Психоистория как наука
Архив и архивариус
Об истории существует множество мнений, общим моментом которых является представление об этой дисциплине как об архиве сведений о прошлом. Историей, соответственно, может называться как сам этот архив, так и комплекс усилий по его наполнению, или всё это вместе.
Без исторического архива не обходится ни одна наука. Например, в физике есть теория Большого Взрыва, описывающая предполагаемую историю Вселенной, а математика строит новые утверждения на утверждениях, уже доказанных в прошлом. Архив доказательств, архив сведений о прошлом - важное достоинство математики, физики или любых других наук, позволяющее не создавать их каждый раз заново.
Однако ни одна наука не утверждает, что состав архивов и есть эта наука.
Теория Большого Взрыва интересна тем, что позволяет дать ответ на вопрос об истинных условиях космоса. Как мы должны понимать наблюдаемые эффекты, связываемые с Большим Взрывом? В частности, удаляются ли от нас галактики в пространстве, или расширяется само пространство? А что такое пространство, в отличие от галактик или других объектов, в нем помещенных? Существует ли пространство всегда?
Наличие в прошлом динозавров интересно с точки зрения смены биологических форм жизни. И ради выяснения того, что такое биологическая жизнь. В частности, является ли биологическая жизнь предпосылкой разума? Является биологический разум исторической случайностью или его появление необходимо вытекает из условий более общей истины И? Возможен ли разум небиологических объектов?
Все эти достаточно общие вопросы можно свести к одному, самому общему, и самому важному вопросу: что такое действительность?
Фундаментальные свойства действительности - если они когда-то будут открыты наукой - должны включать в себя и условия изменения действительности. Но только такие, какие действуют сейчас, и, насколько мы сможем это установить, будут действовать в будущем.
Предсказание будущих состояний действительности есть та цель науки, без которой наука теряет свой общественный смысл.
Посмотрим теперь, в каком отношении к указанным выше принципам научности того или иного знания находится историческое знание о человеке.
Человеческая история как наука
История человека располагает, наверно, самым разнообразным и полным архивом сведений о прошлом среди других наук, а методы формирования этого архива таковы, что мы в достаточно большом количестве случаев, представляющих научный интерес, можем быть уверены, что в истории было П1 и не было П2.
А как насчет более сложного аспекта истины? В прошлом человеческой истории произошло П1, а это значит, что в будущем произойдет Б1, поскольку И есть истина.
К сожалению, дальше П никто из историков пока не продвинулся. Про Б и про И историческая наука почти ничего сказать не может. Человеческая история, не знающая, о чем ее архив свидетельствует сейчас и в будущем, не является полноценной наукой.
Чтобы изменить это положение, историческая наука должна была выдвинуть гипотезу о наиболее фундаментальном свойстве человека как о причине изменений в человеческой истории, а затем сравнить с гипотезой об истине (ГИ) сведения о П и предположения о Б. Дождаться подтверждений или опровержений Б, уточнить ГИ, и так далее.
И такие попытки действительно делались. В качестве фундаментальных причин истории (ГИ) выбирались обмен, труд и мысль.
Теория обмена рассматривает историю как серию торговых сделок, в результате которых люди что-то принимают, от чего-то отказываются, и создают новые ценности. Трудно спорить с тем, что, если вещь никто не выбрал, она не имеет ценности. Но почему вещь выбирают?
В большом количестве случаев люди расходятся в оценках ценности тех или иных вещей. К моменту сделки они приходят с определенными предубеждениями о ценности.
Об этих предубеждениях теория обмена ничего не говорит. Откуда берутся предубеждения участников обмена?
Неолиберальные теоретики внесли в теорию обмена представление об управляемом выборе. И с этим новшеством отчасти можно согласиться. Теперь за сделкой усматривается сонм манипуляторов, подсказывающих нам, что выбрать. Но какая сила манипулирует манипуляторами? Как формируются их собственные предубеждения?
На роль первооткрывателей наиболее фундаментальной истины о человеке, которую можно признать верной вчера, сегодня и завтра, теоретики обмена, по моему убеждению, претендовать не могут.
