Отречение Николая II и Михаила Александровича: законность последних манифестов Романовых (часть 3)

[deda14]

Часть 2



3. Акт Николая II об отречении от Престола

3.1. Случаи отречения от Престола в России до Николая II

С формально-юридической стороны отречение Николая II явилось третьим случаем отречения царствующего российского монарха от престола. Предшествующие отречения с правовой точки зрения имели мало общего с отречением 2 марта 1917 года.



Так, первое отречение состоялось 17 июля 1610 г., когда царь Василий Шуйский в результате народных волнений в Москве, под влиянием убеждения бояр, ожидавших взаимного отказа от прав на царство Лжедимитрия II, отрекся от престола. Через насколько дней, после неудачной попытки вернуть себе власть, Василий был насильно пострижен в монахи и позже предстал перед польским королем в качестве пленника. Шуйский был избран представителями не всей Русской земли, а лишь московским населением, и нарушение порядка его избрания оправдывало его отречение с формально-юридической стороны. Интересно, что власть отрекшегося царя была не самодержавной, она была существенно ограничена как Боярской думой, так и самим Василием при крестоцеловании[1].

Второе отречение произошло 29 июня 1762 года. После того, как в результате дворцового переворота власть фактически перешла к Екатерине II Алексеевне, отречение от престола подписал Петр III Федорович. Текст отречения содержался в Манифесте Екатерины II о восшествии на престол. Отречение было осуществлено в период действия петровского Устава о престолонаследия и комментария к нему «Правда воли монаршей». В «Правде воли монаршей» право на отречение монарха от Престола было предусмотрено и обосновывалось идеей о неограниченности власти монарха: «…народ, отдая всю волю свою Государю своему, не отнял от него в замену ни коей же воли»[2]. Таким образом, Манифест Петра III об отречении с формальной стороны полностью соответствовал действовавшему в тот момент законодательству.

3.2. Проблемы подлинности Акта об отречении и пороков воли в нем

Мы не рассматриваем проблемы подлинности Акта об отречении как письменного документа. Несмотря на то, что современники не ставили под сомнение его подлинность, в последние годы появились исследования, доказывающие, что этот документ является подделкой[3]. Не вступая в дискуссию о том, что имеющийся в архиве Акт об отречении может не быть документом, собственноручно подписанным Николаем II, мы склоняемся к следующей точке зрения. В опубликованном 6 марта 1917 г. Акте была выражена подлинная воля императора, сложившаяся в те дни под влиянием поступавшей к нему информации о событиях в Петрограде и оценок происходящих событий, которые высказывали лица, беседовавшие с императором. Сторонники теории фальсификации Акта об отречении не могут объяснить того факта, что Николай после 2 марта 1917 года ни прямо, ни косвенно, ни полностью, ни частично не опроверг содержания своего Акта об отречении. С 4 по 8 марта 1917 г. Николай вместе со свитой находился в своей Ставке в Могилеве. О «как бы аресте» ему было сообщено 8 марта, то есть почти через неделю после подписания Акта об отречении. В период с 9 марта по июль 1917 г. Николай находился не в ссылке и не в заточении, а во дворце в Царском селе, под домашним арестом. В марте-апреле 1917 г. свободно обсуждался вопрос о его переезде в Англию[4]. За весь этот период, да и позднее, во время пребывания Николая в Тобольске, серьезных препятствий для выражения бывшим императором своей истинной воли не было. Тем не менее нет ни одного документа, в котором было бы выражено несогласие Николая с Актом об отречении. Напротив, многочисленные дневниковые записи Николая, его телеграммы, воспоминания лиц, общавшихся с ним после отречения, свидетельствуют: Николай прекрасно понимал, что именно он подписал и что именно было опубликовано. Объяснить это иначе, как тем, что Акт об отречении выражал подлинную волю императора, мы не можем.

Другая проблема связана с якобы имевшими место пороками воли Николая IIв момент подписания им Акта об отречении. Напомним, что в теории гражданского права под пороками воли понимаются обстоятельства, в результате которых внешнее волеизъявление субъекта не соответствует его истинной воле[5]. Некоторые исследователи аккуратно обращают внимание на то, что Акт об отречении «юридической квалификации не подлежит и может быть принят только как факт в результате революционного насилия»[6].

Нам представляется, что сама постановка вопроса относительно наличия пороков воли у Николая IIпри подписании им Акта об отречении не совсем корректна.

