Борьба психотипов. Начальники и подчиненные
События - это суть истории; но лишь такие события не тонут, едва блеснув, в кромешной мгле, которые усилиями науки приведены к типу.
Предлагаемый в моих лекциях подход помещает событие в матрицу коллективной психологии. Мы уже говорили, что коллективное сознание складывается из борьбы и сотрудничества 8 типов мышления, каждый из которых строит свою картину реальности, видит в ней особые приоритеты, ставит перед своим носителем специфические задачи. В каждый данный момент времени в каждом обществе доминирующим, вследствие прошлых актов борьбы и сотрудничества, оказывается только один психологический тип, фильтрующий входящую и исходящую информацию особым образом. Мы также предположили, что в истории можно наблюдать определенную закономерность в смене таких доминирующих типов (последние два пункта представляют собой мой исследовательский взгляд в область неизвестного).
Ниже рассматривается смена доминирующего психотипа в Римской республике между 146 и 78 гг. до н.э.
Окончательная победа над Карфагеном в 146 г. до н.э. обернулась для Рима столетием скорби. Республику сотрясают скандалы, ее сенаторы соперничают в коррупции, ее армии терпят поражения или сражаются между собой, народ доходит до крайней нищеты, а знать - до крайностей распутства и позора. Финансовые воротилы втягивают общество в долговые сети, богатые рабыни покупают аристократов для любовных утех, никто не чувствует себя в безопасности: трибуны становятся жертвами заказных убийств, наемники сжигают даже Сенат, разоренные крестьяне сбиваются в банды. Рим ли это? Победитель Ганнибала и греков Публий Сципион запрещает хоронить себя в Вечном Городе, наглый варвар предсказывает ему скорую гибель.
Уже известный нам экстравертный мыслительный тип римской знати был физически «истрачен» в ходе Пунических войн, ему на смену в острой борьбе приходит экстравертный ощущающий тип: заместители, помощники, ближайшие соратники. Психоаналитический подход к истории позволяет объяснить неслучайный характер такой замены.
«Нет такого человеческого типа, который мог бы сравниться в реализме с экстравертным ощущающим типом. Его объективное чувство факта чрезвычайно развито. То, что он ощущает, служит ему в лучшем случае проводником, ведущим его к новым ощущениям, и все новое, что входит в круг его интересов, приобретено на пути ощущения и должно служить этой цели. Таких людей будут хвалить как разумных, поскольку люди склонны считать ярко выраженное чувство чистого факта за нечто очень разумное. В действительности же такие люди отнюдь не очень разумны. Такой тип, конечно, не предполагает, что он «подвержен» ощущению. Напротив, он встретит такое выражение насмешливой улыбкой, как совсем неуместное, ибо для него ощущение есть конкретное проявление жизни…; по временам он бывает веселым собутыльником, иногда он выступает как обладающий вкусом эстет. В первом случае великие проблемы жизни зависят от более или менее вкусного обеда, во втором случае он обладает хорошим вкусом. Если он ощущает, то этим все существенное для него сказано и исполнено. Человек этого типа не простой сластолюбец, он только желает наиболее сильных ощущений [даже и негативных], которые он, согласно с его природой, всегда должен получать извне. То, что приходит изнутри, кажется ему болезненным и негодным. Он всегда все сводит к объективным основам, т.е. к влияниям, исходящим от объекта, не останавливаясь перед самым сильным нажимом на логику. Психогенный симптом он, не задумываясь, отнесет к низкому стоянию барометра, а наличность психического конфликта представляется ему, напротив, болезненной мечтой. Поскольку он нормален, постольку он оказывается замечательно приноровленным к данной действительности. У него нет «идейных» идеалов [заставляющих мечтать о чем-то ином]. Он одевается хорошо, у него хорошо едят и пьют, удобно сидят. [В области бессознательного] заявляют о себе вытесненные интуиции [понимаемые Юнгом как поиск альтернатив]. Эти негативные интуиции обычно проецируются на объект. Если речь идет о сексуальном объекте, большую роль играют фантазии ревности, а также и состояние страха. Часто развивается хитрое крючкотворство, разум становится умничанием и расходуется на мелочные различения, мораль оказывается праздным морализаторством и явным фарисейством, религия превращается в нелепое суеверие, интуиция вырождается в личную причуду, в обнюхивание каждого угла и, вместо того, чтобы идти вширь, забирается в теснины мелочности». - К. Г. Юнг, Психологические типы
Нацеленность на осязаемый вещный результат в сочетании с принципиальной безыдейностью делает экстравертного сенсорика идеальным исполнителем военной или административной воли. Это «настоящий полковник», «слуга царю, отец солдатам». Но горе обязательно падет на голову того царя, который окажется в меньшинстве среди своих жизнерадостных полковников, особенно, если царь руководствуется не сиюминутным расчетом, а долгосрочной логикой. Далеко идущие планы нисколько не интересуют представителей сенсорного типа, в отличие от наград здесь и сейчас. Поскольку их собственное мышление тащится за другой функцией, оно почти бессознательно, а установки типа «что мы с этого будем иметь» и «человек есть то, что он ест» составляют золотой фонд их действительных убеждений.
Дело Сципионов 187 г. до н.э. стало первым конфликтом такого рода, между интересами стратегии и циничной оценкой ее приобретений, конфликта, ставшего предвестником всех прочих бед Республики.
В 187 г. Публий Сципион и его брат Луций были обвинены в том, что они утаили от сената и народа Рима часть контрибуции, полученной от сирийского правителя Антиоха.
