В.В.Вересаев «В тупике»
Все-таки советские литературные произведения о Гражданской войне, написанные в 20-е гг., в отличие о более поздних работ, несут в себе большую достоверность, ибо, во-первых, писались они «по горячим следам», во-вторых, довлеющий пресс партийной цензуры еще не опустился на литераторов всей своей массой. Вследствие этого тогдашние авторы, как, это ни парадоксально, были более свободны в своих суждениях, нежели в последующие десятилетия.
Наглядной иллюстрацией приведенному тезису служит рассказ С.Н.Сергеева-Ценского «Линия убийцы», в котором будущий лауреат Сталинской премии честно и без прикрас описал все многочисленные ужасы, происходившие в Крыму после эвакуации армии Врангеля.
Даже произведения писателей-коммунистов, такие, например, как «Щепка»В.Зазубрина, или «Конармия» И.Бабеля - и те отличались от литературы последующих лет высокой степенью откровенности. Читавшие эти произведения, поймут о чем я. В последующие годы, когда партийное руководство сочло такое отображение прошлого неприглядным, и принялось лакировать историю, скрывая кошмары и грязь, из которых возникло «первое в мире государство рабочих и крестьян», под толстым слоем идеологических наслоений, подтасовок и умолчаний - откровенность и натурализм а-ля Зазубрин сделались неприемлемыми.
Произведения подобные «Щепке» Зазубрина, показывающие без прикрас работу советской репрессивной машины, равно как и произведения приспособившихся к новым условиям представителей старой интеллигенции, содержащие критику большевиков, изымали из библиотек, уничтожали, прятали в спецхраны, либо просто переставали печатать (как в случае с упомянутым рассказом С.Сергеева-Ценского).
Аналогичная судьба постигла роман В.Вересаева - «В тупике». Последнее прижизненное издание - 1929 г., затем на долгие годы забвение.
История, в общем, характерная для многих произведений советской литературы 20-х гг.
Чем примечательна данная книга? Прежде всего, она посвящена крымским событиям весны 1919 г.(в это время Крым был на короткий срок занят войсками большевиков, затем их прогнали деникинцы) - периоду не менее интересному, нежели события 1920-1921 гг. Во-вторых, подачей сюжета: события Смуты словно даны глазами либеральной интеллигенции, к числу которой принадлежал и сам автор. Вследствие этого значительное место в романе отведено критике большевиков устами героев произведения. Кроме того, показана трагедия раскола общества на примере отдельно взятой интеллигентной семьи, в которой одни не приняли советскую сторону, а другие стали активными коммунистами. Этот конфликт мировоззрений показан на примере следующего диалога:
«- Ну, что? Как дела у вас? По-старому, - арестовываете, расстреливаете?
Леонид сдержанно улыбнулся.
- Кого нужно, арестовываем и расстреливаем.
- А многих нужно?
- Многих. Контрреволюция так и шипит, так и высматривает, куда бы
ужалить.
- Да, многих, многих! Всех, кто не большевик. Значит, почти весь
русский народ. Много еще работы предстоит.
- Трудового народа мы не трогаем, его мы убеждаем, и знаем, что он
постепенно весь перейдет к нам. А буржуазия, - да, с нею церемониться мы не
станем, она с нами никогда не пойдет, и разговаривать мы с нею не будем, а
будем уничтожать.
- Уничтожать? Я что-то не пойму. Как же, - физически уничтожать?
- Да хоть бы и физически. Не ликвидируешь их, - уйдут к Колчаку, к
Деникину и будут сражаться против нас.
Катя ахнула.
- Леонид, что ты говоришь? Для марксизма важно уничтожение тех условий,
при которых возможна буржуазия, а не физическое ее уничтожение... Какая
гадость!
Леонид пренебрежительно взглянул на нее.
- Э, милая моя! С чистенькими ручками революции делать нельзя.
Марксизм, это прежде всего - диалектика, для каждого момента он вырабатывает
свои методы действия.
- Но погоди, - сказал Иван Ильич. - Ведь вы сами при Керенском боролись
против смертной казни, вы Церетели называли палачом. И я помню, я сам читал
в газетах твою речь в Могилеве: ты от лица пролетариата заявлял солдатам,
что совесть пролетариата не мирится и никогда не примирится со смертною
казнью. Единственный раз, когда я тебе готов был рукоплескать. И что же
теперь?
Леонид изумленно пожал плечами.
- Удивительно! Мы уж совсем на разных языках говорим... Ну, да! Тогда
речь шла о казни солдат, мужественно отказывавшихся участвовать в преступной
империалистической бойне. А теперь речь о предателях, вонзающих нож в спину
революции.
- Но ведь ты говорил - пролетариат никогда не примирится со смертною
казнью, в принципе!
- Полноте, дядя! Может, и говорил. Что ж из того! Тогда это был
выгодный агитационный прием».
В этом фрагменте, автор, на мой взгляд, блистательно передал психологию большевика с ее порочной моралью по схеме «когда мы казним наших врагов, это торжество идей революции; когда они казнят нас - это чудовищное злодейство, которого свет не видывал, торжество черной реакции и т.д. и т.п.»
Замечу также, что, в отличие от сочинений Зазубрина, данное произведение действительно передает трагедию интеллигенции во время Смуты, ее метания. Сцены жестокости, которые присутствуют в романе, выписаны без упоения ими. На первый план выдвинуты переживания героев.
