Послевкусие
Ребенок репетирует гамму. Уже давно.
- До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до-си-ля...
В той же комнате его отец читает газету.
- ...соль-фа-ми-ре-до. До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до-си-ля-соль-фа-ми-ре... Пап, можно я пойду погуляю?
- Иди.
Мальчик убегает. Отец еще какое-то время шуршит газетой. Затем порывисто встает, кидается к инструменту и жмет на ДО. После чего облегченно вздыхает и возвращается к своей газете.
Так и я.
В июле прочитала книжку "Каллиопа, дерево, Кориск" Романа Шмаракова, даже обобщила впечатления в рецензии http://chto-chitat.livejournal.com/10863346.html , но ответ на один вопрос все же остался несформулированным у меня, на вопрос "о чем же?", и эта неДОконченность терзала исподволь, даже снилась.
Вчера, когда я укладывала младщего спать, а он на удивление легко успокоился, что-то нарисовалось в сознании; я поняла, почему два эпизода из книги не давали мне покоя, казались едва не самыми значительными, пятнадцатая глава, когда Квинт встречается с Анной, и это:
Сегодня я ходил гулять. Улицей, круто спускающейся к реке, я вышел на гулкий железный мост, который выкрашен суриком. Река медленно делает широкую петлю, огибая большой холм, который считается парком, потому что под таким углом не принимается капуста. Я перешел мост и свернул вправо, мимо лодочного сарая глухого зеленого цвета. Летом его окраска была покровительственной. Тесная тропа, пробитая в снегу, поднималась на холм. Я пошел по ней. В такое время там не бывает людей. На вершине холма в окружении высоких деревьев, царя над ними, стоит большая цепочная карусель. Сорока возится на ней, взбивая снежную пыльцу; эти сверкающие атомы очень красиво опадают. На цепях карусели беззвучно покачиваются завьюженные трамвайные сиденья. Карусель не может работать; если бы она раскрутилась, ее цепи с синими сиденьями налетали бы на сомкнувшиеся стволы елей и дубов, заставляя своих недолговечных пассажиров срываться и улетать в реку по широкой, завораживающей стороннего наблюдателя дуге. Оправдание этой карусели, хотя бы намекающее на смысл, пусть даже давно исчерпанный и изгладившийся, ради которого она стоит в этой чащобе над рекой, всегда занимало меня, и я думал, что эта задача решается лишь в этом случае, если, отказавшись от предположения, что бытие сложных металлических предметов всегда связано с целенаправленным человеческим усилием, согласиться на органическое происхождение этой карусели, вызванной к жизни одною из тех природных случайностей, благодаря которым океанский корабль тонет, пробитый метеоритом, семя ясеня пускает корни в человеческом глазу, а сандалия гетеры падает с небес на колени египетского царя.
Эти два эпизода - единственные, когда Квинт не бродит в лабиринте фантасмагорий, привидений, видений и познаний, а высовывается из своей книжной раковины в реальность.
У него плохо получается задерживаться в реальности. Во время разговора с Анной его постоянно уносит обратно в замок, оплот духов и вымысла, и тамошние персонажи беспардонно вмешиваются в его разговор с девушкой. Равно как и его ученые друзья, в беспрерывной полемике с которыми он находится. Да и вообще, он, похоже, мало умеет говорит не о персонажах истории Древнего мира... Из последующих писем мы узнаем, что отношения с Анной разладились до того, что Квинт обещает "ничем не беспокоить ее"...
Приведенный же здесь отрывок про карусель - это, знаете, как Болконский с его дубом. Карусель, такая одинокая, стоит на вершине холма, окружена лесом, запорошена снегом... но даже если бы и не зима - работать каруселью она все равно не сможет, помешают деревья. Так же и Квинт окружен, как частым лесом, своей книжностью, и мало кто соберется топать к нему на вершину холма да еще по снегу.
Кстати, мотив одиночества подчеркивается эпистолярной формой романа.
Я поняла, о чем книга. Об одиноком фантазере-книжнике, рискующем всякую секунду, что выстроенный им замок обрушится и не останется ничего...
