Миграции и легитимизации в Мезоамерике - история и миф
Следующий ПЕРЕПОСТ о Доколумбовой Америке...
Александр Ф. Кристенсен
История, Миф и Миграция в Месоамерике
...Два свойства резко выделяются практически во всех теориях о происхождении (а их тысячи),
которые выдвигаются при каждой возможности. У этих теорий генеалогический характер,
и они включают в себя миграцию в том или ином виде. Все народы откуда-то происходят,
но, по всей видимости, лишь немногие действительно соответствуют сказанному
после спекуляций над их происхождением (Henige 1982:91).
Месоамерика отличается от других частей Америки наличием хорошо развитой доколумбовой системой письма. Одним из важных способов использования этой системы являлось записывание истории (Boone 1994, Florescano 1994). И хотя конкисту пережило лишь несколько исторических записей, много больше записей было составлено в последующие десятилетия с использованием как местных, так и европейских историографических традиций.
Со временем эти рассказы становились всё более и более вторичными по содержанию и европейскими по структуре, и к середине XVII века в них содержалась лишь незначительная часть текста (а в некоторых и такой доли не было), представляющего ценность первоисточника для современных историков. До XIX века, когда были обнаружены манускрипты нескольких ранних рассказов, написанных индейцами, местизо и миссионерами, только самые европейские из подобных работ были напечатаны.
Позднее были опубликованы и многие другие труды, часто записанные на науатле или языке майя, обеспечившие нас индейским взглядом на историю. Однако раньше при их анализе с ними обращались также как и со всеми другими историческими источниками без понимания специфической особенности местной традиции.
Последние исследования определили многочисленные отличительные элементы в местных рассказах, которые проявляются в различной степени в гибридных документах колониального периода. Определяющей характеристикой этих источников является различная природа месоамериканского времени (e.g., Edmonson 1982). Для самых индейских рассказов характерно акцентированное внимание на хронологию, но она не является непрерывным, последовательным временным рядом европейской традиции.
Более того, время было составлено из нескольких переплетённых циклов.
У майя акцент делался на цикл, состоящий из двадцатилетних катунов. В классическом периоде катуны являлись частью системы последовательного длинного счета, но в постклассическом периоде его использование практически повсеместно прекращается и его заменяет система короткого счета, представляющего собой цикл из 13 катунов. В Центральной Мексике основным был 52-летний священный цикл и, по всей видимости, более длинного счета там не разработали.
В обоих случаях, любой период времени строго ассоциировался со всеми предыдущими и последующими периодами, носящими те же самые названия. Мешика-ацтеки, например, ожидали осуществления схожих событий в любом году Се Акатль (1 Тростник) - между прочим, год в котором родился человек-бог Кецалькоатль. Для майя юкатеков схожие ожидания были характерны для катуна 8 Ахав, когда наступают бедствия и рушатся города.
Когда исторические события собирали в единый рассказ, их вписывали в эту структуру, которая часто искажала их точное положение касательно западной календарной системы.
Как и в большинстве культур отличных от нашей, миф и историю явно отличить трудно (Florescano 1994). Недавно действенность такого разделения истории от мифа и ценность этого разделения была поставлена под вопрос теми, кто считает, что раз уж древние источники не делали различия между этими двумя типами информации, то история всегда находится в закодированном виде в мифе и является нераздельной от него (e.g., Bricker 1981, Lincoln 1990).
Этот взгляд вскользь подтверждается современными толкованиями материалов, некоторые из которых трудно даже распознать как полученные из одних источников (свидетельством может служить сравнение Линкольна [1990] переводов Книг Чилам Балам из Чумайеля, сделанных Ройсом и Эдмонсоном, в которых нет даже схожих имён собственных).
Тем не менее, в этой статье заявляется, что такое разделение сделать можно - отделить то, что возможно действительно произошло, т.е. «историю», от последующих манипуляций над этим событием, т.е. «мифом».
Даже различие между человеком и богом, столь отчётливое на Западе, в месоамериканских рассказах не так очевидно.
Вождей воспринимали, как при их жизни, так и после, как воплощения божеств (e.g., Gruzinski 1989).
