7 ССВ: (56) гендер / теория власти / феминизм
Систематизация свидетельств времени ССВ
7. Гендер
7.1. Гендер / теория власти / феминизм
*
предыд.стр. ССВ 7.1.(55) dar-aya.livejournal.com/126193.html
*
(продолжение) 06.07.2012 http://www.chaskor.ru/article/naomi_vulf_v_muzhskoj_kulture_zhenshchiny_-_vsego_lish_krasavitsy_chtoby_kultura_mogla_ostavatsya_muzhskoj_28701 "О.Бурмакова знакомит с книгой Наоми Вульф «Миф о красоте: как образы красоты используются против женщин» ч.2. Наоми Вульф «В мужской культуре женщины - всего лишь «красавицы», чтобы культура могла оставаться мужской»
Культура Пересказывая посвященную женским журналам и рекламе в них главу из «Загадки Женственности» Бетти Фридан, Наоми Вульф приводит примеры того, как в пятидесятых изменилось распределение влияния на содержимое журнала между редакцией и рекламодателями, и журналы начали еще активнее работать на рекламодателей, создавая у женщин ощущение неидеальности, недостаточной компетентности как домохозяйки (высшая задача женщины), от которого можно было избавиться с помощью того или иного продукта - бытовой химии, электроники, посуды, мебели… Теперь журналы практически в тех же терминах и теми же методами навязывают ощущение неидеальности женщины как красавицы - ее новая высшая задача. Как раньше главной задачей женщины-домохозяйки было покупать товары для дома, так теперь главная задача женщины-красавицы - покупать товары для красоты, а для этого нужно поддерживать ее в состоянии постоянной неуверенности, стремления к недостижимой «красоте».
«Перенос вины», культивируемый женскими журналами, Вульф связывает с распространенной реакцией на феминисток, которых всегда старались представить «некрасивыми», не интересующими мужчин и потому злыми на них женщинами, тем самым одновременно обесценивая их критику мужской культуры и вызывая у женщин страх перед ярлыком «феминистки». В то же время красивая женщина, как считает мужская культура, не может быть умной; следовательно, слова любой женщины не имеют значения - она либо красива и, значит, глупа и говорит бессмыслицу, либо некрасива, а значит, неуспешна как женщина и обозлена. Журналы играют и на этом, проводя границу между интересами «настоящей женщины» и «неженственной» активной борьбой за еще недостигнутые права и свободы.
Журналы представляют собой посредника между производителями товаров и женщинами, которые их покупают, и финансируются за счет производителей-рекламодателей. Именно они контролируют содержимое женских журналов, наполняя его статьями, которые нужны по большей части для того, чтобы создать видимость нужности товаров. Вульф приводит цифры, свидетельствующие о том, что все больше содержания женских журналов принадлежит рекламодателям и диктуется ими, и цитаты редакторов, иллюстрирующие, как редакция регулярно оказывается бессильна перед их требованиями. Чем больше люди привыкают игнорировать рекламные послания, тем более навязчивыми и всепроникающими они становятся.
Рекламодатели определяют не только то, что должно публиковаться в женских журналах, но и то, чего там не должно быть. Заключая контракты, они оговаривают, какие темы и как не должны освещаться; они могут отозвать свою рекламу - и свои деньги - если журнал поднимает «неудобные» для них темы. Вульф приводит примеры того, как журналы лишались рекламодателей и их финансирования за то, что публиковали недостаточно накрашенных женщин, или хвалили красоту естественных седых волос, или демонстрировали на обложке вместо моделей женщин, отличавшихся достижениями, но не «красотой». Рекламодателям нужно, чтобы читатели считали плохими видимый возраст, или «лишний» вес, или лицо без косметики, потому что на их ненависти к своему телу держится многомиллионная индустрия.
Есть в журналах и более прямолинейная цензура: они не могут публиковать всю правду о продукции своих рекламодателей. Они публикуют только хвалебные отзывы, только данные, подтверждающие действенность продукта, но не критику и не факты о побочных эффектах. Об этом Вульф будет еще говорить в следующей главе, «Религия», а пока она переходит к теме ретуши, в наши дни превратившейся в фотошоп - еще одной форме журнальной цензуры.
Женщины в возрасте либо не появляются на страницах журналов, либо ретушируются так, чтобы выглядеть моложе. Ни один снимок женщины не обходится без ретуши, которая делает ее «красивее» - то есть ближе к безликой Железной Деве мифа и дальше от себя самой как уникальной индивидуальности. «Теперь читатели не представляют, как выглядит в печати настоящее лицо шестидесятилетней женщины, потому что его перерисовали и оно выглядит на сорок пять. Хуже того, шестидесятилетние читательницы смотрят в зеркало и думают, что выглядят слишком старыми, потому что сравнивают себя с отретушированным лицом в журнале».
Как это сочетается с ценностями Запада, который ненавидит цензуру и верит в свободный обмен идеями? Это не праздный вопрос. Речь идет о самых основополагающих свободах: свободе представлять собственное будущее, праве гордиться своей жизнью. …Ретушь, стирающая возраст с лиц женщин, стирает их идентичность, силу и историю.
Вульф описывает идеальный журнал, который представляет в позитивном свете моделей полных, невысокого роста, пожилых, или вообще обходится без моделей, изображая настоящих, обычных женщин. Допустим, в нем принята политика отказа от жестокости по отношению к женщинам… он не пишет об экспресс-диетах, не предлагает мантры ненависти к себе, не рекламирует профессии, которые разрезают здоровые женские тела. Допустим, в нем публикуются статьи, которые хвалят величие видимого возраста, полные любви фотоэссе о телах женщин всех форм и пропорций, с ласковым интересом изучаются изменения тела после беременности, родов и грудного вскармливания, предлагаются рецепты без приправы наказания и вины и печатаются соблазнительные изображения мужчин. Такой журнал разорится, потому что потеряет рекламодателей - и читателей. Женщины сами настолько погружены в «миф о красоте», что часто интернализируют его, не веря, что женские темы и вопросы могут быть интересны без приправы «красоты».
Религия Женские журналы, по определению Наоми Вульф, служат «писанием» новой религии - Церкви Красоты, сменившей стремительно лишающиеся влияния традиционные церкви в качестве идеологического и морального ориентира для женщин, и парадоксально священной для мужчин. Анализируя причины того, почему это замещение оказалось столь успешным, она пишет о том, как женщины, только что избавившиеся от каркаса прежней религии и прежних норм - каркаса, который их ограничивал чистотой телесной и чистотой в доме, запирал в приватную сферу дома и семьи, но который в то же время давал им моральное вознаграждение в виде статуса «хорошей женщины» и даже возможности для определенной поэтической самореализации - женщины, привыкшие подчиняться авторитетам и еще не научившиеся опираться только на свои взгляды, приняли новую систему мифа о красоте, успешно маскировавшуюся под «свободу» чувственности, творчества и самореализации.
Вульф отмечает, что «кастовую систему красоты» принимают на веру даже те, кто склонен относиться критически ко всему остальному в мире. Скептицизм современности исчезает, когда заходит речь о женской красоте. Она до сих пор - и даже больше, чем когда-либо - описывается не как что-то определяемое смертными, формируемое политикой, историей и рыночной системой, а так, словно существует высшая, божественная власть, которая диктует бессмертное писание о том, что делает женщину приятной взгляду.
