Максимилиан Волошин - фотограф. Часть 1
"Селфи" Максимилиана Волошина. Париж, 1905 г.
Серьезно заниматься фотографией Максимилиан Волошин начал после того, как в апреле 1905 года приобрел фотоаппарат "Кодак". К 1905 - 1911 годам относится, в основном, его большой фотоархив, найденный в Коктебеле в 1963 году. История этой находки описана в статье В.Н. Танасийчука. Там же содержится и описание снимков, большая часть которых сейчас доступна в сети.
Художница Елизавета Кругликова перед зеркалом, в котором виден фотографирующий ее Волошин.
Елизавета Кругликова под портретом Волошина в своей мастерской в Париже.
Е.С. Кругликова в своей мастерской.
Е.С. Кругликова с гравировальным прессом.
Е.С. Кругликова
С Елизаветой Сергеевной Кругликовой (1865-1941) Волошин познакомился в Париже в апреле 1901 года и под ее влиянием сам решил стать художником. Кругликова так вспоминала свое знакомство с Волошиным:
"1901-й год. Ранняя весна. Париж, ул. Буасонад, 17. Ателье Давиденко и Кругликовой. Позирует модель-итальянец. Работают Е.Н. Давиденко, Б.Н. Матвеев и я. Стук в дверь. - «Entrez!». Стремительно появляется толстый юноша с львиной шевелюрой, в пенсне на широкой ленте, и заявляет с изысканно-вежливым поклоном, что он имеет рекомендации со всех концов мира к Елизавете Сергеевне Кругликовой. - «Я Макс Волошин». - «Милости просим», - отвечаю я, прерывая работу. «Садитесь»... «А можно и мне тоже порисовать? Я никогда не пробовал». Даем ему мольберт и бумагу, и он, пыхтя, усердно принимается за рисунок. В перерыве вопрос: «Ну как?» Указываю ему ошибки... Он еще усерднее работает и все спрашивает: «А теперь уже хорошо?» К концу сеанса - дружба на всю жизнь.
С этого дня мы стали почти неразлучны. Прогулки по Парижу и его окрестностям. Музеи, выставки картин, театры, кафе, кабаре, фуары, рынки и т. п. Макс очень быстро изучил Париж до мельчайших подробностей и придумал интересные прогулки (...) Очень скоро Макс становится центром моего круга знакомых, бесконечно увеличивая его. В мастерской появляются новые лица, русские и французские поэты и писатели (...)"
(Максимилиан Волошин - художник. Сборник материалов. М., 1976. С. 98-99.)
Парижская мастерская Кругликовой описана в воспоминаниях художницы Анны Остроумовой-Лебедевой:
"Бесценным в Париже было для нас общение с Елизаветой Сергеевной Кругликовой. Я с ней познакомилась еще в Петербурге, но мы редко виделись, так как она почти все время жила в Париже, ненадолго приезжая в Россию. Теперь мы часто встречались. Любили заходить к ней в ее удивительно уютную, художественно обставленную мастерскую. Она помещалась в большом краснокирпичном доме, в правом его крыле. Надо было пройти обширный, живописно заросший плющом двор. С левой стороны от входа росло чудесное вишневое дерево. Оно все было пышно покрыто белыми цветами.
Мастерская казалась продолжением двора, так как ее пол был на его уровне. Это была большая длинная комната. На ее конце пол был выше, образуя во всю ширину как бы невысокую эстраду, очень удобную для выступлений. Почетное место занимал со своими колесами ручной печатный станок. Одним своим присутствием он уже сразу определял характер работ хозяйки мастерской.
Мы не раз заставали Е.С. Кругликову, когда она печатала свои произведения. Как сейчас вижу ее. В синей длинной блузе поверх платья, в крахмальном воротничке, с галстуком, с недокуренной папиросой в левой руке, уверенными энергичными движениями она поворачивала правой рукой и правой ногой колесо станка (...)
Все русские, приезжавшие в Париж, стремились побывать у Елизаветы Сергеевны. Все знали, как она встречала каждого с лаской и вниманием и по мере сил помогала приезжему ориентироваться: найти себя, свое место в этом кипящем жизнью городе. Кого-кого у нее не было! Молодые художники и художницы, поэты, писатели, артисты. У нее можно было встретить: Максима Ковалевского, Минского, Боборыкина, Г. Плеханова, Кропоткина с дочерью Шурой, Вячеслава Иванова, Брюсова, Волошина, Чулкова. Часто выступал Бальмонт. Поэты, представители символизма, читали там свои цветистые стихи, можно было встретить и молодых писателей-французов...
Елизавета Сергеевна обладала счастливым даром все понять и все принять. Ее общительный, веселый и живой характер помогал ей легко завязывать с людьми товарищеские отношения. А темперамент художника, любознательность и пытливость способствовали с присущей ей быстротой ориентироваться всюду, куда она ни попадала. Ее везде можно было встретить: на народных гуляниях, скачках, бульварах, в цирке, в кабачках, за кулисами балетов. И все, что она видела, отражалось в ее искусстве."
