Сказка: Порт-Пиковски 5
Ну не все же работать: вот с некоторым опозданием следующий кусок сказки. В Порт-Пиковски больше уже не вернемся (?), жаль, прекрасный город :(
Предыдущее по порядку: может, кто перечитать захочет :)
Пролог
Ойдырна 1, 2, 3, 4.
Порт-Пиковски 1, 2, 3, 4.
"Так вот. Давным-давно, в начале Золотого века, в Гаванях, в квартале бедняков, жили мальчик и девочка - соседи, удивительно похожие друг на друга, прямо брат и сестра. Играли конечно вместе. Когда мальчик достиг раннего подросткового возраста, его как подменили - он стал непокорен, нагл, критичен ко всему, что его окружало, высмеивал взрослых и даже муниципалитет. Поначалу бюргеры вроде и радовались - растет новый Тиль Кривое Зеркало, защитник и певец трудового народа. Но прошел слух, что парня сглазили. Вроде разболтал, что смотрел ночью на морозные узоры на стеклах, и увидел лицо прекрасное, с глазами, как холодные звезды, и сердце сжалось, как от укола, и с тех пор он грустен и беспокоен. Ну и сказали ему: вот тебе саночки, милый, кати куда хочешь. Народ строгий был тогда. Ушел мальчик.
Девочка, однако, это так не оставила. До весны колебалась, все уговаривала себя, что друг умер и не вернется , а в начале апреля ушла из дома. Шла и у всех спрашивала: где мой мальчик? Путь был труден, но чистое сердце хранило ее."
Боря просветлел лицом: "А я помню. Мы школой ходили в детский музыкальный театр. Этой девочке дали по дури золотую карету, но разбойники ее пожалели. Там еще такая крутая атаманша была. Гоо-ворят мы бяки-буки."
"Да, Борис, лет сто назад легенда была напечатана в форме поучительной сказки, и переведена на многие языки, и каждый переводчик добавлял что-нибудь интересное. Золотую карету по дури? Забавный ход. Но в основном сюжет сохранился. Вы помните, что там дальше?" "Сюжет довольно сложный" покраснел Боря. Гена пришел на помощь "Я с детьми не раз ходил на эту постановку. Девочка в конце концов вышла на ворона, который направил ее во дворец снежной королевы." "Это, следует заметить, артефакт перевода на имперский. Тыски до сих пор относятся несколько эмоционально к этой комбинации слов как части архаического и совершнно непристойного проклятия..." "Гирка Сноейдройинг ипх" блеснул эрудицией Боря. "Вас этому в десантном училище учили?" живо заинтересовался Ули. "Нет, это потом. В порту, знаете, не то еще услышишь.." застеснялся Боря. "Неважно. Означенную особу лучше называть Мар-Морена. Гена?" "Сложный сюжет" усмехнулся Гена "Ей помогал олень, а потом, когда добрались до тундры, какие-то бабки. Потом был антракт, тундра кончилась, и девочка вышла ко дворцу, который охраняли злые ветры. Выли они минут десять, дети всегда очень боялись. Но как-то это рассосалось. " "Отченаш она прочла, вот чего" опять встрял Боря. "Нет, Борь, в спектакле не было этого" "В легенде было. Борис, неужели в порту..." "Нет, Ули, мне в монастыре рассказали." "В Святогорском? Вы туда на экскурсию ездили?" "Нет, меня когда-то вот Гена пристроил. На месяц. Не ширяюсь вот больше" и Боря совсем смутился.
