(no subject)
Осознал я себя года в два с половиной. Зима 1941-42. Мы в эвакуации. Татарстан, деревня Спасское, в 15 километрах от Бугульмы.
Первое, что я о себе помню: очень хочется есть. Сосущее чувство голода.
Цепляюсь за мамину юбку: «М-а-а-м! Дай картошечки!» Я знаю, что у мамы есть беленький холщовый мешочек, а в нём сушёные тоненькие-тоненькие лепестки «картошечки». Мама даёт скупо. Мешочек маленький, а есть очень хочется. Очень. И мы плачем.
В Спасском нас было много: мама, деда, тетя Соня и тётя Маня (мамины сёстры). Соня работала в лаборатории на молокозаводе, определяла жирность молока. У неё была маленькая бутылочка - грамм на 100, не больше. Она прятала её на груди и приносила мне молоко. Так я выжил.
Когда кончилась война, и я подрос, мама объяснила мне, что за моё «маленькое» молоко Соне могли дать большой срок. Сони давно уже нет (она ушла в1978-м), но её молоко я помню.
Маня организовала глазной «лазарет» и пыталась лечить трахому, которой болел в селе каждый второй. Мама к лету 1942 года организовала что-то вроде детского сада.
Дедушка Марк Моисеевич. Мамин папа. Маленький. Наверное как я сейчас, а может меньше... Спасское деда носило на руках. Мужиков не было, а этот «мелкий жид» умел всё: он перечинил в селе всю упряжь, чинил обувь, резал ложки, смастерил «из ничего» кузню и что-то там стучал (железа в селе практически не было).
Дед меня любил. Я был его последний внук. Мои двоюродные братья ревновали.
В Спасском я спал на лавке, а в щелях лавки жили клопы. Это был их дом. Клопов было много. Я был весь в волдырях. Мы с дедом объявили клопам войну. Дед сделал мне деревянный молоток и давал мне деревянные клинышки. Я забивал клинышки в щели, а дед потом ровнял клинышки ножом. Мне нож давал, когда мамы рядом не было, но дед держал меня за руку. Мы клопов победили. Почти.
Зимой 43-44-го с фронта на побывку приехал папа, но перед этим у мамы случился тиф. Мама чуть не умерла. И у неё отрезали косу. У мамы коса была очень толстая и почти до колен. Маму побрили. Но косу ей отдали после «санобработки». Коса стала жесткой и чужой. А была очень мягкая. Я любил с косой играть.
Приехал папа. Мама была очень-очень маленькая и очень-очень худая. Папа носил её на руках и плакал. Они спали на печке, и мама тихонько плакала. Помню. Будь всё проклято.
Папа пробыл несколько дней и уехал. Он приехал в дохе и командирском белом полушубке, а уехал в белье. Его завернули в доху «до вагона». Как он доехал до части?
А у нас появилась коза Катька, и ещё нам дали почти полный мешок картошки (мёрзлой) и полмешка зерна. Дед тут же сделал ручную меленку. Мы её крутили.
---
Помню лето 1944 года. Я совсем взрослый, мне скоро пять лет. Я сижу на высоком холме, в траве и вокруг очень много земляники. Где-то недалеко мама и другие дети. Я объелся ягодой и сейчас нанизываю её на травинки. Надо сделать четыре травинки (я уже немного умею считать): маме, дедушке, Соне и Мане. Когда ягоды собраны... я их съедаю, смеюсь и начинаю всё снова.