Многие исследователи сравнивали ритуалы красоты с религиозными обрядами, отмечали образы «искушения и греха» в описаниях диет, и даже анализировали буквальное включение религиозных (христианских) понятий в лозунги индустрии красоты. Вульф идет дальше, рассматривая буквальное использование традиционных техник мистификации и промывания мозгов, к которым обычно прибегают религиозные культы, в культе красоты.
Она описывает структуру новой религии, отталкиваясь от иудео-христианской традиции, которая пропитывает всю западную культуру и которую люди Запада прямо или косвенно усваивают с детства. Начинает Вульф традиционно, с «сотворения», в котором мужчина создан по образу и подобию Бога, но женщина сотворена из мужчины, лишь в дополнение к нему, вторичная и второстепенная. В религии красоты тело женщины всегда несовершенно, оно стремительно портится - стареет, полнеет, меняется. В мужчине внешние изменения - это следы опыта и индивидуальности, вызывающие уважение; в женщине они недопустимы. Вторичное и несовершенное, женское тело нуждается в рукотворных изменениях, от косметики до пластической хирургии, и многие из них болезненны, потому что боль «очищает» плоть. Большинство женщин испытывает постоянное недовольство своим телом и стремится что-то предпринимать по этому поводу, в то время как большинство мужчин спокойно принимает свои тела такими, какие они есть - «по образу и подобию Бога».
Первородный грех в религии красоты заключается в том, что женщины рождаются женщинами, и потому они несовершенны с точки зрения идеала красоты. Вульф приводит цитату из рекламы средства против старения, которое предлагается использовать уже в 21 год, потому что «причины старения уже начались, хотя признаки могут быть еще не видны». Несовершенства, невидимые и врожденные, преследуют любую женщину, и с точки зрения мифа она может лишь стремиться «искупить» этот грех, прикладывая все усилия для погони за недостижимым «совершенством». Там, где раньше финальным наказанием за первородный грех была смерть как таковая, теперь ею стала «смерть красоты». И если за смертью в христианстве следовала «жизнь вечная», то за смертью красоты следует жизнь долгая и мучительная, в порицаемом и уязвимом статусе «некрасавицы».
Если прежняя религия делала запретным и неизменно желанным воплощением первородного греха секс, то новая религия красоты назначает в качестве такового еду. Практически все христианские запреты и страхи, относящиеся к сексу, теперь относятся к еде: желание, искушение, «падение», страх, что «все увидят», отчаянные попытки очистить тело от признаков «падения», и бесконечное презрение к себе; страх, вина и стыд, которые следуют за удовольствием. И как прежде мужчинам секс был дозволен, в то время как женщинам - запретен, так и теперь мужчины могут есть, что хотят, в то время как женщины испытывают стыд за каждый кусок. Вульф отмечает много аналогий в ритуалах, отношении и формулировках, которые демонстрируют, насколько полным и всесторонним оказался перенос греховности.
В лучших религиозных традициях женщины живут в атмосфере постоянного невидимого наблюдения и оценки. Журналы, эксперты и даже подруги убеждают, что нужно постоянно «выглядеть на все сто», на случай, если встретишь Свою Судьбу (мужчину) по дороге к мусорному баку; что каждый лишний килограмм будет немедленно заметен окружающим, и за этим последует порицание; что даже невидимые пока признаки в любой момент могут стать видимыми. Даже в одиночестве многие женщины не могут избавиться от необходимости выглядеть привлекательно для постороннего критического наблюдателя, который не только следит, но и выносит суждения о каждом ее жесте и каждой морщинке, как прежде Бог наблюдал и судил каждое действие и каждую мысль. В результате, как религиозные фанатики, женщины становятся самыми жестокими судьями для самих себя.
Религиозные ритуалы неизменно включают в себя очищение, попытки избавиться от греховности - в культе красоты это вес и возраст. Вульф приводит многочисленные цитаты из лексикона индустрии красоты, которые демонстрируют ее привязанность к идее «очищения», порой буквально ассоциирующуюся с попаданием в рай. Женщина существует в постоянном цикле излишества и очистительного искупления. Вульф описывает ритуалы очищения в салонах красоты и центрах пластической хирургии, отмечает их сходство с религиозными ритуалами очищения, в которых человек передает себя в руки других, часто подвергается боли, порой получает шрамы или татуировки. По окончании очищения он становится «новым человеком», его подталкивают отказаться от прошлой жизни и начать новую - как бывает с прошедшими курсы похудания или пластическую хирургию женщинами, которым рекомендуют не просто наслаждаться своим новым социальным статусом «красавицы», но и избавиться от следов прошлого, например, сжечь фотографии.
Вульф описывает два культа новой религии: Культ Страха Возраста и Культ Страха Веса. Описывая первый, она анализирует то, как методы продажи антивозрастной косметики используют методы религиозных культов, чтобы смутить покупательницу и заставить ее подчиниться, ощутить свое несовершенство, купить продукт. Это и подача товара как «дара свыше», и вкрадчиво-навязчивые методики продаж, и «магический», непонятный, «особый» псевдонаучный язык, которым описывают товары индустрии, продукцию которой Вульф называет «миррой».
В рекламе этот загадочный бессмысленный язык доведен до совершенства лишь для того, чтобы прикрыть простой факт: кремы для кожи на самом деле ничего не делают. Вульф приводит статистику и факты, которые демонстрируют, как косметическая продукция для ухода за собой, принося производителям огромные прибыли, не приносит никакой пользы потребителям. Реклама косметики использует достижения науки - а также ее стиль подачи материала, с графиками и цифрами - для того, чтобы создать иллюзию действия, чтобы убедить потребительниц в существовании «незаметных глазу» врагов, которые скоро приведут ее к старению или другим несовершенствам, и даже в том, что действие их средств тоже может быть незаметным глазу, но на самом деле они якобы действуют. Подводя итоги этой иллюстрации абсурда, Вульф пишет: Если «враг» невидим, «барьер» невидим, «разрушительный эффект» невидим, и результаты помазания миррой «могут быть невидимы невооруженным глазом», мы оказываемся в пространстве чистой веры, где «наглядное доказательство» предоставляется в виде «заметного улучшения» количества ангелов, танцующих после применения средства на острие иглы.
Даже сами работники косметической индустрии признают, что их продукция не делает ничего; а правительственные организации, отвечающие за контроль над ней, неохотно говорят, что если бы эта продукция действовала так, как заявлено, то должна была бы считаться лекарственной, а не косметической, и проходить куда более строгие проверки. Но важнее всего то, что женщин постоянно обманывают на протяжении десятилетий, этот обман известен и участникам, и тем, кому положено их контролировать, но с ним никто ничего не делает, позволяя косметическим компаниям культивировать миф о красоте и использовать его для своей выгоды, а женщинам - терять огромные суммы, подрывая их и без того часто уязвимое финансовое положение.
Говоря о Культе Страха Веса, Вульф демонстрирует еще более откровенные методы «промывания мозгов», особенно очевидные в многочисленных системах группового и массового похудания, распространившихся по Америке, а затем и по миру. Логика контроля веса опасна тем, что опирается на техники, вызывающие у адепта зависимость от культового мышления и искажающие его восприятие реальности. Женщины, которые выбирают инициацию в культ, скоро обнаруживают, что не могут остановиться. Для этого есть веские физические и психологические причины.