Их действия отображали действия божеств в их настоящих и будущих воплощениях.
Так, ряд вождей могли носить схожие имена или титулы и, как минимум в теории, могли осуществлять некоторые схожие дела.
В колониальных источниках, как на испанском языке, так и на местном, повторения схожих имён людей или схожих событий могли легко быть объединены. Вероятно, это не вызывало проблем у местной культуры, поскольку вечная роль была более важна по сравнению с временной ролью индивидуума (африканский пример см. у Miller 1972).
Для современных этноисториков, пытающихся отсортировать историческую «действительность» от мифа, это является проблемой и часто серьёзной. Возможно, самым лучшим примером такой путаницы является Кецалькоатль (Davies 1977:70-4). В Центральной Мексике первым таким наложением является объединение бога с историческим правителем Толлана, Идальго. Вторым - вероятно, является объединение двух таких правителей, один из которых жил в начале или во время расцвета Толлана, а второй - во время его заката. На территории майя, где то же божество появляется как Кукулькан, таких наложений столько же, если не больше, но отделить бога от человека довольно затруднительно (Seler 1990[1898], Davies 1977:191-5).
Миграции являются заметной темой во многих месоамериканских исторических рассказах, записанных как алфавитным письмом, так и комбинацией пиктографических и письменных элементов.
Самым известным миграционным рассказом на этой территории является рассказ о колуа мешика, ацтеках, которые заявляли, что, прибыв в долину Мехико последними и обладая на тот момент низким статусом, они смогли к прибытию испанцев достичь своего высокого статуса покорителей большей части Центральной Америки.
По сравнению с другими месоамериканскими группами, больше всего исторических рассказов сохранилось о мешика и практически во всех них центральным элементом служит их переселение.
Начиная с ранних хронистов (Motolinia 1951[1541]:83, Duran 1994[1581]:3-11) и продолжая посредством вторичных исследований вплоть до наших дней (Clavigero 1787:112, Seler 1991[1894], Denison 1908, Kirchhoff 1961, Smith 1984), было предпринято множество попыток представить события этих рассказов в рамках западных систем взглядов на географические и временные аспекты. Но мешика не были единственными, кто уделял переселению большое внимание. Большинство месоамериканских народов ко времени конкисты обращались к событиям миграции как к основополагающему социальному элементу.
У этих миграционных рассказов есть несколько отличительных характеристик.
* Во-первых, и это принято в качестве базиса многими этноисториками, это исторический факт.
Одно лишь языковое распределение без сомнения указывает на то, что популяционные перемещения различных масштабов действительно совершались в месоамериканской истории (e.g., Kaufman 1976, Beekman and Christensen in prep.).
* Во-вторых, иноземное происхождение и право покорителей использовалось многими группами элит в качестве оправдания обладания властью. Правителям нужна идеология для подтверждения отличия между ними и их подчинёнными; иноземное и превосходящее происхождение служило прекрасным таким оправданием.
* В-третьих, важность миграционных рассказов в иудео-христианской традиции была быстро осознана вновь обращёнными индейцами, приспособившими их для своих целей. Это на самом деле просто являлось постконкистским вариантом второго влияния, поскольку библейские ссылки служили для легитимизации любых колониальных текстов в рамках новой доминирующей идеологии.
Если мы хотим понять первую характеристику таких рассказов, то есть, настоящие исторические факты, лежащие в их основе, то мы должны сначала постараться понять две остальные. Только тогда исторические реконструкции могут быть сравнены с данными археологов для достижения точного понимания роли перемещения народов в месоамериканской истории.
Династическая легитимация
Возможно, убедительно объяснить это сложно, тем не менее, вполне ясно, что ссылка на прибытие откуда-то оттуда, откуда это более всего выгодно по предвзятому мышлению чужаков или членов общества, является довольно привлекательной. Кажется, что в автохтонности мало очарования, возможно потому, что часто хочется отделить правящий класс от остального населения. (Henige 1982:96)
Сравнение царских династических мифологий по всему свету выявляет, что «чужеземность» является практически важнейшей характеристикой царской власти или «стратифицированных» обществ как противоположность «ранжированных» (Henige 1982, Sanders 1989).
