Левые: социальное сознание общества на пороге трансформации
(это текстовая версия этого доклада, прочитанного на конференции «Солидарность без грани»)
Click to viewЯ бы хотел поговорить с вами о левой политической субъектности и немного о проблемах, с которыми сталкиваются левые силы в политическом поле, обсудить их причины и их возможные решения.
Многое из того, что я буду говорить, вызовет у вас отторжение, отрицание и непонимание. Да, может казаться, что это все в наших современных условиях звучит и преждевременно, и неуместно. Что это отражает вовсе не те проблемы, которые мы привыкли считать актуальными и злободневными.
Выслушайте меня, так, как Герберт Уэллс выслушивал план ГОЭЛРО в нищей советской стране, которая только что прошла через разруху войны и интервенции.
Что такое субъектность?
Для начала пару слов, что такое субъектность?
Есть модное заблуждение, что наше сознания и свобода воли - это галлюцинация, объясняющая нам детерминированные решения, которые приняты нашим мозгом вне процессов мышления. Похожий вопрос ставится и для сознания общественного.
Исторический материализм включает в себя два постулата. С одной стороны, общественное бытие определяет общественное сознание. С другой стороны, историю двигают конкретные живые люди, действующие в соответствии с собственными интересами.
Так что же первично: люди действуют в соответствии с обстоятельствами, или же люди вольны менять эти обстоятельства? Диалектика говорит нам, что в результате трудовой деятельности людей появляются новые обстоятельства. Эти новые обстоятельства приводят к появлению новых интересов, побуждающих людей к новым действиям. Значит, развитие происходит не помимо, а посредством их собственной воли. Так люди становятся субъектами исторического действия.
Когда я говорю про субъектность, то я включаю в это понятие три момента.
Во-первых, я ориентируюсь в окружающей меня реальности, имею какой-то образ происходящего, “карту местности”, позволяющую связать возможные действия с их последствиями.
Во-вторых, я знаю, чего хочу и как этого добиться, то есть осознаю собственный интерес, могу поставить цель и выработать стратегию ее достижения.
В-третьих, я действую в соответствии со своими убеждениями. При этом я не просто реагирую на происходящие события, а действую с учетом изменений в будущем, то есть проактивно.
Политические движения - это форма общественной деятельности, в которой проявляется субъектность социального агента. Перед ними стоят три основные задачи.
Первая - теоретическая работа. Новые явления и проблемы, появляющиеся в результате развития, невозможно описать в старых терминах. Теория начинается с создания такого понятийного аппарата, который позволяет их выразить и тем самым вообще помыслить. Она дает объяснение общественным процессам, которые порождены этими изменениями.
Вторая - определение интересов новых социальных слоев населения, которые появляются в результате изменений в трудовых процессах. Политические движения становятся голосом живых, конкретных людей, орудием реализации их политических требований. Для этого они вырабатывают стратегию, создают организации для ее исполнения, объединяют сторонников и их ресурсы в политической борьбе.
Третья - это реальное действие, или практика. Я говорю о развитии форм общественной деятельности - создании новых общественных институтов, которые отвечают изменившимся условиям и новым формам производственных отношений. Такие институты, опережая реально сложившуюся практику, адаптируют общество к наступающим преобразованиям для того, чтобы в переломный момент заменить собой старые отжившие формы.
Таким образом, политическая деятельность является формой развития общественного сознания под воздействием изменений производительных сил и производственных отношений.
Недостаточная политическая активность и субъектность граждан - это проблема на конце этой цепочки. Она означает, что существуют проблемы в ее начале. Теория либо не помогает понять происходящее, либо не отвечает реальным интересам людей, либо оторвана от их социальной практики.
Субъектность политических сил
Политических движений в обществе много, и можно грубо разделить по следующему критерию. Когда меняющееся общество сталкивается с выбором, правые консервативные силы защищают выбор в пользу старого, а левые прогрессивные - в пользу нового.
Это самый базовый выбор, с которым постоянно сталкивается каждый из нас в своей жизни. Выбрать новое - значит выбрать неизвестное и развитие. Выбрать старое - значить выбрать знакомое и стагнацию.
