По дорогам войны, тетрадь 3, гл 14
«По дорогам войны»
Военная тетрадь номер 3 (дневник)
Гвардии лейтенант А. Куликов
Глава 14. Госпиталь
Как страшна и одновременно величественна была эта эпоха, величина которой измеряется четырьмя годам!!! Но, когда смотришь на неё сквозь призму времени, она уже становиться притягивающее романтичной такой, как представляется нам время Гай Юлия Цезаря или эпоха Крестовых походов.
Я не помню теперь, долго ли я был в этом селе, но по времени это было 28 февраля - 1 марта 1943 года. А период сражений на канале и кушанье конины, относиться кажется к середине марта 1943 года, хотя я и рассказал об этом раньше.
Затем, числа 20 марта 1943 года мы форсировали канал. Лес в том месте, где было артиллерийское наступление, и немцы преграждали нам путь, перестал существовать. Вместо него остались корни, обломки и взрытия земли. О людях я не говорю. Первое селение, которым мы овладели после форсирования канала, было хутор Северный Нещадиевский, большое и красивое селение, в котором, насколько помню, нам пришлось отдохнуть и пожить в домах.
Затем, в последних числах марта, бригада ушла дальше километров на семь, в хутор Губернаторский и здесь, также до 1 апреля, мы находились во втором эшелоне. Я с разведчиками жил в хате бедной вдовы, у которой была куча детей и восемнадцатилетняя дочь, изнасилованная немцами. Она была тяжело больна.
Грязь стала постепенно просыхать и у нас появились продукты питания, хотя и в далеко недостаточном количестве. Ночью 1 апреля после овладения станцией Анастасьевская, где были также ожесточённые бои, артиллерийский дивизион переехал под Анастасьевскую в блиндажи, построенные немцами. Они были в большом количестве, благоустроены и очень велики. Я и Минкин с разведчиками выбрали один такой большой блиндаж с каменной печкой и нарами. Он нам показался дворцом. Иван предварительно выгреб солому, оставшуюся после немцев, так как было замечено, что после ухода немцев оставалось много вшей. Блиндаж вычистили и жарко натопили печку.
Я, Минкин и Булькач остались жить в блиндаже, но в первый же день 1 апреля со мной начался жар и я тяжело заболел. Помниться голова моя и тело пылали в огне, а я лежал на нарах около раскалённой печки и всё-таки радовался теплу! Вначале я подумал, что со мной нет ничего особенного или в худшем случае воспаление лёгких. Одновременно со мной заболел и Ванька Булькач. Так, в жару и ознобе, мы пролежали без медицинской помощи до 6 апреля, а затем весь дивизион переехал назад в хутор Губернаторский.
Состояние здоровья не улучшалось. Величко предлагал мне ехать в санбат, но я не согласился - так как боялся голода, не хотел меня отправлять туда на почти верную гибель и Тарасов. 8 апреля вечером Надя Матвеева пригласила начальника санитарной службы бригады пожилого военврача и он, осмотрев меня, дал заключение - сыпной тиф. То же самое было и у Булькача. Я понял, что в батарее мне оставаться нельзя и одновременно думал, что мне настал конец. Но тяжело больной я был ко всему равнодушен. Но разрешите заметить и исправить мою ошибку - это было не в Губернаторском, а в хуторе Северном Нещадиевском.
9 апреля, утром, санинструктор батареи Арутюнян отправил нас с Булькачом в медсанбат, который помещался недалеко от батареи в школе. Там я кое-как ещё помнил себя и знаю, что делал на полу с другими на тёплом и мягком матрасе, одетый большим и тёплым одеялом. Было тесно, жарко и слишком тяжело. Кормить нас кормили, но кушать я ничего не хотел. Только однажды, по моей просьбе, Минкин и ещё кто-то из солдат приготовили дома целое ведро яблочно-вишнёвого компота и принесли мне и Булькачу. Из него мы скушали только по одному стакану.
Рядом со мной лежал больной тифом бывший начальник штаба дивизиона ст. лейтенант Зигардыхарт, который, незадолго до этого, был арестован особым отделом бригады как немецкий шпион и немец. Около него, даже больного, стоял первое время часовой, но затем, кажется, ушёл. Ещё, помню, особую заботу, и внимание о нас больных принимал санинструктор медсанбата мой однофамилец Куликов.
Затем, числа 15 апреля, всех больных и меня, в том числе, на автобусе отправили в госпиталь больных сыпным тифом, который находился в станице Красноармейской. Опускаю подробности того как меня лечили в госпитале, это неинтересно. Помню лишь, что помещение было светлым чистым и хорошим. В палате у нас больных было тепло и уютно, а врач, еврей, был прекрасным человеком.
