О книге Леонида Абраменко «Последняя обитель. Крым 1920-1921 гг.» и приведенных в ней цифрах
Временами и сетевые красные «тролли», сами того не осознавая, способны принести пользу. Вот здесь всякий желающий может ознакомиться и скачать в PDF исследование Леонида Абраменко о красном терроре в Крыму в 1920-1921 гг. «Последняя обитель».
http://www.archive.org/details/Abramenko-PosledniayaObitel
(Благодаря данной находке я избавлен от необходимости сканировать данную редкую книгу, счастливым обладателем которой я являюсь).
В книге опубликованы расстрельные списки, которые автор, профессиональный юрист, работник прокуратуры, выявлял в украинских ведомственных архивах в течение многих лет. Благодаря этим спискам можно проследить динамику большевистского террора в Крыму, социальный состав его жертв.
Что же касается количественных показателей - то опубликованные в книге расстрельные списки содержат имена и фамилии нескольких тысяч человек. Лица, в отношении которых были применены другие виды репрессий - представлены значительно меньше.
Узрев опубликованные в книге расстрельные списки, и подсчитав по ним общую численность репрессированных, некий советский «товарищ» преисполнился мнимой уверенности, что « масштаб документированного - то есть доказуемого красного террора в Крыму в 1920-21 гг. именно таков».
Несколькими абзацами выше данный персонаж изгаляется над оценками масштабов террора современниками, в том числе и над оценкой писателя Ивана Шмелева, находившегося в это время в Крыму и потерявшего там единственного сына.
Тем самым открыто демонстрирует свое моральное уродство и человеконенавистническую сущность.
Диагноз, что называется, ясен.
«Товарищ» находит опубликованные Леонидом Абраменко цифры исчерпывающими («какие там 10 тысяч расстреляли, в книге и 5 тысяч не наберется»), и по этому поводу не упускает случая позлорадствовать.
Оставив в стороне личность данного персонажа, обратимся к его основному посылу - вопросу о цифрах.
Говоря о количестве погибших в результате террора в Крыму в 1920-1921 гг., с уверенностью можно сказать, что оно едва ли когда-нибудь будет точно известно, хотя бы по той причине, что далеко не все казни документально фиксировались. Организованной фазе террора предшествовала стихийная фаза, когда красноармейцы вырезали "врагов" по собственной инициативе (именно к этой фазе относятся сообщения о резне в госпиталях на Южном берегу Крыма, о повешениях в Севастополе и другие подобные факты). Понятное дело, погибших во время этой фазы террора не считал никто.
На смену стихийной фазе террора вскоре пришла упорядоченная. Это - уже непосредственная работа чекистов и работников особых отделов. В отличие от стихийной фазы, здесь уже можно увидеть какие-то документы: анкеты, которые заполняли арестованные при регистрации, постановления «троек», расстрельные списки… Именно они и легли в основу исследования Леонида Абраменко. При этом им опубликована только часть того фактического массива, отображающего процесс проведения репрессий в Крыму в 1920-1921 гг.
То есть это то, что автор на момент написания книги смог выявить.
Причем, важно также отметить, что осуществлял он свою работу практически в одиночку, и потому его поиски заслуживают всяческого уважения и признания.
Лично для меня данное исследование служит наглядным подтверждением истинности оценок современников масштабов террора - и того, что счет жертв шел на многие тысячи.
Если только ничтожно малая часть выявленного автором массива чекистской документации содержит имена нескольких тысяч погибших, то можно себе представить размах проводимой большевиками в Крыму репрессивной кампании - имея ввиду, что обнародованы далеко не все списки.
Так что, покровы молчания с этого страшного преступления не сдернуты, а только слегка приоткрыты - и это неоспоримо.
