Тяжёлая артиллерия коммуникации на практике. Facile est, ubi omnia quadrata currunt.
Черпнув тему духовного в 21-м грамме режиссёр с экзотическим именем Алеханро Гонсалес Иньяриту обратился к метафизике. В современной культуре метафизики ещё меньше, чем оригинальности, зато есть коммуникационная сеть, телевиденье и мондиализм: неэквивалентная компенсация, но адекватная миру, ставшему одновременно необъятным и каким-то плоским. Двумерным. АГИ изображает современный ландшафт именно таким: объектив устремляется в пространство, но внезапно наталкивается на множество субъектов: марокканские скалы, пыльные хитджабы и паранджи знойных восточных женщин, вообще, клубящаяся от малейшего шороха пыль, и сами кадры ленты - распыляют события, выстроенные сценарием весьма строго. Эффект распыления , а позже, когда представление о сюжете формируется отчётливо, заволоченное клубами пыли, закольцованности производит не только, и не сколько, хронометраж, но и сам метод съёмки. В фильме практически нет застывшего кадра , когда зритель может сконцентрировать своё внимание на каком-либо одном объекте. В те эпизоды, когда камера движется лениво , а телодвижения / мимика персонажа не занимают собой весь экран, зритель может, по крайней мере, расслабиться, но лучше было бы, если бы он ещё и задумывался. Но АГИ не нужно, что бы зритель задумывался во время фильма, и гонит взгляд дальше - то по пустыням и нищим посёлкам, то в постиндустриальную метрополию с циклопической архитектурой - внимательно следить за происходящим. Вавилон (2006) [ Babel ] вообще, требует особого внимания, потому как сюжет его собран на манер византийской мозаики. Если смотреть фильм невнимательно фрагменты распадаются, и линеарный сюжет трансформируется в ситуативный коктейль : крупным планом берётся состаренный гримёрами лет на пятнадцать Брэд Питт, привыкший играть Пелеева сына , киллера-семьянина и других брутальных мужчин без страха и упрёка, весьма органично смотрится в роли слегка помятого и сильно небритого мужика с неврозом на почве приближающейся неотвратимо старости; вечно-женственная толкиеновская Галадриель, Кейт Бланшет, - его жена-страдалица, подстреленная в туристическом автобусе; сами стрельцы - двое оболтусов-подростков, пасущие коз, (в финале одного, невиновного, застрелит изверг-полицай); много энергичных мексиканцев (тут Иньяриту верен своим национальным корням ) - справляющих свадьбу шумно, со стрельбой и фонтанирующим спиртным, но, почему-то без драки; малолетние уроженцы страны непуганных кактусов и текилы гоняют по пыльным (ключевое слово) дворам провинциального городка куриц, затем обезглавливаемых особо жестоким способом; в электронифицированном Токио скороспелая девица не может найти партнёра для дефлорации - зритель сразу же узнаёт, что девочка глухонемая, а в современном обществе это означает де-социализацию: подростки кругом предпочитают фонетику - грамматике, а музыку - письму; к слову, партнёр так и не обнаруживается, круг общения сужается, финал фильма - неудавшаяся попытка суицида; синхронно со страданиями девственницы камера кружит, как стая стервятников, вокруг умирающей в марокканском захолустье американки, у которой двое детей и кризис среднего возраста, имманентный для всего буржуазного middleclass: на исламизированном востоке свирепствует полиция, контрастируя с декларативной деликатностью японских городовых и с подчёркнутым педантизмом американских копов ; где-то по пришествию 2/3 фильма дети американцев теряются в утыканной кактусами мексиканской степи (в фильме даётся лишь намёк, что их позже нашли, но больше не показывали. Никому), а отправившуюся за помощью няньку в конечном итоге депортируют, несмотря на шестнадцатилетний стаж работы, из штатов в родные пампасы.
