Дмитревский Владимир Иванович. "Бей, барабан!" Глава 8

[erema_o]

Глава восьмая
«Политики» пришли в гости

В румяное декабрьское утро мы с Фуллером и Федеровым занимались важным делом: растапливали печь в нашем клубе. Я большим Колиным ножом, который он так и не пожелал взять обратно, щипал лучину; Фуллер, сидя на четвереньках, дул в печь с такой силой, что оттуда вырывался сноп крупных красных искр, а Валька вертелся около и давал советы. Вдруг он заорал:
- Эй, ребята! Смотрите скорее!.. Какие-то к нам идут. Да еще с лыжами.
Мы кинулись к окнам. Действительно, по узкой тропке, что вела из палисадника к черному ходу, гуськом пробирались несколько чужих ребят. Они несли в руках лыжи. Одеты они были по-разному - значит, не детдомовские - и с ног до головы в снегу.
- Смотри, чтобы печь не погасла! - крикнул я Фуллеру и опрометью выбежал в коридор, чтобы первому встретить пришельцев.
Но я чуть-чуть опоздал. Они уже вошли и сейчас препирались с Лидией Алексеевной, решительно преградившей им путь.
- Кто вы такие и что вам здесь нужно? - спрашивала она, широко раскинув руки и не пуская ребят в коридор.
- Нам нужен ваш детпролеткульт. Пропустите, пожалуйста.
- У нас нет никакого детпролеткульта. Здесь детский дом нормального типа. У вас есть разрешение Унаробраза?
- Смотрите, ребята, тут старыми порядками пахнет!
- У меня мандат! - веско сказал самый высокий.
- Но я же не по-китайски, а по-русски сказала: здесь детский дом нормального типа! - раздраженно воскликнула наша Лидочка.
- Э, да что с ней разговаривать! Вызовите сюда заведующую.
- У нас есть революционный детский клуб, - вмешался я. - И почему вы их не пропускаете, Лидия Алексеевна? Они же замерзли.
- Как твоя фамилия? - спросил высокий.
Муромцев.
- Вот ты-то нам и нужен, парень!
И пришедшие, просто отодвинув Лидию Алексеевну в сторонку, скопом ввалились в коридор.
- Безобразие! Хамство! - зашипела Лидия Алексеевна и, кутаясь в платок, торопливо засеменила по коридору.
«Пошла за мамой...Ну и пусть себе!» - подумал я.
- Идите сюда. За мной! - призывал Валька.
Смуглая черноволосая девчонка, ростом чуть повыше Кати, взглянув на нашу вывеску, насмешливо фыркнула.
- Ты посмотри, Вася, что они выдумали: революционный детский клуб! Вы долго это придумывали?- спросила она меня, щуря свои озорные черные глаза.
- Разберемся, - буркнул высокий.
Отряхивая снег с шапок, плеч и колен, они входили в наш клуб, перебрасываясь непонятными для меня фразами:
- Пожидаев прав: стихийная тяга к организации...
- Давно бы следовало заглянуть сюда!
- Очевидно, воспитательский состав чинит препятствия...
- Придется, Вася, поговорить с Гожанским.
Печь жарко пылала.
- Ух, хорошо! - воскликнул высокий парень и, присев на корточки, несколько секунд крепко тер перед огнем замерзшие руки. Потом он встал, расстегнул короткую старую шинель и сбросил с головы ушанку. У него было длинное лицо с горбатым носом и прямые светлые волосы.
- Давай теперь знакомиться... Кузин.
Он крепко стиснул мою руку сильными пальцами.
- А ты откуда? - спросил я.
- Я - член президиума Тульского губкома детпролеткультов. Слыхал о такой организации?
- Нет. А что вы делаете?
- Ну, это сложный вопрос. В двух словах ответить трудно. Основная цель - воспитание рабоче-крестьянских детей в новом, коммунистическом духе.
- Значит, вы тоже молодые коммунары?
- Почему тоже? - не понял меня Кузин.
- Потому что так назвал нас товарищ комиссар, - с гордостью заявил я.
Ребята, пришедшие с Кузиным, как мухи, облепили печку. Кто-то из них засмеялся.
- Ты ему попроще объясняй, Вася - посоветовала черномазая девчонка. Ее, как я услышал, звали Зиной, и она, посматривая на меня, чему-то усмехалась.
