая культура гибнет. Это процесс развития. Например, когда возникала письменная культура, Сократ тоже рассуждал, что письменность наносит некоторый вред. Ведь если мы будем писать и фиксировать наши знания, то мы будем плохо обучать людей. Человек будет становиться не мудрым, а знающим, но знающим данный текст, который написан. А текст к мудрости, говорил Сократ, не приближает. Поэтому я не буду мою мудрость записывать, потому что мой текст могут исказить. Например, прочитает глупый человек и сделает не те выводы, а меня как автора уже нет, и я защитить текст не смогу, говорил он.

Позже, когда возникает печатная культура, в университетах появляется дискуссия: не нужно ли тогда отказаться, например, от лекций как устной речи, пусть студенты читают книжки. Были судебные процессы в университетах, когда преподаватели предлагали студентам читать, а не слушать, студенты писали заявления в ученый совет, что просим нам вернуть диктовку.

Соответственно, сегодня, когда возникает большой блок, связанный с использованием аудиовизуальных средств восприятия, то надо понимать, что восприятие через образ будет расширяться и также займет свое место в культуре. Мы стоим на пороге очередного синтеза, так как, например, образное мышление, характерное для искусства, и неожиданным образом визуальные средства, связанные с искусством, дают возможность создать нечто, что одновременно будет связано и с наукой как таковой. Начиная с каких-то простых экспериментов, когда некоторые открытия в науке пытаются описать музыкальным или цветовым образом, и до более сложных экспериментов.

В конечном счете всему есть свое место. Устная речь, письменная речь, текст и видео, визуальная информация будут занимать свое место, у них, думаю, будет своя специфика, и они будут одновременно друг друга дополнять. Отказ от текста не произойдет, это будет нечто дополнительное. Тут, кстати, сразу возникает куча проблем. Например, одинаковым ли образом представители разных культур воспринимают визуальный ряд. Маклюэн это исследовал и упоминал эксперименты, в которых оказалось, что представители разных культур по-разному, например, просматривают фильмы. Это интересная проблема, всегда ли визуальный ряд для всех одинаков, насколько его восприятие зависит от нашей культурной заданности.

Таким образом, речь может идти не о визуальной философии как таковой, когда философию можно привязать к чему угодно и тогда появляется философия стула или философия бизнеса, а относительно новый предмет исследования для философии.

- Здесь можно сразу вспомнить об античной математике, в которой доказательством мог быть чертеж. Могут ли здесь аналогичные визуальные и философские аргументы, на ваш взгляд, возникать?

- Думаю, могут. Более того, тут возникают интересные философские проблемы, что есть бытие… Понятно, раньше мы воспринимали все-таки в основном, что бытие - это нечто внешнее. А как быть с виртуальным бытием, созданным на основе технологий, и всегда ли мы можем распознать разницу?

Раньше всё казалось просто: обжегся, и то, чем я обжегся, имеет отношение к реальному бытию, а сегодня мы можем оказаться в ситуации, когда виртуальное образование может вообще не отличаться от бытия. С позиции такой дигитальной философии реальность может рассматриваться как некая проекция информационных кодов, а значит, можно допустить, что могут быть и иные проекции. То есть вся наша реальность есть, по сути, виртуальная реальность. Соответственно, требует уточнение понятие материального, которое уже несводимо просто к реальности, и тогда наше восприятие оказывается более важным для понимания сущности такой реальности. То, что всегда считалось субъективным восприятием, трансформируется в единственную возможность понимания мира и возможности множества его моделей, которые лишь материализуются посредством новейших технологий. Таким образом материальные объекты заменяются виртуальными. Тогда мы находимся внутри виртуального бытия, и возникает проблема - а кто его создал. Это серьезные вызовы современной философии и современной науки: они заставляют оттачивать классические аргументы - что же такое бытие, что же такое сознание, как они соотносятся.

- Касательно виртуального бытия есть старые философские дискуссии, связанные с религиозным опытом, относительно которого тоже проблематична дихотомия внешнего и внутреннего - возможно, эти теологические аргументы можно перенести на виртуальное. Есть философ Алексей Гринбаум, он на базе религиозной философии прошлого пытается решать проблемы этики в цифровом мире, например.

