Про шизофрению
Я всем рекомендую послушать эту песню, она того стоит.
Кристина удивительная (Christina mirabilis) - реальный человек, она действительно жила в городе Льеж приблизительно в 12 веке. Все перечисленные у Кейва сведения реальны, их источник, насколько мне удалось выяснить - это житийный сборник 18 века автора Alban Butler. Кроме того, в песню не вошло еще несколько эпизодов, все они примерно в таком же духе (ей ломали ногу, нога выздоравливала; ее заковывали в цепи, эти цепи с нее падали; ее изгнали, она жила в лесу и питалась собственным молоком и т.п.). Она не канонизированная святая, хотя, кажется, были какие-то попытки занести ее в списки блаженных, не увенчавшиеся успехом. Однако о многом говорит уже то, что ее житие записано вместе с житиями святых. Пишут, что она иногда считается неформальным покровителем психически больных. Осталось ее средневековое или около того изображение, не иконографическое, но и не портретное (в ту эпоху еще не писали реалистичных портретов) - некая стилизованная зарисовка типичной шизофренички, с сутулостью, странной позой, скорбным лицом и т.п.
Форму шизофрении мы здесь, скорее всего, определим как кататоническую, поскольку больная то металась, то застывала. Она "сворачивалась в клубок", то есть принимала и характерную эмбриональную позу. У нее явно были обонятельные галлюцинации, которые тоже встречаются при шизофрении. Течение болезни было, надо полагать, приступообразное, с периодами просветления, поскольку в биографии написано, что она общалась с местным епископом, и тот ее уважал, даже спрашивал совета.
Что бросается в глаза, так это обилие религиозных ассоциаций. Не только современники трактовали болезни как вселение бесов либо нисхождение благодати, но и сама больная обозначает свои обонятельные галлюцинации "вонь человеческих грехов". Вообще-то трудно знать, как пахнут грехи, так что это - явление некоей религиозной презумпции, что ли, или религиозной установки, характерной для времени. Чудо в церкви, начиная с которого о ней все узнали - это, скорее всего, результат трактовки наблюдателей (у которых тоже была такая же "религиозная презумпция"), а видели они, вероятно, сперва кататоническое застывание (когда она лежала в гробу), а потом кататоническое возбуждение (когда она полезла вверх под купол по каким-то стоявшим там строительным лесам, и настолько быстро, что люди подумали, что она взлетела). Однако характерно, что и у самой больной обострение возбуждения случается в обстановке церкви. Религиозная тематика тут кажется сплетенной с тематикой безумия не случайно, не просто как трактовка, а более глубоким образом. Как-то они связаны и в самой экзистенции индивида.
Разумеется, то же самое можно, конечно, трактовать и не как шизофрению, а, например, как истерию. Достоверно сейчас можно сказать мало что. Образ Кристины удивительной скорее остается символом необъяснимой неустроенности психически больного человека, его изначально конфликтного отношения к бытию. Этот символ тревожит нас даже из глубины веков.
Еще один вывод, который мы можем сделать, если принять, что у Кристины была и в самом деле шизофрения - это что эта болезнь уже имела место и в 12 веке. Может показаться, что это не должно казаться удивительным. Ведь мы и с самого начала решили считать, что у шизофрении есть биологическое ядро, а оно, видимо, не должно зависеть от эпохи и времени. Однако это не так. В некоторых культурах мы не отыщем никакого следа подобных случаев. Психиатр О. Гильбурд, много занимавшийся отношениями шизофрении и культуры, предполагал по этому поводу, что в традиционных культурах подобные проявления могут трактоваться как, например, колдовской транс, общение с духами и т.п. [Гильбурд]. Например, считает он, так происходит в Африке. Однако мы ведь и в рассказе о Кристине не находим утверждений о ее безумии. Насколько я поняла, в Льеже отношение к ней делилось на две партии: одни утверждали, что она бесноватая, другие - что святая. При этом ни те ни другие не считали ее больной, такова уж была психиатрия в средние века. Однако все-таки нельзя не заметить, что предание о ней дошло до нас. Именно это отличает случай Кристины от таких случаев по Гильбурду, если они имеют место, когда в Африке больные воспринимаются настолько неотличимо от здоровых, что их никто не замечает. Впрочем, у нас мало материала, чтобы судить об Африке. Во всяком случае, мы утверждаем, что в средние века в Европе шизофрения была.
При этом, ее было мало, существенно меньше, чем сейчас. По мнению известного английского психиатра К. Фрита, сейчас распространенность шизофрении достигает 1%, то есть ею в той или иной форме страдает каждый сотый (представим: на каждом курсе среднего факультета среднего вуза, с набором 100 человек, один шизофреник. В трех классах обычной средней школы, с наполняемостью более 30 человек на класс, один ученик заболеет шизофренией. В каждом вагоне метро утром, в час пик, едет не менее одного больного. В роте из 100 военнослужащих один болен. И т.п. Понятно, что больные шизофренией в армии обычно не служат и даже часто не работают, но все же далеко не все они в больницах. Если бы были все, то, скажем, в Москве, с численностью населения 10 млн., в больницах содержалось бы 100 000 человек!). Эти вызывающие содрогание цифры, по-видимому, действительно характеризуют крайне, скажем так, чувствительную к шизофрении современную психиатрию. Выше я называла подобное явление гипердиагностикой, но в случае шизофрении его можно назвать и чувствительностью к ней.