Но самое что здесь поражает с первых же строк - это звучащая почти на каждой странице критика большевиков и приводимые в диалогах описания их «художеств» (там - распяли священника; там - сожгли офицера в топке; там забили до смерти раненого марковца и т.д.). Удивительно, что этот роман все же издали, а автора впоследствии не репрессировали.
Наглядной иллюстрацией приведенному тезису служит рассказ С.Н.Сергеева-Ценского «Линия убийцы», в котором будущий лауреат Сталинской премии честно и без прикрас описал все многочисленные ужасы, происходившие в Крыму после эвакуации армии Врангеля.
Даже произведения писателей-коммунистов, такие, например, как «Щепка»В.Зазубрина, или «Конармия» И.Бабеля - и те отличались от литературы последующих лет высокой степенью откровенности. Читавшие эти произведения, поймут о чем я. В последующие годы, когда партийное руководство сочло такое отображение прошлого неприглядным, и принялось лакировать историю, скрывая кошмары и грязь, из которых возникло «первое в мире государство рабочих и крестьян», под толстым слоем идеологических наслоений, подтасовок и умолчаний - откровенность и натурализм а-ля Зазубрин сделались неприемлемыми.
Произведения подобные «Щепке» Зазубрина, показывающие без прикрас работу советской репрессивной машины, равно как и произведения приспособившихся к новым условиям представителей старой интеллигенции, содержащие критику большевиков, изымали из библиотек, уничтожали, прятали в спецхраны, либо просто переставали печатать (как в случае с упомянутым рассказом С.Сергеева-Ценского).
Аналогичная судьба постигла роман В.Вересаева - «В тупике». Последнее прижизненное издание - 1929 г., затем на долгие годы забвение.
История, в общем, характерная для многих произведений советской литературы 20-х гг.
Чем примечательна данная книга? Прежде всего, она посвящена крымским событиям весны 1919 г.(в это время Крым был на короткий срок занят войсками большевиков, затем их прогнали деникинцы) - периоду не менее интересному, нежели события 1920-1921 гг. Во-вторых, подачей сюжета: события Смуты словно даны глазами либеральной интеллигенции, к числу которой принадлежал и сам автор. Вследствие этого значительное место в романе отведено критике большевиков устами героев произведения. Кроме того, показана трагедия раскола общества на примере отдельно взятой интеллигентной семьи, в которой одни не приняли советскую сторону, а другие стали активными коммунистами. Этот конфликт мировоззрений показан на примере следующего диалога:
«- Ну, что? Как дела у вас? По-старому, - арестовываете, расстреливаете?
Леонид сдержанно улыбнулся.
- Кого нужно, арестовываем и расстреливаем.
- А многих нужно?
- Многих. Контрреволюция так и шипит, так и высматривает, куда бы
ужалить.
- Да, многих, многих! Всех, кто не большевик. Значит, почти весь
русский народ. Много еще работы предстоит.
- Трудового народа мы не трогаем, его мы убеждаем, и знаем, что он
постепенно весь перейдет к нам. А буржуазия, - да, с нею церемониться мы не
станем, она с нами никогда не пойдет, и разговаривать мы с нею не будем, а
будем уничтожать.
- Уничтожать? Я что-то не пойму. Как же, - физически уничтожать?
- Да хоть бы и физически. Не ликвидируешь их, - уйдут к Колчаку, к
Деникину и будут сражаться против нас.
Катя ахнула.
- Леонид, что ты говоришь? Для марксизма важно уничтожение тех условий,
при которых возможна буржуазия, а не физическое ее уничтожение... Какая
гадость!
Леонид пренебрежительно взглянул на нее.
- Э, милая моя! С чистенькими ручками революции делать нельзя.
Марксизм, это прежде всего - диалектика, для каждого момента он вырабатывает
свои методы действия.
- Но погоди, - сказал Иван Ильич. - Ведь вы сами при Керенском боролись
против смертной казни, вы Церетели называли палачом. И я помню, я сам читал
в газетах твою речь в Могилеве: ты от лица пролетариата заявлял солдатам,
что совесть пролетариата не мирится и никогда не примирится со смертною
казнью. Единственный раз, когда я тебе готов был рукоплескать. И что же
теперь?
Леонид изумленно пожал плечами.
- Удивительно! Мы уж совсем на разных языках говорим... Ну, да! Тогда
речь шла о казни солдат, мужественно отказывавшихся участвовать в преступной
империалистической бойне. А теперь речь о предателях, вонзающих нож в спину
революции.
- Но ведь ты говорил - пролетариат никогда не примирится со смертною
казнью, в принципе!
- Полноте, дядя! Может, и говорил. Что ж из того! Тогда это был
выгодный агитационный прием».
В этом фрагменте, автор, на мой взгляд, блистательно передал психологию большевика с ее порочной моралью по схеме «когда мы казним наших врагов, это торжество идей революции; когда они казнят нас - это чудовищное злодейство, которого свет не видывал, торжество черной реакции и т.д. и т.п.»
Замечу также, что, в отличие от сочинений Зазубрина, данное произведение действительно передает трагедию интеллигенции во время Смуты, ее метания. Сцены жестокости, которые присутствуют в романе, выписаны без упоения ими. На первый план выдвинуты переживания героев.
Но самое что здесь поражает с первых же строк - это звучащая почти на каждой странице критика большевиков и приводимые в диалогах описания их «художеств» (там - распяли священника; там - сожгли офицера в топке; там забили до смерти раненого марковца и т.д.). Удивительно, что этот роман все же издали, а автора впоследствии не репрессировали.