"Я не являюсь членом царской семьи, мой брат не является членом царской семьи; никто из тех кого мы знаем не принадлежит к царской семье. Следовательно, члены царской семьи отличаются от нас".
Для оправдания обладания абсолютной властью в небольшой группе утверждение про отличие является необходимым.
В то же время, однако, для оправдания связи между определённой царской группой и их подчинённым населением должна присутствовать и некая форма схожести между ними. Эти две отличные оправдательные стратегии были описаны, соответственно, как «разобщение» и «связь» (Stone 1989).
Иностранные узы являются важным средством разобщения, но у иноземного правителя, не принадлежащего к подчинённому обществу, отсутствуют какие-либо формы связи с ним. В этом случае он обладает менее прочной позицией по отношению к переселенцу, который по природе своей является чужеземцем, но в то же время уже является местным членом общества, который до определённой степени прошёл ассимиляцию, одновременно сохраняя свою отличительную характеристику.
Тольтеки и чичимеки в Центральной Мексике
В доколумбовой истории Центральной Мексики больше всего по сравнению с другими использовались два этнонима: тольтека и чичимека. Было много споров о точном значении этих терминов, но кажется очевидным, что оба термина являлись комплексными. Временами они действительно обозначают то, что современные учёные считают этнической группой, но чаще всего они имеют более широкий культурный контекст.
«Тольтеки» были древним цивилизованным населением Месоамерики, жили ли они на самом деле в Толлане или нет (Davies 1977, 1980). После падения Толлана с этим термином часто ассоциировали Колуакан, бывшим партнёром Толлана.
«Чичимеками», с другой стороны, были кочующие вдоль границы цивилизованного мира группы и поселившиеся вдоль границ родственные им группы (Davies 1980, Gradie 1994).
В этом смысле эти термины часто соединяли с более конкретными этнонимами и друг с другом.
Одним из таких соединений был термин «Тольтека-Чичимека», который служил для различения «цивилизованных» чичимеков от настоящих, или теочичимеков.
Для осёдлого населения долины Мехико теочичимеки были наиболее типичным примером чужаков или иммигрантов.
Центральномексиканские династии позднего постклассического периода объявляли себя потомками обоих ветвей, подчёркивая молодость и силу чичимеков, и возраст и мудрость тольтеков (Davies 1980:86).
По своему определению чичимекское происхождение требует наличие некой формы переселенческого рассказа. Даже в тех случаях, когда эта двойственность явно не указывается, это часто лежит в основе социальных структур. В Амакемекане, например, составными элементами политии указаны четыре группы и у каждой есть свой собственный переселенческий рассказ (Hodge 1984:39). Две группы, тотолимпанека и текуанипа, пришли из Астлана. Другие две, тенанка и пойаутека, - из, соответственно, Теотенанго и Тлапаллан-Ноноуалько, таким образом, прослеживая своё происхождение от ранних цивилизаций центрального альтиплано.
Сами мешика, прославляя своё чичимекское происхождение, после основания Теночтитлана избрали члена царской семьи Колуа, Акамапичтли, своим первым тлатоани (Davies 1980:198).
Бун (1991) интерпретировала мешикские переселенческие рассказы как отображения ритуального действа, который пересказывает испытания и движение к более высокой ступени развития первобытного племени, и, таким образом, его право на законность. Этот ритуал изменения социального статуса доказывает их право на правление.
Миграционный путь во многих рассказах описывается как окружной (Duverger 1983:95-101): иногда он на самом деле начинается в долине Мехико у Колуакана (что означает «Место тех, кто имеет дедов»), который часто называют Тео-(т.е. «истинным»)-Колуаканом. В других рассказах путь начинается в Астлане, расположенном на острове в озере, чьё описание смоделировано по образу озера Тескоко (e.g., Castillo 1991, Chimalpain 1991)[1].
Рассказ Дурана об отправленных для нахождения Чикомостока и Колуакана посланниках Мотеуксомы Илуикамины (1994:212-22) не только указывает на то, что это место было исходным, идиллическим вариантом Теночтитлана, но также и на то, что рассказ мешика являлся неизменяемым.