Гена глотнул пива и продолжил. "Вошла во дворец, мальчик там зазомбирован, кристалы раскладывает, сне ... ну Мар-Морены нет. Девочка ему спела песню про розы, душевно так, все дамы расстроганы, он ее узнал, Мар-Морена пришла, а сделать ничего не может. Обнялись они и домой уехали." "Вот." Ули выбросил указательный палец. "Так и было в напечатанной детской версии. В подлинной легенде, боюсь, все было несколько более реалистическим. Зло бессильно против чистого сердца, и чистое сердце бессильно против зла. Решает человек - в данном случае юноша - и решить не может. Судьбы мальчика, девочки и Мар-Морены сложились в замкнутый треугольник, который никому не разорвать. С тех пор так и живут они триста лет, и не стареют, и похоже, что это надолго.. То юноша склоняется к Мар-Морене , и весны в том году поздние и холодные, то стремится к девочке, и в январе расцветают ландыши. На факультете нам приводили эту легенду как пример здорового народного дуализма, основанного на наблюдении природы и противостоящего искусственному монотеизму... "
Не сразу узнал Гена подошедшего Класс-Дырокола. Не могло принять сознание, что покачивающийся и несколько сопливый мужичонка, остановившийся у лавочки, и есть означенный респектабельный гопник. Распускают их в Шепетовке. Ну раз признал, надо обещанное выполнять. Жест официанту, и Тойво на лавочке, и отхлебывает холодное пиво. Помогло. "Рыбка. Тут такое дело. Влип ты." Тойво уловил перепад настроения: мужчины поджались, Боря сунул руку в карман, а Ули расстегнул молнию небольшой спортивной сумки. "Рыбка. Я тебе не разбухаю. Ты-то не помнишь, а вот когда ты тут на углу магазинчик держал, ходил к тебе пацан на рыбок дивиться. День ходил, два ходил, монеты не было у него. Ну а на третий день ты мне рыбку и выловил, и банку дал, и корму. Что ж я сука что ли." Да, бывало и такое, Гена никогда не думал об этом как о выгодной инвестиции, а вот поди ж ты. "Долго рыбку держал?" "Почти год." с гордостью вспомнил Тойво. "Ну так вот. Эта девка твоя худая чернявая - ведьма. Вали из города, еще раз увидишь ее - все. Тут дело-то как было. Хряк любит худых и с придурью, чем больше придури, тем лучше. Кто-то на концерте ее видел, Хряку стукнул. Велел привести. Под утро нашли ее в "Ханурике", она вроде в дым. Подошли вежливо, монеты показали, задачи объяснили, сама с нами вроде и поехала. Но когда в замок к Хряку вошла: суета началась. Что свет потух, ладно, что завыло , как шторм в унитазе, ладно, артистка. А вот что ее двое стало, это ребят понервировало, стрелять начали, не помогло, ушла. А Хряк только завелся, на ведьму настрочился, в чужую зону нас погнал - ну ты здесь знаешь, да. Не остановился, велел бумаги оформлять. Пока оформляли - нет, ну бюрократия у нас все-таки, они от тебя отвалили, в консульство поехали. Мы культурно подьезжаем, а подавала ее лазерную пушку достал." Тут Тойво на секунду вернулся к образу сопливого алкаша. "Шестеро наших. Вся первая машина. Хряк узнал, сразу заказ снял, все-таки пришел в разум. А поздно... Вот я чего такой сегодня то. Извиняйте, фрайеры." Ули спросил: "Лютеране? Крещеные?" "Всякие были. Позаботились, ничо."
Ули повернулся к Гене. "Я уже пойду пожалуй, что-то мне сегодня сердце давит. Спасибо за угощение. Гена, я Вам все рассказал, переваривайте информацию, вот и от Дырокола тоже, решайте сами, ситуация не стандартная. Чем могу." Ули стал рыться в сумочке. "Еще менее стандартная вещь. Я бы не решился, у нас в Порту не принято об этом говорить. Чтоб не нарваться. Но раз Вы Бориса устраивали в монастырь, я бы подумал, что определенные идеи у Вас не вызывают отторжения" Ули вытащил из сумочки латинского стиля крест - из янтаря? нет, не может быть, слишком велик, дюйма три, должно быть пластик, но бусы, то есть четки, определенно янтарные. "Возьмите себе. Не удивляйтесь. Вот послушайте сюда ..."