(А.П. Остроумова-Лебедева. Автобиографические записки. М., 2003. С. 344-345.)
Ателье М.А. Волошина в Париже на бульваре Эдгара Кине (B-rd Edgar Quinet, 16). 1905 г.
Я.А. Глотов на кухне в ателье М.А. Волошина.
Яков Александрович Глотов (1878-1938) - двоюродный брат М.А. Волошина.
М.А. Волошин в своем ателье фотографирует себя в зеркале.
Автопортрет М.А. Волошина в зеркале. 1905 г.
М.А. Волошин выступает в качестве натурщика.
М.А. Волошин в своем ателье. Париж, 1905 г.
М.А. Волошин в своем ателье вместе с художником М.С. Чуйко. Париж, 1905 г.
М.С. Чуйко позирует в образе фавна.
М.С. Чуйко в своем ателье позирует в историческом костюме.
М.С. Чуйко возле своей картины.
Картина М.С. Чуйко, изображающая двух парижских старух.
Михаил Самойлович Чуйко (1875-1946 или 1947) - художник, актер и музыкант. Волошин познакомился с ним в Париже в 1905 году через свою будущую жену, художницу Маргариту Сабашникову.
Дружба Чуйко и Сабашниковой началась в конце 1901 г. в Москве. 20 декабря 1901 г. (по старому стилю) Маргарита Васильевна записывает в своем дневнике: "Сегодня была на выставке в Училище живописи. С Чуйко возвращалась домой. Талантливый, умный юноша и лицо необычайно оригинальное. Если хотите, он урод маленький и все в нем сплющено, широко. Мордочка похожа на дикую козу; глаза стоят очень широко один от другого; ноздри раздуваются, губы египетские, широкие и талантливые, шея очень длинная, волосы торчат вперед. Он смел, как художник, неопытен и интересен".
Весной 1905 г. в Париже Сабашникова нарисовала портрет Чуйко, который экспонировался на выставке "Мира искусства" в феврале-марте 1906 г. и ныне находится в Третьяковской галерее. 21 февраля (6 марта) 1905 г. она делает такую запись в дневнике: "Чуйко здесь. Я вижу его каждый день, пишу его портрет. Мне больше чем когда-либо нравится сатирообразное лицо его и его юмор. Но именно здесь в Париже я вижу бездну, кот<орая> нас разделяет. Он не интересуется Парижем, он живет только привычкой. Ходит в мастерскую в Кружок, приходит к нам пить чай. Он очень талантлив, но есть в нем какая-то лень думать, какая-то боязнь нового, любовь к комфорту и привычке и враждебность ко всему дорогому мне. Он постоянно словами обижает меня, пренебрежительным тоном о тех людях, художниках и идеях, кот<орые> я люблю. И он говорит, что любит меня. Этот наивный эгоизм талантливых людей не знает границ. Сколько раз после его ухода я думала: "Нет, я не буду с ним больше "водиться" и вновь ждала его". (Цит. по изд.: М.А. Волошин. Собрание сочинений. Том 11, книга 1. Переписка с Маргаритой Сабашниковой. М., 2013. С. 158-159.)
Чуйко, в свою очередь, тоже писал портрет Сабашниковой, но его местонахождение неизвестно.
М.А. Волошин в велосипедном костюме. Ателье М.С. Чуйко, Париж, 1905 г.
А.Р. Минцлова. Париж, 1905 г.
А.Р. Минцлова
Анна Рудольфовна Минцлова (1865-1910?) - сестра писателя Сергея Рудольфовича Минцлова, переводчица, оккультистка, теософка, одна из первых в России последовательниц Рудольфа Штейнера. Волошин познакомился с ней еще в 1903 году, но настоящая дружба между ними завязалась летом 1905 года в Париже. Именно Минцлова, будучи приятельницей М.В. Сабашниковой, убедила ее выйти замуж за Волошина. Под влиянием Минцловой Сабашникова и Волошин всерьез увлеклись учением Штейнера.
Маргарита Васильевна так вспоминала о ней:
"Я почти приготовилась к своему парижскому одиночеству, когда произошла встреча с петербургской приятельницей мадам Бальмонт - Анной Рудольфовной Минцловой. Она поселилась в том же пансионе, что и я. Мы были немного знакомы по Москве, тогда я мучительно размышляла о материализме. Помню ее слова на концерте: "У скрипки есть душа". Я почувствовала зависть: человек может верить в подобное; но одновременно меня захлестнула волна обиды: почему она не захотела развить, объяснить свое утверждение?! Теперь я увидела 45-летнюю женщину с бесформенной фигурой, чрезмерно широким лбом - такой можно разглядеть у ангелов на картинах старогерманской школы; с выпуклыми голубыми глазами - она была очень близорука, но казалось, перед ее взором - какая-то безмерная даль. Рыжеватые волосы, волнообразно завитые, причесанные на прямой пробор, - в постоянном беспорядке, пучок на затылке едва держался, шпильки выпадали... Грубоватый нос, чуть одутловатое лицо... Но руки! белые, мягкие, с длинными тонкими пальцами, - и кольцо - аметист... Здороваясь, она удерживала протянутую ладонь дольше обычного и слегка ее покачивала. В Москве эта привычка казалась мне очень неприятной; да еще голос, почти шепотной, словно утишающий сильнейшее волнение, да еще учащенное дыхание, отрывистость фраз, бессвязность слов, будто вытолкнутых сознанием... И одежда - вечное поношенное черное платье...
