Ч. 5. Преследование катаризма.Чем была Инквизиция
21. Чем была Инквизиция: машиной для промывания мозгов или юридическим прогрессом?
Инквизиция не была, во всяком случае, в Лангедоке, оружием геноцида, а Бернард Ги не был «тигром, жаждущим крови», как описывается в художественной литературе. Инквизиция убивала немногих, не в этом состояла ее роль. В истории репрессий против ереси, она, без сомнения, являла собой некоторый прогресс: как юридический, впервые предлагая обвиняемому кое-какие гарантии, так и в области эффективности своей системы, функционирование которой было достаточно современным и бюрократическим. Результаты были успешными. В течение столетия Инквизиция добилась цели, ради которой была создана: уничтожение ереси, по крайней мере, в Лангедоке. Но мы не сможем понять того, что происходило, если не отбросим существующие стереотипы и не исследуем во всех подробностях и тонкостях настоящие методы работы этой институции - одновременно более банальные и более ужасные, чем это обычно представляют[1].
Преследование - розыск и осуждение - еретиков всегда входило в функции обычного трибунала каждого епископа в его епархии. И это называлось Ординарием. Эту епископальную Инквизицию, если можно ее так квалифицировать, мы уже видели в действии на торжественных церемониях правосудия, когда Жерар де Камбре, Ариберт Туринский или Жебуан Шалонский ставили перед своим судом разоблаченных еретиков, чтобы публично опровергнуть их аргументы, возможно, перед кафедральным собором, и принять решение об их дальнейшей судьбе. Если в XI веке целью этого епископского правосудия было вернуть в стадо заблудших овец для укрепления христианского народа, то XII век стал свидетелем того, как все больше костров загорались по указанию церковных властей, и первыми такими казнями, скорее всего, были расправы в Льеже в 1135 году. Реймский Собор увеличил арсенал епископальной Инквизиции, оказав давление на епископов, чтобы те действовали с наибольшим рвением и жесткостью. Латеранский Собор 1215 года, после Собора 1179 года и мер, предусмотренных Декреталиями 1184 и 1199 годов, последний раз вернулся к вопросу вклада епископов в их личную борьбу против ереси.
Это оказалось серьезной проблемой. Если папа вынужден был постоянно напоминать епископам о том, что охота на еретиков явственно входит в их функции, то это значит, что на практике эти прелаты пытались воспринимать с некоторой снисходительностью то, что происходило в обществе, где они сами жили. Еще больше к этому их склоняло то обстоятельство, что подобные настроения царили в семьях знати, то есть в мире, к которому принадлежали они сами и их родственники. Были даже такие исключительные случаи, как с католическим епископом Каркассона Бернаром Раймондом де Рокфором, которого сместили после того, как крестоносцы овладели этим городом. Он происходил из благородной семьи из Монтань Нуар, и фактически являлся сыном Доброй Женщины, братом Доброго Человека и двух Добрых Женщин, которые управляли домом в Пьюлоранс. Отсюда следует, что как бы искренняя ни была его католическая вера, в чем у нас нет ни малейших причин сомневаться, он и не собирался проявлять никакого рвения, чтобы арестовывать и судить членов своей семьи. Но было бы ошибкой делать обобщение из таких случаев. Южные епископы конца XII - начала XIII веков никогда не были ни подозреваемы в ереси, ни даже не имели никаких особых связей с еретической средой. Однако они были настолько связаны с высшим обществом своей епархии, что в глазах папства это мешало им быть эффективным инструментом уничтожения ереси, каковой папство желало из них сделать.
Смещение и замена епископов вследствие крестового похода ничего не изменили в сути проблемы. Конечно, Фулько Марсельский, цистерцианский епископ Тулузы, не колебался в своем противостоянии графу, капитулу и части городского населения в своем антикатарском рвении; позже доминиканские епископы тоже были безупречны в этом отношении. Но папе нужна была более эффективная система. Речь шла о том, чтобы поручить расследование и вынесение приговоров в области ереси людям, абсолютно не имевшим личных связей в данной местности и зависящих только от апостольского престола. Первые попытки подобных папских миссий были, однако, не совсем успешны. Не то, чтобы они оказались неэффективными, даже наоборот.
Между 1229 и 1233 годами папа доверил такую миссию на германской территории, от Рейнских земель до Эрфурта, Конраду Марбургскому, а во Франции, от Шампани до Бургундии и Фландрии - Роберу ле Бугру. Их рвение, суровость и даже жестокость, вызвали такое возмущение и ужас, что первый был убит, а второй посажен в тюрьму по приказу самого папы. Однако, во время их деятельности совершались массовые казни, уничтожив практически все, что оставалось от катарских Церквей в немецких и французских землях. В германском краю Конрад обвинил в ереси даже членов высшей имперской знати. Во Франции Робер ле Бугр прежде всего атаковал Бургундию: массовые казни на кострах состоялись в Шарите-сюр-Луар в 1233 году; затем он последовал во Фландрию, где жег катьеров, в том числе и эшевенов (городских старейшин) в Дуэ, Лилле, Аске и Камбрэ.