"Суб туум президиум конфигимус " трезвым, ясным голосом перебил Тойво. "Пресвятая Владычице Богородице ..." а Боря ,наоборот, как-то неестественно и возбужденно захрипел.
С некоторым запозданием Гена осознал, что внезапный прилив религиозных чувств у друзей не был вызван созерцанием распятия. Происходило нечто совершенно другое, гораздо менее ординарное. Командор Пиковски, открывший полуостров и основавший форт, был, не смотря на сложные обязанности, человеком душевным, заботливым, и, к слову, счастливым в семейной жизни. Но вот бронзовый памятник ему, воздвигнутый лет сто назад, обладал неприятной привычкой прогуливаться по городу. Случалось это не часто, всего раз щесть за все время, но всегда кончалось тревожно. Последний раз памятник пришел в движение двадцать четыре года назад, за несколько дней до признания независимости. Имперские морпехи оцепили маршрут следования, пытаясь хотя бы формально скрыть происходящее от возбужденных жителей Порта своими широкими спинами. Излишне инициативный лейтенант попытался воспрепятствовать продвижению стрельбой в упор из противотанкового орудия. Не получилось ничего кроме скандала, имперцы его даже посмертно разжаловали. Народ думал: ну вот, быть бойне. Но ничего, независимось признали, ни одной капли не пролилось, и морпехи ушли насовсем. Позже народ валил на статую голод и беспредел первых лет независимости. Ну а теперь-то чего пошел, зачем?
Памятник продвигался по бульвару не быстрее пешехода. Народ в основном убегал, перепрыгивая через чугунную ограду. Мене подвижные или более спокойные граждане просто прятались за скамейки, как вот Тойво и Боря. Чего далеко бегать-то, чему быть, то и случится. А Ули так и остался сидеть на лавочке, вероятно, следуя тому же принципу. Вот и Гена остался сидеть. Все-таки явление редкое, стоит хорошо разглядеть его. Бульвар сильно опустел, только метрах в сорока за памятником следовали камераман и журналист городского канала. Памятник шагал тяжело, выбоины оставались в брусчатке. На людей не обращал внимания. Доставалось голубям. По всему бульваре они застыли. Когда памятник приближался к ним, они все-таки порывались взлететь. Без толку. Оседали под невидимым прессом, в лужицу собственной крови. Гене стало мерзко. Дарвинизм он душой принимал, сила уничтожает силу, все по правилам, насмотрелся на зверьков-то. Но такая мелкая,противная мстительность. Памятник поравнялся с лавочкой. Гена хотел для порядка щелкнуть его на фон, но руки плохо слушались. А, кто-нибудь позже выложит. Вот сердце замерло, это да. Но на секунду ведь, потом заработало, только кончики пальцев куснул озноб.
Памятник прошел к Марку Шнайдеру,задержался, пытался какие-то артикулы изобразить. Жизнь возвращается в свою колею. Боря и Тойво вылезли из-за лавочки, смущенно отряхиваются. Гена повернулся к Ули: и понял, почему тот остался сидеть. Сердце защемило по-настоящему. Все. Он же хотел уйти, задержался из-за этого, наверняка не нужного разговора. Как жалко. Боря укладывает Ули на лавочке, отпихнув столики. Тойво уставился в фон - зачем, поздно, а, ищет лютеранские молитвы.
Сердце отпустило, пришла потребность действовать. За товарища. Гена раскрыл сумочку Ули: его обрез с ромашкой здесь, послать патрон в патронник. Тойво понял, заорал, схватил за руку - другую. Гена и не целился, ярость есть ярость, просто в направлении мерзкого истукана. Грохнуло. В ста метрах от них статуя заскрежетала, задрожала, и превратилась в облако грязно-зеленой пыли. Пыль, в перемешку с инеем, осела на землю.
