Субъекты и объекты (2)
Неоколониализм неизбежно должен был породить своего противника - антинеоколониальное движение, цели которого - уже не построение национальных государств, а ликвидация продажных режимов и строительство в рамках уже существующих границ более субъектных и независимых стран.
Одной из самых первых антинеоколониальных революций, безусловно, является иранская революция 1979 года, которая прошла в классической неоколонии. Свергнув шахский режим, иранская революция вступила в жесточайшее противоречие с существующим неоколониальным миром, став фактически экзистенциальным врагом для Запада, который очевидно увидел угрозу в самом характере этой революции. Вполне логично и СССР стал врагом революционного Ирана, так как во многом советский блок тоже был построен на неоколониальных принципах, хотя в основе своей существенно отличался от западной модели.
Особенностью иранской революции был ее подчеркнуто клерикальный характер, и это, как можно теперь сказать, имело более чем объективную основу. Шахский режим был светским проектом, а поэтому для его свержения и создания нового проекта потребовалось призвать принципиально иную идеологию, во всем противоположную прежнему режиму. Таким образом революционеры максимально могли расширить социальную базу революции и создать в короткие сроки ситуацию невозврата к прежней модели. Шиитский клерикальный фактор стал основой и для распространения влияния Ирана за пределами своей территории, что тоже было вполне объективной задачей создания внешнего рубежа обороны иранской революции.
В определенном смысле примерно по тому же пути развивалось и афганское движение моджахедов, которые взяли на вооружение исламский фактор, как идейную основу борьбы с режимом в Кабуле и советским присутствием, которое афганские моджахеды рассматривали как интервенцию и то же самое проявление неоколониализма. Итогом афганского сопротивления стало максимально радикальное движение Талибан, возникшее уже после победы моджахедов на фоне теперь уже их неспособности к созданию реально независимого от внешних неоколониалистов режима. И здесь клерикальный фактор (причем в самом радикальном варианте) стал основой победы - теперь уже Талибана над Альянсом Семи.
Отвлекаясь на время, могу сказать, что меня в какой-то степени не столько удивил, сколько заинтересовал в период, когда я был в Донецке, как раз очень серьезный крен в клерикальную, православную сторону донецкого восстания. Я был там в то время, когда восстание еще носило стихийный народный характер. Это был довольно удивительно, особенно учитывая позицию церковной верхушки РПЦ, полностью поддерживающей совершенно предательский по отношению к русскому народу Украины курс Кремля. Бандиты и уголовники с внешней помощью Кремля захватили власть на территории восстания позже. Тогда же - в июле-августе 14 я отметил для себя именно этот момент. Возможно, что в случае развития восстания именно в его самостоятельном от Кремля, субъектном варианте, православный характер стал бы определяющим - во всяком случае, предпосылки имелись. Неясно, конечно, как бы клирики-идеологи восстания смогли бы сотрудничать с РПЦ в Москве - скорее всего, и здесь мы бы увидели резкую радикализацию по религиозной составляющей вплоть до объявления руководства РПЦ еретиками и предателями (что, впрочем, совсем недалеко от истины), но сейчас об этом можно только гадать. Кремль успел перехватить руководство восстанием и быстро выхолостил его до состояния своего пушечного мяса в олигархической империалистической борьбе.
Но вернемся к Ближнему и Среднему Востоку.
Арабская весна, если рассматривать ее именно как объективный процесс и явление (хотя, конечно, субъективный фактор в виде внешнего влияния в ней тоже присутствовал, а в ряде случаев, как в том же Египте, Йемене, Тунисе сумел переломить ситуацию в русло относительно управляемых им процессов) - это тоже антинеоколониальный взрыв целого региона.
Страны региона представляли к моменту начала Весны зависимые от внешних сил режимы личной власти, бесконечно далекие от народов и национальных интересов своих стран. В каких-то случаях это имело во многом вынужденный характер в силу серьезной ресурсной недостаточности, как в Йемене или Сирии, где-то были ошибки и просчеты в управлении, вызванные деспотическим характером власти как в Ливии или Египте, но сути это не меняет - вспыхнувшие народные революции имели под собой одну объединяющую их цель - построение более справедливого государства, менее зависимого от внешних сил. Насколько реалистичными были такие цели, сказать сложно, так как в ходе всех революций ни в одной из стран победа над правящим режимом не привела к возникновению нового субъекта в виде нового государства. Практически везде восстания завершились поражением - даже в тех случаях, когда режимы были необратимо свергнуты, как в той же Ливии. Противоречия между победителями либо разорвали эти страны, как Ливию или Йемен, вполне вероятно, что и Сирия окажется по факту разорванной на зоны внешней оккупации, либо в этих странах произошла контрреволюция, вернувшая к власти прежние режимы, как это произошло в Египте.