Во-первых, не совсем ясен ход мыслей М.Зызыкина. Если Акт об отречении был совершен в результате революционного насилия, то разве это обстоятельство исключает юридическую квалификацию Акта? Напротив, это обстоятельство порождает далеко не праздный вопрос о том, являются ли действительными акты государственной власти, совершенные под влиянием насилия?

Во-вторых, представляется практически невозможным в настоящее время достоверно установить, было ли совершенно подписание Николаем II Акта об отречении под влиянием насилия. О событиях 2 марта 1917 г. имеется огромное количество мемуарной литературы, но нигде не сказано, что к государю применялось какое-либо насилие. Были высказаны предположения, убеждения, аргументы, но адресовались они не беспомощному, плененному и т.п. человеку, а первому лицу государства, под непосредственным командованием которого находилась многомиллионная боеспособная армия и который вполне мог принимать решения самостоятельно. Если все эти воспоминания ложны, то на каких бесспорно достоверных источниках можно основывать выводы о применении к Николаю IIнасилия?

В-третьих, учение о пороках воли имеет исключительно отраслевое значение. Оно используется только в гражданском праве для выяснения вопросов действительности сделки. В иных отраслях права, в том числе в праве государственном и административном, пороки воли не имеют юридического значения[7].

Монарх есть глава государства, и в этом смысле он субъект государственного права. Издаваемые им акты не являются выражениями частной воли, каковыми являются, к примеру, завещания или доверенности. Это документы публично-правового образования (государства), от лица которого выступает определенный государственный орган, а не физическое лицо. В силу этого Акт об отречении может быть проверен на действительность по критериям, которые применяются для проверки действительности публично-правовых актов, а не гражданско-правовых сделок. Вопрос о пороках воли физического лица, подписавшего публично-правовой акт, может иметь значение для определения меры ответственности этого лица в случае, если подписанный им документ является незаконным (например, по причине несоответствия его акту более высокой юридической силы), но никак не для решения вопроса о его законности. Публично-правовой акт по общему правилу является действительным, пока он не отменен в установленном порядке или не признан недействительным решением суда по причине несоответствия его закону.

Поэтому нами будет осуществлена проверка Акта Николая II об отречении от Престола по критериям соответствия его формы и содержания закону. В его проверке по критерию уполномоченности подписанта нет необходимости по вполне очевидной причине.

3.3. Анализ формы Акта об отречении

В Акте об отречении не сказано, является ли он законом, указом, манифестом или каким-либо иным видом нормативного документа.

Законом Акт быть не может по соображениям как формального, так и материального характера. С формальной стороны - по той причине, что Акт не был одобрен Государственной Думой и Государственным Советом. Такие одобрения являлись обязательными для закона в силу ст. 86 Свода Основных Государственных Законов (СОГЗ). Акт не мог быть и законом, принятым в силу чрезвычайных обстоятельств в порядке ст. 87 СОГЗ, так как он затрагивал вопросы существа Верховной Самодержавной Власти и порядка престолонаследия, в отношении которых чрезвычайные законы не могли быть приняты. С материальной стороны Акт не является законом, так как содержит преимущественно правоприменительные, а не нормативные положения[8].

В законодательстве Российской Империи вплоть до государственной реформы 1905-1906 годов отсутствовали четкие критерии, позволяющие отличить законы от иных нормативно-правовых актов. В условиях неограниченной власти монарха такое разграничение имело мало практического смысла, ибо, как совершенно справедливо отмечал Н.М.Коркунов, «…формальное различие указов и законов только тогда может иметь практическое значение, если с ним соединяется и соответствующее различие в силе. Но возможно ли в абсолютной монархии установить действительные гарантии согласования указов главы государства с законами?»[9] Некоторые исследователи отмечали, что к законам должны быть отнесены лишь те нормативно-правовые акты, которые были утверждены монархом после их рассмотрения Государственным советом, акты же, утвержденные монархом единолично, должны были именоваться указами.

Как уже отмечалось выше, Основные государственные законы в редакции 1906 года содержали немало норм, посвященных законности, и в них отсутствовала норма о том, что монарху принадлежит неограниченная власть. Согласно ст. 84 СОГЗ, Империя Российская управляется «на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Император, в порядке верховного управления, имел право издавать, в соответствии с законами, «указы для устройства и приведения в действие различных частей государственного управления, а равно повеления, необходимые для исполнения законов» (ст. 11 СОГЗ).

