«Я обвиня́ю» («J’accuse») Эмиля Золя
«J accuse»
Если смотреть на «Я обвиняю» ( J'accuse) глазами не историка, а PR-щика, то следует признать, что оно было колоссальной тактической ошибкой, которая на некоторое время ухудшило положение защитников осужденного капитана, но превратило дело Дрейфуса в Дело с большой буквы.
Это произведение, опубликованное в газете «Орор» (редактором которой был Клемансо) - стало самым популярным открытым письмом в мире. Первоначально оно должно было называться Письмом к президенту Французской республики, но Клемансо придумал более хлесткий заголовок.
«File:Manet, Edouard - Portrait of Emile Zola»
В письме, Золя обвиняет слишком многих и слишком во многом. Обращаясь к президенту, он угрожает, что его имя, «озаренное сиянием славы в дни великого всенародного торжества, заключения франко-русского союза», грозит «омрачить позорнейшая, несмываемая скверна», что помешает «Всемирной выставке, которая торжественно увенчает наш век труда, истины и свободы».
Золя пишет: «Но вот Ваше имя - чуть не сказал “правление” - омрачило позорное пятно - постыдное дело Дрейфуса!».
Золя обвиняет военный суд, который понуждаемый приказом, дерзнул оправдать пресловутого Эстергази, нагло поправ истину и правосудие. Он говорит, что «на лице Франции горит след позорной пощечины»
Золя высказывает сомнение в французском правосудии, утверждая, что он говорит правду, а они нет. Он говорит, что не высказывание подобной точки зрения, «молчание было бы равносильно соучастию, и бессонными ночами меня преследовал бы призрак невиновного, искупающего ценою невыразимых страданий преступление, которого не совершал».
Золя обвиняет разведку и контрразведку, судей, графологов, свидетелей.
Золя обвиняет генеральный штаб, называя одного офицера (дю Пати де Клама) «зловещей личностью», в голове которого «царила величайшая путаница и бестолковщина - весь во власти романтических бредней, он тешился избитыми приемами бульварных книжонок» и «майор занимается помимо всего прочего спиритизмом, оккультными науками и беседует с духами». Он обвиняет следствие внутри оборонного ведомства в средневековых и изуверских методах дознания. Обвиняет условия содержания под стражей. Обвиняет военного министра Мерсье («человек, но всей видимости, ума заурядного»). Обвиняет начальника штаба генерала де Буадефра, «поддавшегося своим клерикальным пристрастиям». Обвиняет помощника начальника штаба генерал Гонза, «на многое глядевшего сквозь пальцы». Все эти люди «с каждым днем усугубляли свою вину упорством в преступной ошибке, которую они впоследствии почли своим долгом выдать за святую правду, не подлежащую даже обсуждению».
Золя обвиняет действующих лиц из лагеря антидрейфусаров и сочувствующую им публику в клерикализме, антисемитизме, милитаризме, зависти к чужому достатку, бессовестности, сознательной клевете, подлоге, нечистой игре, укрывательстве настоящего преступника, подстрекательстве.
Его обвинения предельно эмоционально накалены обличительным пророческим пафосом: «И они спокойно спят, и у них есть жены и любимые дети!», «О, правосудие! Глухое отчаяние теснит мою грудь. Да, мы стали свидетелями гнусного лицедейства, когда людей, погрязших в долгах и зле, выставляют невинными агнцами и поносят человека безупречной жизни, живое воплощение порядочности! Когда общество скатывается на столь низкую ступень падения, оно начинает разлагаться», «Отребье нагло торжествует, а правосудие бездействует и безмолвствует самая обыкновенная порядочность».
Он выражает недоверие суду: «Разумно ли было надеяться, что военный суд упразднит решение, вынесенное другим военным судом? <…>Они вынесли неправый приговор, навлекший вечный позор на военные суды, любое решение коих будет отныне встречаться с подозрением». Он обвиняет армию в военной дисциплине: «Не исключает ли надежду на справедливый приговор уже одна слепая покорность дисциплине, вошедшая в плоть и кровь военнослужащих?
Говоря "дисциплина", мы разумеем "повиновение"».
Золя сомневается, что такая армия сможет защитить страну: «Сколь многих из известных мне французов приводит в трепет мысль о возможной войне, потому что они знают, какие люди ведают обороной страны! В какой притон низких склочников, сплетников и мотов превратилась сия святая обитель, где вершится судьба Отчизны!»