- Мы пришли проверить вашу работу. Ну и помочь, конечно. Кроме того, Лебедев сделает доклад о текущем моменте.
Лебедев, щупленький парень одного роста со мной, сказал басом:
- О международном и внутреннем положении Советской республики... Думаю, что за час уложусь.
- Это ты будешь докладывать? - недоверчиво спросил я.
У этого Лебедева было круглое, щекастое лицо и крошечный красный нос, похожий на воробьиный клювик.
- Я... Может, у тебя имеются возражения?
Нет, возражений я не имел. Пусть себе докладывает, если умеет. Но что-то я не слышал, чтобы мальчишки выступали на митингах, как комиссар Мельников.
- Лебедев - лучший оратор Губкома, - подтвердил Кузин.
Распахнулась дверь, и на пороге возник Андрюша.
- Здравствуйте! Я, кажется, опоздал... А сюда идут наша заведующая, Александр Иванович и все... Лидочка нажаловалась.
- Я же говорил, - нездоровые отношения с воспитательским составом! - воскликнул мальчишка с узким лицом.
А Кузин отрубил:
- Не беспокойся, оздоровим.
Когда вошла мама, Кузин встал с креслица и достал из кармана черной суконной гимнастерки какую-то бумагу.
- Вы товарищ заведующая? Вот мой мандат.
Он протянул маме бумагу с круглой сиреневой печатью.
Мама внимательно ее прочитала, вернула Кузину и приветливо сказала:
- Вот и отлично! Поможете нашим детям. Может, они что-нибудь и не так организовали, но ведь руководства никакого. Все сами придумывают. - И тут же заботливо спросила: - Вы из Тулы? Наверное, очень голодны? У нас скоро обед.
Но оказалось, что ребята пришли не из Тулы, а из Руднева. Там в бывшем имении Воронцовой у них какая-то самоуправляющаяся колония детского пролеткульта. Сами готовят себе пищу, сами следят за порядком. Вообще обходятся без взрослых.
Мама сказала, что, когда обед будет готов, она пришлет за нами. И ушла.
Александр Иванович тоже не захотел остаться.
- Зачем вам я? Есть же правление клуба. Проведите товарищей в зал, покажите им наш театр...
- У вас есть театр? - оживленно перебила Зина. Насмешливость с нее как водой смыло. - А где же сцена? Можно посмотреть? - суетилась она вокруг Александра Ивановича.
- Не лезь ты с театром, Зина, - строго перебил Кузин. - Проверять придется всю их работу. И начинать надо с политической стороны.
- У нас есть географический кружок, Андрюша нарисовал большую карту Европы... - начал было я, но Кузин оборвал меня малоприятной фразой:
- Пролеткультура не укладывается в рамки географических масштабов.
- Ничего, ничего! Постепенно во всем разберетесь, - ободряюще бросил Александр Иванович и предательски оставил нас одних.
- А он как - помогает или тоже мешает? - спросил Кузин, когда за Александром Ивановичем захлопнулась дверь.
- Он-то? Да еще как помогает!
Перебивая друг друга, мы с Андрюшей стали рассказывать детпролеткультовцам об Александре Ивановиче.
- Он же был у нас командиром красной разведки, - вмешался Валька Федоров.
- Это еще что за красная разведка? - строго спросил Кузин.
Пришлось рассказать.
- А ведь интересно! Честное слово! - воскликнул мальчик с узким лицом. - Кто же все это придумал?
- Мы так порешили на великом совете вождей... - пояснил Андрюша.
- Великий совет вождей... Что за чертовщина! - изумленно поднял брови Кузин.
Тогда мы повели всех детпролеткультовцев во вторую комнату и показали наш индейский уголок.
Узколицый парень прямо волчком завертелся от удовольствия, надел головной убор Рыси, взял в руки мой томагавк.
- Делавары? Значит как у Фенимора Купера? А кто же сделал эти перья?
- Эх ты, Монтигомо Ястребиный Коготь! - насмешливо сказал Кузин.
- Такого у нас не было, - возразил я. - Андрюша был Рысью, а я - Большим Змеем...
- Вот и я говорю: змеи, когти, клыки, телки, перепелки. Индейщину развели, как какие-нибудь буржуазные детки. Типичный пережиток!
И тут между детпролеткультовцами разгорелся жаркий спор.
- По-моему, ты не прав, Кузин, - сказал молчавший до сих пор парень в солдатской папахе. - Индейцы боролись за свою свободу. При чем здесь буржуазные пережитки?!