Сначала этот вопрос был поставлен в сенате. Публий явился в сенат с отчетом, который от него требовали, но вместо выступления разорвал его в клочки. Затем, когда того же отчета потребовали в народном собрании, Публий обратился к собравшимся с предложением пойти вместе с ним на Капитолий и помолиться богам, поскольку обсуждение происходило в годовщину победы над Ганнибалом в Африке. Собрание последовало за ним, оставив оппонента на Форуме в одиночестве.
В контексте прежней римской психической культуры консул, командующий армией, мог распорядиться добычей по своему усмотрению - на вознаграждения отличившихся, на подкуп противников, да мало ли на что еще. Война происходила далеко от римских баз снабжения, а вел ее человек, уже однажды спасший Рим на пороге гибели. Если бы не разгром Карфагена в Испании, Рим мог бы не выстоять в Италии.
Моральные основания обвинений в адрес Сципионов представляются сомнительными. Оскорбленный Публий, когда суд все-таки наложил штраф на его брата, покинул Рим и больше там не появлялся. Он также завещал не хоронить его в Риме.
Неблагодарность нового поколения знати в отношении героев Рима может считаться признаком того, что экстравертная логика уже оказалась в меньшинстве даже в высших кругах Республики, и что ее начинает вытеснять новый восходящий тип.
Другим проявлением этого восхода стало стремительное развитие в Риме и его новых провинциях своеобразной разновидности хищнического долгового капитализма, ставившего целью захват крестьянской земельной собственности, не имевшего помимо захвата никакой продуктивной цели и ввергнувшего Республику в гражданскую войну.
Как сообщает об этой эпохе Полибий, «можно сказать, почти все граждане Рима причастны к откупам и получаемым через них выгодам». Возникают т.н. «публичные общества» откупщиков - societas publicanorum. Возникает спекуляция долями откупщиков, игра на повышение и понижение. Крупные конторы публиканов имели свой аппарат: писцов, агентов, разного рода рекомендателей, поручителей, подставных лиц и многочисленные отделения в провинциях. Нередко сами откупщики выступали в роли ростовщиков. С одной стороны, таким образом, возникает подсистема управления, параллельная привычной сенатской, позволяющая держать в жестком повиновении население огромных территорий, с другой стороны - ее последствия для союзников Рима были столь катастрофическими, что одной только деятельности откупщиков достаточно для объяснения причин союзнической войны. Однажды, когда Гай Марий запросил правителя греческой Вифинии о помощи в войне с кимврами и тевтонами, правитель ответил, что большая часть крестьян в его землях находится в рабстве у римских ростовщиков, а набирать в армию некого.
На Сицилии рабов, созданных римской финансовой системой, было так много, что они убивали друг друга из-за еды, пока не произошла страшная резня, в которой погибло все римское свободное и не очень население на острове. Это было первое восстание рабов в Риме, повторное завоевание Сицилии заняло четыре года, 136 - 132 гг.
Еще одной новаторской подсистемой управления, возникающей в это время, становится рабская интеллигенция. Цицерон упоминает своих рабов Гилария, счетчика, Дионисия - чтеца и библиотекаря, Аполлония - «человека ученого, с детства преданного наукам», купленного у богача-откупщика Красса.
Почти все знаменитые римские грамматики и часть риторов, биографии которых приводит Светоний, происходили из рабов.
Что еще более важно, квалифицированный труд рабов активно используют «публичные общества», ростовщики и менялы, играющие главную скрипку в римском ограблении провинций.
Как заметил Цицерон, «свободный человек мечтает о свободе, а раб - о своих рабах».
Идеал римской элиты сильно смещается из области добродетелей человека труда (цензор Сената Катон написал объемный труд «о земле», продемонстрировав изрядную эрудицию в том, как разводить свиней и выращивать оливы, эта работа была невероятно популярна у читателей всех сословий) в область праздной роскоши и делания не дела, а денег.
Вот как занявший в новую эпоху место Катона Цензора критик Цицерон понимает «не унижающий человека» образ жизни. Порицая некультурного богача Пизона, знаменитый ритор говорит: «У него нет ничего изящного, ничего изысканного… прислуживают неопрятные рабы, некоторые из них даже старики!»
Новый римлянин - это продукт воспитания рабами… раба в своем господине. Барчука рабы сопровождают в школу, где рабы преподают счет, риторику и грамматику, затем молодой финансовый делец постигает азы мастерства в конторе отца или дяди под руководством опытных рабов-менеджеров. Разумеется, общаясь всю жизнь с рабами, такой человек и сам делается рабом по своей психологии.
Критерием успеха, вместо прежних мужества, благоразумия, добродетели, воплощенных в подвигах членов клана, становится успех как таковой.
Кто больше убьет бродяг за один вечер, кто больше убьет сенаторов, кто больше сожжет в Риме домов. Такие игры.
В истории Рима период, непосредственно наследующий успешному кредитному менеджменту, назовут «союзнической» войной, войной между союзниками.
Но до начала гражданской войны Риму пришлось пережить Югуртианскую войну - самую позорную в истории Рима.
Война в Африке с царем Нумидии Югуртой продолжалась шесть лет (111 - 105 гг.), это была война с очень слабым соперником, и этим слабым соперником неожиданно оказался победоносный Рим, уже покоривший все северное Средиземноморье.
Югурта не был настоящим царем, а его царство не было государством. Это была варварская окраина Карфагена, давно уже союзная Риму, населенная кочевыми племенами.
Рим после смерти очередного нумидийского царя разделил т.н. царство между его сыновьями, а Югурта, усыновленный племянник, счел себя обделенным. Со своими сторонниками он осадил Цирту, где было много купцов из Италии. Уже в ходе осады сенат дважды посылал к Югурте комиссии для выяснения обстоятельств, но Югурта быстро нашел ключ к сердцам сенаторов. Это уже не были сенаторы времен Катона. Новая генерация римских политиков государственным интересам предпочитала взятку. Создалась абсурдная ситуация. В сенат поступали жалобы на Югурту, который больше года терроризирует римское население и союзников, а сенатские комиссии, побывавшие на месте преступления, утверждали, что там все в порядке.