Ведь кроме данных Леонида Абраменко есть и другие источники. Прежде всего, это 5 вышедших на сегодняшний день томов серии «Реабилитированные историей», где опубликованы персональные данные репрессированных в Крыму в 1920-1950-е гг. В электронном виде с этими списками можно ознакомиться здесь:
http://www.reabit.org.ua/books/cr/
Жертвы террора 1920-1921 гг. там приведены в общей массе, всего несколько сотен имен.
Это лишь то, что сохранилось в архивах после войны и хрущевских и перестроечных чисток, когда документы либо уничтожались, либо терялись. Относительно небольшое количество дел того периода в крымских ведомственных архивах также объясняется тем, что после разгрузки полуострова от излишнего количества военного контингента в 1921 г., вместе с боевыми частями из Крыма отбыли и особые отделы, со всей своей «бесценной» документацией. Таким образом, немало дел репрессированных тех лет находятся за пределами Крыма, и, вероятнее всего, Украины.
(Согласно инсайдерской информации, в рамках серии в перспективе планируется выпустить отдельный том, в котором будут собраны имена жертв красного террора 1920-1921 гг., частично основанные на списках из книги Леонида Абраменко, частично - на ранее нигде не публиковавшихся данных архивов).
Отдельные документы по Крыму обнаруживаются не только в Киеве и АРК, но и в архивах других областей. Здесь, например, мной приведена ссылка на постановление о расстреле в Джанкое 320 человек:
http://d-v-sokolov.livejournal.com/110392.html
Данное постановление опубликовано в Харьковском томе серии «Реабилитированные историей», и в книге Абраменко не приводилось.
Это что касается собственно расстрельных списков.
Говоря о тех, кто смог избежать расстрела, не нужно забывать, что приговоренные к лагерю или высылке - также в большинстве своем являлись потенциальными смертниками. В места заключения, находившиеся далеко за пределами полуострова, приговоренных гнали пешком, без пищи и теплой одежды. Неудивительно, что при таких условиях многие погибали в пути от холода, голода и болезней, или от пуль конвоиров, которым не улыбалось доставлять подопечных за сотни километров в лагеря (Харьков, Рязань).
Это подтверждается воспоминаниями очевидицы этих событий, Марии Квашниной-Самариной. Дочь царского генерала, расстрелянного большевиками в Судаке в 1920 г., она была приговорена к 5 годам заключения в Рязанском концлагере. В составе партии узников численностью около 100 человек отправилась по этапу. Однако ни ей, ни остальным осужденным до места отбывания наказания добраться было не суждено.
«После десятидневного пути, - вспоминала впоследствии Мария Николаевна, - мы подошли к Джанкою. Многие из отряда объявили конвою, что не могут двигаться дальше и сели посреди грязной площади. Мы с Марусей Бразоль тоже опустились на землю, чувствуя, что не в силах двигаться дальше. Тогда конвойные вызвали врачебную комиссию. Подойдя ко мне, врач послушал мой пульс и объявил, что не могу идти, и велел отправить меня в больницу. Такое же решение было и для Маруси Бразоль. Оказалось, что только нас с Марусей оставили в Джанкое, а остальных повели дальше. По слухам, никто из этой партии не дошел до Рязани. Кто умер сам, а кого расстреляли, объясняя расстрел якобы побегами арестованных. Я ж думаю, что конвою просто надоело такое путешествие утомительное, и они решили его прекратить».
Квашнина-Самарина М.Н. В красном Крыму // Филимонов С.Б. Тайны крымских застенков. - Симферополь: Бизнес-Информ, 2003. - с.247
Если даже предположить, что расстрелянных было не более 10 тыс. (А что, разве 10 тысяч - это малая цифра, которая каким либо образом оправдывает большевиков?), то к этим гипотетическим 10 тысячам надо приплюсовать умерших от последующего голодомора, продолжавшегося до лета 1923 г. и унесшего жизни 100 тыс. человек.
Отдельно нужно сказать о свидетельствах современников. «Товарищу» не нравятся Мельгунов (чью книгу «Красный террор в России» он называет «увесистым пропагандистским памфлетом» - хотя увесистым данный труд никак нельзя назвать), писатель Иван Шмелев и поэт Максимилиан Волошин?