В Шампани наступил «апогей этого убийственного безумия» - говоря словами Жака Берлиоза[2] - огромный костер в Мон Эме в 1239 году, когда в этом принадлежащем графу месте и в присутствии самого графа Тибо Шампанского, было сожжено сто восемьдесят три еретика, как сообщает хронист Обри де Труа-Фонтен. Эти катары из Шампани были арестованы во время крупной облавы во всем регионе, вплоть до ярмарки в Провенс. Скорее всего, это был конец той самой Церкви Франции, епископ которой, Робер д’Эпернон, был повторно посвящен Никитой в 1167 году, а некий Гийом Пьер еще упоминается около 1270 года в Сирмионе (Северная Италия), как епископ Франции, рядом с епископом Тулузской Церкви, в веронском изгнании…
В те же 1232-1233 годы в Лангедоке готовилась ситуация религиозной «нормализации», поскольку отныне политические власти больше не имели возможности этому сопротивляться. Все подпольные еретические Церкви скрылись в лесах и чащобах, получая поддержку и защиту, помощь и провизию у верующих. Каким образом разорвать подпольные связи? разрушить организацию ереси? привести души к истинной вере? Именно в Тулузе, в среде юристов римского права была разработана настоящая институция Инквизиции, «тулузской» Инквизиции, актом рождения которой была булла Ille humani generi, которую папа Григорий IX обнародовал 8 февраля 1232 года. Этот странствующий трибунал, зависящий только от папы, был доверен в 1233 году молодым нищенствующим орденам, доминиканцам и францисканцам, которым было поручено вести следствие и выносить приговоры в области ереси помимо функций ординарного правосудия южных епископов. Эту новую институцию стали называть Inquisitio Hereticae Pravitatis, процедура расследования еретических извращений. Фактически, этот странствующий трибунал должен был соединять две взаимодополняющие функции: функцию покаяния и полицейскую функцию.
Будучи религиозной институцией, вдохновленной рвением и познанием в области теологии монашеского клира, которому Святой Престол доверил эту миссию, Инквизиция, прежде всего, была огромной странствующей исповедальней. Продвигаясь от одной деревни до другой, она призывала и собирала вместе всё взрослое население - мужчин старше четырнадцати, а женщин старше двенадцати лет. Задачей членов трибунала, доминиканца и францисканца, было исповедовать всех жителей, чтобы дать им отпущение грехов и вернуть их в общину верных - как она была определена Латеранским Собором. Однако жителям следовало признаться во всех преступлениях и грехах в области ереси и вальденства, затем получить справедливое наказание и, наконец, отпущение. Таким образом, все население Лангедока должно было законным образом вернутся в лоно Церкви, после того, как окончательно отречется от всякой ереси. Ну, конечно, так было в идеале. Потому и юристы, и сам папа, и Братья - члены религиозного трибунала, были достаточно прагматичны, чтобы понимать, что если побрызгать население святой водой, это вовсе не приведет к уничтожению ереси, которая уже давно и глубоко в нем укоренилась.
Потому следующей функцией Инквизиции, напрямую связанной с первой, была полицейская функция. Впрочем, само слово Inquisitio означает расследование. Всякая исповедь естественным образом становилась базовой информацией, которую можно было сравнивать с другими исповедями или показаниями, чтобы увидеть пользу запоздалого признания, чтобы бросить свет на подпольную сеть, защищавшую ту или иную группу беглых еретиков среди овинов и лугов, разоблачить ложь и умолчание, выявить ответственных, разорвать узы солидарности. Раздавался торжественный призыв к доносам. Чтобы воссиял долгожданный свет, а еретическая зараза была излечена, соседка должна была донести на соседа, отец на сына, а сын на отца, возлюбленный на невесту, а кюре - на весь приход. Разумеется, тот, кто доносил добровольно, заслуживал снисходительность за свои личные ошибки.