Во всех случаях клерикальный характер революций стал определяющим. Пожалуй, только в Йемене в силу его крайней особенности и наличия племенного фактора, как наиболее значимого по отношению к любым другим, революция быстро перешла в формат традиционного противостояния по линии Юг-Север. Аль-Кайеда и ИГ в Йемене присутствуют, но пока в достаточно маргинальном состоянии.
Все революции (за исключением Йемена) взяли на вооружение именно религиозный фактор, как основу своей борьбы со светскими прогнившими режимами, находящимися под неоколониальным управлением. И здесь же выявилась особенность, которая уже проявила себя в Афганистане - в конкурентной борьбе между различными клерикальными исламистскими проектами наибольший шанс получал самый радикальный из них.
Именно так в число наиболее успешных и эффективных очень быстро выдвинулись проект Джебхат ан-Нусры, а затем и Исламского государства. Более мягкие проекты салафитского толка, проекты братьев-мусульман и иные, которые являются в какой-то степени промежуточными, перспектив сегодня не имеют, и поддерживают свое существование только с внешней поддержкой, фактически став прокси-силами внешних игроков. При этом в той же Сирии после того, как оккупанты создадут свои прокси-правительства, более похожие на магистратуры на оккупированных Германией советских территориях, эти прокси-силы получат власть (опять же, подконтрольную внешним игрокам). Говоря иначе, противоречия, которые и привели к антинеоколониальной революции в Сирии, не будут разрешены, и второй раунд войны неизбежен, но в еще более радикальном варианте - как это и произошло в Афганистане после победы над режимом Наджибуллы.
Только Ан-Нусра и ИГИЛ сохраняют определенную самостоятельность и субъектность. Как раз поэтому они и являются для всего мирового неоколониализма и империализма врагами номер один, именно поэтому они признаны террористическими, а любое упоминание этих субъектов не в негативном контексте грозит прямым уголовным преследованием. В этом смысле даже сугубо научное изучение феномена этих двух группировок может быть наказуемым деянием. В том числе и в России, так как кремлевский режим - точно такой же империалист и враг своего собственного народа, хотя и более хилый, чем его западные партнеры. И любое освободительное движение от неоколониального гнета, естественно, является прямым врагом российских олигархов и империалистов, как и для всех других.
Тем не менее, изучать феномен этих субъектов, безусловно, необходимо. Неоколониализм трещит по швам, его время заканчивается. Поэтому, кстати, единичные случаи антинеоколониальной борьбы теперь превращаются в системные. Разломы проходят, как и всегда, по самым слабым звеньям мировой неоколониальной системы, в первую очередь по тем странам, где правящие режимы замкнуты на обслуживание интересов своих правящих клик, а сами клики утратили даже инстинкт самосохранения в своей алчности. Это не эмоциональные оценки, а констатация. Россия, как мы можем судить просто потому, что живем здесь, тоже относится к таким слабым звеньям. Время правления мафиозной олигархии подходит к концу, хотя у нее есть способы и варианты продления неизбежного краха. Ужесточение режима, переход к откровенно фашистской диктатуре, который мы наблюдаем прямо сейчас - это один из элементов системы таких попыток. Но по понятным причинам, это все равно не сможет сбалансировать вошедшее в неуправляемый режим противоречие между устойчивостью и развитием страны. Укрепление режима через его фашизацию окончательно отбросит страну в дикое состояние, разрушение остатков устойчивости системы жизнеобеспечения, и Россия станет беззащитной как против внешних угроз, так и против стихийных и техногенных бедствий. Можно отменить закон тяготения или даже ввести за его озвучивание уголовную ответственность, но предметы все равно упрямо будут падать вниз. Можно напрочь отрицать законы развития общества и карать за попытки их применения, но они все равно будут действовать вопреки желанию наших правителей.
Именно поэтому Россию тоже ждет антинеоколониальная революция, хотя, возможно, она и будет иметь неодностадийный характер. Возможно, что у нее, у революции, будут и поражения - но в целом отменить ее не получится ни у кого.
В связи с этим мы должны хотя бы понимать, что за силы будут вызваны к жизни в ходе такой революции, какие процессы будут в ней вызревать и происходить. И пока есть время, лучше всего изучать их на внешних по отношению к нам процессах и примерах.