В соответствии со ст. 24 СОГЗ, устанавливающей необходимость контрасигнации актов монарха, издаваемых в порядке верховного управления, Акт был скреплен подписью министра императорского двора В.Б.Фредерикса. Значение контрасигнации в СОГЗ определено не было. В литературе того времени отмечалось: подписывая акты, министр удостоверяет «их подлинность и их формальную закономерность, т.е. ручается за то, что этот акт есть, действительно, акт монарха и что он состоялся при соблюдении требуемых законом форм»[10]. Наличие контрасигнации подтверждает, что документ относится к подзаконным актам, а его содержание явно свидетельствует, что касается он вопросов «устройства и приведения в действие различных частей государственного управления». То есть с формальной точки зрения Акт об отречении может быть отнесен к указам.

Как уже говорилось в 1-й части настоящей статьи, Акт об отречении в соответствии с требованиями ст. 24 СОГЗ был обнародован (то есть опубликован) Правительствующим Сенатом в официальном источнике опубликования нормативно-правовых актов в Российской Империи[11].

Следует отметить, что по некоторым вопросам императором могли быть изданы манифесты. До реформы 1905-1906 гг. манифест относился к разновидности законодательных актов, исходящих исключительно от императора (то есть не согласовывавшихся с Государственным Советом) и издаваемых по особо торжественным или чрезвычайным случаям. Согласно Основным государственным законам, манифестами возвещались: а) восшествие императора на престол (ст. 54, 55 СОГЗ); б) рождение и кончина великих князей и великих княжен (ст. 139 СОГЗ); в) вступление в брак великих князей и великих княжен (ст. 187 СОГЗ). На практике и после 1906 года в форме манифестов возвещались и иные события. Так, в форме манифеста был принят акт о роспуске Государственной Думы 3 июня 1907 г.[12], манифестом было возвещено о вступлении России в войну 20 июля 1914 года[13]. К манифесту, как и к закону, предъявлялось следующее формальное требование - наличие на документе Большой Государственной печати (§14 Приложения I к ОГЗ).

В ряде изданий марта 1917 года Акт был опубликован как «Манифест об отречении государя императора Николая II и о сложении с себя верховной власти». Но, так как в официальной публикации (Собрание узаконений…) слово «Манифест» не употребляется, на документе отсутствует Большая государственная печать, а термин «Указ», насколько нам известно, применительно к данному документу не использовался, мы будем именовать его «Актом об отречении».

Таким образом, Акт об отречении относился к одной из разновидностей документов, издаваемых императором в порядке верховного управления (а именно, к указам) и по формальным признакам соответствовал требованиям действовавшего законодательства (скреплен контрасигнатурой и обнародован Правительствующим Сенатом).

3.4. Анализ содержания Акта об отречении

3.4.1. Общие замечания о содержании Акта об отречении

Акт Николая II об отречении от Престола содержал четыре юридически значимых положения, которые мы будем анализировать последовательно, так, как они расположены в документе.

В первую очередь Акт об отречении содержит положение об отречении императора Николая II Александровича от Престола. «…почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть»[14].

Во вторую очередь Акт об отречении содержит положение об устранении наследника Алексея от вступления на Престол. «Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше…» Это не отречение от Престола за Алексея, это не отречение от прав на Престол за Алексея и это не лишение Алексея престола. Мы используем условный термин «устранение», дабы подчеркнуть, что Алексей не терял прав на Престол и не лишался его, он просто-напросто не получал Престол по данному Акту.

В третью очередь Акт содержит положение о передаче Престола Великому Князю Михаилу Александровичу. «Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского».

В четвертую очередь Акт содержит положение о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам (то есть, по сути, положения об установлении в России полноценной конституционной монархии). «Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу».

Анализируя каждое из положений Акта об отречении, мы попытаемся дать ответ на вопрос о том, соответствовало ли данное положение действовавшему по состоянию на 2 марта 1917 года законодательству Российской империи, и на вопрос о том, подлежало ли применению данное положение Акта об отречении[15].

3.4.2. Положение об отречении Николая II от Престола за себя

Вопрос о соответствии отречения императора Николая II за себя законодательству Российской Империи является крайне сложным. Вызвана эта сложность, как минимум, двумя причинами: отсутствием в законодательстве норм об отречении от престола царствующего императора и отнесением императора к священному чину особого рода.