Наконец, когда Цирта была взята и разграблена, возмущение римлян достигло критической точки. По требованию одного из трибунов, Югурта был вызван в Рим на допрос в 110 г. до н.э. Но едва допрос начался в народном собрании, как другой трибун, подкупленный Югуртой, наложил свое вето на любые вопросы. В этом случае винить уже было некого - подкупленным оказался народ. Дело приобретало скандальный характер. Все политики были возмущены поведением Югурты, но не брать у него взятки эти политики, казалось, тоже не могли. Рим восстал против Рима. Наглость Югурты не знала предела. Находясь на допросе, он (все равно, в Риме) заказал убийство одного из своих родственников. Убийство было совершено открыто одним из членов свиты Югурты, причем деньги царя и тут помогли убийце скрыться, сам же Югурта был надежно защищен сенатским и трибунским вето. Сенат не нашел ничего лучшего, чем выслать Югурту из Рима - решение, безусловно, комичное. Но других способов воздействия на свою систему управления у римлян уже не было.
Как утверждали римские историки, когда царь покидал Рим, он, обернувшись, сказал: «Продажный город скоро погибнет, если найдет покупателя!»
Первый раунд начавшейся войны с Югуртой был неудачным для Рима, но совершенно ожидаемым. Римский командующий за деньги подписал мир и приказал войскам покинуть Нумидию.
В 109 г. наконец удалось найти среди римлян одного сравнительно честного человека - Квинта Метелла. Метелл перевел ситуацию на «ручное» управление и, в частности, привез собой способных офицеров. Одним из них был Гай Марий, к которому позже присоединился его собственный выдвиженец Луций Корнелий Сулла.
Марий и Сулла вскоре станут новым лицом Рима, подобно тому, как прежний Рим держался на Сципионах и Катонах.
Луций Корнелий Сулла
«Сулла принадлежал к знатному патрицианскому роду, к его ветви, почти угасшей ввиду бездеятельности предков. В знании греческой и латинской литературы он не уступал ученейшим людям, отличался огромной выдержкой, был жаден до наслаждений, но еще более - до славы. Он был красноречив, хитер, легко вступал в дружеские связи, в делах умел необычайно тонко притворяться, был щедр на многое, и более всего на деньги… он только не терпел, чтобы кто-нибудь превзошел его в советах или делах, сам же очень многих оставлял позади».
Пирамиду римского общества накануне союзнической войны можно описать как логико-сенсорную, и, что также важно, как направленную на перенос энергии с логического «этажа» на сенсорный.
Два ее верхних этажа выглядят следующим образом:
Л1С2И3Э4 → Сенат (психотип Гая Мария)
С1Э2Л3И4 → Всадники (психотип Корнелия Суллы)
Хотя Марий не принадлежал к высшей знати, его тип личности воплотил в себе добродетели старого Рима: прямоту, честность, любовь к порядку, твердую руку, но не жестокость.
Сенаторы, несомненно, видели в нем человека, достойного памяти их отцов и дедов, даже если сами они уже не были таковы.
С точки зрения народа, Марий ничем не отличался от «прежних начальников», к которым все привыкли. Достаточно было появиться в толпе и бросить пару коротких командных фраз, и все бы признали в Марии нового Брута или Муса - аватара отцов Республики.
Ожидаемо, Марий оказывается на опасных, требующих истинно римского мужества должностях, а политически - в лагере популаров, мечтающих о реставрации старых порядков. Он легко делает карьеру: сначала легат, затем военный трибун, а вскоре и консул. Должность консула он получает семь раз, но с рекордсменом никто не спорит, и сенат, и народ довольны.
Сулла, по рождению принадлежащий к дряхлеющей знати, по психотипу, напротив, ближе к всадникам, сначала - офицерскому корпусу, позже - торговому сословию. Его юность, насколько можно судить по различным сплетням, исходящим от его противников, сопряжена с пороком. Он был какое-то время даже любовником богатой вольноотпущенницы, а угождать бывшей рабыне - нелегкий хлеб для аристократа. Для Мария Сулла выглядит, прежде всего, как толковый исполнитель. Где Марий - там и Сулла, его верный офицер. Сильная вторая сенсорика Мария позволяет четко формулировать команды, сильная первая сенсорика Суллы позволяет эти команды исполнять намного лучше, чем это сделал бы сам Марий. Марий знает куда скакать, а Сулла доберется туда прежде прочих. Марий знает, кого зарезать, Сулла сделает это одним ударом. Если Марий легат, то Сулла - его квестор. Сулла лично отправляется к Югурте, чтобы обаять его разговором и захватить в плен.
Марий, возможно, думал, что успех операции обеспечили его мудрые указания. Югурта, возможно, думал, что к нему пришел еще один сребролюбец из римлян.
А еще он, конечно, не знал ничего про сильную этическую функцию Суллы. Сулла везде свой парень, везде - душа компании. Торговца он увлечет разговором о делах, философа удивит цитатой из Платона, дамам расскажет фривольный стишок.
А так, для начальства, весельчак и простой рубака.
Годы лишений сделали Суллу очень терпеливым человеком, но это не терпение раба, а выдержка спортсмена. Он прекрасно понимает, что командовать легионом должен он, и не одним только легионом недалекого солдафона Мария, а всеми легионами Рима. Да и самим Римом - почему нет?
Сенсорики в подобных вещах никогда не сомневаются и ни перед чем не остановятся, чтобы достичь подобающего им положения.
Амбиции логиков редко простираются дальше некой должности. Марий мечтает о положении консула, поскольку консул в его представлении офицера - самый главный офицер.