В Петербурге Минцлова жила у отца, известного адвоката. Познания ее были обширны, и она утверждала, что черпает их из хроник разных времен и стран, читаемых ею в подлиннике. Она пришлась, что называется, "не ко двору" в том кругу, к которому принадлежала по рождению. Ее мистические пристрастия воспринимались как помешательство, она казалась чуждой и непонятной. Ее не понимал даже отец, человек, видимо, умный, талантливый, но настроенный весьма материалистически и скептично. Впрочем, все признавали ее способности к хиромантии и графологии. Минцлова утверждала, что Екатерина Алексеевна Бальмонт первая по-настоящему поняла ее (...)
Общение с Минцловой приподнимало над обыденным бытием (...) Тогда, в Париже, она казалась мне доброй феей, могущей разрешить все мучительные для меня вопросы. Я предалась ей с полным доверием. Каким счастьем явилась для меня ее дружба, как ярко вспыхнуло все, что лишь слабо тлело в моей душе! Она гадала мне по ладони и открыла много значительного для меня...
В Париж Минцлову привлек Теософский конгресс, на который ожидалась из Индии Анни Безант. В Берлине Минцлова ознакомилась с германским направлением теософии и упоминала о его вдохновителе таинственными намеками, не называя имени.
Я устроила встречу Минцловой с Чуйко. У Минцловой же возобновилась моя дружба с Максом. Оба они тотчас поддались ее обаянию. Она и им предсказала по руке великую судьбу, таким образом, все мы очень возвысились в собственных глазах...
Возобновились парижские прогулки. Но как же меняется город, когда рядом с нами эта женщина! Перед внутренним взором ее то и дело предстают картины прошлого, и она все описывает нам. Как-то в Пале-Рояле она с такой удивительной достоверностью говорила о людях, живших перед Французской революцией, что я не удержалась и спросила, откуда ей все это известно. Она назвала нескольких писателей, в их числе Гонкуров, я прочитала указанные книги, но там не было ничего подобного! Запомнился мне один вечер, когда на небе стоял ущербный месяц. Мы шли мимо места казни тамплиеров, внезапно на лице ее выразился такой ужас, что я испугалась за нее, после она ничего нам не объяснила...
А вообще она говорила много - об оккультных течениях времени Французской революции, о средневековых процессах ведьм... Собственные рассказы увлекали ее настолько, что она сама испытывала ужас от своего чрезмерно яркого восприятия давно прошедших событий."
(Воспоминания о Максимилиане Волошине. М., 1990. С. 109-111.)
В 1910 году А.Р. Минцлова бесследно исчезла. По одной версии - покончила жизнь самоубийством, бросившись в водопад в городе Иматра в Финляндии, по другой - ушла в какой-то католический монастырь.
В 1911 году Волошин посвятил ей стихи:
Безумья и огня венец
Над ней горел.
И пламень муки,
И ясновидящие руки,
И глаз невидящих свинец,
Лицо готической сивиллы,
И строгость щек, и тяжесть век,
Шагов ее неровный бег -
Все было полно вещей силы.
Ее несвязные слова,
Ночным мерцающие светом,
Звучали зовом и ответом.
Таинственная синева
Ее отметила средь живших…
…И к ней бежал с надеждой я
От снов дремучих бытия,
Меня отвсюду обступивших.
24-25 июля 1905 года Волошин вместе с Минцловой совершил поездку в Руан для осмотра знаменитого готического собора Нотр-Дам, которому посвятил впоследствии цикл стихов "Руанский собор". 27 июля 1905 г. вместе с Минцловой и Чуйко он посетил еще Шартр, тоже известный своим готическим собором.
Интерес поэта к готической архитектуре отразился в его фотографиях. Три фото подписаны как "Руанский собор", но на первом не собор, а Дворец правосудия в Руане.
Другая серия снимков Волошина посвящена Парижу.
В Люксембургском саду.
В Люксембургском саду. Видна тень головы Волошина.
Бельфорский лев на площади Данфер-Рошро.
Монумент в честь героической обороны города Бельфора во время Франко-прусской войны.
Уличная сценка.
Еще несколько сценок, на которых запечатлены народные гуляния во время какого-то праздника (вероятно, 14 июля - день взятия Бастилии).