Культы следуют авторитарной структуре - и тон рекомендаций диетологов имеет авторитарную интонацию. Культы проповедуют «отречение от мира» - и диеты требуют отказаться от мирского удовольствия еды, а следом от привычек и от прошлого. Члены культов считает, что им одним дарована истина - и женщины, сидящие на диетах, ощущают себя одновременно хранителями тайны своего несовершенства и проповедниками нового знания. Для контроля над мыслями участников культа используется шесть основных техник изменения состояния сознания: молитва, медитация, речитативы, групповые ритуалы, психодрама и исповедь. Все эти методы, или их близкие аналоги, используются в системах похудания: речитативы для отказа от еды, медитации на еду (ешьте одно яблоко полчаса), группы взаимопомощи и совместные занятия, публичное отслеживание своего питания и веса на специальных сайтах, и так далее. Играет роль внимание к мелочам, например, подсчет калорий, и постоянное ощущение вины за «запретные» желания. Женщины на диете постоянно следят за собой - и постоянно чувствуют оценивающий взгляд «авторитета», реального или воображаемого. Постоянное отслеживание будничных мелочей - вот как изменяется сознание женщины в отношении еды. Известно, что это отслеживание заставляет женщин чувствовать себя немного сумасшедшими. Но не признается, что они на самом деле немного сходят с ума… такая форма повторений, навязанная человеку, и так находящемуся в стрессовом состоянии, меняет функционирование мозга. В таком состоянии члены культов становятся более склонны к внушению, к перепадам эмоций под влиянием внешних факторов, к агрессии или к саморазрушительному поведению.
Сам по себе голод, который испытывают сидящие на диете - это один из давно известных инструментов воздействия на психику. Вместе со страхом непредсказуемого будущего, усиливаемым культом страха возраста, и ощущением долга - в данному случае «женского долга» быть «красивой и женственной», еще одной части религии красоты - эти методы использовались и используются по всему миру для того, чтобы удерживать людей в подчинении и не давать им задуматься о своей ситуации и о том, как ее изменять.
Красота становится для женщины новой добродетелью, обещанием социального статуса и последующей награды, за которую стоит пострадать сейчас. Вместо реализации своих желаний женщины подчиняются поговорке «красота требует жертв» и жертвуют собой - своим временем, силами, деньгами, здоровьем, удовольствиями, целями в жизни - ради красоты и ее отдаленных обещаний."
11.07.2012 http://www.chaskor.ru/article/naomi_vulf_ctremitelnoe_rasprostranenie_glamurnoj_pornografii_-_eto_ne_otvet_rynka_na_uzhe_sushchestvovavshie_zhelaniya_lyudej_a_mehanizm_dlya_sozdaniya_etih_zhelanij_28745 "О.Бурмакова знакомит с книгой Наоми Вульф «Миф о красоте: как образы красоты используются против женщин» ч.3. Наоми Вульф «Cтремительное распространение гламурной порнографии - это не ответ рынка на уже существовавшие желания людей, а механизм для создания этих желаний».
Секс Продолжая тему отношений религии и красоты, и религии красоты, Вульф говорит о том, как религиозная вина подавляет женскую сексуальность. Некоторые религии предпочитают подавлять ее прямыми физическими методами - с помощью вырезания клитора или поясов верности. Другие, и в том числе религия красоты, пользуются не менее действенными психологическими способами. Поэтому, хотя женский организм способен на огромную сексуальную силу, множественные оргазмы и яркое желание, современный женский опыт мало отражает эту способность.
Общество придает форму сексуальным стремлениям. Инстинкты не дают ответов; исследования показывают, что обезьяны, выросшие в лабораториях, не знают, как заниматься сексом, и уж тем более социальные животные - люди учатся сексуальному взаимодействию и сексуальным отношениям у внешней среды.
Вульф прослеживает историю образов сексуальности и сопоставляет ее с историей женского сексуального освобождения: «сексуальность следует за модой, а мода - за политикой». В шестидесятых, во время хиппи и первых контрацептивных таблеток, секс был выражением любви, чувственным и игривым, не отягощенным стыдом и насилием, а порнография была ограничена специальными изданиями. Но чем больше репродуктивных свобод получали женщины, тем больше распространялась публичная, допустимая порнография, полуобнаженные женщины на обложках, разворотах, объявлениях. В семидесятых женщины стали занимать властные позиции в обществе - и представление о сексе в популярной культуре изменилось; нежный любовный секс (который традиционное представление о разнице между женским и мужским подходами к сексу объявляет «женским») был объявлен скучным, в моду вошла анонимность, разовые встречи («мужской», животный секс). Одновременно в модных образах появилось «запретное»: кожаная атрибутика БДСМ, эстетика подросткового эротизма, и главное - практически обнаженное, подставленное всем взглядам «идеальное» женское тело, впервые видимый без одежды образец того, как должна выглядеть женщина. В восьмидесятых для продажи продукции для женщин стали использоваться образы, до этого появлявшиеся только в высококачественной порнографии типа «Плейбоя»; они совмещали образ «совершенства» с символическим сексуальным удовольствием.
Наоми Вульф называет два направления, с помощью которых миф о красоте формирует сексуальность, в первую очередь женскую: гламурная порнография (beauty pornography) и гламурный садомазохизм (beauty sadomasochism). Эти два направления происходят из двух направлений порнографии: «мягкая» порнография просто объективирует женское тело, а «жесткая» совершает над ним насилие. «Красота» стала синонимом «сексуальности» и в таком качестве распространилась везде, от рекламы до детских комиксов. В отличие от «обычной» порнографии, избежать гламурной порнографии невозможно, она смотрит с журналов, с телеэкрана, с уличных огромных рекламных плакатов.
Проблема гламурной порнографии не в ее откровенности, а в том, что она лжет о своей откровенности. Она не демонстрирует правдивые образы женских тел и женской сексуальности; она утверждает, что одна жестко определенная форма женского тела является единственно допустимой для любви, для секса, для удовольствия, и что сексуальное удовольствие возможно только в одном, гламурно-порнографическом, «красивом» варианте.
Гламурный садомазохизм добавляет к этому утверждение, что сексуальное насилие красиво и стильно, и что женщинам оно нравится. Эротизация и эстетизация насилия над женщинами началась одновременно с ростом влияния женщин в общественной сфере. Фильмы, книги, музыка, вся массовая культура стали полниться все более графичными образами убийств и изнасилований женщин, поданных максимально стильным и эротичным образом. Пропагандисты масскультового образа секса как изнасилования говорят, что это безобидная фантазия, потакание интересу масс; однако именно у поп-культуры массы учатся интересоваться изнасилованием и находить его эротически привлекательным.
Скептицизм современности исчезает, когда заходит речь о женской красоте. Она до сих пор - и даже больше, чем когда-либо - описывается не как что-то определяемое смертными, формируемое политикой, историей и рыночной системой, а так, словно существует высшая, божественная власть, которая диктует бессмертное писание о том, что делает женщину приятной взгляду.