Начался дождь, он шел все сильнее. Гена наконец-то решился: из города лучше уехать. И где бы еще достать прозрачных осьминогов?
Предыдущее по порядку: может, кто перечитать захочет :)
Пролог
Ойдырна 1, 2, 3, 4.
Порт-Пиковски 1, 2, 3, 4.
"Так вот. Давным-давно, в начале Золотого века, в Гаванях, в квартале бедняков, жили мальчик и девочка - соседи, удивительно похожие друг на друга, прямо брат и сестра. Играли конечно вместе. Когда мальчик достиг раннего подросткового возраста, его как подменили - он стал непокорен, нагл, критичен ко всему, что его окружало, высмеивал взрослых и даже муниципалитет. Поначалу бюргеры вроде и радовались - растет новый Тиль Кривое Зеркало, защитник и певец трудового народа. Но прошел слух, что парня сглазили. Вроде разболтал, что смотрел ночью на морозные узоры на стеклах, и увидел лицо прекрасное, с глазами, как холодные звезды, и сердце сжалось, как от укола, и с тех пор он грустен и беспокоен. Ну и сказали ему: вот тебе саночки, милый, кати куда хочешь. Народ строгий был тогда. Ушел мальчик.
Девочка, однако, это так не оставила. До весны колебалась, все уговаривала себя, что друг умер и не вернется , а в начале апреля ушла из дома. Шла и у всех спрашивала: где мой мальчик? Путь был труден, но чистое сердце хранило ее."
Боря просветлел лицом: "А я помню. Мы школой ходили в детский музыкальный театр. Этой девочке дали по дури золотую карету, но разбойники ее пожалели. Там еще такая крутая атаманша была. Гоо-ворят мы бяки-буки."
"Да, Борис, лет сто назад легенда была напечатана в форме поучительной сказки, и переведена на многие языки, и каждый переводчик добавлял что-нибудь интересное. Золотую карету по дури? Забавный ход. Но в основном сюжет сохранился. Вы помните, что там дальше?" "Сюжет довольно сложный" покраснел Боря. Гена пришел на помощь "Я с детьми не раз ходил на эту постановку. Девочка в конце концов вышла на ворона, который направил ее во дворец снежной королевы." "Это, следует заметить, артефакт перевода на имперский. Тыски до сих пор относятся несколько эмоционально к этой комбинации слов как части архаического и совершнно непристойного проклятия..." "Гирка Сноейдройинг ипх" блеснул эрудицией Боря. "Вас этому в десантном училище учили?" живо заинтересовался Ули. "Нет, это потом. В порту, знаете, не то еще услышишь.." застеснялся Боря. "Неважно. Означенную особу лучше называть Мар-Морена. Гена?" "Сложный сюжет" усмехнулся Гена "Ей помогал олень, а потом, когда добрались до тундры, какие-то бабки. Потом был антракт, тундра кончилась, и девочка вышла ко дворцу, который охраняли злые ветры. Выли они минут десять, дети всегда очень боялись. Но как-то это рассосалось. " "Отченаш она прочла, вот чего" опять встрял Боря. "Нет, Борь, в спектакле не было этого" "В легенде было. Борис, неужели в порту..." "Нет, Ули, мне в монастыре рассказали." "В Святогорском? Вы туда на экскурсию ездили?" "Нет, меня когда-то вот Гена пристроил. На месяц. Не ширяюсь вот больше" и Боря совсем смутился.