- Я бы сказал даже более круто - удивительно, что до сих пор теоретики от религии этим не активно пользуются, потому что виртуальная реальность была всегда интересна теологам, хотя они вкладывали в это разное содержание.

Собственно, мы начали уже об этом говорить. Если наш мир виртуальный, то у него должен быть создатель, и как всемогущее существо он не мог ограничить себя созданием лишь одного мира, и их должно быть множество. Об этом писал и Фома Аквинский, и Лейбниц. Более того, Фома Аквинский вводит в обиход сам термин «виртуальность» еще XIII веке. Это было связано с проблемой обоснования существования духовных ценностей. Ведь они не материальны, но весьма существенны для нас. По мнению Аквината, виртуальное образование возникает в результате нарушения гармонии между душой и телом. Тело материально, и оно умирает, а душа виртуальна и существует в этом состоянии после смерти тела. Поэтому духовные ценности живут собственной жизнью, оказывая влияние на материальную реальность.

Я также об этом писал в одной из своих работ. Эти ценности далее материализуются в знаковых системах и таким образом переходят от эпохи к эпохе. Получается, духовные ценности не являются просто слепком мира, это зафиксированные, например, нравственные ценности и добродетели. Философы часто вынуждены сами конструировать такие внематериальные образования, например, Абсолютный дух, Абсолютный разум. Это необходимо, чтобы иметь точку отсчета, от которой всё начинается. В теологическом смысле это почти аналогия Бога, но сконструированная человеком. Думаю, что для теологии это весьма перспективное направление мысли, вплоть до возможности построения некоторой новой мировой религии.

Философия и диалог культур

- История философии, которая сейчас существует, ограничена историей мысли Античности, а затем нескольких западноевропейских обществ. Может ли она быть переизобретена так, что включит в себя неевропейские формы мысли на тех же правах, на которых существует Платон и Аристотель. Может ли она китайскую или индийскую, к примеру, или иные формы мысли представлять не как некую специфическую восточную философию, а как часть единого смыслового поля.

- Я начну с воспоминания. Когда я был в Японии, мы беседовали с философами, и они мне рассказывали, какой должна быть философия и как в Японии она отличается от европейской философии. Есть иероглифы и нет прямой понятийной системы потому, что, если вы переводите, например, японский стих, приводили они пример, вы должны рядом еще и рисовать картинку, потому что иероглиф - это еще и визуальный образ.

Долго я их слушал, мы беседовали, а потом я говорю как декан факультета - ну ладно, это всё хорошо, а покажите мне учебный план, как у вас учат философию в Японии, и они мне показали его. И как вы думаете, что я увидел? Курс по истории философии начинается всё с той же античной философии. То же самое я потом повторил в Китае, получив аналогичный результат. Понятно, что там присутствует и своя философия, как у нас присутствует русская, которая вряд ли включена в преподавание во всех странах, но общие принципы преподавания весьма сходные.

А знаете, с чем это связано? На самом деле, это почти детективная загадка. Так произошло, что греки задали нам цивилизационный путь развития, основанный на примате рационально-теоретического сознания, что затем приводит и к становлению наук, и к развитию технологий. Возможны были другие варианты развития человечества, но реализовался именно этот. Это не безобидный путь, ибо он связан с подчинением себе природы и нарастанием противоречий между развитием человечества и мира. Человек становится могущественным настолько, что может угрожать существованию мира, но вряд ли возможен обратный путь. Кроме того, рациональный и доказательный вектор развития автоматически отбрасывал то, что не поддается такому обоснованию, и оно просто отбрасывалось. Часто это и сегодня происходит, когда нечто объявляется ненаучным или лженаучным, но не учитывается фактор, что сама наука развивается и таких отбрасываний в ней самой достаточно много.

Но мы прекрасно понимаем, что абсолютного доказательства всего быть не может. Посмотрите, как развились ситуации: в Греции начала доминировать рационально-теоретическая линия, а линия ценностно-эмоциональная в большей степени доминировала на Востоке, и поэтому в том же Египте в качестве представителя философии выступал жрец, который выходил из башни и говорил: будет затмение солнца. Мы понимаем, что перед этим он занимался наукой и действительно мог это предсказать, но он выносил эти истины на массу, как истины, которые ему даны, а непосвященным не даны, и для того, чтобы вы в эти истины проникли, вы должны погрузиться в особую атмосферу. Наша с вами цивилизация приняла греческий рационально-теоретический путь развития, со всеми его минусами и проблемами. Она утвердила идею, что мы должны осваивать природу, что мы цари природы. Сейчас пандемия показала нам относительность нашего господства над природой.