Поток агрессивных и жестоких образов секса поддерживает распределение власти в обществе, а эротические образы взаимного удовольствия или женского желания подрывают эту власть, поэтому законодательство, регулирующее «непристойные» изображения, легко пропускает образы женщин как сексуальных объектов и женщин как объектов насилия, но в то же время не пропускает через цензуру изображения мужской наготы или эгалитарного сексуального удовольствия. Вульф приводит много примеров из юридической практики США и Европы, когда попытки опубликовать в журналах, которые регулярно публикуют откровенные изображения обнаженных женщин или обсуждают качества любой части женского тела, такие же изображения и обсуждения мужчин пресекались властями. Предназначенные для сексуальных целей образы связанных, избитых, покрытых кровью женщин цензура находит допустимыми, поскольку рядом с ними нет возбужденного пениса; в то же время нарисованная инструкция для не умеющих читать людей, как надевать презерватив, была запрещена именно из-за стилизованного изображения возбужденного пениса.
Вульф говорит о разнице в отношении к мужской и женской наготе в обществе и в культуре. Гламурная порнография постоянно выставляет обнаженных женщин напоказ, но раздетые мужчины в ней появляются редко, да и в целом мужчин там меньше, чем женщин; это напоминает о распространенных во многих культурах практиках, согласно которым одетый человек имеет властное преимущество перед неодетым. Рабы ходили раздетыми перед одетыми господами; человек, раздевающийся среди одетых людей, чувствует себя неловко, уязвимо. Мы окружены образами раздетых женщин, в то время как аналогичные мужские образы крайне редки и никогда не публичны; это отчетливо демонстрирует властную динамику, и зрители постепенно ее усваивают.
Образы неравноправной властной динамики и искаженной сексуальности, усваиваясь, меняют эротические пристрастия, фантазии людей, калеча их сексуальную жизнь. Раньше сексуальная фантазия людей основывалась на том немногом, что они могли увидеть в реальной жизни, и на их собственных ощущениях от собственного тела и от подсмотренного со стороны. Эротические образы, питавшие их сексуальность, были построены на желании и на чувствах, но не на навязанном извне насилии, выдаваемом за сексуальность и эстетику.
Сейчас же эротическая фантазия развивается не из реальности, а из увиденных медийных образов. Медийные романтические истории обычно заканчиваются поцелуем, гаснущим экраном, они не оставляют образов равноправного, основанного на любви секса. Их место занимает порнография, в которой мужчина-садист насилует женщину-мазохистку. Образы Железной Девы, в гламурных позах демонстрирующей себя или принимающей глянцевое насилие, замещают живые образы любовного телесного взаимодействия в головах мужчин и женщин.
Обычно дискуссии о порнографии сосредотачиваются на мужчинах и на том, как порнография меняет их сексуальное поведение - лишает их чувствительности, приучает находить насилие и жестокость по отношению к женщине эротичными, унижение женщины - сексуальным. Куда меньше говорят о том, что эти образы производят такой же эффект на женщин. Исследования показывают, что чем больше женщины видят насилие, тем менее остро реагируют, видя его со стороны. У женщин, которые видят много образов эротизированного изнасилования, развиваются эротические фантазии об изнасиловании; у женщин, которые окружены образами эротизированного подчинения, развиваются фантазии о подчинении. Это не значит, что они желают в реальности быть подчиненными мужчине или быть изнасилованными, но их фантазии используются против них в делах об изнасилованиях. Эротизация насилия доходит до того, что следы побоев на телах жертв выдаются за результат «любовной игры». Гламурная порнография заставляет мужчин жестоко относиться к женщинам, а женщин - жестоко относиться к самим себе.
Вульф подчеркивает, что стремительное распространение гламурной порнографии - это не ответ рынка на уже существовавшие желания людей, а механизм для создания этих желаний. Также она стала ответом на растущую независимость и сексуальную свободу женщин, новым механизмом установления барьера между мужчинами и женщинами. Равноправные, основанные на любви и взаимном уважении гетеросексуальные отношения подрывают статус кво, разрушают существующие властные структуры, основанные на неравенстве и насилии. Для истеблишмента опасны свободные независимые женщины, но их можно просто научить быть мужчинами; однако мужчины, способные любить равных им, настоящих, свободных женщин опасны вдвойне.
Раньше равноправные, любящие сексуальные отношения между мужчинами и женщинами всегда искажались из-за того, что женщины находились в зависимом положении. Теперь, когда достижения женского движения избавили их от зависимости, а достижения контрацепции - от нежеланной беременности, равноправие в сексе и любви подрывается насильственными, жестокими сценариями, усвоенными из гламурной порнографии.
Образы, которые подменяют секс «красотой» и превращают красоту в нечто нечеловеческое или подвергают ее эротизированным пыткам, выгодны с политической и социально-экономической точки зрения; они подрывают женскую сексуальную гордость и создают ситуацию, в которой мужчины и женщины вряд ли объединятся друг с другом против социального порядка, который построен на их противопоставлении друг другу и их одиночестве вдали друг от друга.
Культура потребления использует для продаж не секс, а сексуальную неудовлетворенность, поэтому ей невыгодно, чтобы люди находили удовлетворение в сексе друг с другом. Поэтому образы красоты превращают женщин в неудовлетворенные собой, не заслуживающие удовлетворения в своих глазах объекты желания, а мужчин заставляют гнаться за новыми и новыми объектами. Но от разъединенности между мужчинами и женщинами зависит не только рынок, но и другие институты истеблишмента - все они, от армии до рынка труда, построены на том, что мужчины предпочитают формировать эмоциональные связи друг с другом и относиться свысока к своим эмоциональным связям с женщинами и семьями, и потому «мужские» структуры вырывают мужчин из семей, называя работу, службу, деньги куда большими ценностями, чем любовь. Мир и доверие между мужчинами и женщинами, гетеросексуальная любовь, основанная на ненасильственной взаимности, противоречат властным иерархиям, построенным на насилии и принуждении.
Сексуальное удовлетворение женщин опасно для истеблишмента, потому что женщина, которая любит себя, уверяется в своей социальной значимости. Она знает, чего хочет, и жадно стремится это получить, будь то сексуальное удовлетворение или социальный статус, и она не позволяет сковать себя условностями «скромности», «заботы о других», необходимости вести себя «женственно» ради внимания мужчин. Она ощущает себя вправе выбирать партнера, а не только быть выбранной.
Однако миф о красоте возвращает мужчин и женщин в ситуацию, аналогичную викторианской: мужчины выбирают женщин, а женщины прикладывают все усилия для того, чтобы сделать себя максимально соблазнительным объектом. Гламурная порнография действует не так очевидно, как гламурный садомазохизм; если проблематичность гламурного образа избитой женщины относительно очевидна, несмотря на то, что регулярно выдается за «творческое видение» и «оригинальность мышления», то последствия гламурной порнографии бросаются в глаза не сразу.
Вульф приводит статистику, иллюстрирующую то, как миф о красоте подрывает сексуальное желание и способности женщин к сексуальному удовлетворению, особенно в гетеросексуальных отношениях: от трети до половины женщин не получают оргазма от полового акта, меньше половины женщин мастурбирует. Женщины не получают удовольствия от своих тел и от тел мужчин, с которыми ложатся в постель.
Всем нам, и мужчинам, и женщинам, для того, чтобы открыться сексуальному взаимодействию, нужно ощущать себя красивыми, в том смысле, что быть красивой значит быть желанной и драгоценной. Лишенный этого ощущения человек превращает себя или другого в объект для самозащиты."