Не лучше обстоит дело и с теорией труда. То, что человек трудится - само по себе верно, как и то, что люди затем обмениваются результатами труда. Однако, как и акту обмена, акту труда предшествует некое решение - следовательно, ни труд, ни обмен не являются фундаментальными уровнями исторического анализа. Более глубокий отправной уровень истории связан именно с решениями.
В том числе, с особой категорией решений, представляющих собой изобретение все новых и новых орудий труда.
Изобретение орудий труда требует иных способностей, мотиваций и общественных условий, чем использование тех же орудий в труде. Однако, теория труда почему-то считает, что историей управляют машинисты, а не изобретатели машин.
Это возражение против теории труда становится все более весомым по мере возрастания роли чисто интеллектуальных операций в материальном производстве.
Теория труда нисколько не теряет своего недостатка в неумении встроить интеллект в историю и в тех случаях, когда теорию труда пытаются представить в качестве истории организационных орудий труда, таких как цивилизации или группы цивилизаций.
Признанию мысли в качестве наиболее фундаментальной причины истории, стоящей за обменом, трудом или изобретениями, препятствует невозможность обнаружения мысли как таковой, невозможность фиксации ее в качестве формального результата научного опыта.
Наука, в том числе, историческая наука, выбирая мысль в качестве причины истории, вынуждена спорить с устоявшимися правилами науки.
Научные предпосылки психоистории
Недоступность мысли в нашем вещном опыте не означает, что мысль недоступна для наблюдения средствами самой мысли. На самом деле, мы по большей части тем и занимаемся, что позволяем мыслям разглядывать самих себя, пусть мы и не знаем, какие материальные процессы за этим стоят.
Наблюдения мысли мыслью в исторической науке не могут отвергаться лишь на том основании, что их авторы не размешивали мысль в пробирках. Такие опыты пока невозможны, и, если мысль принимается в качестве фундаментальной причины истории, мы должны принимать во внимание выводы ученых, которые исследовали мышление единственным доступным способом - своим умом.
Новая фундаментальная теория истории, изложенная в моей книге «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное», отталкивается от наблюдений и выводов двух замечательных умов.
У Георга Гегеля под исторической истиной понимается мысль, познающая себя в истории. Разумеется, это будет мысль равная истории во времени, а раз так, то эта мысль (она же истина, познающая себя) настолько далеко выходит за границы индивидуального мышления, что тезис кажется абсурдным.
Разве может быть какое-то мышление, отличное от индивидуального?
Решить эту загадку и представить истину, познающую себя в истории, в качестве объекта научного, а не мистического интереса, позволяет теория психотипов Карла Юнга.
Согласно Юнгу, структура индивидуального мышления образована четырьмя функциями, различными по силе. В современном прочтении его теории это логика, сенсорика, интуиция, этика.
Функции могут иметь экстравертную ориентацию, когда приоритет отдается информации из внешнего мира, либо интровертную ориентацию, когда приоритет приобретают сигналы, идущие от психики вовне. У каждого человека в мышлении присутствуют четыре экстравертированные и четыре интровертированные функции, однако полностью «осознаваемой» или «рабочей» является только одна из них, а другие находятся в более или менее подавленном состоянии.
Если психологи говорят обо мне как об интроверте, это значит, что моя ведущая функция имеет интровертную ориентацию, другие мои интровертированные функции несколько менее активны, а мои экстравертные способности вытеснены в т. н. «подсознание». Подсознание - не то же самое, что небытие. Это мое другое «Я», которое может проявиться неожиданным для меня самого и для окружающих образом. Это «Я» - экстравертный я, сидящий в тени моей интроверсии. И так устроен каждый человек: мы несем в себе восемь возможностей, из которых пользуемся только одной, повторяя себе «я так вижу».
Мышление одновременно и видит мир, и затеняет его, работая как фильтр: одни понятия (и, соответственно, заключенные в них информационные сообщения) будут легко достигать мышления, другие - с трудом, а мимо третьих мышление будет проходить так, будто их и нет.
Юнг высказывал предположение, что многофункциональное мышление является достоянием человечества, а каждый человек приносит в него свой, доставшийся ему по праву рождения, кирпичик.