В представлении Суллы главный не консул, а Сулла. В этом разница.
Ничего это Марий в Сулле, конечно, не видел, поскольку его четвертая этика слепа и глуха.
Звезда Суллы взошла в период Союзнической войны в Италии 91 - 88 гг., в которой консулы, включая Мария и Гая Юлия (Цезаря), действовали неудачно, а Сулла, в качестве легата и затем консула, напротив, удачно. В 88 г. Сулла был консулом вместе с Квинтом Помпеем Руфом, а Марий не занимал никакой должности. В этом году один из консулов должен был отправиться в Грецию, чтобы подавить восстание Митридата. Жребий выпал идти в Грецию Сулле. Но не успел он еще выехать в Кампанию, где стояла его армия, как один из его противников внес в народное собрание предложение лишить Суллу командования и направить в Грецию Мария. Этого очень хотели ветераны Мария, которые не получили обещанной им земли, и их следовало задобрить обещанием легкой победоносной войны. Когда в лагерь Суллы явились два военных трибуна, чтобы принять армию для Мария, Сулла решил «сейчас или никогда».
Он собрал солдатскую сходку и объявил, что если они не прекратят «безобразия» в Риме, то богатая добыча в Греции достанется ветеранам Мария.
Это типичный для сенсорика ход мысли. Не важно, каким делом заниматься, главное - кто этим делом командует. Если не он сам, то дело того не стоит.
Видимо, легионеры Суллы уже были подстроены под новый тип управления, не логический, а сенсорный. Рим был взят героическим штурмом, причем римские легионы устроили в родном городе резню. Головы главных несогласных были выставлены на Форуме - в дальнейшем это станет традицией. Марию, которому было уже 70 лет, правда, удалось спастись. На скорую руку Сулла провел необходимые «реформы». Сенат сразу пополнили 300 новых сенаторов из отличных парней, служивших вместе с Суллой. Только после этого Сулла отправился на восток.
В 87 г. власть в Риме снова перешла в руки сторонников Мария. Но в 84 г. в Италию вернулся Сулла и через два года в союзе с Помпеем вернул себе контроль над Римом. На этот раз он уже не собирался ничего делать впопыхах. Им лично были составлены списки ненужных людей, куда были внесены 40 сенаторов и 1,6 тыс. всадников. Конечно, Сулла не отбирал людей по их психотипам, но он делал это рационально, с пониманием того, кто в силу личных качеств может быть опорой его власти, а кто - врагом. Интересно, что он внес в эти списки Гая Юлия (Цезаря), который не совершил никаких преступлений и не выступал в ходе гражданской войны против Суллы. Но Сулла будто бы сказал, что «в одном Юлии сидит тысяча Мариев».
Он видел способности, видел тип характера, похожий на марианский, и это ему не нравилось. В ходе проскрипций возглавляемые Суллой сенсорики окончательно ликвидировали в Риме даже намеки на власть логиков.
Но от незаслуженного наказания Юлия диктатора отговорили.
О Сулле рассказывали множество кровавых легенд. Будто бы однажды в ходе заседания один из «незрелых» сенаторов пожаловался на вопли жертв снаружи - кого-то там опять убивали, на что Сулла холодно заметил, что в Сенате не принято перебивать оратора, и продолжил свое выступление.
Исторические факты, в отличие от легенд, говорят в пользу Суллы. Его власть была абсолютной, эффективной и очень справедливой.
Фактически он дал Риму передышку на 10 лет.
Рабы, принадлежавшие «ненужным» людям из числа всадников, были отпущены на свободу, 120 тыс. ветеранов - не только сулланских, но и марианских, получили земельные наделы, раздачи хлеба были отменены, что очень обрадовало крестьян, несчастные италики, наконец, получили права гражданства - хотя и не все из них, а те, кто служил у Суллы, либо у Мария. Но эдилы и квесторы, понимая веяния наверху, не спорили с теми, кто «просто говорил» что где-то служил. Откупная система была уничтожена самым безжалостным образом в Италии, и во многом - также в Азии. Общая направленность реформ Суллы способствовала восстановлению традиционной роли Сената, где один психотип заменил другой, но формальные полномочия новых сенаторов были подтверждены и даже усилены и… благополучию и спокойствию народа. Ни один из демократических институтов Республики не был Суллой отменен.
Правда, теперь у Сената и народа был один любимый руководитель - Сулла.
Полномочия, дарованные Сулле сенатом, были бессрочными. Он стоял выше консулов и для него был придуман особый титул, звучавший примерно как «диктатор по закону и общественный царь».
Когда в 79 г. Сулла отобрал и назначил очередную пару консулов, он созвал народное собрание и заявил, что готов дать полный отчет обо всех своих поступках любому, кто сейчас к нему обратится. Ответом было гробовое молчание. Подождав некоторое время, Сулла сошел с трибуны и сказал ликторам, что пойдет домой один, в сопровождении нескольких друзей, которых уже пригласил на ужин.
По дороге к их группе пристал какой-то мальчик, сказавший, что слышал выступление Суллы в собрании и хочет, чтобы тот дал отчет ему. Оставшуюся часть пути Сулла долго и подробно рассказывал мальчику о Югурте, войне в Галлии и с союзниками, о Митридате, разрушении Афин, взятии Рима, проскрипциях и реформах.
- Ты доволен? - спросил он, добравшись до дверей дома.
- А что ты теперь будешь делать? - спросил ребенок.
- Я уеду отсюда, чтобы ловить рыбу, - ответил диктатор.
Больше он в Риме не появлялся.
Последний год Суллы был, наверно, самым счастливым в его жизни. Он ловил рыбу, писал мемуары и закатывал ежедневные пиры для многочисленной свиты, состоявшей из гадателей, астрологов и жрецов всевозможных восточных культов.
