Зеркальный хаос. Опыт преодоления.
23 ноября. Работая над темой взаимодействия Начал, андрогинности и гендера, я столкнулась с сильнейшей заинтересованностью одних и сильнейшим противодействием других. И в какой-то момент я получила чудовищное по энергетике (как сказал мой друг) анонимное письмо от совсем не анонимного друга. Там было столько жути, что разом навалилось накопленное, и я заболела. И душой, и телом...
А вчера вдруг на мгновение пришло спокойствие, будто анестезия выключила многолетнюю нудную с обострениями боль. И стало так тихо и тепло в душе... Я посмотрела, наконец, в это зеркало, безжалостно возникающее везде и требующее увидеть это безобразное отражение. Посмотрела прямо ему (себе) в глаза и вдруг успокоилась. Впервые не случилось автоматической острой реакции, рассекающей от боли мир в ответ. Я просто увидела то, что есть. Как девочка в фильме Миядзаки, вдруг ставшая старухой... Я ощутила безнадежность этого безобразия, и тонко зазвучала нота смирения. Не того смирения, которое отдается этому темному хаосу в себе и прекращает борьбу с ним, становясь покорным проводником, а тому, которое перестает замазывать этот хаос и убеждать себя, что его нет, что это иллюзия, напраслина, клевета. Оно есть, это некрасивое отражение в некрасивом зеркале. Оно не так безобразно, как кажется уставшему от страха и стыда сознания, но оно не нужно в пути.
Стало спокойно и понятно, что пока лететь мне дальше вот в такой нелицеприятной оболочке, которую не заговорить волей и словом. Но лететь...
И так блаженно я засыпала на волнах этого спокойствия, впервые за многие годы. А утром, будто в отместку, стыд и отчаяние с новой силой вдавили меня в пространство, и зеркало уже было везде, преломляя мои несовершенства в тысячах своих отражающих граней. Задохнувшись от этой давящей правды, я даже не сразу смогла шагнуть в свой наступивший день. Снова все самое дорогое, что побуждало меня к пути и умножало мои силы, оказалось окрашено в этот грязный цвет. Будто всё, на что падал мой взгляд, покрывалось ржавчиной...
Я поняла, что наступает время вести себя с собой, как с больным человеком, который принимает нужные таблетки в момент приступа болезни, не заботясь о силе воли и чувстве собственного достоинства. Мои таблетки - это ритуалы, которые я успела вплести в мою неуклюжую жизнь. И я села пить чай, окружив себя полем древней культуры и любимыми Ликами, и открыла светящуюся книгу неутомимого Путника, пронесшего свою веру через такой же зеркальный хаос.
«Учёт действиям Веду, но не Вижу причин для самоедства. Стою на страже вашего счастья, но Указую мужественно встретить тьму, восставшую в сознании...» «Грани Агни Йоги».
Учитель Сказал эти слова Путнику, а он в этот час моего помутнения передал их мне. А что было бы, если бы он не преодолел тьму, восставшую в сознании? Что сегодня стало бы для меня рукой, протянутой сверху?..
Сейчас я смотрю в глаза своему изощренному и давнему врагу, который так часто торжествует победу. Можно назвать его Майей, но это будет слишком благородно. Можно дать ему имя Трикстер, но это будет слишком уродливо. Сомнение - вот подходящее имя ему. Такое банальное, всем известное и такое непобедимое сомнение во всем. В том, что я не права, и в том, что права. В том, что я плоха, и в том, что хороша. В том, что нужно застревать, оглядываясь и рефлексируя каждый шаг, и в том, что нужно безоглядно устремляться, будто у тебя есть крылья. В том, что нужно отринуть свои несовершенства, и в том, что нужно принять их как условие задачи... Как костлявый и когтистый палец, выползающий из всех водоемов с отвратительным словом «Должоок!» в старом детском фильме, мое сомнение скрипучим голосом (хотя иногда это очень красивый голос...) сопровождает каждый мой шаг, каждую мою мысль. «Непраавда...» - шипит оно, гаденько хихикая. И я, занеся ногу, в очередной раз понимаю, что вокруг минное поле, и поставить мне ее некуда. Я будто играю в дешевом старом костюме в провинциальном театре, а за тускло освещенной сценой разыгрывается моя настоящая драма, которую я не увижу и не проживу, пока не шагну из этого дня сурка, из этого бесконечно повторяющегося второсортного спектакля.
Но когда удушье становится невыносимым, и я делаю движенье в сторону этого холодного запределья, я слышу хохот. Так одна Майя сменяет другую, а где-то внутри меня рушится целый мир, лишенный моего внимания и тепла моего сердца...
____________
Этот этюд напомнил мне подобный этюд, написанный мной 24 года назад. Я вспомнила о нем, уже написав это мое размышление. Только тот этюд был таинственным образом пришедший в мое сознание пространственный узор, а этот - реальная, сбывающаяся его проекция в моей жизни через четверть века.
Коридор. Этюд.
Коридор стал совсем узким и темным. От стен исходил могильный шепоток. Этот шепот гладил ее щеки и волосы, и она чувствовала, что лицо теряет остатки прежнего цвета. Дрожь усиливалась, а руки отчаянно пытались раздвинуть неумолимо смыкающиеся стены. И тут коридор окончательно взбесился. Он стал бить ее о стены так, что кости внутри тела дробились, превращаясь в муку́. Ее неуклюжие попытки остановиться в этой мясорубке захлебывались в хохоте блаженствующих стен. С каждым ее ударом с них осыпалось все больше морщин, и они молодели, становясь почти зеркальными. В этом отшлифованном чистилище ей некуда было деться от своего серо-землистого отражения.
Ее последний вопль прозвучал уже на тех частотах, которые слышит только природа. Осталось оодно животное чувство: упасть. Но костяная мука́ была, наконец, замешана в тесто. Глазами, которые могли смотреть теперь только внутрь, она увидела себя, гибкую и подвижную, скользящую между пальцами помолодевших стен, пытавшихся удержать ее, как удерживают в сжатой руке воду.
Свет обрушился на нее тысячью оттенков, и она зачерпнула из ручья голубую радость, чтобы смыть с себя память о пройденном...
Туркменистан. 1988 год.
И еще. Слушая на концерте Константина Юдичева в Нижнем Новгороде его песню «Бубенцы», написанную когда-то, очень давно, и для меня тоже, я услышала будто подсвеченные серебристой искрой слова:
«Ты руки раскинешь, захочешь лететь,
Отбросишь чужих глаз тяжелую плеть,
Лети, лети, лети...»
Теперь мне хорошо знакома эта плеть, которую пора отбросить. Летим что ли, наконец? Вот тут кстати будет и недавнее стихотворение Бронислава Виногродского, настоящего мудреца и даоса в миру, чьей радостью мы давно себя поддерживаем на плаву.
«Мы бродим,
легко играя
нас водит
судьба по краю
и держим
лишь в лёгких
выдох
чтоб свежим
был
в небо выход
чтоб чистым
был звук и голос
и листья росли
и колос
чтоб рос
золотым зерном
вопрос,
ну и что потом
не трогает
не пугает
дороги
идут по краю
и кажется
на краю
я падаю
и пою
любви и дороги
завязь
ломает пороги
в зависть
проходим
всегда за край
на взводе
и ты играй
смеяться учись
и петь
чтоб вовремя
полететь...»