Если это правда, то необходимо сделать существенное уточнение к декартову определению «я - вещь мыслящая». Тогда следует сказать «мы - вещь мыслящая», а я - соучастник такого мышления. Потому-то мы и нужны друг другу. Исходя из моего понимания психоистории, я согласен такое уточнение принять.
Психоистория как наука
Человеческие сообщества мыслят неодинаковым образом даже в тех случаях, когда различий в материальной или духовной культуре между ними нет. Теоретически так и должно быть, если принимается теория Юнга: в одном обществе интровертов может быть 15%, а экстравертов 85%; логиков - 6%, этиков - 80%, интуитов - 1%, а сенсориков - 13%.
А другое общество может иметь совершенно иное соотношение функций Юнга. Эти различия в их психотипических структурах будут сообщать им разные способности коллективного мышления.
Сравнение находок психологов с фактами мировой истории позволило мне сделать вывод о том, что каждое общество представляет собой динамическое равновесие психотипов Юнга: одни группы психотипов становятся т. н. «элитами», другие группы - «обывателями», а третьи - «маргиналами». Эти их позиции не обязательно справедливы, они лишь отражают прежние акты борьбы и сотрудничества, и обладают известной инерцией. Психотипическая структура общества никогда не выглядит полностью адекватной «тому, как лучше», она, скорее, становится фильтром между некой группой проблем и некой группой решений, сообщает и одновременно ограничивает возможности коллективного мышления добиться блага или избежать зла.
Нужно было придумать понятие для такого думающего и ошибающегося фильтра, отражающего самое себя как историческую истину.
Психоисторический аттрактор
Это понятие должно позволить нам «увидеть» общество в целом и в динамике, на одной картинке.
До недавних пор общества изображались в виде пирамид, а их движение в истории представлялось восходящей линией. Последнее особенно неверно, ведь это значит, что от текущего момента времени абсолютно всё в истории должно становиться «быстрее, выше и сильнее». Более осторожные умы предлагали видеть исторический процесс в качестве восходящей волнообразной линии: да, мы движемся «быстрее, выше и сильнее», но, проходя через локальные кризисы.
Образ прогрессирующей во времени пирамиды не учитывает миграцию кирпичиков и взаимодействия между ними. Кирпичики общества, образовавшиеся наверху, могут со временем оказаться внизу, могут становиться кирпичиками других обществ или принадлежать сразу нескольким обществам, а то и всему человечеству. Некоторые несуществующие и давно выпавшие из конструкций своих обществ кирпичики могут составлять существенную часть ценности этих конструкций, оказывать значительное влияние на их динамику - таковы Платон, Гегель, Фома Аквинский, Альберт Эйнштейн, Дмитрий Менделеев.
Не столь знаменитые кирпичики могут влиять на общую конструкцию в смысле ее сохранности или уничтожения - таковы жены и дети политиков, заблуждающиеся ученые, изобретатели, которым «просто повезло», успешные предприниматели или не успешные, бравые военные, и т. д.
Пусть образ обычной семьи поможет нам «увидеть» более сложную картину взаимодействия мыслящих кирпичиков. Мужчина - глава семьи. Ну, так было в начале. А теперь не герой в постели, не слишком хорошо зарабатывает, однако, копейка в доме есть.
Женская часть счастья… Да, уже не красавица. Но она готовит. Ругает, но понимает. Дети… Это цветы жизни, доставляющие много хлопот. Но они иногда приезжают с тортом. А с тортом хорошо пить чай.
Лет тридцать назад они могли бы служить в любой разведке, сниматься в любом кино. А теперь? Вот, были на курорте. Пожалуйста, фотографии.
И, всё же, что-то их держит вместе.
Это самый важный момент.
Математике - а математика знает всё! - известны такие объекты. Их называют странными аттракторами.
Странный аттрактор - это притягивающее множество неустойчивых траекторий в фазовом пространстве диссипативной динамической системы. Странный аттрактор - не кривая и не поверхность. Структура странного аттрактора фрактальна. Траектория такого аттрактора непериодическая (она не замыкается), а режим функционирования неустойчив (малые отклонения от режима нарастают). Основным критерием хаотичности аттрактора является экспоненциальное нарастание во времени малых возмущений. Следствием этого является «перемешивание» в системе, непериодичность во времени любой из координат системы, сплошной спектр мощности и убывающая во времени автокорреляционная функция. Динамика на странных аттракторах часто бывает хаотической: прогнозирование траектории, попавшей в аттрактор, затруднено, поскольку малая неточность в начальных данных через некоторое время может привести к сильному расхождению прогноза с реальной траекторией.