Он умер в 78-м г. до н.э.
Предлагаемый в моих лекциях подход помещает событие в матрицу коллективной психологии. Мы уже говорили, что коллективное сознание складывается из борьбы и сотрудничества 8 типов мышления, каждый из которых строит свою картину реальности, видит в ней особые приоритеты, ставит перед своим носителем специфические задачи. В каждый данный момент времени в каждом обществе доминирующим, вследствие прошлых актов борьбы и сотрудничества, оказывается только один психологический тип, фильтрующий входящую и исходящую информацию особым образом. Мы также предположили, что в истории можно наблюдать определенную закономерность в смене таких доминирующих типов (последние два пункта представляют собой мой исследовательский взгляд в область неизвестного).
Ниже рассматривается смена доминирующего психотипа в Римской республике между 146 и 78 гг. до н.э.
Окончательная победа над Карфагеном в 146 г. до н.э. обернулась для Рима столетием скорби. Республику сотрясают скандалы, ее сенаторы соперничают в коррупции, ее армии терпят поражения или сражаются между собой, народ доходит до крайней нищеты, а знать - до крайностей распутства и позора. Финансовые воротилы втягивают общество в долговые сети, богатые рабыни покупают аристократов для любовных утех, никто не чувствует себя в безопасности: трибуны становятся жертвами заказных убийств, наемники сжигают даже Сенат, разоренные крестьяне сбиваются в банды. Рим ли это? Победитель Ганнибала и греков Публий Сципион запрещает хоронить себя в Вечном Городе, наглый варвар предсказывает ему скорую гибель.
Уже известный нам экстравертный мыслительный тип римской знати был физически «истрачен» в ходе Пунических войн, ему на смену в острой борьбе приходит экстравертный ощущающий тип: заместители, помощники, ближайшие соратники. Психоаналитический подход к истории позволяет объяснить неслучайный характер такой замены.
«Нет такого человеческого типа, который мог бы сравниться в реализме с экстравертным ощущающим типом. Его объективное чувство факта чрезвычайно развито. То, что он ощущает, служит ему в лучшем случае проводником, ведущим его к новым ощущениям, и все новое, что входит в круг его интересов, приобретено на пути ощущения и должно служить этой цели. Таких людей будут хвалить как разумных, поскольку люди склонны считать ярко выраженное чувство чистого факта за нечто очень разумное. В действительности же такие люди отнюдь не очень разумны. Такой тип, конечно, не предполагает, что он «подвержен» ощущению. Напротив, он встретит такое выражение насмешливой улыбкой, как совсем неуместное, ибо для него ощущение есть конкретное проявление жизни…; по временам он бывает веселым собутыльником, иногда он выступает как обладающий вкусом эстет. В первом случае великие проблемы жизни зависят от более или менее вкусного обеда, во втором случае он обладает хорошим вкусом. Если он ощущает, то этим все существенное для него сказано и исполнено. Человек этого типа не простой сластолюбец, он только желает наиболее сильных ощущений [даже и негативных], которые он, согласно с его природой, всегда должен получать извне. То, что приходит изнутри, кажется ему болезненным и негодным. Он всегда все сводит к объективным основам, т.е. к влияниям, исходящим от объекта, не останавливаясь перед самым сильным нажимом на логику. Психогенный симптом он, не задумываясь, отнесет к низкому стоянию барометра, а наличность психического конфликта представляется ему, напротив, болезненной мечтой. Поскольку он нормален, постольку он оказывается замечательно приноровленным к данной действительности. У него нет «идейных» идеалов [заставляющих мечтать о чем-то ином]. Он одевается хорошо, у него хорошо едят и пьют, удобно сидят. [В области бессознательного] заявляют о себе вытесненные интуиции [понимаемые Юнгом как поиск альтернатив]. Эти негативные интуиции обычно проецируются на объект. Если речь идет о сексуальном объекте, большую роль играют фантазии ревности, а также и состояние страха. Часто развивается хитрое крючкотворство, разум становится умничанием и расходуется на мелочные различения, мораль оказывается праздным морализаторством и явным фарисейством, религия превращается в нелепое суеверие, интуиция вырождается в личную причуду, в обнюхивание каждого угла и, вместо того, чтобы идти вширь, забирается в теснины мелочности». - К. Г. Юнг, Психологические типы
Нацеленность на осязаемый вещный результат в сочетании с принципиальной безыдейностью делает экстравертного сенсорика идеальным исполнителем военной или административной воли. Это «настоящий полковник», «слуга царю, отец солдатам». Но горе обязательно падет на голову того царя, который окажется в меньшинстве среди своих жизнерадостных полковников, особенно, если царь руководствуется не сиюминутным расчетом, а долгосрочной логикой. Далеко идущие планы нисколько не интересуют представителей сенсорного типа, в отличие от наград здесь и сейчас. Поскольку их собственное мышление тащится за другой функцией, оно почти бессознательно, а установки типа «что мы с этого будем иметь» и «человек есть то, что он ест» составляют золотой фонд их действительных убеждений.
Дело Сципионов 187 г. до н.э. стало первым конфликтом такого рода, между интересами стратегии и циничной оценкой ее приобретений, конфликта, ставшего предвестником всех прочих бед Республики.
В 187 г. Публий Сципион и его брат Луций были обвинены в том, что они утаили от сената и народа Рима часть контрибуции, полученной от сирийского правителя Антиоха.
Сначала этот вопрос был поставлен в сенате. Публий явился в сенат с отчетом, который от него требовали, но вместо выступления разорвал его в клочки. Затем, когда того же отчета потребовали в народном собрании, Публий обратился к собравшимся с предложением пойти вместе с ним на Капитолий и помолиться богам, поскольку обсуждение происходило в годовщину победы над Ганнибалом в Африке. Собрание последовало за ним, оставив оппонента на Форуме в одиночестве.