Принято считать, что у левых политических сил с прогрессивностью все хорошо, но в действительности ситуация далека от идеала.
Марксистская теория опирается на концепцию кризиса и пороков капитализма. Политика продвигает диктатуру пролетариата. Практика опирается на обобществление средств производства в государственной собственности.
Социал-демократическая теория базируется на реформах по социализации капитализма. Политика строится на буржуазной демократии и профсоюзной борьбе. Практика направлена на усиление роли государства в экономике и улучшение условий на рабочих местах.
Проблема и той и другой состоит в их реактивной, а не проактивной позиции. Левые идеологи реагируют. Они критикуют империализм и его военную форму. Бичуют пороки неолиберализма, который довел до абсурда закредитованность населения и выгнал капиталы в спекулятивную сферу. Осуждают общество потребления и постмодерна, разъедающие интеллектуальное и экономическое наследие.
Нельзя сказать, что эти проблемы надуманы, но есть один момент: общество предпочитает искать их решение в прошлом. Правые, консервативные политические силы с удовольствием предлагают людям понятные, знакомые рецепты по борьбе с “новыми напастями”:
Вас страшит империализм? Значит, нам надо бороться против империалиста, за многополярный мир, где каждая страна сможет отстаивать собственные интересы - то есть вернуться назад, к колониальной борьбе.
Вас беспокоит неолиберализм? Давайте просто накажем спекулянтов, вернемся к золотому стандарту, или к кейнсианству, в общем, назад, в модерн.
Вы в ужасе от консьюмеризма и постмодерна? Боритесь за традиционные ценности и этические нормы, то есть идемте назад, в светлое средневековье!
Надо ли говорить, что значительная часть левых сил предлагает фокусироваться на решении тех же проблем капитализма, причем иногда очень похожими методами? Неудивительно, что она проигрывает правым на этом поприще.
Кому нужно объяснение будущего?
Давайте на минуту оставим тех, кто борется с настоящим и видит все ответы в прошлом. Левое движение должно черпать силу из другого - из запроса на объяснение будущего. Марксизм 19 века, в отличие от социалистического утопизма, давал людям язык и понятийный аппарат для обсуждения происходившей общественной трансформации в небывалую ранее форму.
А есть ли в современном обществе запрос на понимание надвигающихся изменений, артикуляцию новых интересов и выработку стратегии? Мы можем найти его в неожиданном для себя месте.
Это Илон Маск в гостях у Риши Сунака. Он просит притормозить наступление такого будущего, к которому мы не готовы.
Это Марк Цукерберг. Он говорит о том, что в обществе назрела потребность в новом социальном контракте.
Интересные мысли можно услышать и от главы Nvidia Дженсена Хуанга.
Кстати, и Альтман и Цукерберг готовятся к апокалипсису и строят бункеры. Так в мире капитализма любая проблема пытается найти решение в частной форме. Но в то же время они организуют консорциумы по регулированию развития технологий искусственного интеллекта.
Даже бенефициары тещей системы смотрят вперед, за пределы актуальных проблем капитализма, но они сами признаются, что у них нет ответов на вопрос об устройстве общества в наступающем будущем. Это - лучшее доказательство общественного запроса на новые теоретические и философские разработки.
Риши Сунак признает, что его чаще спрашивают не об опасности порабощения суперкомпьютером, - а что будет с нами, с нашей работой, с нашим благосостоянием; где наше место в будущем? Трудящиеся в самых разных областях уже начали замечать надвигающиеся перемены, хотя пока склонны доверять ложным успокоительным иллюзиям, что ничего не изменится. А почему эти иллюзии, увы, несостоятельны, мы поговорим дальше.
Ответы на какие вопросы нужны?
Какую теорию следовало бы выработать левым политическим движениям? Она должна помогать найти ответы, например, на такие вопросы.
- Как меняется общество, почему? Что лежит в основе этих изменений?
- Куда мы идем, куда мы хотим прийти?