Для ответа на вопрос, было ли СОГЗ предусмотрено право царствующего императора на отречение от престола, обратимся непосредственно к тексту закона и истолкуем его в соответствии с общепринятыми способами толкования права.

По буквальному толкованию, СОГЗ не знает института отречения царствующего императора от престола. СОГЗ предусматривает возможность отречения от престола лишь лица, «имеющего на оный право» (ст. 37 СОГЗ). Лицо, имеющее право на престол, и царствующий император - это разные лица, объем одного понятия не пересекается с объемом другого понятия. Понимать под лицом, имеющим право на престол, в том числе царствующего императора, как это делает Н.Коркунов[16], так же некорректно, как, например, под лицом, имеющим право на наследство, понимать собственника имущества. СОГЗ ни в одном месте не называет государя иначе как термином «император» или производным от него. Если бы законодатель имел в виду предоставление императору права на отречение от престола, то сложно ответить на вопрос, почему он не сделал это очевидным образом, например, указав на отречение императора как на основание для вступления наследника на престол[17]. Надо также отметить, что, по общему правилу, императивные нормы не подлежат расширительному толкованию и свобода действия обязанного лица ими не предполагается (принцип «все, что прямо не разрешено законом, то запрещено»).

Систематическое толкование также подтверждает вывод об отсутствии в СОГЗ норм об отречении императора от престола. Правила об отречении «лица, имеющего право на Престол», помещены в гл. 2 СОГЗ («О порядке наследия Престола»), посвященную вопросам занятия престола, и не затрагивающую вопросы прав, принадлежащих императору. При этомправила об отречении царствующего императора от престола отсутствуют в главе СОГЗ («О существе Верховной Самодержавной Власти»), регулирующей вопросы правового статуса императора. Отречение императора от престола в гл. 4 («О вступлении на Престол и присяге подданства») не указано в качестве юридического факта, являющегося основанием для вступления на престол наследника; основание для вступления на престол наследника одно - это кончина императора.

С позиций доктринального толкования, науки государственного права, которая обосновывала божественную установленность императорской власти, подчиненность ее воле Бога (а не воле народа, отдельных лиц или самого монарха) отречение также выглядит невозможным.

Видный дореволюционный историк российского права М.Ф. Владимирский-Буданов писал: «Из сущности теократического начала [верховной власти] не вытекают такие права (т.е. права на отказ от власти. - М.М.): власть есть обязанность, возлагаемая Богом на его носителя; он не может уклониться от ее тяготы, как бы неподсильна она ни казалась. В смысле обязанности власть понята северорусскими государями весьма рано. Когда в 1319 году бояре убеждали вел[икого] князя Михаила Ярославича не ездить в Орду из самосохранения, то он отвечал: «Аще аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полону будет, множество христиан избиени будут: аще ли после того умрети же ми есмь, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многия души»»[18].

Известный русский правовед И. Ильин в своих рассуждениях относительно обязанностей верховной власти шел еще дальше. «Быть членом Династии значит иметь не только субъективное право на Трон (в законном порядке), а священную обязанность спасать и вести свой народ и для этого приводить его к чувству ответственности… Династическое звание есть призвание к власти и обязательство служить властью. Одна из аксиом правосознания состоит вообще в том, что от публично-правовых обязанностей одностороннее отречение самого обязанного невозможно: именно эта аксиома и признана в российских Основных Законах»[19].

Н. Корево связывал невозможность отречения императора с осуществленными над ним религиозными процедурами: «с религиозной же точки зрения отречение монарха Помазанника Божия является противоречащим акту священного его коронования и миропомазания»[20].

М.В. Зызыкин, разделявший такие же представления, связывал невозможность отречения императора от престола с фактом принадлежности императора к священному сану. «О нем [об отречении] ничего не говорят Основные Законы и не могут говорить, ибо, раз сами Основные Законы исходят из понимания императорской власти, как священного сана, то государственный закон и не может говорить об оставлении сана, даваемого Церковью. Как для снятия присяги, для оставления монашества, так и для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти… Когда император Николай I вступил на Престол, то он заявил, что «то, что дано мне Богом, не может быть отнято людьми», и с опасностью для жизни 14 декабря 1825 г. личным примером отваги спас Царский трон от заговорщиков»[21].