Особенно светлые и незабываемые впечатления оставила тихая скромная героиня своего дела сестра Юлия фамилии её я не знаю. Со мной в офицерской палате умудрился поместиться каким-то образом и Булькач, хоть для солдат были отдельные палаты.
Когда началось выздоровление и ко мне вернулось сознание, я стал кушать, а затем в госпитальном халате выползать на улицу, на базар за сушёными яблоками и табаком. Базар находился в 50 метрах от госпиталя но, тем не менее, делалось это тайно от медицинских сестёр. Наконец, 30 апреля, я был отправлен в госпиталь выздоравливающих, находившийся в станице Старо-Нижне-Стеблиевской.
Сыпной тиф уже ушёл от меня, но силы ещё не вернулись обратно и я ползал как мокрый таракан. Каждый день рано утром я ходил на базар за виноградом, яблоки и мацони. На дворе уже был май месяц, и погода стояла прекрасная. Сады станицы зацвели. Возвращались силы, но не слишком хотелось возвращаться на фронт.
Наконец, 15 мая 1943 года, я и Булькач выписались из госпиталя, получили назначение снова в седьмую бригаду, хотя не имели ни малейшего представления где она находиться, и тронулись по весенним майским дорогам Кубани туда, где полтора месяца назад было наша бригада - в станицу Анастасьевскую, добирались мы туда долго и не торопясь.
Ехали больше на попутных военных машинах, ночевали снова в Красногвардейской, затем в Славянской и наконец, приехали в Анастасьевскую. Там нашей бригады не было и в помине. Она ушла недели за две до нашего прихода куда-то на левый фланг под станицу Крымскую у Новороссийска. Так нам об этом сообщил комендант Анастасьевской. И вот опять мы начали странствие в поисках седьмой бригады.
Вернулись в Славянскую, оттуда, через Трощённую и Садовую, на левый фланг под Новороссийск в Крымскую. Эта экскурсия по прифронтовой полосе в поисках части стоила нам, бессильным после тифа, 300 км и четверо суток в пути. Наконец измученные, уставшие тёмной очаровательной ночью мы подъехали к станции Крымской, затонувшей в цветущих садах, и ночевали где-то на окраине в разрушенном доме. Это было 18 мая 1943 года.
Всю ночь станицу бомбили немецкие самолёты и грохотали снаряды, но спали мы крепко. Утром, 19 мая я пошёл к коменданту и узнал от него, что седьмая бригада находится в хуторе Шептальском, пять км от нас, на отдыхе. Идти туда было уже поздно. Мы походили по безлюдным и пустынным улицам зелёным и цветущим, и нашли ночлег на Адагумской улице.
Это были милые и хорошие старики муж и жена, и их сын 18 летний юноша. Ночевали в чистых постелях, в доме, хотя всё живое пряталось в подвалы. Всю ночь немцы бомбили и обстреливали станицу, но мы с Булькачом ничего не слыхали. Старики рассказывали нам, что Крымская была взята советскими войсками 4 мая 1943 года больше двух недель. Оказывается, брала их наша бригада.
Утром 20 мая, я прошёл по улицам станицы. Она была в развалинах и наполовину пуста. Затем мы тронулись в путь на хутор к нашим. Пришли на камни и пепел, который когда-то был хутором, в полдень. Излазили все окрестные леса, и долины, но свою бригаду не нашли! Не было её и здесь. Один из офицеров нам сказал, что семёрка находиться в настоящее время в сорока км отсюда в станице Фбижской на отдыхе.
Мы не слишком верили ему - он был выпивши и отчаяние овладело нами. Кое-где мы шли, кое-где ехали на машине. Помню, в одной машине я узнал по акценту своего земляка, уроженца города Алатырь девятнадцатилетнего юношу младшего лейтенанта, который ехал на фронт из военного училища.
Поздно вечером 21 мая мы приехали в станицу Абизскую и остановились ночевать в гостеприимном доме, где была хозяйка мать и юноша фронтовик. Рано утром 22 мая на базаре я встретил санинструктора Гришу и узнал от него, что наша часть находится в километре от села к леску на берегу реки, на отдыхе. Стало отрадно и весело на душе.
И вот в полдень после 43 дневной разлуки с фронтовыми друзьями я снова пришёл к ним! Меня встретили радостно и рассказали, что кто-то про меня сболтнул о том, что я умер в госпитале. Но наряду с друзьями в дивизионе было много незнакомых солдат и много новостей.
Записано: Россия, город Иркутск. Восточная Сибирь, 4 декабря 1945 года, вечер.