продолжение на
след. стр. ССВ 7.1.(57) dar-aya.livejournal.com/129679.html
содержание п.7.1.(2) журнала dar-aya.livejournal.com/130060.html
оглавление журнала dar-aya.livejournal.com/71582.html
7. Гендер
7.1. Гендер / теория власти / феминизм
*
предыд.стр. ССВ 7.1.(55) dar-aya.livejournal.com/126193.html
*
(продолжение) 06.07.2012 http://www.chaskor.ru/article/naomi_vulf_v_muzhskoj_kulture_zhenshchiny_-_vsego_lish_krasavitsy_chtoby_kultura_mogla_ostavatsya_muzhskoj_28701 "О.Бурмакова знакомит с книгой Наоми Вульф «Миф о красоте: как образы красоты используются против женщин» ч.2. Наоми Вульф «В мужской культуре женщины - всего лишь «красавицы», чтобы культура могла оставаться мужской»
Культура Пересказывая посвященную женским журналам и рекламе в них главу из «Загадки Женственности» Бетти Фридан, Наоми Вульф приводит примеры того, как в пятидесятых изменилось распределение влияния на содержимое журнала между редакцией и рекламодателями, и журналы начали еще активнее работать на рекламодателей, создавая у женщин ощущение неидеальности, недостаточной компетентности как домохозяйки (высшая задача женщины), от которого можно было избавиться с помощью того или иного продукта - бытовой химии, электроники, посуды, мебели… Теперь журналы практически в тех же терминах и теми же методами навязывают ощущение неидеальности женщины как красавицы - ее новая высшая задача. Как раньше главной задачей женщины-домохозяйки было покупать товары для дома, так теперь главная задача женщины-красавицы - покупать товары для красоты, а для этого нужно поддерживать ее в состоянии постоянной неуверенности, стремления к недостижимой «красоте».
«Перенос вины», культивируемый женскими журналами, Вульф связывает с распространенной реакцией на феминисток, которых всегда старались представить «некрасивыми», не интересующими мужчин и потому злыми на них женщинами, тем самым одновременно обесценивая их критику мужской культуры и вызывая у женщин страх перед ярлыком «феминистки». В то же время красивая женщина, как считает мужская культура, не может быть умной; следовательно, слова любой женщины не имеют значения - она либо красива и, значит, глупа и говорит бессмыслицу, либо некрасива, а значит, неуспешна как женщина и обозлена. Журналы играют и на этом, проводя границу между интересами «настоящей женщины» и «неженственной» активной борьбой за еще недостигнутые права и свободы.
Журналы представляют собой посредника между производителями товаров и женщинами, которые их покупают, и финансируются за счет производителей-рекламодателей. Именно они контролируют содержимое женских журналов, наполняя его статьями, которые нужны по большей части для того, чтобы создать видимость нужности товаров. Вульф приводит цифры, свидетельствующие о том, что все больше содержания женских журналов принадлежит рекламодателям и диктуется ими, и цитаты редакторов, иллюстрирующие, как редакция регулярно оказывается бессильна перед их требованиями. Чем больше люди привыкают игнорировать рекламные послания, тем более навязчивыми и всепроникающими они становятся.
Рекламодатели определяют не только то, что должно публиковаться в женских журналах, но и то, чего там не должно быть. Заключая контракты, они оговаривают, какие темы и как не должны освещаться; они могут отозвать свою рекламу - и свои деньги - если журнал поднимает «неудобные» для них темы. Вульф приводит примеры того, как журналы лишались рекламодателей и их финансирования за то, что публиковали недостаточно накрашенных женщин, или хвалили красоту естественных седых волос, или демонстрировали на обложке вместо моделей женщин, отличавшихся достижениями, но не «красотой». Рекламодателям нужно, чтобы читатели считали плохими видимый возраст, или «лишний» вес, или лицо без косметики, потому что на их ненависти к своему телу держится многомиллионная индустрия.
Есть в журналах и более прямолинейная цензура: они не могут публиковать всю правду о продукции своих рекламодателей. Они публикуют только хвалебные отзывы, только данные, подтверждающие действенность продукта, но не критику и не факты о побочных эффектах. Об этом Вульф будет еще говорить в следующей главе, «Религия», а пока она переходит к теме ретуши, в наши дни превратившейся в фотошоп - еще одной форме журнальной цензуры.
Женщины в возрасте либо не появляются на страницах журналов, либо ретушируются так, чтобы выглядеть моложе. Ни один снимок женщины не обходится без ретуши, которая делает ее «красивее» - то есть ближе к безликой Железной Деве мифа и дальше от себя самой как уникальной индивидуальности. «Теперь читатели не представляют, как выглядит в печати настоящее лицо шестидесятилетней женщины, потому что его перерисовали и оно выглядит на сорок пять. Хуже того, шестидесятилетние читательницы смотрят в зеркало и думают, что выглядят слишком старыми, потому что сравнивают себя с отретушированным лицом в журнале».
Как это сочетается с ценностями Запада, который ненавидит цензуру и верит в свободный обмен идеями? Это не праздный вопрос. Речь идет о самых основополагающих свободах: свободе представлять собственное будущее, праве гордиться своей жизнью. …Ретушь, стирающая возраст с лиц женщин, стирает их идентичность, силу и историю.
Вульф описывает идеальный журнал, который представляет в позитивном свете моделей полных, невысокого роста, пожилых, или вообще обходится без моделей, изображая настоящих, обычных женщин. Допустим, в нем принята политика отказа от жестокости по отношению к женщинам… он не пишет об экспресс-диетах, не предлагает мантры ненависти к себе, не рекламирует профессии, которые разрезают здоровые женские тела. Допустим, в нем публикуются статьи, которые хвалят величие видимого возраста, полные любви фотоэссе о телах женщин всех форм и пропорций, с ласковым интересом изучаются изменения тела после беременности, родов и грудного вскармливания, предлагаются рецепты без приправы наказания и вины и печатаются соблазнительные изображения мужчин. Такой журнал разорится, потому что потеряет рекламодателей - и читателей. Женщины сами настолько погружены в «миф о красоте», что часто интернализируют его, не веря, что женские темы и вопросы могут быть интересны без приправы «красоты».
Религия Женские журналы, по определению Наоми Вульф, служат «писанием» новой религии - Церкви Красоты, сменившей стремительно лишающиеся влияния традиционные церкви в качестве идеологического и морального ориентира для женщин, и парадоксально священной для мужчин. Анализируя причины того, почему это замещение оказалось столь успешным, она пишет о том, как женщины, только что избавившиеся от каркаса прежней религии и прежних норм - каркаса, который их ограничивал чистотой телесной и чистотой в доме, запирал в приватную сферу дома и семьи, но который в то же время давал им моральное вознаграждение в виде статуса «хорошей женщины» и даже возможности для определенной поэтической самореализации - женщины, привыкшие подчиняться авторитетам и еще не научившиеся опираться только на свои взгляды, приняли новую систему мифа о красоте, успешно маскировавшуюся под «свободу» чувственности, творчества и самореализации.
Вульф отмечает, что «кастовую систему красоты» принимают на веру даже те, кто склонен относиться критически ко всему остальному в мире. Скептицизм современности исчезает, когда заходит речь о женской красоте. Она до сих пор - и даже больше, чем когда-либо - описывается не как что-то определяемое смертными, формируемое политикой, историей и рыночной системой, а так, словно существует высшая, божественная власть, которая диктует бессмертное писание о том, что делает женщину приятной взгляду.