Золя говорит о возможности установления военного правления «золотопогонников, в чью власть мы попадем, быть может, завтра». Он гневно отвергает призывы уважать армию: «Нам предлагают благоговейно лобзать эфес шашки? Не бывать тому!»
Золя идет дальше. Он обвиняет все «страшное чрево» политической системы: и чиновничий аппарат, и совет министров: «Низкопробные полицейские приемы, ухватки инквизиторов и притеснителей, самоуправство горстки чинов, нагло попирающих сапожищами волю народа, кощунственно и лживо ссылающихся на высшие интересы государства, дабы заставить умолкнуть голоса, требующие истины и правосудия!».
Он требует у президента, невзирая на конституцию, вмешаться в ход Дела: «Я догадываюсь, что не в Ваших силах было повлиять на ход дела, что Ваши руки были связаны конституцией и окружающими Вас людьми. И тем не менее человеческий долг требует Вашего вмешательства».
Он не устает повторять «Я ОБВИНЯЮ» перечисляя длинный список виновных. «Что же касается людей, против коих направлены мои обвинения, я не знаком с ними, никогда их не видел и не питаю лично к ним никакого недоброго чувства либо ненависти. Для меня они всего лишь обобщенные понятия, воплощения общественного зла».
Но «обобщенные понятия, воплощения общественного зла» - это конкретные люди и ведомства, которых Золя перечислил. J'accuse не оставляет им возможность мирно спустится с дерева, но требует сбросить их в бездну на камни.
Обычно, когда обращаешься с просьбой о пересмотре дела, то есть «просишь о решенном» (говоря словами царя Соломона), принято именно просить, а не обвинять и требовать наказания. Если ты говоришь об ошибке, то нужно не клеймить, а оставлять ошибавшимся дорогу для отступления. Позволить им отступить, сохраняя лицо. В гарвардской теории переговоров говориться даже о том, что нужно построить «золотой мост», чтобы отступление казалось победой.
Если же обвинения неизбежны, то обвинять следует наиболее уязвимую часть системы, а не всю систему. То есть дать возможность системе очистить себя, пожертвовав запятнанной частью.
В этом отношении, с чисто пиаровской точки зрения, или даже с точки зрения практической политической тактики, письмо Золя можно признать ошибочным.
Но, как говорил Марк Алданов, тоже признававший «письмо это было крупной политической ошибкой: слишком много людей в нем обвинялось, и слишком тяжки были обвинения», настаивал, однако, что «в чисто литературном отношении, по силе и энергии стиля, письмо это едва ли не лучшее произведение Золя, - говорю это без всякой иронии. От писателей, по общему правилу, мало толка в политике. Однако ни один политический деятель такого письма написать бы не мог. Для него нужно было сочетание бешеного темперамента с большой властью над словом: в этом отношении оно мне напоминает страшное письмо, написанное Пушкиным барону Геккерену накануне поединка».
Золя знал место своего письма в истории: «Лишь теперь начинается настоящее дело Дрейфуса, ибо лишь теперь обозначились окончательно позиции противоборствующих сил: с одной стороны, злодеи, всеми неправдами стремящиеся похоронить истину, с другой стороны - правдолюбцы, готовые пожертвовать жизнью ради торжества правосудия».
Если бы он посоветовался с PR-щиком или лоббистом, такого письма бы не возникло. Любой адвокат, если бы он консультировал Эмиля Золя доказал бы ему, что вместо скорейшего освобождения Дрейфуса и Пикара он сам подставляется под судебное преследование за распространение лжи и клеветы.
«Я сознательно отдаю себя в руки правосудия. Пусть же дерзнут вызвать меня в суд присяжных, и пусть разбирательство состоится при широко открытых дверях! Я жду» - написал Золя. Он был предан суду за клевету и оскорбление высшмх должностных лиц. Он этого и добивался.
Какое счастье, что ни с PR-щиком, ни с профессиональными лоббистами, ни с адвокатами Золя не консультировался.
Предыдущие части:
1. Полковник Пикар
2. Дело Дрейфуса и Панама
3. Расовый антисемитизм
4. Нелюбовь к евреям - не равна антисемитизму
5. Мировая повестка дня
6. Герцль до Дела Дрейфуса
7. Дело Дрейфуса и рождение политического сионизма