И не нужно! В самом деле, зачем нам свидетельства обиженных на «рабоче-крестьянскую» власть «представителей свергнутых классов», предоставим слово советской стороне:
Представитель Народного комиссариата по делам национальностей Мирсаид Султан-Галиев:
«По отзывам самих крымских работников, число расстрелянных врангелевских офицеров достигает во всем Крыму от 20 до 25 тысяч. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно до 12 000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70 000. Действительно ли это так, проверить мне не удалось.
Самое скверное, что было в этом терроре, так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, отставших от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т.д.
Но что особенно обращает на себя в этих расстрелах, так это то, что расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооруженными отрядами. Указывают, что при такой «системе» расстрелов некоторым из осужденных удавалось бежать в горы. Ясно, что появление их в голом виде почти в сумасшедшем состоянии в деревнях производило самое отрицательное впечатление на крестьян. Они их прятали у себя, кормили и направляли дальше в горы. Насколько все соответствует действительности, трудно сказать, но это утверждают почти все центральные и местные работники.
Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба».
Заметим, что данная цитата дана из секретного доклада на имя Сталина о положении в Крыму, который во многом и спровоцировал последующую ревизию со стороны ВЦИК.
И если бы один Султан-Галиев об этом писал! Вот еще один свидетель с красной стороны, заведующий отделом управления Крымревкома, Юрий Гавен. 14 декабря 1920 г. в письме, адресованному члену Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) Николаю Крестинскому он сообщал:
«…у нас от красного террора гибнут не только много случайного элемента, но и люди, оказывающие всяческую поддержку нашим подпольным работникам, спасавшим их от петли».
А вот свидетельство лауреата Сталинской премии, известного классика русской и советской литературы, С.Н. Сергеева-Ценского, который жил в то же самое время в Крыму и несколько раз сам чудом избежал расстрела:
«Как цитадель белогвардейщины, весь Крым был объявлен «вне закона». Всюду понаехали чрезвычайки, арестовывая и «выводя в расход» остатки буржуазии или попросту интеллигенции, застрявшей в Крыму. Но за каждое неосторожное слово арестовывали и сажали надолго в «подвал» и рабочих, иногда же их выводили на расстрел вместе с представителями высших классов и остатками офицерства, поверившего в амнистию и явившегося на регистрацию. Люди так были запуганы, наконец, бесчисленными «нельзя» и ни одним «можно», что перестали уж показываться на улицах, и улицы стали пустынны. Отцы стали бояться собственных детей, знакомые - хороших знакомых, друзья - друзей».
http://d-v-sokolov.livejournal.com/1387.html
Уместно привести и цитату из книги С.Крылова «Красный Севастополь», изданной в октябре 1921 г.
«Контрреволюционеры представляли угрозу советской власти, но чрезвычайная власть натворила много ошибок и даже злоупотреблений. Особенно бесчинствовал особый отдел 46 дивизии: однажды арестовали свыше тысячи рабочих».
Книга хранится в Севастопольском городском архиве. Данная цитата приведена по изданию:
Алтабаева Е.Б. Марш энтузиастов: Севастополь в 20-30 годы. - Севастополь: «Телескоп», 2008. - с.18
Таким образом, попытки апологетов преуменьшить масштабы трагедии, и уж тем более оправдать палачей и убийц изначально обречены на неудачу. Большевистский террор в Крыму в 1920-1921 был самым массовым и кровавым. И не случайно он нашел свое отражение в русской прозе, поэзии, и воспоминаниях современников.
http://www.archive.org/details/Abramenko-PosledniayaObitel
(Благодаря данной находке я избавлен от необходимости сканировать данную редкую книгу, счастливым обладателем которой я являюсь).
