Я причисляю себя к народу Бессарабки. Часть 1.
Я ПРИЧИСЛЯЮ СЕБЯ К НАРОДУ БЕССАРАБКИ.
«Итак она звалась Татьяной… », -- воскликнул мой папа, впервые увидев меня ярким солнечным майским утром 1959 года на пороге роддома Октябрьской больницы.
Кроны старых деревьев вокруг звенели птичьими трелями. С Бессарабского рынка женщины, одетые в легкие штапельные платья, несли ворохи разноцветной сирени с ярко-красными пятнами тюльпанов. В паре метров от нас, почти вплотную к стене здания, грохотал трамвай № 3, следующий на Подол, где прямо на конечной остановке, на Красной площади моя старшая тетка Хелена торговала мороженым. В жаркое время года к ней всегда стояла большая очередь и она, отсчитав копейки, быстро окунала руки в холод больших деревянных ящиков, где среди испаряющихся глыб «сухого льда» были рассыпаны порции пломбира, эскимо, вафельные стаканчики с фруктовым и кофейным мороженным. Но это мне еще предстояло попробовать.
В годы советской власти мой родильный дом находился на ул. Бассейной, 16. Это трехэтажное здание, со всех сторон и до самой крыши укрытое зеленью, расположенное как-то необычно, как на острове, между проезжей частью улицы и трамвайными путями, с причудливой архитектурой, большими красивыми окнами построил в 1885 году знаменитый миллионер, сахарозаводчик и меценат Н.А.Терещенко, активно занимавшийся в Киеве благотворительностью. Дом этот был памятником архитектуры, но его бессовестно снесли в течение двух дней в июне 1996 года.
Я была поздним ребенком, родившимся не потому, что меня долго ждали, а просто дальше уже тянуть было нельзя. В 28 лет мама считалась « старородящей», и, несмотря на еще не сложившиеся между родителями отношения и не зарегистрированный брак, я срочно появилась на свет под маминой девичьей фамилией.
И все-таки я безумно обрадовала папу. Я от рождения была «модным» ребенком: весила больше четырех килограмм, хорошо набирала вес и мои щеки буквально вываливались за пределы туго обтягивающей лицо пеленки. В послевоенные годы полный ребенок был предметом гордости у переживших голодное детство родителей.
Домой папа и мама несли меня на руках: сначала по ул. Бассейной, обходя грандиозную стройку первого в Киеве Дворца спорта. Потом повернули на ул. Куйбышева, как было написано на табличках с номерами домов, как писали на почтовых конвертах и открытках.
Но для всех живущих здесь эта улица была Прозоровская, названная так еще в 1869 году в честь фельдмаршала князя Прозоровского. Видимо, княжеская фамилия была куда благозвучнее, чем фамилия музыкально одаренного любителя русской поэзии, организатора первых пятилеток и репрессий, не имеющего к Киеву никакого отношения.
Сейчас этой улице вернули еще более старое имя: Эспланадная. Но для нас, выросших в ее дворах, она так и осталась Прозоровская.
№№ 28 ( существует до сих пор), 26 и 24 (снесенные в 1967 году) по ул. Эспланадной ( Куйбышева, Прозоровской).
Нырнув в темноту и сырость подворотни старенького двухэтажного дома № 26, мы торжественно вошли в наш двор. Здесь нас, конечно же, уже ждали многочисленные соседи.
Рыжий песик по кличке Мальчик сопровождал свою круглую, как колобок, розовощекую хозяйку бабу Валянушку, которая медленно скатывалась по деревянным ступенькам со второго этажа.
Молодые папаши, в белых, растянутых и обвисших от большого количества стирок майках с многозначительными улыбками на лицах, спешили поделиться с папой своим, уже накопившимся опытом.
Дядя Сеня из соседнего подвала, в наглаженной полосатой пижаме, с повадками потомственного аристократа, интеллигентно пыхтел папироской, задумавшись над тем, что есть хороший повод полечиться после вчерашнего.
Обожавшая папу большущая дворняга Чита, получившая это имя в честь знаменитой «боевой подруги» Тарзана шимпанзе Читы из популярного в те годы трофейного голливудского фильма, привычно тыкалась лохматой мордой в папины колени.
Дворняга Чита на Республиканском стадионе.
Дворовые тетки в ожерельях из нанизанных на тесемку деревянных бельевых прищепок оставили на время свои тазы и корыта с выстиранным бельем и, подбоченясь, прищуриваясь на солнце, с интересом наблюдали за нами.
Здесь все знали всех, были в курсе всего, что происходило в каждой комнате маленького домика, густо заселенного разросшимися после войны семьями. И ни для кого не было секретом, что засидевшаяся в девках красавица Тоня родила дочь от Саши, постояльца тети Гали, капитана в отставке, а теперь фотографа.
Соседи выглядывали из окон, появлялись как актеры в театре из-под простыней и пододеяльников, развешенных на длинных веревках. Все поздравляли родителей, разглядывали и шумно приветствовали нового обитателя бессарабского двора.