В контексте прежней римской психической культуры консул, командующий армией, мог распорядиться добычей по своему усмотрению - на вознаграждения отличившихся, на подкуп противников, да мало ли на что еще. Война происходила далеко от римских баз снабжения, а вел ее человек, уже однажды спасший Рим на пороге гибели. Если бы не разгром Карфагена в Испании, Рим мог бы не выстоять в Италии.
Моральные основания обвинений в адрес Сципионов представляются сомнительными. Оскорбленный Публий, когда суд все-таки наложил штраф на его брата, покинул Рим и больше там не появлялся. Он также завещал не хоронить его в Риме.
Неблагодарность нового поколения знати в отношении героев Рима может считаться признаком того, что экстравертная логика уже оказалась в меньшинстве даже в высших кругах Республики, и что ее начинает вытеснять новый восходящий тип.
Другим проявлением этого восхода стало стремительное развитие в Риме и его новых провинциях своеобразной разновидности хищнического долгового капитализма, ставившего целью захват крестьянской земельной собственности, не имевшего помимо захвата никакой продуктивной цели и ввергнувшего Республику в гражданскую войну.
Как сообщает об этой эпохе Полибий, «можно сказать, почти все граждане Рима причастны к откупам и получаемым через них выгодам». Возникают т.н. «публичные общества» откупщиков - societas publicanorum. Возникает спекуляция долями откупщиков, игра на повышение и понижение. Крупные конторы публиканов имели свой аппарат: писцов, агентов, разного рода рекомендателей, поручителей, подставных лиц и многочисленные отделения в провинциях. Нередко сами откупщики выступали в роли ростовщиков. С одной стороны, таким образом, возникает подсистема управления, параллельная привычной сенатской, позволяющая держать в жестком повиновении население огромных территорий, с другой стороны - ее последствия для союзников Рима были столь катастрофическими, что одной только деятельности откупщиков достаточно для объяснения причин союзнической войны. Однажды, когда Гай Марий запросил правителя греческой Вифинии о помощи в войне с кимврами и тевтонами, правитель ответил, что большая часть крестьян в его землях находится в рабстве у римских ростовщиков, а набирать в армию некого.
На Сицилии рабов, созданных римской финансовой системой, было так много, что они убивали друг друга из-за еды, пока не произошла страшная резня, в которой погибло все римское свободное и не очень население на острове. Это было первое восстание рабов в Риме, повторное завоевание Сицилии заняло четыре года, 136 - 132 гг.
Еще одной новаторской подсистемой управления, возникающей в это время, становится рабская интеллигенция. Цицерон упоминает своих рабов Гилария, счетчика, Дионисия - чтеца и библиотекаря, Аполлония - «человека ученого, с детства преданного наукам», купленного у богача-откупщика Красса.
Почти все знаменитые римские грамматики и часть риторов, биографии которых приводит Светоний, происходили из рабов.
Что еще более важно, квалифицированный труд рабов активно используют «публичные общества», ростовщики и менялы, играющие главную скрипку в римском ограблении провинций.
Как заметил Цицерон, «свободный человек мечтает о свободе, а раб - о своих рабах».
Идеал римской элиты сильно смещается из области добродетелей человека труда (цензор Сената Катон написал объемный труд «о земле», продемонстрировав изрядную эрудицию в том, как разводить свиней и выращивать оливы, эта работа была невероятно популярна у читателей всех сословий) в область праздной роскоши и делания не дела, а денег.
Вот как занявший в новую эпоху место Катона Цензора критик Цицерон понимает «не унижающий человека» образ жизни. Порицая некультурного богача Пизона, знаменитый ритор говорит: «У него нет ничего изящного, ничего изысканного… прислуживают неопрятные рабы, некоторые из них даже старики!»
Новый римлянин - это продукт воспитания рабами… раба в своем господине. Барчука рабы сопровождают в школу, где рабы преподают счет, риторику и грамматику, затем молодой финансовый делец постигает азы мастерства в конторе отца или дяди под руководством опытных рабов-менеджеров. Разумеется, общаясь всю жизнь с рабами, такой человек и сам делается рабом по своей психологии.
Критерием успеха, вместо прежних мужества, благоразумия, добродетели, воплощенных в подвигах членов клана, становится успех как таковой.
Кто больше убьет бродяг за один вечер, кто больше убьет сенаторов, кто больше сожжет в Риме домов. Такие игры.
В истории Рима период, непосредственно наследующий успешному кредитному менеджменту, назовут «союзнической» войной, войной между союзниками.
Но до начала гражданской войны Риму пришлось пережить Югуртианскую войну - самую позорную в истории Рима.
Война в Африке с царем Нумидии Югуртой продолжалась шесть лет (111 - 105 гг.), это была война с очень слабым соперником, и этим слабым соперником неожиданно оказался победоносный Рим, уже покоривший все северное Средиземноморье.
Югурта не был настоящим царем, а его царство не было государством. Это была варварская окраина Карфагена, давно уже союзная Риму, населенная кочевыми племенами.
Рим после смерти очередного нумидийского царя разделил т.н. царство между его сыновьями, а Югурта, усыновленный племянник, счел себя обделенным. Со своими сторонниками он осадил Цирту, где было много купцов из Италии. Уже в ходе осады сенат дважды посылал к Югурте комиссии для выяснения обстоятельств, но Югурта быстро нашел ключ к сердцам сенаторов. Это уже не были сенаторы времен Катона. Новая генерация римских политиков государственным интересам предпочитала взятку. Создалась абсурдная ситуация. В сенат поступали жалобы на Югурту, который больше года терроризирует римское население и союзников, а сенатские комиссии, побывавшие на месте преступления, утверждали, что там все в порядке.