В книге опубликованы расстрельные списки, которые автор, профессиональный юрист, работник прокуратуры, выявлял в украинских ведомственных архивах в течение многих лет. Благодаря этим спискам можно проследить динамику большевистского террора в Крыму, социальный состав его жертв.
Что же касается количественных показателей - то опубликованные в книге расстрельные списки содержат имена и фамилии нескольких тысяч человек. Лица, в отношении которых были применены другие виды репрессий - представлены значительно меньше.
Узрев опубликованные в книге расстрельные списки, и подсчитав по ним общую численность репрессированных, некий советский «товарищ» преисполнился мнимой уверенности, что « масштаб документированного - то есть доказуемого красного террора в Крыму в 1920-21 гг. именно таков».
Несколькими абзацами выше данный персонаж изгаляется над оценками масштабов террора современниками, в том числе и над оценкой писателя Ивана Шмелева, находившегося в это время в Крыму и потерявшего там единственного сына.
Тем самым открыто демонстрирует свое моральное уродство и человеконенавистническую сущность.
Диагноз, что называется, ясен.
«Товарищ» находит опубликованные Леонидом Абраменко цифры исчерпывающими («какие там 10 тысяч расстреляли, в книге и 5 тысяч не наберется»), и по этому поводу не упускает случая позлорадствовать.
Оставив в стороне личность данного персонажа, обратимся к его основному посылу - вопросу о цифрах.
Говоря о количестве погибших в результате террора в Крыму в 1920-1921 гг., с уверенностью можно сказать, что оно едва ли когда-нибудь будет точно известно, хотя бы по той причине, что далеко не все казни документально фиксировались. Организованной фазе террора предшествовала стихийная фаза, когда красноармейцы вырезали "врагов" по собственной инициативе (именно к этой фазе относятся сообщения о резне в госпиталях на Южном берегу Крыма, о повешениях в Севастополе и другие подобные факты). Понятное дело, погибших во время этой фазы террора не считал никто.
На смену стихийной фазе террора вскоре пришла упорядоченная. Это - уже непосредственная работа чекистов и работников особых отделов. В отличие от стихийной фазы, здесь уже можно увидеть какие-то документы: анкеты, которые заполняли арестованные при регистрации, постановления «троек», расстрельные списки… Именно они и легли в основу исследования Леонида Абраменко. При этом им опубликована только часть того фактического массива, отображающего процесс проведения репрессий в Крыму в 1920-1921 гг.
То есть это то, что автор на момент написания книги смог выявить.
Причем, важно также отметить, что осуществлял он свою работу практически в одиночку, и потому его поиски заслуживают всяческого уважения и признания.
Лично для меня данное исследование служит наглядным подтверждением истинности оценок современников масштабов террора - и того, что счет жертв шел на многие тысячи.
Если только ничтожно малая часть выявленного автором массива чекистской документации содержит имена нескольких тысяч погибших, то можно себе представить размах проводимой большевиками в Крыму репрессивной кампании - имея ввиду, что обнародованы далеко не все списки.
Так что, покровы молчания с этого страшного преступления не сдернуты, а только слегка приоткрыты - и это неоспоримо.
Ведь кроме данных Леонида Абраменко есть и другие источники. Прежде всего, это 5 вышедших на сегодняшний день томов серии «Реабилитированные историей», где опубликованы персональные данные репрессированных в Крыму в 1920-1950-е гг. В электронном виде с этими списками можно ознакомиться здесь:
http://www.reabit.org.ua/books/cr/
Жертвы террора 1920-1921 гг. там приведены в общей массе, всего несколько сотен имен.
Это лишь то, что сохранилось в архивах после войны и хрущевских и перестроечных чисток, когда документы либо уничтожались, либо терялись. Относительно небольшое количество дел того периода в крымских ведомственных архивах также объясняется тем, что после разгрузки полуострова от излишнего количества военного контингента в 1921 г., вместе с боевыми частями из Крыма отбыли и особые отделы, со всей своей «бесценной» документацией. Таким образом, немало дел репрессированных тех лет находятся за пределами Крыма, и, вероятнее всего, Украины.