Многие исследователи сравнивали ритуалы красоты с религиозными обрядами, отмечали образы «искушения и греха» в описаниях диет, и даже анализировали буквальное включение религиозных (христианских) понятий в лозунги индустрии красоты. Вульф идет дальше, рассматривая буквальное использование традиционных техник мистификации и промывания мозгов, к которым обычно прибегают религиозные культы, в культе красоты.
Она описывает структуру новой религии, отталкиваясь от иудео-христианской традиции, которая пропитывает всю западную культуру и которую люди Запада прямо или косвенно усваивают с детства. Начинает Вульф традиционно, с «сотворения», в котором мужчина создан по образу и подобию Бога, но женщина сотворена из мужчины, лишь в дополнение к нему, вторичная и второстепенная. В религии красоты тело женщины всегда несовершенно, оно стремительно портится - стареет, полнеет, меняется. В мужчине внешние изменения - это следы опыта и индивидуальности, вызывающие уважение; в женщине они недопустимы. Вторичное и несовершенное, женское тело нуждается в рукотворных изменениях, от косметики до пластической хирургии, и многие из них болезненны, потому что боль «очищает» плоть. Большинство женщин испытывает постоянное недовольство своим телом и стремится что-то предпринимать по этому поводу, в то время как большинство мужчин спокойно принимает свои тела такими, какие они есть - «по образу и подобию Бога».
Первородный грех в религии красоты заключается в том, что женщины рождаются женщинами, и потому они несовершенны с точки зрения идеала красоты. Вульф приводит цитату из рекламы средства против старения, которое предлагается использовать уже в 21 год, потому что «причины старения уже начались, хотя признаки могут быть еще не видны». Несовершенства, невидимые и врожденные, преследуют любую женщину, и с точки зрения мифа она может лишь стремиться «искупить» этот грех, прикладывая все усилия для погони за недостижимым «совершенством». Там, где раньше финальным наказанием за первородный грех была смерть как таковая, теперь ею стала «смерть красоты». И если за смертью в христианстве следовала «жизнь вечная», то за смертью красоты следует жизнь долгая и мучительная, в порицаемом и уязвимом статусе «некрасавицы».
Если прежняя религия делала запретным и неизменно желанным воплощением первородного греха секс, то новая религия красоты назначает в качестве такового еду. Практически все христианские запреты и страхи, относящиеся к сексу, теперь относятся к еде: желание, искушение, «падение», страх, что «все увидят», отчаянные попытки очистить тело от признаков «падения», и бесконечное презрение к себе; страх, вина и стыд, которые следуют за удовольствием. И как прежде мужчинам секс был дозволен, в то время как женщинам - запретен, так и теперь мужчины могут есть, что хотят, в то время как женщины испытывают стыд за каждый кусок. Вульф отмечает много аналогий в ритуалах, отношении и формулировках, которые демонстрируют, насколько полным и всесторонним оказался перенос греховности.
В лучших религиозных традициях женщины живут в атмосфере постоянного невидимого наблюдения и оценки. Журналы, эксперты и даже подруги убеждают, что нужно постоянно «выглядеть на все сто», на случай, если встретишь Свою Судьбу (мужчину) по дороге к мусорному баку; что каждый лишний килограмм будет немедленно заметен окружающим, и за этим последует порицание; что даже невидимые пока признаки в любой момент могут стать видимыми. Даже в одиночестве многие женщины не могут избавиться от необходимости выглядеть привлекательно для постороннего критического наблюдателя, который не только следит, но и выносит суждения о каждом ее жесте и каждой морщинке, как прежде Бог наблюдал и судил каждое действие и каждую мысль. В результате, как религиозные фанатики, женщины становятся самыми жестокими судьями для самих себя.
Религиозные ритуалы неизменно включают в себя очищение, попытки избавиться от греховности - в культе красоты это вес и возраст. Вульф приводит многочисленные цитаты из лексикона индустрии красоты, которые демонстрируют ее привязанность к идее «очищения», порой буквально ассоциирующуюся с попаданием в рай. Женщина существует в постоянном цикле излишества и очистительного искупления. Вульф описывает ритуалы очищения в салонах красоты и центрах пластической хирургии, отмечает их сходство с религиозными ритуалами очищения, в которых человек передает себя в руки других, часто подвергается боли, порой получает шрамы или татуировки. По окончании очищения он становится «новым человеком», его подталкивают отказаться от прошлой жизни и начать новую - как бывает с прошедшими курсы похудания или пластическую хирургию женщинами, которым рекомендуют не просто наслаждаться своим новым социальным статусом «красавицы», но и избавиться от следов прошлого, например, сжечь фотографии.
Вульф описывает два культа новой религии: Культ Страха Возраста и Культ Страха Веса. Описывая первый, она анализирует то, как методы продажи антивозрастной косметики используют методы религиозных культов, чтобы смутить покупательницу и заставить ее подчиниться, ощутить свое несовершенство, купить продукт. Это и подача товара как «дара свыше», и вкрадчиво-навязчивые методики продаж, и «магический», непонятный, «особый» псевдонаучный язык, которым описывают товары индустрии, продукцию которой Вульф называет «миррой».
В рекламе этот загадочный бессмысленный язык доведен до совершенства лишь для того, чтобы прикрыть простой факт: кремы для кожи на самом деле ничего не делают. Вульф приводит статистику и факты, которые демонстрируют, как косметическая продукция для ухода за собой, принося производителям огромные прибыли, не приносит никакой пользы потребителям. Реклама косметики использует достижения науки - а также ее стиль подачи материала, с графиками и цифрами - для того, чтобы создать иллюзию действия, чтобы убедить потребительниц в существовании «незаметных глазу» врагов, которые скоро приведут ее к старению или другим несовершенствам, и даже в том, что действие их средств тоже может быть незаметным глазу, но на самом деле они якобы действуют. Подводя итоги этой иллюстрации абсурда, Вульф пишет: Если «враг» невидим, «барьер» невидим, «разрушительный эффект» невидим, и результаты помазания миррой «могут быть невидимы невооруженным глазом», мы оказываемся в пространстве чистой веры, где «наглядное доказательство» предоставляется в виде «заметного улучшения» количества ангелов, танцующих после применения средства на острие иглы.
Даже сами работники косметической индустрии признают, что их продукция не делает ничего; а правительственные организации, отвечающие за контроль над ней, неохотно говорят, что если бы эта продукция действовала так, как заявлено, то должна была бы считаться лекарственной, а не косметической, и проходить куда более строгие проверки. Но важнее всего то, что женщин постоянно обманывают на протяжении десятилетий, этот обман известен и участникам, и тем, кому положено их контролировать, но с ним никто ничего не делает, позволяя косметическим компаниям культивировать миф о красоте и использовать его для своей выгоды, а женщинам - терять огромные суммы, подрывая их и без того часто уязвимое финансовое положение.
Говоря о Культе Страха Веса, Вульф демонстрирует еще более откровенные методы «промывания мозгов», особенно очевидные в многочисленных системах группового и массового похудания, распространившихся по Америке, а затем и по миру. Логика контроля веса опасна тем, что опирается на техники, вызывающие у адепта зависимость от культового мышления и искажающие его восприятие реальности. Женщины, которые выбирают инициацию в культ, скоро обнаруживают, что не могут остановиться. Для этого есть веские физические и психологические причины.