Оказалось, что мы остаемся существами биологическими, а значит, находимся в ситуации биологической борьбы за выживание, в том числе и с вирусами. Грубо говоря, вирус имеет не меньшее право на существование, чем мы с вами, хотя мы и обладаем разумом.

Очевидно, что в восточной философии есть огромный потенциал, который, с одной стороны, мы можем осваивать, а с другой - в силу культурной заданности мы можем не освоить его никогда.

И еще о диалоге культур. Диалог подразумевает как раскрытие одной культуры для понимания другой, так и, напротив, ее закрытие перед другой, некую фильтрацию, например, иной системы ценностей. Поэтому не всегда возможно простое заимствование или пересаживание культурных явлению на почву другой культуры. Простой пример. В советское время, в конце 70-80-х годах стала популярна борьба - карате, кружки создавались. Потом спустя 3-4 года эти кружки стали закрывать, знаете почему? Люди начали использовать приемы карате, чтобы совершать убийства. А в Японии не зафиксировано случаев убийства людей с помощью карате, потому что за этим стоит целая философия, и поэтому перенос на другую почву элементов другой культуры не так прост.

Это касается не только борьбы, но и экономики, политики и философии. Гегель мог родиться только в Германии, как и Кант, а Соловьев только в России. Не в силу какой-то лучшести или худшести культуры, а в силу того, что эта культурная заданность много определяет.

Рассуждаем дальше по вашему вопросу. Казалось бы, а можем ли мы действительно выстроить, вспомним библию, Вавилонскую башню? Вот Вавилонская башня, один язык, одна культура и всем удобно, однако Господь Бог не принимает этот вариант глобалистской башни, и всех рассыпает по разным культурам - хотя, казалось бы, с точки зрения управления Вавилонской башней было бы проще управлять. А почему? Потому что это ответ философский - единство разнообразного всегда богаче тотального единства.

Поэтому разнообразие - это очень важно, мы не отрицаем диалога и контакта с другим, мы должны уважать другого, но в то же время и уважать себя, свое разнообразие. Я очень не хотел бы, чтобы вдруг возникла некая система, где была бы некая единая философия - это мне очень напоминает господство диалектического и исторического материализма, когда мы удивлялись, а как же там работают ученые в других странах, которые не изучают этой философии?

- Мой вопрос, скорее, не о единой системе, а о едином поле - в смысле, в каком существуют в едином поле, скажем, аналитическая философия и феноменология. Более того, эти формы знания могут быть и рациональными, как логика в буддизме или иудаизме. Имеет смысл сравнение не с Вавилонской башней, о которой в современных терминах сказали бы «модернистский проект», а с сетью. Так, в портовых городах люди говорят на своих языках и постепенно формируются пиджины, с помощью которых говорящие одновременно начинают понимать друг друга.

- Это хороший образ, но в сетевой структуре всегда есть опасность кластерности и замкнутости в своем кластере. Неслучайно на уровне высокой культуры, которая становится мировой ценностью, то есть носит общий характер, мы можем хорошо понимать друг друга, и, по сути, нам безразлично, на каком языке исполняется та или иная оперная ария. А вот на уровне низовой культуры и обыденных стереотипов, как ни странно, мы быстро видим, что человек принадлежит к другой культуре. Общий язык коммуникации, например английский, здесь скорее вредит, так как разрушает диалог как взаимопроникновение разных культур, а значит, и разных языков. Другой всегда должен быть в диалоге. Когда к нам на факультет приехал Хабермас, мы с моей супругой, известной переводчицей, долго думали, как его переводить. Но оказалось, что он хотел выступать на английском языке, и мы с трудом убедили Хабермаса, чтобы он читал у нас лекции на немецком, он был уверен, что надо на английском - ведь кто сегодня поймет на немецком. Но ведь тем самым ради коммуникации как таковой мы отказываемся (а в философии это очень важно) от специфики философской рефлексии, связанной со своей культурой.