Теперь же, после такого, скажем так, вступления и определений, в рамках которых можно будет рассматривать субъект антинеоколониальной борьбы, можно рассмотреть его (точнее, их) и чуть более подробно.
(далее следует)
Одной из самых первых антинеоколониальных революций, безусловно, является иранская революция 1979 года, которая прошла в классической неоколонии. Свергнув шахский режим, иранская революция вступила в жесточайшее противоречие с существующим неоколониальным миром, став фактически экзистенциальным врагом для Запада, который очевидно увидел угрозу в самом характере этой революции. Вполне логично и СССР стал врагом революционного Ирана, так как во многом советский блок тоже был построен на неоколониальных принципах, хотя в основе своей существенно отличался от западной модели.
Особенностью иранской революции был ее подчеркнуто клерикальный характер, и это, как можно теперь сказать, имело более чем объективную основу. Шахский режим был светским проектом, а поэтому для его свержения и создания нового проекта потребовалось призвать принципиально иную идеологию, во всем противоположную прежнему режиму. Таким образом революционеры максимально могли расширить социальную базу революции и создать в короткие сроки ситуацию невозврата к прежней модели. Шиитский клерикальный фактор стал основой и для распространения влияния Ирана за пределами своей территории, что тоже было вполне объективной задачей создания внешнего рубежа обороны иранской революции.
В определенном смысле примерно по тому же пути развивалось и афганское движение моджахедов, которые взяли на вооружение исламский фактор, как идейную основу борьбы с режимом в Кабуле и советским присутствием, которое афганские моджахеды рассматривали как интервенцию и то же самое проявление неоколониализма. Итогом афганского сопротивления стало максимально радикальное движение Талибан, возникшее уже после победы моджахедов на фоне теперь уже их неспособности к созданию реально независимого от внешних неоколониалистов режима. И здесь клерикальный фактор (причем в самом радикальном варианте) стал основой победы - теперь уже Талибана над Альянсом Семи.
Отвлекаясь на время, могу сказать, что меня в какой-то степени не столько удивил, сколько заинтересовал в период, когда я был в Донецке, как раз очень серьезный крен в клерикальную, православную сторону донецкого восстания. Я был там в то время, когда восстание еще носило стихийный народный характер. Это был довольно удивительно, особенно учитывая позицию церковной верхушки РПЦ, полностью поддерживающей совершенно предательский по отношению к русскому народу Украины курс Кремля. Бандиты и уголовники с внешней помощью Кремля захватили власть на территории восстания позже. Тогда же - в июле-августе 14 я отметил для себя именно этот момент. Возможно, что в случае развития восстания именно в его самостоятельном от Кремля, субъектном варианте, православный характер стал бы определяющим - во всяком случае, предпосылки имелись. Неясно, конечно, как бы клирики-идеологи восстания смогли бы сотрудничать с РПЦ в Москве - скорее всего, и здесь мы бы увидели резкую радикализацию по религиозной составляющей вплоть до объявления руководства РПЦ еретиками и предателями (что, впрочем, совсем недалеко от истины), но сейчас об этом можно только гадать. Кремль успел перехватить руководство восстанием и быстро выхолостил его до состояния своего пушечного мяса в олигархической империалистической борьбе.
Но вернемся к Ближнему и Среднему Востоку.
Арабская весна, если рассматривать ее именно как объективный процесс и явление (хотя, конечно, субъективный фактор в виде внешнего влияния в ней тоже присутствовал, а в ряде случаев, как в том же Египте, Йемене, Тунисе сумел переломить ситуацию в русло относительно управляемых им процессов) - это тоже антинеоколониальный взрыв целого региона.
Страны региона представляли к моменту начала Весны зависимые от внешних сил режимы личной власти, бесконечно далекие от народов и национальных интересов своих стран. В каких-то случаях это имело во многом вынужденный характер в силу серьезной ресурсной недостаточности, как в Йемене или Сирии, где-то были ошибки и просчеты в управлении, вызванные деспотическим характером власти как в Ливии или Египте, но сути это не меняет - вспыхнувшие народные революции имели под собой одну объединяющую их цель - построение более справедливого государства, менее зависимого от внешних сил. Насколько реалистичными были такие цели, сказать сложно, так как в ходе всех революций ни в одной из стран победа над правящим режимом не привела к возникновению нового субъекта в виде нового государства. Практически везде восстания завершились поражением - даже в тех случаях, когда режимы были необратимо свергнуты, как в той же Ливии. Противоречия между победителями либо разорвали эти страны, как Ливию или Йемен, вполне вероятно, что и Сирия окажется по факту разорванной на зоны внешней оккупации, либо в этих странах произошла контрреволюция, вернувшая к власти прежние режимы, как это произошло в Египте.