Силы, действующие в истории, очень похожи на странные аттракторы: они состоят из кирпичиков, по-разному мыслящих, вследствие чего в них постоянно происходят малые возмущения и «перемешивания». Динамика их кирпичиков подчас хаотична, что сильно затрудняет прогнозирование. Они не похожи на геометрические фигуры, кривые или поверхности, они именно множества разнородных элементов, но множества притягивающие, не дающие своим элементам рассыпаться.
Я назвал их психоисторическими аттракторами. И это, безусловно, очень странные образования.
Говорит ли новое понятие о том же самом, что и понятие общества?
Нет, это далеко не то же самое. Понятия американского, немецкого или японского обществ вводят нас в заблуждение. Ведь в США уже было какое-то общество тридцать лет назад, не так ли? И, наверняка, американское. Говоря «общество», мы теряем столь необходимый исторической науке момент изменений. Но тридцать лет назад в США могло и не быть таких аттракторов, которые там появились сейчас. Психоисторический аттрактор - это всегда то, что становится аттрактором. Довольно часто старые аттракторы совпадают на 80% и более с вмещающими обществами. Но никогда не совпадают с ними полностью, так как, во-первых, наряду с ними и против них всегда действуют молодые структуры такого же рода, и, во-вторых, сами старые аттракторы внутренне меняются.
Сначала супер-структура аттрактора следует за логическим способом мышления, которое затем теряет инициативу в пользу сенсорных и этических программ, уступающих в конце концов свое место интуиции. Это похоже на волновой процесс: внимание социума смещается от рационального знания к эмоциональной стороне мышления.
Волны истории обладают еще одной парой характеристик: экстравертный интерес к внешнему физическому миру сменяется интроверсией, то есть, интересом к внутреннему психическому миру.
Это происходит потому, что супер-структура использует пары мыслительных программ различной ориентации. Например, экстравертная логика запускает еще одну экстравертную волну, а интровертная логика - новую интровертную волну. Все другие функциональные программы (сенсорные, этические или интуитивные) также обладают характеристиками, обращенными к внешней или внутренней реальности. Структура все время переключается между 8 программами и 2 волнами с разными знаками - и так на протяжении всей известной истории.
Так возникла психоистория. История волн мышления, которая отличается от традиционной историографии в очень важном аспекте. Психоистория измерима, если вы знаете, какая из 8 программ и какая из 2 волн активны в настоящий момент. Зная это, вы также можете предсказать, какая из программ включится в следующий момент, и насколько мы близки к следующей волне.
Это означает, что вы можете предсказать будущее.
К достижениям психоистории относится, во-первых, эта книга, «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное», опубликованная в 2017 г. в Германии.
И, во-вторых, новый курс русской и советской истории, написанный с позиций психоисторизма. Этот курс еще не был опубликован полностью в форме отдельной книги. Но его можно прослушать по скайпу, присоединившись к моему семинару.
Об авторе: Евгений Владимирович Милютин, российский дипломат (в прошлом), историк, востоковед, писатель. Вы можете комментировать эту и другие мои статьи в группе любителей психоистории «Зеленая Лампа» в Фейсбук. Для этого нужно присоединиться к группе.
Об истории существует множество мнений, общим моментом которых является представление об этой дисциплине как об архиве сведений о прошлом. Историей, соответственно, может называться как сам этот архив, так и комплекс усилий по его наполнению, или всё это вместе.
Без исторического архива не обходится ни одна наука. Например, в физике есть теория Большого Взрыва, описывающая предполагаемую историю Вселенной, а математика строит новые утверждения на утверждениях, уже доказанных в прошлом. Архив доказательств, архив сведений о прошлом - важное достоинство математики, физики или любых других наук, позволяющее не создавать их каждый раз заново.