Наконец, когда Цирта была взята и разграблена, возмущение римлян достигло критической точки. По требованию одного из трибунов, Югурта был вызван в Рим на допрос в 110 г. до н.э. Но едва допрос начался в народном собрании, как другой трибун, подкупленный Югуртой, наложил свое вето на любые вопросы. В этом случае винить уже было некого - подкупленным оказался народ. Дело приобретало скандальный характер. Все политики были возмущены поведением Югурты, но не брать у него взятки эти политики, казалось, тоже не могли. Рим восстал против Рима. Наглость Югурты не знала предела. Находясь на допросе, он (все равно, в Риме) заказал убийство одного из своих родственников. Убийство было совершено открыто одним из членов свиты Югурты, причем деньги царя и тут помогли убийце скрыться, сам же Югурта был надежно защищен сенатским и трибунским вето. Сенат не нашел ничего лучшего, чем выслать Югурту из Рима - решение, безусловно, комичное. Но других способов воздействия на свою систему управления у римлян уже не было.
Как утверждали римские историки, когда царь покидал Рим, он, обернувшись, сказал: «Продажный город скоро погибнет, если найдет покупателя!»
Первый раунд начавшейся войны с Югуртой был неудачным для Рима, но совершенно ожидаемым. Римский командующий за деньги подписал мир и приказал войскам покинуть Нумидию.
В 109 г. наконец удалось найти среди римлян одного сравнительно честного человека - Квинта Метелла. Метелл перевел ситуацию на «ручное» управление и, в частности, привез собой способных офицеров. Одним из них был Гай Марий, к которому позже присоединился его собственный выдвиженец Луций Корнелий Сулла.
Марий и Сулла вскоре станут новым лицом Рима, подобно тому, как прежний Рим держался на Сципионах и Катонах.
Луций Корнелий Сулла
«Сулла принадлежал к знатному патрицианскому роду, к его ветви, почти угасшей ввиду бездеятельности предков. В знании греческой и латинской литературы он не уступал ученейшим людям, отличался огромной выдержкой, был жаден до наслаждений, но еще более - до славы. Он был красноречив, хитер, легко вступал в дружеские связи, в делах умел необычайно тонко притворяться, был щедр на многое, и более всего на деньги… он только не терпел, чтобы кто-нибудь превзошел его в советах или делах, сам же очень многих оставлял позади».
Пирамиду римского общества накануне союзнической войны можно описать как логико-сенсорную, и, что также важно, как направленную на перенос энергии с логического «этажа» на сенсорный.
Два ее верхних этажа выглядят следующим образом:
Л1С2И3Э4 → Сенат (психотип Гая Мария)
С1Э2Л3И4 → Всадники (психотип Корнелия Суллы)
Хотя Марий не принадлежал к высшей знати, его тип личности воплотил в себе добродетели старого Рима: прямоту, честность, любовь к порядку, твердую руку, но не жестокость.
Сенаторы, несомненно, видели в нем человека, достойного памяти их отцов и дедов, даже если сами они уже не были таковы.
С точки зрения народа, Марий ничем не отличался от «прежних начальников», к которым все привыкли. Достаточно было появиться в толпе и бросить пару коротких командных фраз, и все бы признали в Марии нового Брута или Муса - аватара отцов Республики.
Ожидаемо, Марий оказывается на опасных, требующих истинно римского мужества должностях, а политически - в лагере популаров, мечтающих о реставрации старых порядков. Он легко делает карьеру: сначала легат, затем военный трибун, а вскоре и консул. Должность консула он получает семь раз, но с рекордсменом никто не спорит, и сенат, и народ довольны.
Сулла, по рождению принадлежащий к дряхлеющей знати, по психотипу, напротив, ближе к всадникам, сначала - офицерскому корпусу, позже - торговому сословию. Его юность, насколько можно судить по различным сплетням, исходящим от его противников, сопряжена с пороком. Он был какое-то время даже любовником богатой вольноотпущенницы, а угождать бывшей рабыне - нелегкий хлеб для аристократа. Для Мария Сулла выглядит, прежде всего, как толковый исполнитель. Где Марий - там и Сулла, его верный офицер. Сильная вторая сенсорика Мария позволяет четко формулировать команды, сильная первая сенсорика Суллы позволяет эти команды исполнять намного лучше, чем это сделал бы сам Марий. Марий знает куда скакать, а Сулла доберется туда прежде прочих. Марий знает, кого зарезать, Сулла сделает это одним ударом. Если Марий легат, то Сулла - его квестор. Сулла лично отправляется к Югурте, чтобы обаять его разговором и захватить в плен.
Марий, возможно, думал, что успех операции обеспечили его мудрые указания. Югурта, возможно, думал, что к нему пришел еще один сребролюбец из римлян.
А еще он, конечно, не знал ничего про сильную этическую функцию Суллы. Сулла везде свой парень, везде - душа компании. Торговца он увлечет разговором о делах, философа удивит цитатой из Платона, дамам расскажет фривольный стишок.
А так, для начальства, весельчак и простой рубака.
Годы лишений сделали Суллу очень терпеливым человеком, но это не терпение раба, а выдержка спортсмена. Он прекрасно понимает, что командовать легионом должен он, и не одним только легионом недалекого солдафона Мария, а всеми легионами Рима. Да и самим Римом - почему нет?
Сенсорики в подобных вещах никогда не сомневаются и ни перед чем не остановятся, чтобы достичь подобающего им положения.
Амбиции логиков редко простираются дальше некой должности. Марий мечтает о положении консула, поскольку консул в его представлении офицера - самый главный офицер.
В представлении Суллы главный не консул, а Сулла. В этом разница.