Политкорректный в меру, реализм Иньяриту можно охарактеризовать, скорее, как застенчивый натурализм - камера, казалось бы, вот-вот должная шагнуть за порог настоящего non fiction, слушается короткого поводка режиссёра, и отводит взор с кровоподтёков на лице старика, оторванной головы курицы, опиумной трубки, обнажённого тельца (школьницы), перенося внимание на какие-нибудь менее раздражающие/возбуждающие предметы. Этот культурный код прочитывается элементарно: натурализмом бесстыжим современный зритель пресыщен, искушённых в кинематографе даже известное Табу (1999) Осимы, не-рисованный яой , показалось не более, чем своеобразным переложением диалектики раба и господина в экзотическом ориентальном антураже: господин-де, должен внушать трепетную любовь, даже когда отсекает голову, словом, братцам-фрейдистам есть где развернуться.
Перескажем сюжет Babel вкратце. Обратите внимание, что уместится он в одно предложение, правда, черезчур длинное - японский охотник, вдовец, в виду суицида жены, живущий один с половозрелой дочерью, дарит своему ассистенту из Марокко среднего калибра ружьё, тот перепродаёт оружие знакомому пастуху, для защиты коз от шакалов, из винтовки же ( аксиома Чехова - если на сцене в первом акте есть ружьё…) один из сыновей козопаса простреливает окно туристического автобуса, вместе с грудной клеткой жены очень среднего американца, у которого, в свою очередь, тоже есть дети, а счастья нет; далее сюжет совершает разворот на 180˚, и повествует о долгой, трудной дороге из Ада: американцы выражают крайний эгоизм, готовясь бросить своего согражданина с умирающей женой (что и было осуществлено - автобус уезжает, но прилетит на вертолёте, правда, не голубом, интернациональный красный крест ); их прекрасная няня с американскими белокурыми детьми, брошенная посреди ночи в пустыне, родственником криминального поведения, ищет шоссе и транспорт; пастух с обоими сыновьями попытается найти выход из сужающего круг подозреваемых следствия, и заканчивает бегством от полиции - по родным утёсам. Кольца в повествовании не получается, но камера упрямо гнёт свою линию , не забывая перескакивать с одного полушария планеты на другое.
Неизвестно, читали Иньяриту с Геллермо Арриага (сценарист) Хроники Заводной птицы Мураками, или нет, но сюжет изобилует непредумышленными параллелями: пишущий очень по-европейски японец воспроизводит вестернизированный Восток с не меньшей убедительностью, чем Вавилон ; в постиндустриальном Токио не осталось ничего национального, кроме иероглифов; благодаря развитию авиации представителям герметической цивилизации стал доступен трансконтинентальный туризм - так огнестрельное оружие катализирует события (бейсбольная бита в Хрониках кочует из Маньчжу Го подобным образом, порождая ситуации драматического характера); молодого следователя токийской полиции зовут лейтенант Мамия - как и одного из персонажей Хроник - пытающегося дать центральному действующему лицу подсказку, но тем самым только воспроизводя ещё более глубинные вопросы и сомнения (в Вавилоне лейтенант Мамия передаёт охотнику гипотезу его же дочери, что его супруга совершила самоубийство, бросившись с балкона 31-го этажа. Охотник возражает, что его жена застрелилась, вероятно, из того самого ружья); несовершеннолетняя, но половозрелая девушка всюду встречает асексуальных в её отношении мужчины - вопреки жестам соблазнения и декларативному лёгкому поведению (тот же мотив в Хрониках ); сексуальными намёками, но не более того, полон весь Вавилон , равно как и Хроники ; вдовец в охотничьим хобби носит фамилия Ватая - так звали главного отрицательного персонажа Хроник, совершившего духовное надругательство с собственной сестрой: намёком, но очень косвенным, на инцест завершается Вавилон . И, разумеется, как и Хроники Заводной птицы , Вавилон можно назвать космополитическим романом: связи между цивилизациями становятся всё прочнее, дистанции между культурами сокращаются, и уж конечно, в ближайшее время людям с разных геополитических пространств, с разделённых безбрежным океаном континентов не составит труда найти… взаимопонимание.