Продолжение следует.
Военная тетрадь номер 3 (дневник)
Гвардии лейтенант А. Куликов
Глава 14. Госпиталь
Как страшна и одновременно величественна была эта эпоха, величина которой измеряется четырьмя годам!!! Но, когда смотришь на неё сквозь призму времени, она уже становиться притягивающее романтичной такой, как представляется нам время Гай Юлия Цезаря или эпоха Крестовых походов.
Я не помню теперь, долго ли я был в этом селе, но по времени это было 28 февраля - 1 марта 1943 года. А период сражений на канале и кушанье конины, относиться кажется к середине марта 1943 года, хотя я и рассказал об этом раньше.
Затем, числа 20 марта 1943 года мы форсировали канал. Лес в том месте, где было артиллерийское наступление, и немцы преграждали нам путь, перестал существовать. Вместо него остались корни, обломки и взрытия земли. О людях я не говорю. Первое селение, которым мы овладели после форсирования канала, было хутор Северный Нещадиевский, большое и красивое селение, в котором, насколько помню, нам пришлось отдохнуть и пожить в домах.
Затем, в последних числах марта, бригада ушла дальше километров на семь, в хутор Губернаторский и здесь, также до 1 апреля, мы находились во втором эшелоне. Я с разведчиками жил в хате бедной вдовы, у которой была куча детей и восемнадцатилетняя дочь, изнасилованная немцами. Она была тяжело больна.
Грязь стала постепенно просыхать и у нас появились продукты питания, хотя и в далеко недостаточном количестве. Ночью 1 апреля после овладения станцией Анастасьевская, где были также ожесточённые бои, артиллерийский дивизион переехал под Анастасьевскую в блиндажи, построенные немцами. Они были в большом количестве, благоустроены и очень велики. Я и Минкин с разведчиками выбрали один такой большой блиндаж с каменной печкой и нарами. Он нам показался дворцом. Иван предварительно выгреб солому, оставшуюся после немцев, так как было замечено, что после ухода немцев оставалось много вшей. Блиндаж вычистили и жарко натопили печку.
Я, Минкин и Булькач остались жить в блиндаже, но в первый же день 1 апреля со мной начался жар и я тяжело заболел. Помниться голова моя и тело пылали в огне, а я лежал на нарах около раскалённой печки и всё-таки радовался теплу! Вначале я подумал, что со мной нет ничего особенного или в худшем случае воспаление лёгких. Одновременно со мной заболел и Ванька Булькач. Так, в жару и ознобе, мы пролежали без медицинской помощи до 6 апреля, а затем весь дивизион переехал назад в хутор Губернаторский.
Состояние здоровья не улучшалось. Величко предлагал мне ехать в санбат, но я не согласился - так как боялся голода, не хотел меня отправлять туда на почти верную гибель и Тарасов. 8 апреля вечером Надя Матвеева пригласила начальника санитарной службы бригады пожилого военврача и он, осмотрев меня, дал заключение - сыпной тиф. То же самое было и у Булькача. Я понял, что в батарее мне оставаться нельзя и одновременно думал, что мне настал конец. Но тяжело больной я был ко всему равнодушен. Но разрешите заметить и исправить мою ошибку - это было не в Губернаторском, а в хуторе Северном Нещадиевском.
9 апреля, утром, санинструктор батареи Арутюнян отправил нас с Булькачом в медсанбат, который помещался недалеко от батареи в школе. Там я кое-как ещё помнил себя и знаю, что делал на полу с другими на тёплом и мягком матрасе, одетый большим и тёплым одеялом. Было тесно, жарко и слишком тяжело. Кормить нас кормили, но кушать я ничего не хотел. Только однажды, по моей просьбе, Минкин и ещё кто-то из солдат приготовили дома целое ведро яблочно-вишнёвого компота и принесли мне и Булькачу. Из него мы скушали только по одному стакану.
Рядом со мной лежал больной тифом бывший начальник штаба дивизиона ст. лейтенант Зигардыхарт, который, незадолго до этого, был арестован особым отделом бригады как немецкий шпион и немец. Около него, даже больного, стоял первое время часовой, но затем, кажется, ушёл. Ещё, помню, особую заботу, и внимание о нас больных принимал санинструктор медсанбата мой однофамилец Куликов.
Затем, числа 15 апреля, всех больных и меня, в том числе, на автобусе отправили в госпиталь больных сыпным тифом, который находился в станице Красноармейской. Опускаю подробности того как меня лечили в госпитале, это неинтересно. Помню лишь, что помещение было светлым чистым и хорошим. В палате у нас больных было тепло и уютно, а врач, еврей, был прекрасным человеком.