Соглашаясь с М.В.Зызыкиным в части связанности императорской власти нормами церковного права, мы не можем согласиться с исследователем в том, что «для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти». Из этой мысли следует, что власть императора частично находилась в подчинении власти церкви, чего в Российской Империи никогда не было практически и никогда не признавалось теоретически. Далее, верховная власть в Православной Российской Церкви принадлежала самому императору и в вопросах управления Церковью осуществлялась через Священный Синод (ст. 64, 65 СОГЗ). Наконец, случаев санкционирования «высшей иерархической властью» отречения монарха от престола в российской истории не было[22].

Обратимся к историческому толкованию. Как отмечалось выше, нормы гл. 2 СОГЗ в основной своей массе инкорпорированы из Указа императора Павла I от 5 апреля 1797 года. «Забыл» ли Павел включить норму об отречении императора от престола в текст своего Указа или он не включил ее сознательно? Представляется, что версию «забывчивости» императора стоить отвергнуть как невозможную.

• Во-первых, вопросы престолонаследия были для Павла Петровича крайне важными и даже болезненными; правила престолонаследия были разработаны им за 8 лет до вступления на престол.
• Во-вторых, введенная Павлом I система не предусматривала какое-либо волеизъявление императора в вопросах престолонаследия: все вопросы были заранее решены законом, исполнение которого гарантировалось священными присягами императора.
• В-третьих, обстоятельства гибели самого императора Павла I, по мнению некоторых исследователей, в частности М.В.Зызыкина[23], свидетельствуют о том, что Павел I категорически отрицал возможность отречения императора от престола и предпочел смерть такому отречению[24].

Вопросы отречения лица, имеющего право на престол, урегулированы ст. 37 и 38 СОГЗ. Мы уже отмечали, что по правилам буквального толкования данные нормы не могут быть применены к случаям отречения царствующего императора от престола. История возникновения данных норм также подтверждает этот вывод. Правила ст. 37 СОГЗ[25] были инкорпорированы в Свод Законов Российской Империи в 1832 году из Манифеста императора Николая I о вступлении на престол от 12 декабря 1825 года, приложением к которому являлся Манифест императора Александра I от 16 августа 1823 года об утверждении отречения Великого Князя Константина Павловича.

Так как у императора Александра I Павловича не было детей, в соответствии с Указом Павла I наследником престола являлся брат Александра I Великий Князь Константин Павлович. Однако он не изъявлял желания наследовать российский престол, в 1820 году развелся с Великой Княгиней Анной Федоровной, женился морганатическим браком на Жанетте Грудзинской и практически безвыездно жил в Варшаве в титуле цесаревича. В силу манифеста Александра I от 20 марта 1820 г. дети Константина от брака с Грудзинской лишались прав наследования. Уже в 1822 году вопрос об отказе Константина от прав на престол был фактически решен в его переписке с императором. Однако формально отказ был узаконен только в Манифесте от 16 августа 1823 г., подтверждавшем отречение Константина и провозглашавшем Николая Павловича наследником Престола. Манифест был подписан Александром I, но не был обнародован[26].

[1] Костомаров Н. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия. 1604-1613. М.: Чарли, 1994. С.547-550.

[2] Полное собрание законов Российской империи. СПб., 1830. Т.VII. С.629.

[3] Например: Сафонов М.М. Ложь и правда об отречении Николая II // Нестор. СПб., 2005. №3. Между двух революций 1905-1917. С.215-272; Разумов А. Отречение Николая II - фальшивка. Несколько замечаний по «Манифесту об отречении Николая II» // Русский вестник. М., 2008. №20. С.8-10; Его же. Подпись императора. URL: http://patriotka.livejournal.com/39551.html

[4] См., в частности: Мельгунов С.П. Судьба императора Николая II после отречения: Историко-критические очерки. М.: Вече, 2005.

[5] Такие обстоятельства могут быть как внутренними, когда пороки воли связаны с самим субъектом (например, заблуждение или неспособность понимать истинное значение своих действий или руководить ими), так и внешними, когда пороки воли происходят в результате внешнего воздействия на субъекта (например, обман, насилие или угроза его применения, стечение тяжелых обстоятельств).

[6] Зызыкин М. Царская власть и законы о престолонаследии в России. София: Изд. Кн. А.А.Ливен, 1924. С.121.