Под конец следствия исповеди-показания-доносы тщательно переписывались в реестры нотариусом трибунала, а на полях этих настоящих досье записывали имена и места, нужные для сравнения показаний. Явившихся в суд подвергали настоящим допросам, а сами эти допросы кодифицировались в формулярах, где были каталогизированы различные уровни виновности бывших верующих в еретиков, по порядку. Верили ли Вы, что еретики были Добрыми Мужчинами и Добрыми Женщинами и посредством их можно спастись (а если так, сколько времени Вы в это верили)? Видели ли Вы еретиков или, еще хуже, принимали их у себя (назовите имена присутствовавших при этом)? Давали ли Вы им что-либо для помощи в их подпольной жизни; слушали ли их проповеди; поклонялись ли им (что означает - совершали ли Вы приветствие melholier)? Ели ли хлеб, благословленный ими; и, наконец, участвовали ли Вы в consolament или, еще хуже, в собственном доме (и опять назовите имена присутствовавших)? Наказание, которое следовало принять, чтобы получить отпущение грехов религиозных судей и примирение с Церковью, были разделены в зависимости от тяжести грехов исповедовавшихся, но также от того, была ли исповедь спонтанной или более-менее принудительной. Если ваш сосед доносил на ваше участие в еретической церемонии, о чем вы сначала умолчали, то при следующем допросе вы уже должны были признаться - но в таком случае было уже поздно рассчитывать на милосердие судей.
Вначале такие наказания были относительно легкими для простых верующих, от поломничеств (в Пюэ, Рокамадур, в Рим, Сантьяго-де-Компостелло, и даже в Святую землю) до ношения крестов из желтой ткани, простых или двойных, нашитых на одежду. Последствием убийства в Авиньонет, как это можно себе представить, было ужесточение наказаний до конфискации имущества до тюрьмы. Для самих еретиков, то есть Добрых Мужчин и Добрых Женщин, арестованных из-за доносов, существовало только два возможных исхода: спасти свою жизнь и провести ее в качестве наказания в застенке - для тех, кто отрекся и примирился с Церковью, и тем самым спас свою душу; или быть переданным светской власти для нераскаявшихся и вновь впавших в ересь в знак их погибели. Это означало смерть на костре, преддверие вечного проклятия.
После убийства в Авиньонет религиозный трибунал прекратил функционировать как странствующий от одного прихода к другому. Инквизиторы осели в кафедральных городах: Тулузе, Каркассоне, Альби, Нарбонне, куда к ним приводили целые деревни. Великие инквизиторы начала XIV века, особенно Бернард Ги в Тулузе, распространили даже смертную казнь за рецидив на простых верующих: большое количество этих несчастных, как мужчин, так и женщин, обещавших первому инквизитору полностью отречься от всякой симпатии к ереси, а потом, через десять или пятнадцать лет застигнутых соседом или потенциальным доносчиком в обществе какого-нибудь преследуемого Доброго Человека, были также переданы светским властям и торжественно сожжены перед кафедральными соборами Тулузы или Каркассона.
Функционирование трибунала Инквизиции совершенствовалось, и все винтики и колесики этого механизма работали все лучше и лучше, пока, наконец, почти через сотню лет, открылась перспектива уничтожения катаризма. Конечно, будучи институцией, основанной на Римском праве, Инквизиция представляла собой значительный прогресс по сравнению с древними методами религиозного правосудия, когда в основном прибегали к суду Божьему и ордалиям водой или раскаленным железом. К счастью, Римское право заменило собой германское право. Представ перед трибуналом Инквизиции, кающийся - свидетель, став подозреваемым, или зная об этом, вследствие показаний - доносов остальных жителей своей деревни, мог защищаться и не становился жертвой произвола. Он имел право знать о выдвинутых против него обвинениях, и ничто не мешало ему очиститься от них, если он мог. От него только скрывали имена тех, кто давал против него показания. И, разумеется, если он сообщал о других фактах в отношении ереси, совершенных другими известными ему лицами, это могло обеспечить ему снисходительность судей. Достаточно быстро, чтобы поощрить дальнейшее доносительство, появился обычай, когда доносчику могла доставаться часть имущества, принадлежавшая ранее тому, на кого донесли, если последнего признавали виновным и осуждали.
Поэтому следует расставить все по своим местам: Инквизиция не была кровавой институцией, как о ней обычно принято говорить. Если попытаться сделать, как это иногда происходит, некое абсурдное статистическое исследование, то мы получим цифры, которые не будут иметь никакого реального значения. Очевидно, что Инквизиция осуждала на смерть очень небольшое количество из тех, кто представал перед ней: нераскаявшиеся еретики и несколько десятков верующих-рецидивистов. Ее роль состояла не в том, чтобы убивать: она была бесконечно более точная и гибельная. Ее целью было сделать так, чтобы исчезла еретическая Церковь: она делала свое дело полицейского расследования в огромных масштабах и имея в распоряжении все необходимые средства, медленно и тщательно уничтожая всех подпольных пастырей, которые, один за другим, становились жертвами доносов, пойманы, арестованы, поставлены перед выбором отречения или смерти. Ее целью было также привести общество на путь Спасения в лоне ортодоксии: она силой создала систему всеобщего доносительства и подозрения. Она привела к разрушению традиционного общества, она разорвала все связи солидарности, дружбы, верности, доверия, уничтожила саму организацию общества. После того, как была создана Инквизиция, христианский мир необратимо изменился.