Нет сомнения, что в 19 - начале 20 века цифры были бы намного ниже, хотя реальная ситуация, скорее всего, такая же: это говорит о том, что психиатрия тогда была существенно менее чувствительна к шизофрении. Цифры у Гиляровского?? Или хотя бы у Снежневского.
Что касается более ранних веков, то, скорее всего, было существенно меньше и самих больных. Если бы их был каждый сотый, а распознавался хотя бы каждый тысячный, все равно мы не имели бы так мало сведений. А в традиционных обществах или близких к ним их численность низка и сейчас. Цифры шизы по чукчам! И у Гильбурда по ханты
Шизофреническая культура и шизофреногенная культура
В этой связи нужно ввести два понятия: шизофреническая культура и шизофреногенная культура. На первый взгляд они могут показаться довольно близкими, но на самом деле они во многом противоположны. Их роднит то, что обе они повышают риск заболеть шизофренией. Однако они делают это по-разному.
Шизофреническая культура [или как ее называет Гильбурд???] - это культура, где некоторые шизофренические проявления и близкие к ним рассматриваются как норма. В своей книге "Шизофрения на Севере" Олег Гильбурд описывает племена ханты, манси и ненцев. Если я правильно поняла, все они этнически относятся к так называемым обским уграм. Если они действительно близки этнически, то особенности их культур в аспекте шизофрении можно считать, может быть, биологически обусловленными (о своеобразных психических особенностях финно-угорских этносов пишут и другие исследователи этнопсихиатрии [этнопсихиатры]). Сама культура этих племен - это как бы метод адаптации к жизни огромного количества людей, большинство из которых близки к состоянию простой шизофрении, в легкой, разумеется, форме. Говоря словами Кречмера, они шизоиды, и это их норма. У всех снижена воля, мотивация, эмоциональность, живость, активность. Эти качества у них существенно меньше, чем те, которые считаются нормальными для людей средней полосы. У них также специфически снижена забота об окружающей среде. Гильбурд (напомню, что он - представитель социобиологического направления "Крымский проект") приводит запоминающуюся формулировку: "они маркируют свою территорию мусором". Он рассматривает этот тип поведения отстраненно, как бы с точки зрения этолога. Что означает "маркировать территорию мусором"? В контексте этологии, от которой социобиология берет начало, это означает набросать по всей площади своей территории мусор и тем обозначить эту площадь и ее границы. Но животные обычно так не делают, почему именно мусор? Здесь играет роль именно снижение активности (характерное с одной стороны для шизофреников, с другой стороны для шизофренической культуры). Чтобы убрать мусор в некоторое специальное место, будь то урна или куча для сжигания, требуется приложить усилия; это труднее, чем бросить его себе под ноги. "Маркировать свою территорию мусором" означает позволять себе кидать мусор под ноги, однако только у себя дома. На чужой территории и на той территории, которая контролируется социумом, такой человек не бросает мусор под ноги. (Куда он его девает? Скорее всего, кладет себе в карман. Ведь карман - это моя территория, и я имею право сколько угодно маркировать ее мусором, ни перед кем не отчитываясь). Другими словами, на чужой территории этот человек напряжен, но у себя дома он расслабляется, и он кидает мусор туда, куда считает нужным и куда ему хочется, скорее всего - разбрасывает его по дому и двору. В больнице территорией больного является только его койка и место около нее. Гильбурд указывает на то, что больным шизофренией (всегда, а не только в этой северной культуре) свойственно точно так же метить свою территорию мусором, то есть, другими словами, выбрасывать мусор под кровать, а не выносить в урну.
В связи с феноменом шизофренической культуры возникает, разумеется, вопрос, который имеет структуру "курица и яйцо": или это люди обские угры стали такими, потому что такова их культура, или это обско-угрская культура стала таковой, потому что большинство людей обских угров были такими уже изначально? Мы не располагаем экспериментами, которые могли бы подтвердить ту или другую точку зрения, и поэтому наиболее вероятным представляется предположение, что имеет место и то, и другое влияние.
Шизофреногенная культура - это совсем другое. Мы можем определить ее как культуру, в которой предрасположенные к заболеванию шизофренией люди имеют особо высокий риск заболеть. Однако сама такая культура никоим образом не является приспособлением к жизни шизоидного большинства. Шизофреногенная культура активно требует от людей совсем другого поведения. Эта культура толкает предрасположенных людей к заболеванию за счет того, что предъявляет к своим членам повышенные требования. Кроме того, им эти требования непонятны, по крайней мере, понятны не так же хорошо, как остальным членам культуры. Уже не говоря о том, что у больных шизофренией, как показал Р. Лэйнг, снижено ощущение бытия. В шизофреногенной культуре выживают и имеют успех те, у которых с ощущением бытия все в порядке. В этом смысле вышибание шизофреника из круга приемлемых в данной культуре было бы понятно, но мы ожидали бы тогда его маргинализации по типу, условно говоря, лузера: это был бы алкоголик, депрессивный тип, делинквент, преступник. Однако почему шизофреногенная культура порождает не этих, психологически понятных типов, а психически больных людей? Это остается вопросом, до тех пор, пока мы не хотя бы не попытаемся понять, в чем сущность шизофренического отказа от бытия.