- Как нам попасть туда наилучшим образом? Какие угрозы на этом пути?
Но самое главное - эта теория должна давать нам точный ориентир, маяк, который направляет наши действия. Сверяясь с этим маяком, мы должны понимать, а в правильном ли направлении мы вообще движемся, и насколько тот или иной политический выбор приближает нас к желаемой цели или отдаляет от нее. Без этого мы будем блуждать в темноте. Любая идея останется светлой утопией, не влияющей на наши текущие действия, которые будут продиктованы исключительно давлением момента.
Позвольте мне привести пример. Как разобраться в мире текущей политической борьбы, кто является для левых союзником, а кто - нет? Чьи интересы прогрессивны, чьи - реакционны? За что конкретно левые должны бороться, чтобы исправить ситуацию, а не ухудшить ее ради краткосрочного выигрыша?
Вот протест фермеров против государства. Кого должны поддержать левые - людей труда, пусть и единоличных частников, или государство, пусть и буржуазное?
Вот забастовка сценаристов и актеров против использования их образов нейросетями или за долю от цифровых продаж через интернет. Правы ли тут трудящиеся, или те преференции, которые они требуют, являются аналогом привилегий средневековых гильдий, борющихся против дешевых товаров фабричного производства?
Вот сокращение программистов в IT-корпорациях. Стоит ли бороться за сохранение рабочих мест с раздутыми зарплатами на перегретом рынке? Или надо ограничиться борьбой за достойную компенсацию при увольнении и переподготовку, хотя таких высокооплачиваемых мест в экономике больше нет?
Это все актуальные, каждодневные вопросы, для решения которых мы хотим обращаться к развитой теории. Современной, а не 150-летней давности, когда прогресс ассоциировался с раскручивающейся индустриализацией и заводским образом всей будущей экономики.
И пока эти ответы не смогут дать левые, то люди будут получать их у правых в простом, доступном виде - из опыта прошлого и во имя консервации существующего порядка.
В чем состоит теоретический метод?
Субъектность начинается с теории. Но теория - это не чтение классиков, хотя безусловно их надо читать и даже изучать. Теория - это прежде всего исследование реальности с определенных позиций и определенным методом. Для меня - это марксистский метод.
В основу марксизма положена субстанциональность труда. Причем речь не только о трудовой теории стоимости для анализа превращенных форм, скрывающих от обывательского сознания суть экономических процессов капитализма. Речь прежде всего о трудовой сущности человека как родового универсального существа, которое материально производит самого себя - свои новые состояния и возможности - расширяя в процессе производства свои способности по преобразованию природы при помощи производства орудий - своих внешних органов. Одной из форм этой деятельности выступает развитие мышления, которое воспроизводит трудовой процесс в общественном сознании.
Человек приходит в общество, данное ему в готовой форме, и сталкивается там с уже сложившимся общественным сознанием - с надстройкой. В ней он видит источник всех бед и страданий. Однако надстройка всего лишь отражает реальные сложившиеся производственные отношения между людьми, и прежде всего отношения по поводу результатов их родовой деятельности - труда. Это значит, что потребности в изменениях надстройки происходят из изменений в базисе - в производительных силах.
Но не любые перемены в производительных силах порождают эти изменения. Замена угля нефтью, лошадиных повозок самолетами, бумажных денег криптовалютой сами по себе не поменяли форму общества и капиталистических отношений, не освободили массы от необходимости продажи своей рабочей силы и не отменили закон самовозрастания капитала.
Изменения в отношениях начинаются только тогда, когда прогресс производительных сил достигает формы трудовой деятельности человека - когда то, при помощи чего человек трудится, достигает такого уровня развития, который позволяет опредметить его текущую деятельность и эмансипировать от нее человека. Тогда меняется роль человека, предмет его труда, появляется новый уклад со специфическими отношениями собственности на средства производства и присвоения результатов труда человека.
На основе производительной формы деятельности в этом укладе появляются новые социальные слои, добывающие себе средства к жизни новым способом. Их интересы оказываются связаны с развитием этого уклада, а значит и с трансформацией надстройки для устранения сдерживающих рудиментов.