- Значит, ты согласен с Токаревым? - насмешливо спросил Кузин.
- Ты всегда на меня набрасываешься, Кузин! - закричал узколицый. - Подумаешь, выбрали его в президиум Губкома! Тебе кажется, что индейцы какой-то там пережиток, а по-моему - интересно!
- Бросьте, ребята! - пробасил Лебедев. - Я думаю, что вопрос об индейцах принципиального значения не имеет, тем более, что здешние ребята в индейцев уже не играют.
- Они все политики! - шепнул мне на ухо Андрюша и предложил гостям пойти осмотреть театр.
Вот когда и для нас наступил час торжества!
- Занавес! - негромко скомандовал Андрюша.
Свистящий звук колеса - и занавес взлетел вверх, как гигантская голубая бабочка. Декорация представляла комнату с красивыми красновато-коричневыми обоями.
- Лес! - так же тихо потребовал наш главный художник.
Тотчас же легкие рамы повернулись на своих стерженьках - и сцена утонула в кудрявой зелени.
Зина даже захлопала в ладоши, а Кузин одобрительно мотнул головой.
- Здорово устроили!
- У на все механизировано, - разъяснил Андрюша. - Теперь пройдите за сцену... Девочка, встаньте сюда и ничего не бойтесь.
- А я и не боюсь, мальчик, - тоненьким голоском отозвалась Зина и скакнула на указанное Андрюшей место.
- Люк! - пиратским голосом прорычал Андрюша.
Загудело колесо. Зина взвизгнула и исчезла.
- Это для разных водяных и прочих привидений сделано. - пояснил главный художник и опять рявкнул:
- Люк!
С металлическим стоном площадка вынесла Зину на сцену.
Слабо улыбаясь, она сообщила всем нам:
- А я провалилась под пол... Там у них тоже какие-то колеса... - Потом тряхнула своими черными локонами и убежденно сказала: - Это же настоящий театр, ребята!
Из-за кулис вышел сияющий Кругликов.
- Может, они хотят гром послушать? - спросил он Андрюшу. - У нас он есть.
Загромыхал по полочкам лотка крокетный шар.
- Действительно, гремит! - воскликнул Токарев. И глаза его вновь загорелись.
- Техника неплохая, - согласился Кузин. - А как с репертуаром?
Я посмотрел на Андрюшу. Он - на меня. Мы не поняли вопроса, однако я нашел необходимым ответить:
- Ничего себе... Репетируем сколько влезет.
Кузин снисходительно усмехнулся.
- Ты меня, Муромцев, не понял. Пьесы, которые вы ставите, имеют революционную направленность?
- Конечно, про революцию Сейчас про французскую. Пьеса называется «Марат».
- Ого, куда хватили! - не то одобрительно, не то насмешливо пробурчал Кузин. - Кто же у вас играет Марата?
- Вот он играет... Муромцев. - Андрюша ткнул меня пальцем в грудь. - Да еще как здорово!
- Ого! - еще раз буркнул Кузин.
А Лебедев подскочил ко мне, смерил с ног и до головы колючим взглядом маленьких черных глазок и недоверчиво протянул:
- Ты играешь Марата?
- Ну я. А что?
- А то, что знаешь ли ты, кем был Марат? Другом народа, трибуном восставших санкюлотов. Чтобы играть Марата, надо самому быть выдающимся оратором.
- Вот ты бы и показал, Мишка, как надо, - сказал парень в солдатской папахе и почему-то подмигнул мне.
- Мне нечего показывать. Я в артисты не записывался, - возразил Лебедев. - А вот он пусть покажет.
- Покажи им, Митя, - шепнул Андрюша.
- «Граждане солдаты, вы обмануты!..» - начал я свой любимый монолог.
И вдруг трепетный холодок пробежал у меня по спине. Не было уже не детпролеткультовцев, ни Андрюши. Жан Поль Марат один стоял перед вооруженными солдатами, пришедшими, чтобы арестовать его. Дула ружей направлены в его грудь. Смерть? Но Марат ее не боится. Ведь уже поднялись тысячи бедняков Парижа. Они строят на улицах баррикады, останавливают золоченые кареты аристократов, обрезают костромки и переворачивают кареты на мостовую... Марат обращается к солдатам.
Слышу реплику:
- Арестуйте этого бунтовщика!