Став однажды на путь цивилизации, назад пути нет.
Науа не были единственными, кто заявлял о двойном Тольтека-Чичимека наследии.
В Мичоакане тараскская монархия также искала свои корни у чичимеков, осевших среди озёрных жителей (Seler 1993[1905], Pollard 1993:13-4). Несмотря на полное отсутствие каких-либо лингвистических связей между группами, мичоаке, или тараски, часто связывают с науа и отоми Центральной Мексики в рассказах о переселении (e.g., Quiñones Keber 1995:54).
В одной лиенсо из Хукутакато в Мичоакане изображается перемещение группы ноноалько, или тольтеков, на запад с побережья Мексиканского залива в сторону Теночтитлана (Seler 1993[1905]:7-17).
Деревня, которую они основали, была науатль говорящей накануне конкисты, несмотря на то, что она была на территории тараскского государства. Этот документ о тольтекском происхождении служил им для отличия от их «чичимекских» соседей и вероятно рассказ, содержавшийся в нём, содействовал сохранению их этнической принадлежности к науа.
Теотиуакан и Тулан у майя классического и постклассического периода
Хотя археологи часто считали майя отчуждёнными и изолированными от их западных соседей (Coe 1984:7), в наше время появилось большое количество свидетельств проникновения чужеродных идей, возможно и людей, на их территорию в течение всего периода истории майя. Большинство подобных влияний именуют «мексиканским», хотя точность этого определения до сих пор является открытым вопросом[2]. Эти заимствования прослеживаются как в колониальных этноисторических источниках, так и в текстах и монументах классического периода.
...Лингвистические заимствования постклассического периода указывают на то, что большинство подобных влияний были на самом деле мексиканскими, т.е. науатльскими. Но в классический период, несмотря на допущения, сделанные некоторыми археологами (e.g., Wilkerson 1994), науатль вероятно не был представлен ни в долине Мехико, ни на юге (Kaufman 1976).
На территории Юкатана и Куаутемаллана постклассического периода заявления о «тольтекском» происхождении служили легитимизирующей функцией, схожей с той, что была в Центральной Мексике.
На Юкатане некоторые роды, например, Кокомы, Шиу и Ица, называли цулобами (dzulob), иноземцами, причём так их именовали все, в том числе и они сами. Нашим основным текстом по этому региону являются Книги Чилам Балам, мифически-исторические летописи, хранившиеся в различных деревнях местными жрецами (e.g., Roys 1967, Edmonson 1982).
В отличие от большинства центральномексиканских рассказов, эти тексты представляют собой явные нативистические воззрения на историю. Их авторы не принадлежат ни к одной из династий, чьи истории они описывают, и таким образом их рассказ о цулобах показывает сторонний взгляд, или взгляд подчинённого, на стратегию легитимизации. Не удивляет, что чужеродность менее ценна. Временами на неё почётно сослаться, но в другое время она может служить позорным клеймом (Stone 1989:166).
Подобное напряжение, вероятно, является фундаментальным для взгляда на иноземцев со стороны любого человека, при этом в различных ситуациях на передний план выходят либо положительные, либо отрицательные аспекты иностранной личности - даже в современном США иммигранты и импорт в зависимости от случая либо восхваляют, либо осуждают, при этом обычно их личные достоинства в меньшей степени влияют на ситуацию в отличие от внутренних социальных причин. Одновременно с тем, что ица считали неумеренно любвеобильными и распутными (Thompson 1970:20-1), их также считали божественными (Edmonson 1982:6). Понимание «языка Суйвы», который можно считать основным указанием на иноземное знание, было необходимым для правителей (Roys 1967:192).
Внедрение передовой военной технологии также было приписано «мексиканцам» (Landa 1978[1566]:15).
Эти заявления о чужеродности были в основном ассоциированы с некоторыми элементами центрально-мексиканской культуры, самыми заметными из которых были имена на науатле, но их носители были в основном неразличимы как по языку, так и культурно от основного населения майя, которым они правили. На самом деле, некоторые из этих родов были задокументированы в надписях в Чичен-Ице и это указывает на то, что они жили на этой территории как минимум 700 лет (Ringle 1990; см. ниже).