Ничего это Марий в Сулле, конечно, не видел, поскольку его четвертая этика слепа и глуха.
Звезда Суллы взошла в период Союзнической войны в Италии 91 - 88 гг., в которой консулы, включая Мария и Гая Юлия (Цезаря), действовали неудачно, а Сулла, в качестве легата и затем консула, напротив, удачно. В 88 г. Сулла был консулом вместе с Квинтом Помпеем Руфом, а Марий не занимал никакой должности. В этом году один из консулов должен был отправиться в Грецию, чтобы подавить восстание Митридата. Жребий выпал идти в Грецию Сулле. Но не успел он еще выехать в Кампанию, где стояла его армия, как один из его противников внес в народное собрание предложение лишить Суллу командования и направить в Грецию Мария. Этого очень хотели ветераны Мария, которые не получили обещанной им земли, и их следовало задобрить обещанием легкой победоносной войны. Когда в лагерь Суллы явились два военных трибуна, чтобы принять армию для Мария, Сулла решил «сейчас или никогда».
Он собрал солдатскую сходку и объявил, что если они не прекратят «безобразия» в Риме, то богатая добыча в Греции достанется ветеранам Мария.
Это типичный для сенсорика ход мысли. Не важно, каким делом заниматься, главное - кто этим делом командует. Если не он сам, то дело того не стоит.
Видимо, легионеры Суллы уже были подстроены под новый тип управления, не логический, а сенсорный. Рим был взят героическим штурмом, причем римские легионы устроили в родном городе резню. Головы главных несогласных были выставлены на Форуме - в дальнейшем это станет традицией. Марию, которому было уже 70 лет, правда, удалось спастись. На скорую руку Сулла провел необходимые «реформы». Сенат сразу пополнили 300 новых сенаторов из отличных парней, служивших вместе с Суллой. Только после этого Сулла отправился на восток.
В 87 г. власть в Риме снова перешла в руки сторонников Мария. Но в 84 г. в Италию вернулся Сулла и через два года в союзе с Помпеем вернул себе контроль над Римом. На этот раз он уже не собирался ничего делать впопыхах. Им лично были составлены списки ненужных людей, куда были внесены 40 сенаторов и 1,6 тыс. всадников. Конечно, Сулла не отбирал людей по их психотипам, но он делал это рационально, с пониманием того, кто в силу личных качеств может быть опорой его власти, а кто - врагом. Интересно, что он внес в эти списки Гая Юлия (Цезаря), который не совершил никаких преступлений и не выступал в ходе гражданской войны против Суллы. Но Сулла будто бы сказал, что «в одном Юлии сидит тысяча Мариев».
Он видел способности, видел тип характера, похожий на марианский, и это ему не нравилось. В ходе проскрипций возглавляемые Суллой сенсорики окончательно ликвидировали в Риме даже намеки на власть логиков.
Но от незаслуженного наказания Юлия диктатора отговорили.
О Сулле рассказывали множество кровавых легенд. Будто бы однажды в ходе заседания один из «незрелых» сенаторов пожаловался на вопли жертв снаружи - кого-то там опять убивали, на что Сулла холодно заметил, что в Сенате не принято перебивать оратора, и продолжил свое выступление.
Исторические факты, в отличие от легенд, говорят в пользу Суллы. Его власть была абсолютной, эффективной и очень справедливой.
Фактически он дал Риму передышку на 10 лет.
Рабы, принадлежавшие «ненужным» людям из числа всадников, были отпущены на свободу, 120 тыс. ветеранов - не только сулланских, но и марианских, получили земельные наделы, раздачи хлеба были отменены, что очень обрадовало крестьян, несчастные италики, наконец, получили права гражданства - хотя и не все из них, а те, кто служил у Суллы, либо у Мария. Но эдилы и квесторы, понимая веяния наверху, не спорили с теми, кто «просто говорил» что где-то служил. Откупная система была уничтожена самым безжалостным образом в Италии, и во многом - также в Азии. Общая направленность реформ Суллы способствовала восстановлению традиционной роли Сената, где один психотип заменил другой, но формальные полномочия новых сенаторов были подтверждены и даже усилены и… благополучию и спокойствию народа. Ни один из демократических институтов Республики не был Суллой отменен.
Правда, теперь у Сената и народа был один любимый руководитель - Сулла.
Полномочия, дарованные Сулле сенатом, были бессрочными. Он стоял выше консулов и для него был придуман особый титул, звучавший примерно как «диктатор по закону и общественный царь».
Когда в 79 г. Сулла отобрал и назначил очередную пару консулов, он созвал народное собрание и заявил, что готов дать полный отчет обо всех своих поступках любому, кто сейчас к нему обратится. Ответом было гробовое молчание. Подождав некоторое время, Сулла сошел с трибуны и сказал ликторам, что пойдет домой один, в сопровождении нескольких друзей, которых уже пригласил на ужин.
По дороге к их группе пристал какой-то мальчик, сказавший, что слышал выступление Суллы в собрании и хочет, чтобы тот дал отчет ему. Оставшуюся часть пути Сулла долго и подробно рассказывал мальчику о Югурте, войне в Галлии и с союзниками, о Митридате, разрушении Афин, взятии Рима, проскрипциях и реформах.
- Ты доволен? - спросил он, добравшись до дверей дома.
- А что ты теперь будешь делать? - спросил ребенок.
- Я уеду отсюда, чтобы ловить рыбу, - ответил диктатор.
Больше он в Риме не появлялся.
Последний год Суллы был, наверно, самым счастливым в его жизни. Он ловил рыбу, писал мемуары и закатывал ежедневные пиры для многочисленной свиты, состоявшей из гадателей, астрологов и жрецов всевозможных восточных культов.
Он умер в 78-м г. до н.э.