Это Андрюша, играющий офицера.
«Реют, реют красные крылья свободы». Как флаг на шпиле нашей башни, как боевое знамя красноармейской батареи...
И вот уже Кругликов схватил какую-то палку и нацелился в затылок Андрюши:
- Смерть палачам!
Грохочет оглушительный выстрел. И Валька Федоров выскакивает на сцену и, размахивая руками, упоенно вопит:
- Я ка-ак вдарил! Даром что без сигнала!..
Ко мне бросился Токарев.
- Здорово это ты! И они, значит, послушали и своего офицера - хлоп!... Кто же это вас так научил?
- Ну как, Миша, показал? - добродушно спросил Лебедева парень в папахе.
- А кто у вас играет Шарлотту Корде?
Вопрос задала, конечно, Зина. Наверное, ей очень хочется играть в театре.
- Учит нас Александр Иванович, а Шарлотту Корде играет Катя Леденева.
- А какая она? Брюнетка или блондинка?
- Светленькая...
- Ну вот и плохо. Все француженки - брюнетки. Вот как я.
В общем, наш театр детпролеткультовцам, как видно, сильно понравился.
Кузин прямо заявил:
- Театр организован правильно. Опыт Федяшовского детпролеткульта надо передать другим детпролеткультам. Тебе, Муромцев, придется сделать доклад на президиуме Губкома.
Итак, значит, мы теперь стали Федяшовским детпролеткультом и мне даже придется ехать в Тулу и делать там доклад. Еще никогда в жизни я не делал докладов. Нужно будет как можно внимательнее послушать доклад, который собирается сделать Миша Лебедев.
Ледок между нами и детпролеткультовцами постепенно таял. В конце концов, они были такими же ребятами, как и мы, только немного старше.
Приглядываясь к ним, я заметил, что и одеты они не больно-то хорошо. Шинель у Кузина совсем старая, потемневшая, с обрезанными полами, а большие солдатские ботинки просят каши. Зина - в разношенных валенках: в каждый можно спрятать по крайней мере две такие ноги, как у нее. Черное пальто Токарева порыжело на плечах, а на локтях - дырки...
Когда мы сели обедать и нам подали глиняные миски со щами, с редкими золотыми кружочками льняного масла на поверхности, гости дружно заработали ложками, а Токарев, сидевший со мной рядом, сказал:
- Вкусные щи! У нас таких не варят. Мы все суп из свеклы едим.
Да, с продовольствием и в их самоуправляющейся колонии, видно, было не густо. Конечно, они с удовольствием поели наших щей и по ложке овсяного киселя на второе. Но я сразу понял, что каша с маслом не главное в их жизни. Удивительно, как много знали эти ребята: и то, что делается на фронтах гражданской войны; и почему так плохо с продовольствием; и кто такие эсеры, которые попробовали восстать и даже организовали гнусное покушение на жизнь самого Ленина... И обо всем этом они говорили красивыми, хотя и не всегда понятными, словами. Видно, все они в своем детпролеткульте как-то выучились на оратора. Больше всех мне нравился Толя Токарев и парень в солатской папахе - Коля Лопухин.
Уже во время обеда Токарев предложил мне дружбу на всю жизнь.
- Я состою в Тульском Укоме детпролеткультов, - сообщил он мне. - Теперь и тебя туда обязательно введут, и мы будем придерживаться одной линии.
- А какие же у вас есть линии? - наугад спросил я.
Токарев искоса взглянул на Кузина, сидевшего по другую сторону стола, и, убедившись, что тот занят киселем, попытался объяснить мне кое-что.
- Видишь ли, как у нас получилось, - говорил он негромко. - Когда организовался первый детпролеткульт, всем руководил один человек, по фамилии Пожидаев. Он, понимаешь, очень хороший художник и, кроме того, знает все на свете. Он и объяснил нам, что такое пролетарская культура и как мы должны ею овладеть. Но потом старшие ребята: вот этот - Кузин Вася, мой брат и еще другие - стали с ним спорить и переспорили. Начали перестраивать всю работу, потому что Пожидаев заставлял нас заниматься разным искусством, а мы должны стать стойкими борцами за дело пролетарской революции. У них, у старших ребят, конечно, правильная линия, но только...
- Что только?
Токарев опять быстро взглянул на Кузина.
- Тебе сколько лет? - неожиданно спросил он.
- Тринадцатый пошел.