Разумеется, было и сопротивление; народные бунты и революции иногда ставили Инквизицию в трудную, если не опасную ситуацию. Однако Инквизицию поддерживали две наиболее могущественные силы того времени - папа Римский и король Франции, и это предрешило исход дела. С 1235 года, от Нарбонны до Альби поднимаются восстания; а в 1236 году в Тулузе они принимают еще больший размах. Приговоры, вынесенные мертвым, эксгумации трупов оказались особо нестерпимыми для населения. Смерть старой умирающей дамы, брошенной в костер вместе со своим ложем в день канонизации святого Доминика, стало сигналом к восстанию: народ Тулузы, с капитулом во главе и с согласия графа, ворвался в монастырь Братьев-Проповедников и изгнал их из города, куда они, разумеется, вернулись на следующий год. Народное возмущение, последовавшее за карательной экспедицией в Авиньонет в 1242 году, - в том числе и уничтожение полицейских протоколов трибунала - показывает меру возмущения, которое население Юга питало к инквизиторам. Однако, эта институция, которой были делегированы некоторые понтификальные полномочия, знавала и другие кризисы, не столь грозные, особенно исходившие от епископских властей, озабоченных нарушением прав своего ординарного правосудия. Временами, например, в 1250 году, Инквизиция была даже доверена епископам. Но тяготы доминиканцев никогда долго не продолжались.
Более серьезный кризис разгорелся под конец XIII века, начиная с 1285 года, в Альби, Лиму, в Каркассоне, когда инквизиторская институция, с одной стороны забюрократизировалась, а с другой, тоже погрязла в мирских делах. Однажды скандально вскрылись ее злоупотребления. Народная оппозиция, потребовавшая правосудия, получила поддержку от крайнего крыла францисканцев, оставшегося верным Франциску и его идеалам бедности и ненасилия, францисканцам, называемым Спиритуалами. Они протестовали против отклонений конвентуалов от правил их ордена: владением движимостью и недвижимостью, противоречившим обычаю бедности Франциска, и особенно против их участия в трибуналах Инквизиции вместе с доминиканцами. В Каркассоне народное восстание бургов, известное под названием каркассонского безумия, приобрело чрезвычайно большой размах, поскольку они направили жалобу на злоупотребления инквизиторов самому королю и его представителям. Однако все закончилось повешением городских и бюргерских предводителей, как, например, сорока консулов в Лиму, и арестом францисканца Бернара Делисье. В Каркассон был назначен новый инквизитор: Жоффре д'Абли в 1305 году; а другой, Бернард Ги, в Тулузу, в 1307 году. Оба они были крупными юристами и теологами, преданными своему делу доминиканцами, способными вернуть институции ее моральный кредит и полицейскую эффективность.
Именно они, а затем Жак Фурнье, епископ и инквизитор Памье с 1318 года, добились уничтожения катаризма в Окситании. В апреле 1310 года по приговору Бернарда Ги перед кафедральным собором в Тулузе сожгли Доброго Человека Пьера Отье, который в течение десяти лет, несмотря на свой возраст, был неутомимым проповедником и привел к обновлению катаризма между Пиренеями и Керси. В 1321 году каркассонская Инквизиция передала в руки светской власти, то есть архиепископу Нарбоннскому, последнего окситанского Доброго Человека, о котором упоминается в текстах, Гийома Белибаста, сожженного в архиепископском замке в Виллеруж-Терменез. И потом уже жгли только рецидивистов, верующих, а также францисканцев-спиритуалов. Наступило молчание. И однако…
И однако, именно благодаря полицейскому рвению трибуналов Инквизиции, ее следователям, агентам и нотариусам, благодаря чрезвычайно документированным реестрам-досье, История с середины XIX века начала находить следы катаров в воспоминаниях населения, в процессе «религиозной нормализации». Без реестров Инквизиции мы бы почти ничего сегодня не знали, например, о Монсегюре, кроме нескольких строк хронистов. Мы бы ничего не знали о настоящем укоренении и религиозном значении христианства Добрых Людей в обществах castra. Мы бы знали о катаризме только отзвук теологических дискуссий далеких эпох. Именно реестры Инквизиции, как это ни парадоксально, сохранили для нас человеческий образ христианства Добрых Людей.
[1] На эту тему есть неплохая книжечка: Jacqueline Martin-Bagnaudez, L’Inquisition, mythe et realites, Desclee de Brouwer, 1992.
[2] В L’Histoire, dec 1995. Dossier sur le catharisme.