Культы следуют авторитарной структуре - и тон рекомендаций диетологов имеет авторитарную интонацию. Культы проповедуют «отречение от мира» - и диеты требуют отказаться от мирского удовольствия еды, а следом от привычек и от прошлого. Члены культов считает, что им одним дарована истина - и женщины, сидящие на диетах, ощущают себя одновременно хранителями тайны своего несовершенства и проповедниками нового знания. Для контроля над мыслями участников культа используется шесть основных техник изменения состояния сознания: молитва, медитация, речитативы, групповые ритуалы, психодрама и исповедь. Все эти методы, или их близкие аналоги, используются в системах похудания: речитативы для отказа от еды, медитации на еду (ешьте одно яблоко полчаса), группы взаимопомощи и совместные занятия, публичное отслеживание своего питания и веса на специальных сайтах, и так далее. Играет роль внимание к мелочам, например, подсчет калорий, и постоянное ощущение вины за «запретные» желания. Женщины на диете постоянно следят за собой - и постоянно чувствуют оценивающий взгляд «авторитета», реального или воображаемого. Постоянное отслеживание будничных мелочей - вот как изменяется сознание женщины в отношении еды. Известно, что это отслеживание заставляет женщин чувствовать себя немного сумасшедшими. Но не признается, что они на самом деле немного сходят с ума… такая форма повторений, навязанная человеку, и так находящемуся в стрессовом состоянии, меняет функционирование мозга. В таком состоянии члены культов становятся более склонны к внушению, к перепадам эмоций под влиянием внешних факторов, к агрессии или к саморазрушительному поведению.
Сам по себе голод, который испытывают сидящие на диете - это один из давно известных инструментов воздействия на психику. Вместе со страхом непредсказуемого будущего, усиливаемым культом страха возраста, и ощущением долга - в данному случае «женского долга» быть «красивой и женственной», еще одной части религии красоты - эти методы использовались и используются по всему миру для того, чтобы удерживать людей в подчинении и не давать им задуматься о своей ситуации и о том, как ее изменять.
Красота становится для женщины новой добродетелью, обещанием социального статуса и последующей награды, за которую стоит пострадать сейчас. Вместо реализации своих желаний женщины подчиняются поговорке «красота требует жертв» и жертвуют собой - своим временем, силами, деньгами, здоровьем, удовольствиями, целями в жизни - ради красоты и ее отдаленных обещаний."
11.07.2012 http://www.chaskor.ru/article/naomi_vulf_ctremitelnoe_rasprostranenie_glamurnoj_pornografii_-_eto_ne_otvet_rynka_na_uzhe_sushchestvovavshie_zhelaniya_lyudej_a_mehanizm_dlya_sozdaniya_etih_zhelanij_28745 "О.Бурмакова знакомит с книгой Наоми Вульф «Миф о красоте: как образы красоты используются против женщин» ч.3. Наоми Вульф «Cтремительное распространение гламурной порнографии - это не ответ рынка на уже существовавшие желания людей, а механизм для создания этих желаний».
Секс Продолжая тему отношений религии и красоты, и религии красоты, Вульф говорит о том, как религиозная вина подавляет женскую сексуальность. Некоторые религии предпочитают подавлять ее прямыми физическими методами - с помощью вырезания клитора или поясов верности. Другие, и в том числе религия красоты, пользуются не менее действенными психологическими способами. Поэтому, хотя женский организм способен на огромную сексуальную силу, множественные оргазмы и яркое желание, современный женский опыт мало отражает эту способность.
Общество придает форму сексуальным стремлениям. Инстинкты не дают ответов; исследования показывают, что обезьяны, выросшие в лабораториях, не знают, как заниматься сексом, и уж тем более социальные животные - люди учатся сексуальному взаимодействию и сексуальным отношениям у внешней среды.
Вульф прослеживает историю образов сексуальности и сопоставляет ее с историей женского сексуального освобождения: «сексуальность следует за модой, а мода - за политикой». В шестидесятых, во время хиппи и первых контрацептивных таблеток, секс был выражением любви, чувственным и игривым, не отягощенным стыдом и насилием, а порнография была ограничена специальными изданиями. Но чем больше репродуктивных свобод получали женщины, тем больше распространялась публичная, допустимая порнография, полуобнаженные женщины на обложках, разворотах, объявлениях. В семидесятых женщины стали занимать властные позиции в обществе - и представление о сексе в популярной культуре изменилось; нежный любовный секс (который традиционное представление о разнице между женским и мужским подходами к сексу объявляет «женским») был объявлен скучным, в моду вошла анонимность, разовые встречи («мужской», животный секс). Одновременно в модных образах появилось «запретное»: кожаная атрибутика БДСМ, эстетика подросткового эротизма, и главное - практически обнаженное, подставленное всем взглядам «идеальное» женское тело, впервые видимый без одежды образец того, как должна выглядеть женщина. В восьмидесятых для продажи продукции для женщин стали использоваться образы, до этого появлявшиеся только в высококачественной порнографии типа «Плейбоя»; они совмещали образ «совершенства» с символическим сексуальным удовольствием.
Наоми Вульф называет два направления, с помощью которых миф о красоте формирует сексуальность, в первую очередь женскую: гламурная порнография (beauty pornography) и гламурный садомазохизм (beauty sadomasochism). Эти два направления происходят из двух направлений порнографии: «мягкая» порнография просто объективирует женское тело, а «жесткая» совершает над ним насилие. «Красота» стала синонимом «сексуальности» и в таком качестве распространилась везде, от рекламы до детских комиксов. В отличие от «обычной» порнографии, избежать гламурной порнографии невозможно, она смотрит с журналов, с телеэкрана, с уличных огромных рекламных плакатов.
Проблема гламурной порнографии не в ее откровенности, а в том, что она лжет о своей откровенности. Она не демонстрирует правдивые образы женских тел и женской сексуальности; она утверждает, что одна жестко определенная форма женского тела является единственно допустимой для любви, для секса, для удовольствия, и что сексуальное удовольствие возможно только в одном, гламурно-порнографическом, «красивом» варианте.
Гламурный садомазохизм добавляет к этому утверждение, что сексуальное насилие красиво и стильно, и что женщинам оно нравится. Эротизация и эстетизация насилия над женщинами началась одновременно с ростом влияния женщин в общественной сфере. Фильмы, книги, музыка, вся массовая культура стали полниться все более графичными образами убийств и изнасилований женщин, поданных максимально стильным и эротичным образом. Пропагандисты масскультового образа секса как изнасилования говорят, что это безобидная фантазия, потакание интересу масс; однако именно у поп-культуры массы учатся интересоваться изнасилованием и находить его эротически привлекательным.
Скептицизм современности исчезает, когда заходит речь о женской красоте. Она до сих пор - и даже больше, чем когда-либо - описывается не как что-то определяемое смертными, формируемое политикой, историей и рыночной системой, а так, словно существует высшая, божественная власть, которая диктует бессмертное писание о том, что делает женщину приятной взгляду.