- А мне - тринадцать. А Кузин уже совсем взрослый. Ему уже шестнадцать. И брату моему Виктору столько же, и даже Лебедеву, хотя он меньше нас ростом и почему-то больше не вырастает... А в детпролеткульте больше таких, как я и ты. И мы хотим, чтобы устраивались разные игры, чтобы интереснее было... Вот вы в индейцев играли. Я бы тоже играл, но Губком принципиально против... Ну, у нас, младших, своя линия...
- Какая линия, Токарев? - нахмурился Кузин.
Мой новый друг передернул плечами.
- Я ему рассказываю о линии наших детпролеткультов. Может, нельзя?
- Да ведь ты все напутаешь. А у них и так путаницы хватает.
На узком бледном лице Токарева выступили красные пятна, и он вскочил из-за стола.
- Ну, Кузин, дождешься ты!..
Наши ребята притихли и только таращили глаза на гостей.
- Пожалуй, схватятся! - с надеждой шепнул Кругликов, сидевший слева от меня.
- Ладно, Толька, не лезь в пузырь, - примирительно сказал Кузин.
- Не знаю ничего про путаницу, а только мы считаем себя молодыми коммунарами - и все тут, - громко заявил я, решив держать руку Токарева.
- И правильно считаете, - поддержал Лопухин.
- Разберемся, - пообещал Кузин.
После обеда мы собрались в «красной гостиной», которая теперь называлась комнатой для тихих игр.
Кузин сел за стол, потом встал и предоставил слово для доклада о текущем моменте члену Губкома детских пролеткультов - товарищу Лебедеву.
Лебедев вынул из кармана своей курточки довольно много смятых бумажных листочков, разгладил их перед собой на столе, густо откашлялся и выпил большую кружку кваса.
Наташа Фуллер тотчас же подошла к столу и вновь наполнила кружку из глиняного жбана. Лебедев сердито на нее посмотрел и еще раз прочистил горло. Затем нахмурился, растрепал ладонью свои жестские волосы и закричал:
- Дорогие товарищи! По поручению Губкома детпролеткультов я обрисую вам внешнее и внутреннее положение нашей рабоче-крестьянской республики в переживаемый нами текущий момент.
И, надо сказать, здорово обрисовал! Рассказал об акулах международного империализма и о внутренней гидре контрреволюции, хотя и обезглавленной пролетариатом, но все еще бьющей в разные стороны своим колючим хвостом...
- Ловко чешет! - сказал Валька Федоров и восхищенно раздул щеки.
Мы все очень аплодировали Лебедеву, когда он кончит доклад и залпом выпил третью кружку кваса.
После доклада революционные стихи декламировали Зина и сам Кузин.
У Зины выходило гораздо лучше, и мне захотелось, чтобы она осталась у нас и тоже играла в театре.
Напоследок Кузин объявил, что Федяшовский детпролеткульт считается организованным, и попросил всех поднять руки за то, чтобы председателем его выбрать товарища Муровцева, то есть меня.
- Так меня уже выбрали. По революционному детскому клубу, - сказал я Кузину.
- Это не считается, - отмахнулся он и все же заставил всех наших ребят поднять руки.
После собрания он подозвал меня и сказал:
- Твое избрание зафиксировано в протоколе. Приедешь в Тулу и явишься в Губком.
И, уже прощаясь, весело улыбнулся и хлопнул по плечу:
- В общем, действуй, Монтигомо Ястребиный Коготь!
Оказывается, и Кузин умел шутить.
Мы проводили гостей до ворот и долго смотрели, как они, надев лыжи и упруго отталкиваясь от земли палками, бежали один за другим по наезженной дороге. Когда же их фигуры стали совсем маленькими, а от искрящегося снега заболели глаза, мы вернулись в бывший клуб и заговорили все сразу.
Наташа Фуллер и Катя Леденева больше всего интересовались Зиной: и откуда она, и о чем она спрашивала, и кто научил ее кататься на лыжах, и правда ли, что она француженка.
А Валька Федоров сказал, что ему очень понравилось, как Лебедев кричал и размахивал руками насчет текущего момента, и что он сам решил сделаться оратором.
Но всех нас волновала и радовала мысль, что мы теперь не одни, а вступили в большое дружное товарищество молодых коммунаров.
И вот уже Андрюша, разложив на столе большой лист бумаги, вывел на нем яркой киноварью: «Федяшовский детпролеткульт».