«Итак она звалась Татьяной… », -- воскликнул мой папа, впервые увидев меня ярким солнечным майским утром 1959 года на пороге роддома Октябрьской больницы.
Кроны старых деревьев вокруг звенели птичьими трелями. С Бессарабского рынка женщины, одетые в легкие штапельные платья, несли ворохи разноцветной сирени с ярко-красными пятнами тюльпанов. В паре метров от нас, почти вплотную к стене здания, грохотал трамвай № 3, следующий на Подол, где прямо на конечной остановке, на Красной площади моя старшая тетка Хелена торговала мороженым. В жаркое время года к ней всегда стояла большая очередь и она, отсчитав копейки, быстро окунала руки в холод больших деревянных ящиков, где среди испаряющихся глыб «сухого льда» были рассыпаны порции пломбира, эскимо, вафельные стаканчики с фруктовым и кофейным мороженным. Но это мне еще предстояло попробовать.
В годы советской власти мой родильный дом находился на ул. Бассейной, 16. Это трехэтажное здание, со всех сторон и до самой крыши укрытое зеленью, расположенное как-то необычно, как на острове, между проезжей частью улицы и трамвайными путями, с причудливой архитектурой, большими красивыми окнами построил в 1885 году знаменитый миллионер, сахарозаводчик и меценат Н.А.Терещенко, активно занимавшийся в Киеве благотворительностью. Дом этот был памятником архитектуры, но его бессовестно снесли в течение двух дней в июне 1996 года.
Я была поздним ребенком, родившимся не потому, что меня долго ждали, а просто дальше уже тянуть было нельзя. В 28 лет мама считалась « старородящей», и, несмотря на еще не сложившиеся между родителями отношения и не зарегистрированный брак, я срочно появилась на свет под маминой девичьей фамилией.
И все-таки я безумно обрадовала папу. Я от рождения была «модным» ребенком: весила больше четырех килограмм, хорошо набирала вес и мои щеки буквально вываливались за пределы туго обтягивающей лицо пеленки. В послевоенные годы полный ребенок был предметом гордости у переживших голодное детство родителей.
Домой папа и мама несли меня на руках: сначала по ул. Бассейной, обходя грандиозную стройку первого в Киеве Дворца спорта. Потом повернули на ул. Куйбышева, как было написано на табличках с номерами домов, как писали на почтовых конвертах и открытках.
Но для всех живущих здесь эта улица была Прозоровская, названная так еще в 1869 году в честь фельдмаршала князя Прозоровского. Видимо, княжеская фамилия была куда благозвучнее, чем фамилия музыкально одаренного любителя русской поэзии, организатора первых пятилеток и репрессий, не имеющего к Киеву никакого отношения.
Сейчас этой улице вернули еще более старое имя: Эспланадная. Но для нас, выросших в ее дворах, она так и осталась Прозоровская.
№№ 28 ( существует до сих пор), 26 и 24 (снесенные в 1967 году) по ул. Эспланадной ( Куйбышева, Прозоровской).
Нырнув в темноту и сырость подворотни старенького двухэтажного дома № 26, мы торжественно вошли в наш двор. Здесь нас, конечно же, уже ждали многочисленные соседи.
Рыжий песик по кличке Мальчик сопровождал свою круглую, как колобок, розовощекую хозяйку бабу Валянушку, которая медленно скатывалась по деревянным ступенькам со второго этажа.
Молодые папаши, в белых, растянутых и обвисших от большого количества стирок майках с многозначительными улыбками на лицах, спешили поделиться с папой своим, уже накопившимся опытом.
Дядя Сеня из соседнего подвала, в наглаженной полосатой пижаме, с повадками потомственного аристократа, интеллигентно пыхтел папироской, задумавшись над тем, что есть хороший повод полечиться после вчерашнего.
Обожавшая папу большущая дворняга Чита, получившая это имя в честь знаменитой «боевой подруги» Тарзана шимпанзе Читы из популярного в те годы трофейного голливудского фильма, привычно тыкалась лохматой мордой в папины колени.
Дворняга Чита на Республиканском стадионе.
Дворовые тетки в ожерельях из нанизанных на тесемку деревянных бельевых прищепок оставили на время свои тазы и корыта с выстиранным бельем и, подбоченясь, прищуриваясь на солнце, с интересом наблюдали за нами.
Здесь все знали всех, были в курсе всего, что происходило в каждой комнате маленького домика, густо заселенного разросшимися после войны семьями. И ни для кого не было секретом, что засидевшаяся в девках красавица Тоня родила дочь от Саши, постояльца тети Гали, капитана в отставке, а теперь фотографа.
Соседи выглядывали из окон, появлялись как актеры в театре из-под простыней и пододеяльников, развешенных на длинных веревках. Все поздравляли родителей, разглядывали и шумно приветствовали нового обитателя бессарабского двора.