Несколько колониальных текстов из высокогорья Гватемалы, в частности Пополь-Вух (Tedlock 1986) и Летопись Какчикелей (Recinos and Goetz 1953), также отводят переселению большую роль в доколумбовой истории. Но в отличие от Чилам Балам эти тексты были написаны потомками бывших правителей и таким образом переселение служило самооправданием без каких-либо негативных ассоциаций, присущей для миграции на Юкатане. Эти группы заявляли, что отправной точкой их переселения был «Тулан-Суйва» или место семи пещер, или Чикомосток на науатле. И Тулан, и Суйва указывают на связь с Юкатаном, а то и с Центральной Мексикой (Davies 1977:191-5).
В Летописи Какчикелей (Recinos and Goetz 1953) упоминаются четыре Тулана, совмещая их положение с направлением сторон света и указывая на более широкое космологическое значение. После долгого странствия род Киче и их родственники прибыли в горную Гватемалу и подчинили живущее там население. Существующие археологические данные могут указывать на прибытие новой династии на эту территорию (Fox 1980, 1989), но датировка этих данных предшествует описанному на несколько столетий. При исследовании явствует, что детали многих, если и не всех, описанных миграций можно проверить лишь на довольно небольших дистанциях (e.g., Hill 1996). Тем не менее, вполне вероятно, что как минимум несколько династий могли быть основаны мигрантами, даже если они и были быстро культурно поглощены (Carmack 1981).
Хотя наше понимание истории майя классического периода всё ещё является неполным и их монументальные тексты намного короче манускриптов колониального периода, тем не менее, они обеспечивают нас лучшим источником месоамериканской истории свободной от испанского влияния.
Явных переселенческих рассказов на монументах нет, но экстенсивное использование «иноземной» иконографии указывает на манипуляции этнической принадлежностью, сравнимой с постклассическим.
Один особый ряд элементов классической иконографии был связан с теотиуаканским воинским комплексом (Stone 1989, Taube 1992). Шиле и Фрейдель возможно переусердствовали в датировании 16 января 378 года н.э. этого заимствования майя у иконографии священной войны Теотиуакана (1990:130-64)[3].
В этот день, 8.17.1.4.12 по системе длинного счёта майя, Тикаль покорил Вашактун.
Монумент, воздвигнутый в честь этого события, Стела 5 в Вашактуне является самым ранним из известных изображений того, что они назвали «костюмом Тлалок-Венеры». Чёткие параллели между этим костюмом и элементами иконографии теотиуаканского воина позволяет предположить, что майя узнали об этом новом стиле ведения войны у Теотиуакана[4].
Эти черты продолжали появляться на монументах майя вплоть до конца классического периода и одними из самых поздних монументов с этими чертами были памятники девятого века в Сейбале. Весь этот период этот костюм и связанные с ним элементы, по всей видимости, продолжал напоминать им об их отличительной иноземной черте, а не просто был ассимилирован в общую иконографию майя (Taube 1992).
Стоун (1989) документировано показал как правители Пьедрас-Неграс в седьмом и восьмом веках использовали этот костюм и другие знаки войны для подчёркивания отличий от своих подчинённых, в отличие от стелы воцарения, в которой был использован символ плодородия и традиционные образы майя, что подтверждало их связь.
В схожем стиле четыре стелы вокруг Здания А-3 в Сейбале, воздвигнутые в 849 году н.э. в честь окончания периода 10.1.0.0.0, изображают двух людей в традиционном для майя исполнении и двух - в «мексиканских» костюмах (Christensen 1991, Graham 1990:25-40, Schele and Freidel 1990:387-9).
Многие увидели в этих изображениях разных людей и восприняли их (как и другие удивительно эклектичные монументы городища) как доказательство сосуществования двух этнических групп, местной и покорителей (e.g., Graham 1973, 1990). Однако текст указывает, что на всех четырёх стелах изображены портреты Правителя Е, известного как Ах-Болон-Тун-Та-Хун-Кин-Буц’ (Mathews and Willey 1991, Schele and Freidel 1990).