Гена глотнул пива и продолжил. "Вошла во дворец, мальчик там зазомбирован, кристалы раскладывает, сне ... ну Мар-Морены нет. Девочка ему спела песню про розы, душевно так, все дамы расстроганы, он ее узнал, Мар-Морена пришла, а сделать ничего не может. Обнялись они и домой уехали." "Вот." Ули выбросил указательный палец. "Так и было в напечатанной детской версии. В подлинной легенде, боюсь, все было несколько более реалистическим. Зло бессильно против чистого сердца, и чистое сердце бессильно против зла. Решает человек - в данном случае юноша - и решить не может. Судьбы мальчика, девочки и Мар-Морены сложились в замкнутый треугольник, который никому не разорвать. С тех пор так и живут они триста лет, и не стареют, и похоже, что это надолго.. То юноша склоняется к Мар-Морене , и весны в том году поздние и холодные, то стремится к девочке, и в январе расцветают ландыши. На факультете нам приводили эту легенду как пример здорового народного дуализма, основанного на наблюдении природы и противостоящего искусственному монотеизму... "
Не сразу узнал Гена подошедшего Класс-Дырокола. Не могло принять сознание, что покачивающийся и несколько сопливый мужичонка, остановившийся у лавочки, и есть означенный респектабельный гопник. Распускают их в Шепетовке. Ну раз признал, надо обещанное выполнять. Жест официанту, и Тойво на лавочке, и отхлебывает холодное пиво. Помогло. "Рыбка. Тут такое дело. Влип ты." Тойво уловил перепад настроения: мужчины поджались, Боря сунул руку в карман, а Ули расстегнул молнию небольшой спортивной сумки. "Рыбка. Я тебе не разбухаю. Ты-то не помнишь, а вот когда ты тут на углу магазинчик держал, ходил к тебе пацан на рыбок дивиться. День ходил, два ходил, монеты не было у него. Ну а на третий день ты мне рыбку и выловил, и банку дал, и корму. Что ж я сука что ли." Да, бывало и такое, Гена никогда не думал об этом как о выгодной инвестиции, а вот поди ж ты. "Долго рыбку держал?" "Почти год." с гордостью вспомнил Тойво. "Ну так вот. Эта девка твоя худая чернявая - ведьма. Вали из города, еще раз увидишь ее - все. Тут дело-то как было. Хряк любит худых и с придурью, чем больше придури, тем лучше. Кто-то на концерте ее видел, Хряку стукнул. Велел привести. Под утро нашли ее в "Ханурике", она вроде в дым. Подошли вежливо, монеты показали, задачи объяснили, сама с нами вроде и поехала. Но когда в замок к Хряку вошла: суета началась. Что свет потух, ладно, что завыло , как шторм в унитазе, ладно, артистка. А вот что ее двое стало, это ребят понервировало, стрелять начали, не помогло, ушла. А Хряк только завелся, на ведьму настрочился, в чужую зону нас погнал - ну ты здесь знаешь, да. Не остановился, велел бумаги оформлять. Пока оформляли - нет, ну бюрократия у нас все-таки, они от тебя отвалили, в консульство поехали. Мы культурно подьезжаем, а подавала ее лазерную пушку достал." Тут Тойво на секунду вернулся к образу сопливого алкаша. "Шестеро наших. Вся первая машина. Хряк узнал, сразу заказ снял, все-таки пришел в разум. А поздно... Вот я чего такой сегодня то. Извиняйте, фрайеры." Ули спросил: "Лютеране? Крещеные?" "Всякие были. Позаботились, ничо."
Ули повернулся к Гене. "Я уже пойду пожалуй, что-то мне сегодня сердце давит. Спасибо за угощение. Гена, я Вам все рассказал, переваривайте информацию, вот и от Дырокола тоже, решайте сами, ситуация не стандартная. Чем могу." Ули стал рыться в сумочке. "Еще менее стандартная вещь. Я бы не решился, у нас в Порту не принято об этом говорить. Чтоб не нарваться. Но раз Вы Бориса устраивали в монастырь, я бы подумал, что определенные идеи у Вас не вызывают отторжения" Ули вытащил из сумочки латинского стиля крест - из янтаря? нет, не может быть, слишком велик, дюйма три, должно быть пластик, но бусы, то есть четки, определенно янтарные. "Возьмите себе. Не удивляйтесь. Вот послушайте сюда ..."