Особенно светлые и незабываемые впечатления оставила тихая скромная героиня своего дела сестра Юлия фамилии её я не знаю. Со мной в офицерской палате умудрился поместиться каким-то образом и Булькач, хоть для солдат были отдельные палаты.
Когда началось выздоровление и ко мне вернулось сознание, я стал кушать, а затем в госпитальном халате выползать на улицу, на базар за сушёными яблоками и табаком. Базар находился в 50 метрах от госпиталя но, тем не менее, делалось это тайно от медицинских сестёр. Наконец, 30 апреля, я был отправлен в госпиталь выздоравливающих, находившийся в станице Старо-Нижне-Стеблиевской.
Сыпной тиф уже ушёл от меня, но силы ещё не вернулись обратно и я ползал как мокрый таракан. Каждый день рано утром я ходил на базар за виноградом, яблоки и мацони. На дворе уже был май месяц, и погода стояла прекрасная. Сады станицы зацвели. Возвращались силы, но не слишком хотелось возвращаться на фронт.
Наконец, 15 мая 1943 года, я и Булькач выписались из госпиталя, получили назначение снова в седьмую бригаду, хотя не имели ни малейшего представления где она находиться, и тронулись по весенним майским дорогам Кубани туда, где полтора месяца назад было наша бригада - в станицу Анастасьевскую, добирались мы туда долго и не торопясь.
Ехали больше на попутных военных машинах, ночевали снова в Красногвардейской, затем в Славянской и наконец, приехали в Анастасьевскую. Там нашей бригады не было и в помине. Она ушла недели за две до нашего прихода куда-то на левый фланг под станицу Крымскую у Новороссийска. Так нам об этом сообщил комендант Анастасьевской. И вот опять мы начали странствие в поисках седьмой бригады.
Вернулись в Славянскую, оттуда, через Трощённую и Садовую, на левый фланг под Новороссийск в Крымскую. Эта экскурсия по прифронтовой полосе в поисках части стоила нам, бессильным после тифа, 300 км и четверо суток в пути. Наконец измученные, уставшие тёмной очаровательной ночью мы подъехали к станции Крымской, затонувшей в цветущих садах, и ночевали где-то на окраине в разрушенном доме. Это было 18 мая 1943 года.
Всю ночь станицу бомбили немецкие самолёты и грохотали снаряды, но спали мы крепко. Утром, 19 мая я пошёл к коменданту и узнал от него, что седьмая бригада находится в хуторе Шептальском, пять км от нас, на отдыхе. Идти туда было уже поздно. Мы походили по безлюдным и пустынным улицам зелёным и цветущим, и нашли ночлег на Адагумской улице.
Это были милые и хорошие старики муж и жена, и их сын 18 летний юноша. Ночевали в чистых постелях, в доме, хотя всё живое пряталось в подвалы. Всю ночь немцы бомбили и обстреливали станицу, но мы с Булькачом ничего не слыхали. Старики рассказывали нам, что Крымская была взята советскими войсками 4 мая 1943 года больше двух недель. Оказывается, брала их наша бригада.
Утром 20 мая, я прошёл по улицам станицы. Она была в развалинах и наполовину пуста. Затем мы тронулись в путь на хутор к нашим. Пришли на камни и пепел, который когда-то был хутором, в полдень. Излазили все окрестные леса, и долины, но свою бригаду не нашли! Не было её и здесь. Один из офицеров нам сказал, что семёрка находиться в настоящее время в сорока км отсюда в станице Фбижской на отдыхе.
Мы не слишком верили ему - он был выпивши и отчаяние овладело нами. Кое-где мы шли, кое-где ехали на машине. Помню, в одной машине я узнал по акценту своего земляка, уроженца города Алатырь девятнадцатилетнего юношу младшего лейтенанта, который ехал на фронт из военного училища.
Поздно вечером 21 мая мы приехали в станицу Абизскую и остановились ночевать в гостеприимном доме, где была хозяйка мать и юноша фронтовик. Рано утром 22 мая на базаре я встретил санинструктора Гришу и узнал от него, что наша часть находится в километре от села к леску на берегу реки, на отдыхе. Стало отрадно и весело на душе.
И вот в полдень после 43 дневной разлуки с фронтовыми друзьями я снова пришёл к ним! Меня встретили радостно и рассказали, что кто-то про меня сболтнул о том, что я умер в госпитале. Но наряду с друзьями в дивизионе было много незнакомых солдат и много новостей.
Записано: Россия, город Иркутск. Восточная Сибирь, 4 декабря 1945 года, вечер.
Продолжение следует.