На монументах он появляется в четырёх разных костюмах, ассоциируемых с войной, правлением, плодородностью и с подземным миром, первые два костюма более «мексиканские», а последние - «майяские» (Christensen 1991, Schele and Freidel 1990). На втором монументе он также записал присутствие владык из трёх других главных городов, Тикаля, Калакмуля и Мотуль-де-Сан-Хосе, которые прибыли посмотреть или возможно принять участие в церемонии.
сановник майя преклоняется перед важным лицом в облачении тольтека
Так, в конце первого катуна нового бактуна Правитель Е подтвердил свою власть таким способом, которым ещё никто из правителей майя не пользовался. Он освятил новое священное место в центре Южной Плазы, выровненной относительно четырёх направлений, и исполнил различные ритуалы для каждой из оси. Иноземные владыки прибыли, чтобы стать свидетелями церемонии и возможно принять в ней участие. Эти ритуалы затем были запечатлены в ряде стел, в которых Правитель Е изобразил себя как представляющий всё, чем может и должен быть правитель: войной и плодородием, жизнью и смертью, иноземцем и местным.
Зачем он всё это сделал спустя десятилетия бездеятельности в городе?
К 10.1.0.0.0 прекратили своё существование и другие два воздвигавших монументы города стока р. Пасьон - Ицан и Мачакила (Mathews and Willey 1991). Правитель Сейбаля определённо также был подвержен тому же воздействию, что стало причиной коллапса соседних династий. Запечатлев себя в качестве образца всех аспектов царя майя, он освятил свою власть в достаточной степени, чтобы сохранить поддержку своих подчинённых.
Кампания легитимации Правителя Е очевидно возымело действие.
На протяжении как минимум сорока лет после 10.1.0.0.0 его наследники всё ещё могли собирать вместе своих подчинённых для воздвижения им монументов, правда в меньших масштабах, и таким образом они просуществовали дольше практически всех остальных правителей майя классического периода.
Одним городом, который просуществовал некоторое время даже после Сейбаля и о котором есть данные в юкатекских этноисторических источниках, является Чичен-Ица.
Существует множество спорных моментов вокруг археологии этого города.
В то время как некоторые монументы и архитектура выполнены в стиле майя, есть и другие, которые очень сильно напоминают центральномексиканские. Ранее считалось, что «тольтекская» стадия наследовала «майяскую», что многие считали очевидным доказательством тольтекского вторжения на Юкатан (Tozzer 1957), но совсем недавно стало ясно, что эти два стиля большей частью, а то и полностью, были наложены друг на друга (Lincoln 1990).
Помимо стратиграфических доказательств этого наложения стилей, существуют и фрески, в которых изображены вместе воины «тольтеки» и «майя», часто во время сражения. Большая часть иконографии происходит из прототипов классических майя, и хотя здесь прослеживается чёткое иноземное влияние, оно, по всей видимости, было интегрировано во всеобщую систему взглядов майя (Schele and Freidel 1990:346-76). Это новое художественное слияние было использовано для поддержки трансформированной политической структуры и отличалось от ранее известной на территории майя, в которой делили власть несколько личностей (ibid.:359-62). Некоторые из этих личностей носили имена, которые повторяются в Книгах Чилам Балам, например, Кокомы, Купули и Кавили (Ringle 1990).
В более поздних этноисторических источниках эти роды в основном считались иноземными...
Монументальное искусство Чичен-Ицы показывает нам, что за семь или восемь веков до конкисты эти роды, были ли они на самом деле мигрантами или нет, уже манипулировали местными и иноземными образами для узаконивания своего правления над местными майя. Использование ими иноземных ассоциаций было на самом деле настолько эффективным, что они продолжали пользоваться этим на протяжении столетий...
ПРОДОЛЖЕНИЕ см. в след. посте
Терпеть не могу транскрипцию "месо-америка"(корень то не испанский, греческий!).
но переправлять все случаи на МЕЗО- уже не стал. ..Так сказать, сохранил статью в девственном виде.