(Согласно инсайдерской информации, в рамках серии в перспективе планируется выпустить отдельный том, в котором будут собраны имена жертв красного террора 1920-1921 гг., частично основанные на списках из книги Леонида Абраменко, частично - на ранее нигде не публиковавшихся данных архивов).
Отдельные документы по Крыму обнаруживаются не только в Киеве и АРК, но и в архивах других областей. Здесь, например, мной приведена ссылка на постановление о расстреле в Джанкое 320 человек:
http://d-v-sokolov.livejournal.com/110392.html
Данное постановление опубликовано в Харьковском томе серии «Реабилитированные историей», и в книге Абраменко не приводилось.
Это что касается собственно расстрельных списков.
Говоря о тех, кто смог избежать расстрела, не нужно забывать, что приговоренные к лагерю или высылке - также в большинстве своем являлись потенциальными смертниками. В места заключения, находившиеся далеко за пределами полуострова, приговоренных гнали пешком, без пищи и теплой одежды. Неудивительно, что при таких условиях многие погибали в пути от холода, голода и болезней, или от пуль конвоиров, которым не улыбалось доставлять подопечных за сотни километров в лагеря (Харьков, Рязань).
Это подтверждается воспоминаниями очевидицы этих событий, Марии Квашниной-Самариной. Дочь царского генерала, расстрелянного большевиками в Судаке в 1920 г., она была приговорена к 5 годам заключения в Рязанском концлагере. В составе партии узников численностью около 100 человек отправилась по этапу. Однако ни ей, ни остальным осужденным до места отбывания наказания добраться было не суждено.
«После десятидневного пути, - вспоминала впоследствии Мария Николаевна, - мы подошли к Джанкою. Многие из отряда объявили конвою, что не могут двигаться дальше и сели посреди грязной площади. Мы с Марусей Бразоль тоже опустились на землю, чувствуя, что не в силах двигаться дальше. Тогда конвойные вызвали врачебную комиссию. Подойдя ко мне, врач послушал мой пульс и объявил, что не могу идти, и велел отправить меня в больницу. Такое же решение было и для Маруси Бразоль. Оказалось, что только нас с Марусей оставили в Джанкое, а остальных повели дальше. По слухам, никто из этой партии не дошел до Рязани. Кто умер сам, а кого расстреляли, объясняя расстрел якобы побегами арестованных. Я ж думаю, что конвою просто надоело такое путешествие утомительное, и они решили его прекратить».
Квашнина-Самарина М.Н. В красном Крыму // Филимонов С.Б. Тайны крымских застенков. - Симферополь: Бизнес-Информ, 2003. - с.247
Если даже предположить, что расстрелянных было не более 10 тыс. (А что, разве 10 тысяч - это малая цифра, которая каким либо образом оправдывает большевиков?), то к этим гипотетическим 10 тысячам надо приплюсовать умерших от последующего голодомора, продолжавшегося до лета 1923 г. и унесшего жизни 100 тыс. человек.
Отдельно нужно сказать о свидетельствах современников. «Товарищу» не нравятся Мельгунов (чью книгу «Красный террор в России» он называет «увесистым пропагандистским памфлетом» - хотя увесистым данный труд никак нельзя назвать), писатель Иван Шмелев и поэт Максимилиан Волошин?
И не нужно! В самом деле, зачем нам свидетельства обиженных на «рабоче-крестьянскую» власть «представителей свергнутых классов», предоставим слово советской стороне:
Представитель Народного комиссариата по делам национальностей Мирсаид Султан-Галиев:
«По отзывам самих крымских работников, число расстрелянных врангелевских офицеров достигает во всем Крыму от 20 до 25 тысяч. Указывают, что в одном лишь Симферополе расстреляно до 12 000. Народная молва превозносит эту цифру для всего Крыма до 70 000. Действительно ли это так, проверить мне не удалось.