[7] Действительность правового акта, изданного в порядке управления, зависит от критериев иных, нежели соответствие воли и волеизъявления лица, его подписавшего. Наиболее распространенными критериями действительности правовых актов являются: соблюдение компетенции органа, издавшего акт, и предписанной законом формы акта; соответствие содержания акта закону. - Данная проблематика в дореволюционном праве была разработана крайне слабо (О критериях действительности актов, издаваемых в порядке управления в Российской Империи, см., например: Коркунов Н.М. Русское государственное право. Изд. 6-е / Под ред. и с доп. М.Б.Горенберга, прив.-доц. С.-Петерб. ун-та. СПб.: Тип. М.М.Стасюлевича, 1909. Т.2. URL: http://istmat.info/node/24997 . Среди современных исследований можно отметить диссертационную работу Н.И.Дегтяревой «Санкция недействительности в российском праве» /Саратов, 2011, на правах рукописи/).

[8] Ст. 38 ОГЗ предусматривала, что отречение от престола «лица, имеющего на оный право», должно быть совершено в форме закона. Следует согласиться с мнением современного исследователя (Ставроверова Е.В. Правовой статус Императора Российской Империи (1721-1917 гг.). М., 2009, на правах рукописи. С.56), что в данном случае при составлении ОГЗ в ст. 38 не были внесены необходимые изменения. На практике после 1906 года отречения от Престола утверждались Именными Высочайшими указами: отречение княжны Татьяны Константиновны (указ от 24 августа 1911 г.), отречение княжны Ирины Александровны (11 февраля 1914 г.).

[9] Коркунов Н.М. Указ. соч. Т.2. URL: http://istmat.info/node/24997

[10] Алексеев А.С. Безответственность монарха и ответственность правительства. М.: Тип. Т-ва И.Д.Сытина, 1907. С.48.

[11] Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате. Пг., 1917. Отдел I. 1917. Марта 6. №54. Ст.344.

[12] Государственная дума в России в документах и материалах. М., 1957. С.271-273.

[13] URL: http://historydoc.edu.ru/catalog.asp?ob_no=13686&cat_ob_no=13053

[14] Собрание Узаконений и Распоряжений Правительства… Отдел I. Ст.344.

[15] Несоответствие какого-либо юридического акта закону отнюдь не исключает наступления правовых последствий в виде практического применения положений этого акта и оставления в силе этих последствий даже после констатации факта незаконности акта (например, признание недействительного правового акта не подлежащим применению только на будущее время, «исцеление» оспоримой сделки и т.д.).

[16] «Так как царствующий государь несомненно имеет право на престол, а закон предоставляет всем, имеющим право, и право отречения, то надо отвечать на это утвердительно» (Коркунов Н.М. Указ. соч. Т.1. URL: http://istmat.info/node/25165

[17] Напомним, что «Правда воли монаршей» прямо признавала право монарха на отречение от Престола.

[18] Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону: Феникс, 1995. С.177.

[19] Ильин И.А. Почему сокрушился в России монархический строй // Ильин И.А. Наши задачи: Историческая судьба и будущее России. Париж; М., 1992. Ч.2. С.87. - Разделяя точку зрения И.Ильина на то, что ОГЗ не предусматривали возможность отречения императора от престола, мы не можем согласиться с наличием в праве аксиомы о невозможности одностороннего отречения от публично-правовых обязанностей. Скорее, напротив, отставка (одностороннее сложение с себя публично-правовых обязанностей) предполагается.

[20] Корево Н.Н. Наследование Престола по Основным Государственным Законам. Справка по некоторым вопросам, касающимся престолонаследия. Париж: Изд. Общества Объединения Русских в Ницце, 1922. С.42.

[21] Зызыкин М.В. Указ. соч. С.134.

[22] Царь Василий Шуйский отрекся при молчании патриарха Гермогена по этому поводу. В отречении Петра III Федоровича церковная власть также не участвовала.

[23] Зызыкин М.В. Указ. соч. С.134.

[24] Эта версия подтверждается историческими источниками (См., например: Фонвизин М.А. Из записок Фонвизина // Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников: репринт издания 1907 года. М.: Вся Москва, 1990. С.166).

[25] «При действии правил, выше изображенных о порядке наследия Престола, лицу, имеющему на оный право, предоставляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола».

[26] Документ был передан императором на секретное хранение в московский Успенский собор (где венчались на царство цари и короновались императоры), в Священный Синод, Правительствующий Сенат и Государственный Совет.

Продолжение: часть 4