Поэтому я согласен с возможностью сетевой интерпретации, например общества, но я вижу опасность того, что такие сетевые связи могут создать предпосылки именно тотального единства, а не единства разнообразия. Можно, конечно, оставить образ сети, в качестве кластеров которой выступают отдельные культуры, но тогда надо предусмотреть, каким образом будет осуществляться преодоление кластерности и обеспечение диалога разнообразного.

- А что для вас разные культуры? Вы их воспринимаете как нечто тоже само по себе устроенное сетевым способом или как нечто единое, как единые блоки?

- У меня чисто семиотический подход. Я рассматриваю в данном случае культуру в широком смысле как текст. Текст не обязательно напечатанный или написанный: какой-либо памятник культуры - это тоже текст, мы можем интерпретировать его, он нам о чем-то расскажет, как древняя амфора, которая была просто сосудом, в которую наливали и выливали что-то, но вдруг вдруг сегодня трактуется как культурная ценность.

Культура представляет собой Текст с большой буквы, в котором зафиксированы значения, а значит, закодирован смысл. Поэтому другая культура для меня - это закодированный текст, с которым я веду диалог, и я нахожусь в ситуации невозможности полной расшифровки этого диалога.

И, как отмечал Ю. М. Лотман, в диалоге более важна не область пересечения культур, а, напротив, область их несовпадения, которую нужно понять и внести в свое культурное понимание.

У нас была конференция по Хайдеггеру вместе с немцами, которая кончилась тем, что они сделали вывод: бессмысленно Хайдеггера переводить на русский язык, потому что это не имеет никакого отношения к Хайдеггеру, более того, его еще на немецкий надо нормально перевести.

- Сразу возникает вопрос о проблеме индивидуального языка, потому что языки двух любых людей, если они выходят за рамки повседневной передачи информации, также требуют перевода, как и разные культуры.

- Это правильная аналогия. Но есть и разница - каждый человек является представителем своей культуры. Я живу с женой-немкой, мы поженились в 1976 году и до сих пор есть проблемы, которые показывают разницу восприятия многих вещей. Мы должны уважать другого, это не значит, что другой хуже или лучше - он другой, и мы его должны понять, мы должны себя приспособить под этого другого, если мы живем вместе и наши культуры сосуществуют. Я сегодня дискутировал с Дмитрием Волковым, а перед этим дискутировал с одним из министров образования на такую тему: давайте мы все на английском языке начнем писать. Есть очень простой выход для этого - давайте запретим говорить по-русски и через 5-10 лет цитирование повысится и будем все друг друга понимать, но при этом и Пушкина надо будет тоже переводить. Готовы мы к таким культурным потерям, нужно это для нашей культуры? Это большой вопрос. В Германии, как мне Гасан Гусейнов рассказывал, ученые разучились давать обозначения новым явлениям на немецком языке - ведь везде английский.

- В России в естественных науках ровно то же.

- Другой пример, который Виктор Антонович Садовничий приводил: в 60-е годы американцы, которые приезжали в Советский Союз, делали доклад на русском языке. Это отражало и уважение к степени развитости нашей науки, прежде всего физики и математики. Сегодня мы предпочитаем делать научный доклад на английском, даже если не очень хорошо его знаем, а в вузах вводим курсы на английском языке. Еще понятно, когда такой курс читает носитель языка, приглашенный в страну. При этом не обязательно, чтобы он читал только на английском, может и на французском или немецком.

У меня была любопытная история на эту тему. Меня пригласили во Францию, в Сорбонну, читать лекцию и спросили, на каком языке я буду читать, я сказал - французский я не очень знаю, а вот на немецком был бы готов. А потом подумал: почему, когда француз приезжает к нам, мы его не просим выступать по-русски, он выступает по-французски, мы ищем переводчика и платим ему. Мы перезвонили в Сорбонну и сказали, что будем читать лекцию на русском языке. Французы подумали, но согласились. Приехал во Францию, выступил, три лекции прочитал, взяли с собой переводчика, и потом после лекций меня пригласил к себе руководитель и сказал, вы знаете, мы ваш случай разбирали специально и очень вам благодарны, потому что это правильное отношение к своему языку и проявление уважения к своей культуре.

Серое Фиолетовое
«Нож», 20 октября 2020