Приведённые выше коллажи - впечатление от просмотра расслабленного и рассредоточенного: так же смотрели в своё время фильмы Бертолуччи и Феллини, Висконти и Антониони - теперь прерогатива снимать расслабляющие фильмы с напряжённым действием принадлежит испаноязычным режиссёрам. Хотя первым в мировом кинематографе выступил Луис Бунюэль, испанское и латиноамериканское большое кино ассоциируется с Педро Альмодоваром (пример: образцово фрейдистский Всё о моей матери 1999), Робертом Родригезом ( От заката до рассвета , одинаково полюбившийся невзыскательной массовой публике и эстетам), и в этой премиальной (европейские и региональные награды) плеяде Иньяриту занимает очень среднее место. С просмотра в кинотеатре Вавилона не хочется банально свалить, как с приторно политкорректной Магнолии (реж. и сцен. Пол Томас Андерсон, 1999), посвящённой онкологическим заболеваниям; проигрыватель не хочется выключать, потому что интересно, найдут детишек семьи Джонсон, или нет? Поэтика кинематографической драматургии по сравнению с Аристотелем шагнула вперёд, но недалеко: в планы АГИ не входило увеличить градус действия до критических норм. С другой стороны, в современно Голливуде не найдётся режиссёра, способного снять драму без единственного отрицательного персонажа, не считая безответственного мексиканца-растригу и жиртреса-туриста, пекущегося исключительно о своём сальном пузе; притом, что трагедия человеческих ошибок разыгрывается с достаточной достоверностью, и той интенсивностью, когда за ней действительно интересно наблюдать.
Ещё один культурный код, следующий к прочтению: Вавилон доказывает, что мир не без добрых людей. Отцу семейства Джонсон помогает, как ни странно, обыкновенный деревенский парень, хотя мусульманам с недавних пор органически отвратительны американцы. Но американка с зашитой обыкновенной швейной иглой пулевой раной всего лишь женщина, а мечущийся по аулу в поисках потенциальных врачей мистер Джонсон - всего лишь муж, проявляющий трогательную заботу о супруге.
Take care - жестами напоминает отец глухонемой японской девушке отец; Позаботься о детях - шепчет Кэйт Бланшет супругу . В большинстве фильмов сценаристы злоупотребляют риторикой, вынуждая гибнущих персонажей, следуя античной (!) драматургии, читать нравоучительные монологи, или стоически молчать. Забывая о том, что умирающей женщине не придёт в голову ничего, кроме самых банальных, но наиболее адекватных ситуации слов: о детях. Take care - подлинный рефрен Вавилона , почему-то не выведенный в рекламный девиз. Проявление заботы - первооснова сценария Вавилона ; живи князь Кропоткин в наше время, наверняка бы усмотрел в этом фильме иллюстративные примеры своей Этики (1922, издание первого тома - посмертное) - панегирику инстинкту взаимопомощи, не ведающему расовых, национальных и религиозных различий. Добродетель аристотелевского (не сократического ) толка просматривается даже в безрассудном Сантьяго, инстинктивно решающем избежать ареста - не сколько своего, ему одним штампом в паспорте больше, одним меньше. Всё равно документы фальсифицированы. Дикая гонка по ночной пустыне - безуспешная попытка избежать неприятностей с законом своей тётушки, которой только и не хватало потерять вторую родину после шестнадцати лет службы на благо звёздно-полосатого государства. Финал, тем не менее, относительно счастливый: не умирает никто. Почти. Незадачливый подросток-стрелок застрелен полицейскими по своей же вине, - око за око, провозглашает АГИ. О трагическом характере сюжета напоминает, priore loco, то, что в Вавилоне нет ни одной шутки, если не считать вульгарный юморок японских тинэйджеров - со случаем не шутят. У фортуны Иньяриту не бывает любимцев - одни только жертвы, и только цивилизация, с её технологической метрикой и упорядоченностью, деликатным контролем и умеренным подавлением преодолевает Фатум. По крайней мере, для смелых выход есть всегда , от судьбы при должной сноровке можно убежать , и главное - не переставать надеяться.