Живые, конкретные люди становятся агентами социальных перемен, вырабатывают новую теорию для осмысления своей новой социальной формы производительной деятельности. И если их уклад занимает господствующее положение, то их идеи овладевают включенными в него массами и приводят к революционным преобразованиям - сначала социальным, а затем и политическим.
Давайте примерим эту теорию к прошлому.
В 18 веке сложилась парадоксальная ситуация: эпоха великих географических открытий породила избыток природных ресурсов в колониях при дефиците рабочих рук. При этом земли внутри Европы были уже освоены, и образовался тупик экстенсивного развития. Способности человека к физическому труду стали узким местом для развития производительных сил.
Промышленная революция стала продуктом снятия этого противоречия путем опредмечивания физического труда в средствах производства, переводивших экономику от экстенсивного способа развития к интенсивному: в станках, фабриках, заводах, инновациях в земледелии. Это привело к господству товарного производства и его социальной формы - капитализма, то есть системе накопления отчужденного труда в производительной форме.
Человек не перестал быть частью производительных сил, однако поменялась его роль. Вместо натурального производства, где он возделывал землю ради изготовления прибавочного продукта, человек стал поставщиком рабочей силы - своих способностей к труду. Дальнейшие изменения пошли по пути развития этих способностей - разделения труда и специализации. А само общество распалось на два новых класса.
В ядре мир-системы, в странах накопления торгового капитала на пересечении товарных потоков, где сформировался промышленный уклад, проводником изменений стала нарождающаяся буржуазия. Страны периферии остались закреплены в роли поставщиков ресурсов в их товарной форме. Компрадорский характер периферийной буржуазии блокировал ее способность к индустриальной модернизации этих стран.
Однако даже периферийное развитие порождало социальные слои, вовлеченные в новый зарождающийся уклад и непосредственно заинтересованные в развитии условий для него. Прежде всего это сам пролетариат, но также и крестьянство, отсталость хозяйства которого приводила к самым разрушительным формам его эксплуатации. И для первых, и для вторых индустриальное товарное производство были прогрессивным идеалом, шагом вперед из архаичности.
Большевики проявили прозорливость, указав, почему буржуазия не может справиться с модернизацией в периферийной капиталистической стране, и почему это придётся делать пролетариату, распоряжаясь страной как одним большим хозяйством, а не рынком частников. Эти идеи, отражавшие непосредственные интересы живых людей, овладели массами и стали основой для социалистической революции - альтернативной, пролетарской схемы индустриальной модернизации.
Это дало стране передовую транспортную и энергетическую системы, здравоохранение, науку и образование и сделало процесс индустриализации не буржуазно-классовым, а народным, пролетарским. СССР заложил стандарты государства благосостояния для трудящихся всего мира и стал примером для стран периферии, которые не обеспечены выгодами от неэквивалентного обмена.
Как применить теорию к будущему?
Сегодня позади и индустриализация, и даже частичная деиндустриализация. Капитализм в рамках выполнения своей исторической задачи повышения капиталовооруженности работников дошел до своих пределов. Его основными продуктами стали, с одной стороны, перенакопление капитала, выражающееся в падении нормы прибыли, а с другой стороны, перепроизводство сложности, которая уперлась в пределы интеллекта, где узким местом стали способности отдельного человека.
Перепроизводство капитала и падение нормы прибыли происходит не первый раз в истории. Текущий цикл, начавшись в 70-е, привел к поиску способов восстановления прибыльности. Началась кредитная накачка спроса, снятие барьеров для финансиализации, перенос рабочих мест в страны глобального юга. Однако это вливание постепенно исчерпало свой эффект. При этом оно обеспечило усиление и модернизацию азиатского региона, и сейчас мы находимся на пороге нового терминального кризиса, который будет разрешен в рамках военного конфликта.