Во всех случаях клерикальный характер революций стал определяющим. Пожалуй, только в Йемене в силу его крайней особенности и наличия племенного фактора, как наиболее значимого по отношению к любым другим, революция быстро перешла в формат традиционного противостояния по линии Юг-Север. Аль-Кайеда и ИГ в Йемене присутствуют, но пока в достаточно маргинальном состоянии.
Все революции (за исключением Йемена) взяли на вооружение именно религиозный фактор, как основу своей борьбы со светскими прогнившими режимами, находящимися под неоколониальным управлением. И здесь же выявилась особенность, которая уже проявила себя в Афганистане - в конкурентной борьбе между различными клерикальными исламистскими проектами наибольший шанс получал самый радикальный из них.
Именно так в число наиболее успешных и эффективных очень быстро выдвинулись проект Джебхат ан-Нусры, а затем и Исламского государства. Более мягкие проекты салафитского толка, проекты братьев-мусульман и иные, которые являются в какой-то степени промежуточными, перспектив сегодня не имеют, и поддерживают свое существование только с внешней поддержкой, фактически став прокси-силами внешних игроков. При этом в той же Сирии после того, как оккупанты создадут свои прокси-правительства, более похожие на магистратуры на оккупированных Германией советских территориях, эти прокси-силы получат власть (опять же, подконтрольную внешним игрокам). Говоря иначе, противоречия, которые и привели к антинеоколониальной революции в Сирии, не будут разрешены, и второй раунд войны неизбежен, но в еще более радикальном варианте - как это и произошло в Афганистане после победы над режимом Наджибуллы.
Только Ан-Нусра и ИГИЛ сохраняют определенную самостоятельность и субъектность. Как раз поэтому они и являются для всего мирового неоколониализма и империализма врагами номер один, именно поэтому они признаны террористическими, а любое упоминание этих субъектов не в негативном контексте грозит прямым уголовным преследованием. В этом смысле даже сугубо научное изучение феномена этих двух группировок может быть наказуемым деянием. В том числе и в России, так как кремлевский режим - точно такой же империалист и враг своего собственного народа, хотя и более хилый, чем его западные партнеры. И любое освободительное движение от неоколониального гнета, естественно, является прямым врагом российских олигархов и империалистов, как и для всех других.
Тем не менее, изучать феномен этих субъектов, безусловно, необходимо. Неоколониализм трещит по швам, его время заканчивается. Поэтому, кстати, единичные случаи антинеоколониальной борьбы теперь превращаются в системные. Разломы проходят, как и всегда, по самым слабым звеньям мировой неоколониальной системы, в первую очередь по тем странам, где правящие режимы замкнуты на обслуживание интересов своих правящих клик, а сами клики утратили даже инстинкт самосохранения в своей алчности. Это не эмоциональные оценки, а констатация. Россия, как мы можем судить просто потому, что живем здесь, тоже относится к таким слабым звеньям. Время правления мафиозной олигархии подходит к концу, хотя у нее есть способы и варианты продления неизбежного краха. Ужесточение режима, переход к откровенно фашистской диктатуре, который мы наблюдаем прямо сейчас - это один из элементов системы таких попыток. Но по понятным причинам, это все равно не сможет сбалансировать вошедшее в неуправляемый режим противоречие между устойчивостью и развитием страны. Укрепление режима через его фашизацию окончательно отбросит страну в дикое состояние, разрушение остатков устойчивости системы жизнеобеспечения, и Россия станет беззащитной как против внешних угроз, так и против стихийных и техногенных бедствий. Можно отменить закон тяготения или даже ввести за его озвучивание уголовную ответственность, но предметы все равно упрямо будут падать вниз. Можно напрочь отрицать законы развития общества и карать за попытки их применения, но они все равно будут действовать вопреки желанию наших правителей.
Именно поэтому Россию тоже ждет антинеоколониальная революция, хотя, возможно, она и будет иметь неодностадийный характер. Возможно, что у нее, у революции, будут и поражения - но в целом отменить ее не получится ни у кого.
В связи с этим мы должны хотя бы понимать, что за силы будут вызваны к жизни в ходе такой революции, какие процессы будут в ней вызревать и происходить. И пока есть время, лучше всего изучать их на внешних по отношению к нам процессах и примерах.
Теперь же, после такого, скажем так, вступления и определений, в рамках которых можно будет рассматривать субъект антинеоколониальной борьбы, можно рассмотреть его (точнее, их) и чуть более подробно.
(далее следует)