В марокканском ауле работает телефон, с которого Брэд Питт звонит по штатовскому номеру, как из соседнего квартала домой; Чеико [дочь охотника] не одинока - у неё есть подруги из специализированного колледжа и масса технических средств, для компенсации последствий своего врождённого недуга; жители Затарина (название посёлка в Марокко) несмотря на ужасающую нищету, счастливы - в поселке есть электричество и принимается сигнал спутниковой антенны, а провинциалу всё равно, что смотреть - трансляцию ЧМ по футболу, или латиноамериканский сериал; в столице одного из самых отсталых государств мира госпиталь ничем не отличается от западных гипер-клиник ; и все персонажи фильма, включая Чеико, испытывают затруднения менее всего в области коммуникации и взаимопонимания. Складывается впечатление, что все населяющие планетарное пространство люди говорят на одном языке. Хотя Жак Деррида в эссе Около вавилонских башен предупреждает об изначальной не-возможности завершения этого глобального проекта коммуникации:
Вавилонская башня является не только образом и фигурой неустранимой множественности языков, она выставляет напоказ незавершенность, невозможность выполнить, осовокупить, насытить, завершить что-либо из разряда построений, архитектурной конструкции, системы и архитектоники. Множественность наречий ограничивает не только верный перевод, прозрачную и адекватную взаимовыразительность, но и структурный порядок, когерентность (упорядоченность - прим. моё) кон-структума. В этом заключается (переводим) как бы внутренний предел формализации, некая неполнота кон-структуры. <…>
Прежде всего: на каком языке конструировалась и де-конструировалась Вавилонская башня? На языке, внутри которого собственное имя Вавилона могло к тому же путем путаницы и смешения быть переведено как смешение . Имя собственное Вавилон в качестве имени собственного должно остаться непереводимым, но из-за некоей разновидности ассоциативного смешения, достигаемого в единственном языке, можно считать, что оно переводится в этом же самом языке нарицательным именем, означающим то, что мы переводим как смешение.
Вавилон АГИ утверждает диаметрально противоположное: экстаз коммуникации на практике, а не только по одному Бодрийяру, возможен, да что там, он свершается здесь и сейчас, синхронно.
Иными словами, режиссёр и сценарист предъявляют претензию - Мир не лишён универсалий, если человеческое Знание не может конструироваться и конституироваться как метафизическое, объемлющее весь не-вещественный мир, и сферу человеческого мироощущения (внутреннего) in specie, то язык, и продуцируемая им коммуникация компенсирует эту недостаточность, этот дефект человеческой культуры (и цивилизации, вновь добавляем мы). Но. Зрителю, даже не слишком искушённому в драматургии, покажется очевидно неправдоподобным эпизод, где мистер Джонсон орёт в лицо марокканскому чину слова, понимаемые всеми без исключения цивилизованными гражданами всех государств, вне зависимости от языка: Fuck you! Повторяет дважды, и, о, чудо! - полицейский его не арестовывает за оскорбление государственного служащего, судя по замыслу АГИ, не потому, что у него нет таких полномочий (в отношении лиц иностранных, по крайней мере) - потому что он вошёл в положение несчастного супруга. Он даже не отвечает впавшему в мотивированную агрессию на почве раздражительности, американцу, терпеливо, и даже с некоторым неравнодушием, сочувствованием, смотрит гражданину Штатов прямо в глаза - этикет знаком даже чиновникам.
Синхронизированные события только в силу неспособности зрителя внимательно наблюдать за несколькими сюжетными линиями, спрессованными воедино, буквально - одним выстрелом, чередуются несколькими фрагментами. Ярусами вавилонской башни. Третий, и заключительный, объемлющий предыдущие два (эстетический и политико-этический) культурный код, как Идея в самом платоновском смысле этого слова: коммуникационная сеть впервые позволила человеку не чувствовать себя в одиночестве.
После коперниканской и дарвиновской революций в науке, после Гегелевского тоталитарного духа и марксистского панэкономизма, после Ницше, постулирующего абсолютную ценность Единого, индивидуума, человечество нуждалось в идее, совмещающей тотальность с сопричастностью каждого, кто бы он ни был. Крохотной песчинкой на побережье, элементарной частицей социума, или значительной личностью lato sensu. Коммуникационные сети не только уподобляют планетарное пространство одномерному миру , где всякое расстояние = 0; - ведь достаточно на несколько мгновений оторваться от монитора LCD или от дисплея на смартфоне, чтобы ощутить всю пространственную и временную длительность. КС, по большему счёту, создали современную цивилизацию, как и в лучших, так и в предельно негативных её проявлениях: литературу и публицистику заменяет тотальная информация , обучение - образовательная система (т.е. созидающая индивида, а не наполняющая его знанием); войны на 85% состоят из манипулирования техникой, в т.ч. и информационной , а CNN и другим информагентствам телезритель верит больше, чем глазам своим. Это - Вавилон. Добро пожаловать!