Поток агрессивных и жестоких образов секса поддерживает распределение власти в обществе, а эротические образы взаимного удовольствия или женского желания подрывают эту власть, поэтому законодательство, регулирующее «непристойные» изображения, легко пропускает образы женщин как сексуальных объектов и женщин как объектов насилия, но в то же время не пропускает через цензуру изображения мужской наготы или эгалитарного сексуального удовольствия. Вульф приводит много примеров из юридической практики США и Европы, когда попытки опубликовать в журналах, которые регулярно публикуют откровенные изображения обнаженных женщин или обсуждают качества любой части женского тела, такие же изображения и обсуждения мужчин пресекались властями. Предназначенные для сексуальных целей образы связанных, избитых, покрытых кровью женщин цензура находит допустимыми, поскольку рядом с ними нет возбужденного пениса; в то же время нарисованная инструкция для не умеющих читать людей, как надевать презерватив, была запрещена именно из-за стилизованного изображения возбужденного пениса.
Вульф говорит о разнице в отношении к мужской и женской наготе в обществе и в культуре. Гламурная порнография постоянно выставляет обнаженных женщин напоказ, но раздетые мужчины в ней появляются редко, да и в целом мужчин там меньше, чем женщин; это напоминает о распространенных во многих культурах практиках, согласно которым одетый человек имеет властное преимущество перед неодетым. Рабы ходили раздетыми перед одетыми господами; человек, раздевающийся среди одетых людей, чувствует себя неловко, уязвимо. Мы окружены образами раздетых женщин, в то время как аналогичные мужские образы крайне редки и никогда не публичны; это отчетливо демонстрирует властную динамику, и зрители постепенно ее усваивают.
Образы неравноправной властной динамики и искаженной сексуальности, усваиваясь, меняют эротические пристрастия, фантазии людей, калеча их сексуальную жизнь. Раньше сексуальная фантазия людей основывалась на том немногом, что они могли увидеть в реальной жизни, и на их собственных ощущениях от собственного тела и от подсмотренного со стороны. Эротические образы, питавшие их сексуальность, были построены на желании и на чувствах, но не на навязанном извне насилии, выдаваемом за сексуальность и эстетику.
Сейчас же эротическая фантазия развивается не из реальности, а из увиденных медийных образов. Медийные романтические истории обычно заканчиваются поцелуем, гаснущим экраном, они не оставляют образов равноправного, основанного на любви секса. Их место занимает порнография, в которой мужчина-садист насилует женщину-мазохистку. Образы Железной Девы, в гламурных позах демонстрирующей себя или принимающей глянцевое насилие, замещают живые образы любовного телесного взаимодействия в головах мужчин и женщин.
Обычно дискуссии о порнографии сосредотачиваются на мужчинах и на том, как порнография меняет их сексуальное поведение - лишает их чувствительности, приучает находить насилие и жестокость по отношению к женщине эротичными, унижение женщины - сексуальным. Куда меньше говорят о том, что эти образы производят такой же эффект на женщин. Исследования показывают, что чем больше женщины видят насилие, тем менее остро реагируют, видя его со стороны. У женщин, которые видят много образов эротизированного изнасилования, развиваются эротические фантазии об изнасиловании; у женщин, которые окружены образами эротизированного подчинения, развиваются фантазии о подчинении. Это не значит, что они желают в реальности быть подчиненными мужчине или быть изнасилованными, но их фантазии используются против них в делах об изнасилованиях. Эротизация насилия доходит до того, что следы побоев на телах жертв выдаются за результат «любовной игры». Гламурная порнография заставляет мужчин жестоко относиться к женщинам, а женщин - жестоко относиться к самим себе.
Вульф подчеркивает, что стремительное распространение гламурной порнографии - это не ответ рынка на уже существовавшие желания людей, а механизм для создания этих желаний. Также она стала ответом на растущую независимость и сексуальную свободу женщин, новым механизмом установления барьера между мужчинами и женщинами. Равноправные, основанные на любви и взаимном уважении гетеросексуальные отношения подрывают статус кво, разрушают существующие властные структуры, основанные на неравенстве и насилии. Для истеблишмента опасны свободные независимые женщины, но их можно просто научить быть мужчинами; однако мужчины, способные любить равных им, настоящих, свободных женщин опасны вдвойне.
Раньше равноправные, любящие сексуальные отношения между мужчинами и женщинами всегда искажались из-за того, что женщины находились в зависимом положении. Теперь, когда достижения женского движения избавили их от зависимости, а достижения контрацепции - от нежеланной беременности, равноправие в сексе и любви подрывается насильственными, жестокими сценариями, усвоенными из гламурной порнографии.
Образы, которые подменяют секс «красотой» и превращают красоту в нечто нечеловеческое или подвергают ее эротизированным пыткам, выгодны с политической и социально-экономической точки зрения; они подрывают женскую сексуальную гордость и создают ситуацию, в которой мужчины и женщины вряд ли объединятся друг с другом против социального порядка, который построен на их противопоставлении друг другу и их одиночестве вдали друг от друга.
Культура потребления использует для продаж не секс, а сексуальную неудовлетворенность, поэтому ей невыгодно, чтобы люди находили удовлетворение в сексе друг с другом. Поэтому образы красоты превращают женщин в неудовлетворенные собой, не заслуживающие удовлетворения в своих глазах объекты желания, а мужчин заставляют гнаться за новыми и новыми объектами. Но от разъединенности между мужчинами и женщинами зависит не только рынок, но и другие институты истеблишмента - все они, от армии до рынка труда, построены на том, что мужчины предпочитают формировать эмоциональные связи друг с другом и относиться свысока к своим эмоциональным связям с женщинами и семьями, и потому «мужские» структуры вырывают мужчин из семей, называя работу, службу, деньги куда большими ценностями, чем любовь. Мир и доверие между мужчинами и женщинами, гетеросексуальная любовь, основанная на ненасильственной взаимности, противоречат властным иерархиям, построенным на насилии и принуждении.
Сексуальное удовлетворение женщин опасно для истеблишмента, потому что женщина, которая любит себя, уверяется в своей социальной значимости. Она знает, чего хочет, и жадно стремится это получить, будь то сексуальное удовлетворение или социальный статус, и она не позволяет сковать себя условностями «скромности», «заботы о других», необходимости вести себя «женственно» ради внимания мужчин. Она ощущает себя вправе выбирать партнера, а не только быть выбранной.
Однако миф о красоте возвращает мужчин и женщин в ситуацию, аналогичную викторианской: мужчины выбирают женщин, а женщины прикладывают все усилия для того, чтобы сделать себя максимально соблазнительным объектом. Гламурная порнография действует не так очевидно, как гламурный садомазохизм; если проблематичность гламурного образа избитой женщины относительно очевидна, несмотря на то, что регулярно выдается за «творческое видение» и «оригинальность мышления», то последствия гламурной порнографии бросаются в глаза не сразу.
Вульф приводит статистику, иллюстрирующую то, как миф о красоте подрывает сексуальное желание и способности женщин к сексуальному удовлетворению, особенно в гетеросексуальных отношениях: от трети до половины женщин не получают оргазма от полового акта, меньше половины женщин мастурбирует. Женщины не получают удовольствия от своих тел и от тел мужчин, с которыми ложатся в постель.
Всем нам, и мужчинам, и женщинам, для того, чтобы открыться сексуальному взаимодействию, нужно ощущать себя красивыми, в том смысле, что быть красивой значит быть желанной и драгоценной. Лишенный этого ощущения человек превращает себя или другого в объект для самозащиты."
продолжение на
след. стр. ССВ 7.1.(57) dar-aya.livejournal.com/129679.html
содержание п.7.1.(2) журнала dar-aya.livejournal.com/130060.html
оглавление журнала dar-aya.livejournal.com/71582.html