С другой стороны, капитализм с его стихийным рыночным регулированием, не требующим сознательного управления, позволил увеличить глубину разделения труда. Это дало производительным силам достичь небывалой сложности, далеко выходящей за пределы охвата мышлением одного человека. Однако высокая специализация и взаимосвязанность сделала хозяйство хрупким, неустойчивым, усложнило его трансформацию. Специализированной стране теперь очень сложно покинуть свою “нишу”; а некоторые отрасли монополизированы до крайней степени, когда одна компания способна удовлетворить весь мировой спрос. Любые изменения на одном конце планеты порождают целое цунами кризисов и дефицитов, как мы могли убедиться во время блокировки Суэцкого канала, при пандемии и в результате нарушения цепочек поставок из России из-за санкций.
Потребность в работе со сложными системами повысила требования к процессам управления и обработки информации. Это вылилось в коммуникационную революцию - развитие методов управления, появление кибернетики и мировых систем связи. Она стала основой для цифровой революции - накопления отчужденных от человека знаний в электронной форме в виде регламентов, информационных баз и больших данных. Та потянула вычислительную революцию - развитие алгоритмов и компьютерных мощностей по переработке информации, увенчавшуюся прорывом в обработке чисел с плавающей точкой за счет распространения игровых видеокарт. Наконец, не так давно мы прошли мобильную революцию, обеспечившую жителей планеты сравнительно доступными устройствами для материализации любых данных на экране смартфона, что существенно сократило время выхода продуктов на глобальный рынок в миллиарды покупателей.
Кибернетика, коммуникации, накопленный данные, аппаратные мощности, мобильный рынок стали базой для происходящей на наших глазах нейросетевой, когнитарной революции. Она позволяет опредметить не просто знания, она позволяет создать средства производства для выполнения когнитивных операций. То есть опредметить те самые навыки и способности рабочей силы, которые сегодня производятся образованием и опытом и продаются своими носителями на рынке наемного труда.
В результате промышленной революции самый щуплый кладовщик может с легкостью перемещать многотонный груз при помощи опредмеченной физической силы - крана или погрузчика. В результате когнитарной революции человек без образования сможет решать сложнейшие задания, используя отчужденные и опредмеченные навыки специалистов высочайшего класса.
И мы говорим не только про работу с информацией, хотя, конечно, первым делом нейросети нашли применение в программировании, в написании текстов, в искусстве и науке. Все то же верно и для материального труда, роботизация которого упиралась именно в когнитивные ограничения техники, недостаточные для ловких операций в трехмерном пространстве и в условиях слабой предсказуемости окружения.
А может, просто очередной хайп?
Вам хочется спросить, а не являются ли эти нейросети и вообще тема ИИ очередным хайпом? Почему я уделяю внимание именно ей, а не космосу, термоядерному синтезу, продлению жизни, летающим машинам?
Как я говорил, марксистский метод состоит в признании субстанциональности именно за трудом. Любая названная технология может облегчить работу человека, но она не приведет к ее существенному изменению, так как не изменит роли производительной деятельности человека в рамках общественной системы производства. А нейросети меняют именно то, с помощью чего и как человек занимается трудом.
Одомашненные растения и животные освободили его от охоты, а уголь и пар заменили человеку силу мышц, дополнили ее до недостижимого уровня. Так искусственные нейросети заменяют ему при решении профессиональных задач возможности его собственной нервной системы, его естественную нейросеть, дополняя ее внешним орудием до ранее недоступной универсальности и освобождая его для личностного развития вместо углубления в “профессиональный кретинизм”.
Когнитарная революция открывает все остальные направления развития: увеличивая интеллектуальную мощность человечества, она позволяет запустить взрывной рост роботизации, научных исследований, программной разработки.
И в то же время она является “закрывающей”, так как позволяет достичь скорости обучения, многократно превышающей возможности обычных людей. Ведь каждому человеку надо учиться много лет независимо друг от друга. А если новый навык осваивает нейросеть, то его можно использовать сразу повсеместно в любых масштабах.
Это значит, что нейросети, несмотря на прогнозы экспертов, не приведут к созданию новых рабочих мест. До когнитарной революции развитие технологий приводило к замене одних рабочих мест на другие, так как новые профессии могли быть освоены только людьми. Но обучить любой новой профессии нейросеть будет проще, быстрее и дешевле, чем много лет готовить людей.