ДО.
- До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до-си-ля...
В той же комнате его отец читает газету.
- ...соль-фа-ми-ре-до. До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до-си-ля-соль-фа-ми-ре... Пап, можно я пойду погуляю?
- Иди.
Мальчик убегает. Отец еще какое-то время шуршит газетой. Затем порывисто встает, кидается к инструменту и жмет на ДО. После чего облегченно вздыхает и возвращается к своей газете.
Так и я.
В июле прочитала книжку "Каллиопа, дерево, Кориск" Романа Шмаракова, даже обобщила впечатления в рецензии http://chto-chitat.livejournal.com/10863346.html , но ответ на один вопрос все же остался несформулированным у меня, на вопрос "о чем же?", и эта неДОконченность терзала исподволь, даже снилась.
Вчера, когда я укладывала младщего спать, а он на удивление легко успокоился, что-то нарисовалось в сознании; я поняла, почему два эпизода из книги не давали мне покоя, казались едва не самыми значительными, пятнадцатая глава, когда Квинт встречается с Анной, и это:
Сегодня я ходил гулять. Улицей, круто спускающейся к реке, я вышел на гулкий железный мост, который выкрашен суриком. Река медленно делает широкую петлю, огибая большой холм, который считается парком, потому что под таким углом не принимается капуста. Я перешел мост и свернул вправо, мимо лодочного сарая глухого зеленого цвета. Летом его окраска была покровительственной. Тесная тропа, пробитая в снегу, поднималась на холм. Я пошел по ней. В такое время там не бывает людей. На вершине холма в окружении высоких деревьев, царя над ними, стоит большая цепочная карусель. Сорока возится на ней, взбивая снежную пыльцу; эти сверкающие атомы очень красиво опадают. На цепях карусели беззвучно покачиваются завьюженные трамвайные сиденья. Карусель не может работать; если бы она раскрутилась, ее цепи с синими сиденьями налетали бы на сомкнувшиеся стволы елей и дубов, заставляя своих недолговечных пассажиров срываться и улетать в реку по широкой, завораживающей стороннего наблюдателя дуге. Оправдание этой карусели, хотя бы намекающее на смысл, пусть даже давно исчерпанный и изгладившийся, ради которого она стоит в этой чащобе над рекой, всегда занимало меня, и я думал, что эта задача решается лишь в этом случае, если, отказавшись от предположения, что бытие сложных металлических предметов всегда связано с целенаправленным человеческим усилием, согласиться на органическое происхождение этой карусели, вызванной к жизни одною из тех природных случайностей, благодаря которым океанский корабль тонет, пробитый метеоритом, семя ясеня пускает корни в человеческом глазу, а сандалия гетеры падает с небес на колени египетского царя.
Эти два эпизода - единственные, когда Квинт не бродит в лабиринте фантасмагорий, привидений, видений и познаний, а высовывается из своей книжной раковины в реальность.
У него плохо получается задерживаться в реальности. Во время разговора с Анной его постоянно уносит обратно в замок, оплот духов и вымысла, и тамошние персонажи беспардонно вмешиваются в его разговор с девушкой. Равно как и его ученые друзья, в беспрерывной полемике с которыми он находится. Да и вообще, он, похоже, мало умеет говорит не о персонажах истории Древнего мира... Из последующих писем мы узнаем, что отношения с Анной разладились до того, что Квинт обещает "ничем не беспокоить ее"...
Приведенный же здесь отрывок про карусель - это, знаете, как Болконский с его дубом. Карусель, такая одинокая, стоит на вершине холма, окружена лесом, запорошена снегом... но даже если бы и не зима - работать каруселью она все равно не сможет, помешают деревья. Так же и Квинт окружен, как частым лесом, своей книжностью, и мало кто соберется топать к нему на вершину холма да еще по снегу.
Кстати, мотив одиночества подчеркивается эпистолярной формой романа.
Я поняла, о чем книга. Об одиноком фантазере-книжнике, рискующем всякую секунду, что выстроенный им замок обрушится и не останется ничего...
ДО.