Самое скверное, что было в этом терроре, так это то, что среди расстрелянных попадало очень много рабочих элементов и лиц, отставших от Врангеля с искренним и твердым решением честно служить Советской власти. Особенно большую неразборчивость в этом отношении проявили чрезвычайные органы на местах. Почти нет семейства, где бы кто-нибудь не пострадал от этих расстрелов: у того расстрелян отец, у этого брат, у третьего сын и т.д.
Но что особенно обращает на себя в этих расстрелах, так это то, что расстрелы проводились не в одиночку, а целыми партиями, по нескольку десятков человек вместе. Расстреливаемых раздевали донага и выстраивали перед вооруженными отрядами. Указывают, что при такой «системе» расстрелов некоторым из осужденных удавалось бежать в горы. Ясно, что появление их в голом виде почти в сумасшедшем состоянии в деревнях производило самое отрицательное впечатление на крестьян. Они их прятали у себя, кормили и направляли дальше в горы. Насколько все соответствует действительности, трудно сказать, но это утверждают почти все центральные и местные работники.
Такой бесшабашный и жестокий террор оставил неизгладимо тяжелую реакцию в сознании крымского населения. У всех чувствуется какой-то сильный, чисто животный страх перед советскими работниками, какое-то недоверие и глубоко скрытая злоба».
Заметим, что данная цитата дана из секретного доклада на имя Сталина о положении в Крыму, который во многом и спровоцировал последующую ревизию со стороны ВЦИК.
И если бы один Султан-Галиев об этом писал! Вот еще один свидетель с красной стороны, заведующий отделом управления Крымревкома, Юрий Гавен. 14 декабря 1920 г. в письме, адресованному члену Политбюро и Оргбюро ЦК РКП(б) Николаю Крестинскому он сообщал:
«…у нас от красного террора гибнут не только много случайного элемента, но и люди, оказывающие всяческую поддержку нашим подпольным работникам, спасавшим их от петли».
А вот свидетельство лауреата Сталинской премии, известного классика русской и советской литературы, С.Н. Сергеева-Ценского, который жил в то же самое время в Крыму и несколько раз сам чудом избежал расстрела:
«Как цитадель белогвардейщины, весь Крым был объявлен «вне закона». Всюду понаехали чрезвычайки, арестовывая и «выводя в расход» остатки буржуазии или попросту интеллигенции, застрявшей в Крыму. Но за каждое неосторожное слово арестовывали и сажали надолго в «подвал» и рабочих, иногда же их выводили на расстрел вместе с представителями высших классов и остатками офицерства, поверившего в амнистию и явившегося на регистрацию. Люди так были запуганы, наконец, бесчисленными «нельзя» и ни одним «можно», что перестали уж показываться на улицах, и улицы стали пустынны. Отцы стали бояться собственных детей, знакомые - хороших знакомых, друзья - друзей».
http://d-v-sokolov.livejournal.com/1387.html
Уместно привести и цитату из книги С.Крылова «Красный Севастополь», изданной в октябре 1921 г.
«Контрреволюционеры представляли угрозу советской власти, но чрезвычайная власть натворила много ошибок и даже злоупотреблений. Особенно бесчинствовал особый отдел 46 дивизии: однажды арестовали свыше тысячи рабочих».
Книга хранится в Севастопольском городском архиве. Данная цитата приведена по изданию:
Алтабаева Е.Б. Марш энтузиастов: Севастополь в 20-30 годы. - Севастополь: «Телескоп», 2008. - с.18
Таким образом, попытки апологетов преуменьшить масштабы трагедии, и уж тем более оправдать палачей и убийц изначально обречены на неудачу. Большевистский террор в Крыму в 1920-1921 был самым массовым и кровавым. И не случайно он нашел свое отражение в русской прозе, поэзии, и воспоминаниях современников.