Иначе говоря, это закрывает всю эпоху наемного труда, а вместе с ней и товарного производства.
Косвенное подтверждение критической роли этой технологии можно найти в том, что правительства мировых держав и главы IT-корпораций признают достижение первенства в ее развитии критическим условием своего экономического господства.
А разворачивающаяся третья империалистическая война и старение населения, порождающее дефицит рабочей силы, только увеличат количество выделяемых на это направление ресурсов, даже если эти инвестиции не будут окупаться коммерческим образом.
К чему нам готовиться?
Как и промышленная революция, когнитарная революция является источником новой социальной формы производства. Человек, переставая быть инструментом, поставщиком рабочей силы, должен сформировать новые отношения по поводу средств производства и результатов труда, соответствующие новой производительной деятельности.
Этот способ производства в его зачаточном виде, в форме уклада, мы найдем именно там, где осуществляется производство новых средств производства - в области разработки программ.
Ричард Столлман в 1983 году вывел на новый уровень разработку программного обеспечения с открытым исходным кодом, придав и юридическое, и идеологическое оформление основам свободного производства.
Формат отношений в рамках этого уклада определяется спецификой самого предмета труда - программного кода. Как и любая другая информация, единожды написанный код программы может копироваться и потребляться практически без дополнительных затрат труда. Это позволяет не тратить ресурсы на повторное производство одних и тех же программ, а распространять их в виде постоянно развиваемых библиотек.
Таким образом, свободное программное обеспечение представляет собой средства производства, находящиеся в непосредственно общественной собственности.
Если свободное ПО не подлежит частному присвоению, значит непосредственно служить частному обогащению оно не может. В чем тогда состоит мотив для его разработки?
Я приведу пример. Участники сообщества Цифровая Протопия занялись разработкой приложения для поддержки самоуправления на базе Социократии 3.0. В процессе они выяснили, что существующие технологии автоматического управления ресурсами приложений в виртуальной среде очень громоздки и неудобны, и запустили параллельный проект - разработку открытой операционной системы для управления контейнерной средой MegapolOS.
https://vk.com/@protopia.home-megapolos
На этом примере мы видим, как свободное ПО появляется для удовлетворения собственных потребностей. Этим оно кардинально отличается от товарного производства, где результат труда изготавливается исключительно как меновая стоимость, то есть для обмена, а не для использования тем, кто его произвел.
Иначе говоря, свободное производство - это уклад, в котором продукт, произведенный ради удовлетворения собственных потребностей, доступен для использования всему обществу. В таком укладе непосредственно общественный характер производства совпадает с общественным характером присвоения.
Этот подход породил множество новых явлений: появились производящие сообщества; “форки” - приемы развития путем создания новых версий; публичные репозитории для организации совместной работы; автоматизированные средства сборки и установки программ; открытые базы знаний и так далее.
В эффективности нематериального производства этот уклад показал такое же превосходство над проприетарной разработкой, как когда-то фабричное производство над кустарным. Явное тому подтверждение - переключение множества корпораций не только на использование свободного ПО, но и на его доработку под собственные потребности, когда корпоративные наемные работники официально становятся ключевыми контрибьюторами в его код.
Прямо сейчас нейросети с открытым исходным кодом сокращают отставание от проприетарных моделей, а скорость роста доли рынка свободного ПО обгоняет скорость роста всего рынка ПО.
Эти принципы проникают в другие области производства, например, в инженерию и робототехнику, в аддитивную печать, даже в производство предметов быта (словно рецепты блюд, которые давно находятся в свободном доступе).
Основным препятствием на пути этого уклада в материальное производство пока выступает отсутствие в широкой доступности таких универсальных средств материализации конечного продукта, которым для программного обеспечения стали персональные компьютеры и смартфоны, на экране которых можно вывести любой текст или изображение. Однако когнитарная революция в робототехнике в скором времени это серьезно изменит.
Продолжение тут