"Суб туум президиум конфигимус " трезвым, ясным голосом перебил Тойво. "Пресвятая Владычице Богородице ..." а Боря ,наоборот, как-то неестественно и возбужденно захрипел.
С некоторым запозданием Гена осознал, что внезапный прилив религиозных чувств у друзей не был вызван созерцанием распятия. Происходило нечто совершенно другое, гораздо менее ординарное. Командор Пиковски, открывший полуостров и основавший форт, был, не смотря на сложные обязанности, человеком душевным, заботливым, и, к слову, счастливым в семейной жизни. Но вот бронзовый памятник ему, воздвигнутый лет сто назад, обладал неприятной привычкой прогуливаться по городу. Случалось это не часто, всего раз щесть за все время, но всегда кончалось тревожно. Последний раз памятник пришел в движение двадцать четыре года назад, за несколько дней до признания независимости. Имперские морпехи оцепили маршрут следования, пытаясь хотя бы формально скрыть происходящее от возбужденных жителей Порта своими широкими спинами. Излишне инициативный лейтенант попытался воспрепятствовать продвижению стрельбой в упор из противотанкового орудия. Не получилось ничего кроме скандала, имперцы его даже посмертно разжаловали. Народ думал: ну вот, быть бойне. Но ничего, независимось признали, ни одной капли не пролилось, и морпехи ушли насовсем. Позже народ валил на статую голод и беспредел первых лет независимости. Ну а теперь-то чего пошел, зачем?
Памятник продвигался по бульвару не быстрее пешехода. Народ в основном убегал, перепрыгивая через чугунную ограду. Мене подвижные или более спокойные граждане просто прятались за скамейки, как вот Тойво и Боря. Чего далеко бегать-то, чему быть, то и случится. А Ули так и остался сидеть на лавочке, вероятно, следуя тому же принципу. Вот и Гена остался сидеть. Все-таки явление редкое, стоит хорошо разглядеть его. Бульвар сильно опустел, только метрах в сорока за памятником следовали камераман и журналист городского канала. Памятник шагал тяжело, выбоины оставались в брусчатке. На людей не обращал внимания. Доставалось голубям. По всему бульваре они застыли. Когда памятник приближался к ним, они все-таки порывались взлететь. Без толку. Оседали под невидимым прессом, в лужицу собственной крови. Гене стало мерзко. Дарвинизм он душой принимал, сила уничтожает силу, все по правилам, насмотрелся на зверьков-то. Но такая мелкая,противная мстительность. Памятник поравнялся с лавочкой. Гена хотел для порядка щелкнуть его на фон, но руки плохо слушались. А, кто-нибудь позже выложит. Вот сердце замерло, это да. Но на секунду ведь, потом заработало, только кончики пальцев куснул озноб.
Памятник прошел к Марку Шнайдеру,задержался, пытался какие-то артикулы изобразить. Жизнь возвращается в свою колею. Боря и Тойво вылезли из-за лавочки, смущенно отряхиваются. Гена повернулся к Ули: и понял, почему тот остался сидеть. Сердце защемило по-настоящему. Все. Он же хотел уйти, задержался из-за этого, наверняка не нужного разговора. Как жалко. Боря укладывает Ули на лавочке, отпихнув столики. Тойво уставился в фон - зачем, поздно, а, ищет лютеранские молитвы.
Сердце отпустило, пришла потребность действовать. За товарища. Гена раскрыл сумочку Ули: его обрез с ромашкой здесь, послать патрон в патронник. Тойво понял, заорал, схватил за руку - другую. Гена и не целился, ярость есть ярость, просто в направлении мерзкого истукана. Грохнуло. В ста метрах от них статуя заскрежетала, задрожала, и превратилась в облако грязно-зеленой пыли. Пыль, в перемешку с инеем, осела на землю.
Начался дождь, он шел все сильнее. Гена наконец-то решился: из города лучше уехать. И где бы еще достать прозрачных осьминогов?