Однако ни одна наука не утверждает, что состав архивов и есть эта наука.
Теория Большого Взрыва интересна тем, что позволяет дать ответ на вопрос об истинных условиях космоса. Как мы должны понимать наблюдаемые эффекты, связываемые с Большим Взрывом? В частности, удаляются ли от нас галактики в пространстве, или расширяется само пространство? А что такое пространство, в отличие от галактик или других объектов, в нем помещенных? Существует ли пространство всегда?
Наличие в прошлом динозавров интересно с точки зрения смены биологических форм жизни. И ради выяснения того, что такое биологическая жизнь. В частности, является ли биологическая жизнь предпосылкой разума? Является биологический разум исторической случайностью или его появление необходимо вытекает из условий более общей истины И? Возможен ли разум небиологических объектов?
Все эти достаточно общие вопросы можно свести к одному, самому общему, и самому важному вопросу: что такое действительность?
Фундаментальные свойства действительности - если они когда-то будут открыты наукой - должны включать в себя и условия изменения действительности. Но только такие, какие действуют сейчас, и, насколько мы сможем это установить, будут действовать в будущем.
Предсказание будущих состояний действительности есть та цель науки, без которой наука теряет свой общественный смысл.
Посмотрим теперь, в каком отношении к указанным выше принципам научности того или иного знания находится историческое знание о человеке.
Человеческая история как наука
История человека располагает, наверно, самым разнообразным и полным архивом сведений о прошлом среди других наук, а методы формирования этого архива таковы, что мы в достаточно большом количестве случаев, представляющих научный интерес, можем быть уверены, что в истории было П1 и не было П2.
А как насчет более сложного аспекта истины? В прошлом человеческой истории произошло П1, а это значит, что в будущем произойдет Б1, поскольку И есть истина.
К сожалению, дальше П никто из историков пока не продвинулся. Про Б и про И историческая наука почти ничего сказать не может. Человеческая история, не знающая, о чем ее архив свидетельствует сейчас и в будущем, не является полноценной наукой.
Чтобы изменить это положение, историческая наука должна была выдвинуть гипотезу о наиболее фундаментальном свойстве человека как о причине изменений в человеческой истории, а затем сравнить с гипотезой об истине (ГИ) сведения о П и предположения о Б. Дождаться подтверждений или опровержений Б, уточнить ГИ, и так далее.
И такие попытки действительно делались. В качестве фундаментальных причин истории (ГИ) выбирались обмен, труд и мысль.
Теория обмена рассматривает историю как серию торговых сделок, в результате которых люди что-то принимают, от чего-то отказываются, и создают новые ценности. Трудно спорить с тем, что, если вещь никто не выбрал, она не имеет ценности. Но почему вещь выбирают?
В большом количестве случаев люди расходятся в оценках ценности тех или иных вещей. К моменту сделки они приходят с определенными предубеждениями о ценности.
Об этих предубеждениях теория обмена ничего не говорит. Откуда берутся предубеждения участников обмена?
Неолиберальные теоретики внесли в теорию обмена представление об управляемом выборе. И с этим новшеством отчасти можно согласиться. Теперь за сделкой усматривается сонм манипуляторов, подсказывающих нам, что выбрать. Но какая сила манипулирует манипуляторами? Как формируются их собственные предубеждения?
На роль первооткрывателей наиболее фундаментальной истины о человеке, которую можно признать верной вчера, сегодня и завтра, теоретики обмена, по моему убеждению, претендовать не могут.
Не лучше обстоит дело и с теорией труда. То, что человек трудится - само по себе верно, как и то, что люди затем обмениваются результатами труда. Однако, как и акту обмена, акту труда предшествует некое решение - следовательно, ни труд, ни обмен не являются фундаментальными уровнями исторического анализа. Более глубокий отправной уровень истории связан именно с решениями.
В том числе, с особой категорией решений, представляющих собой изобретение все новых и новых орудий труда.
Изобретение орудий труда требует иных способностей, мотиваций и общественных условий, чем использование тех же орудий в труде. Однако, теория труда почему-то считает, что историей управляют машинисты, а не изобретатели машин.
Это возражение против теории труда становится все более весомым по мере возрастания роли чисто интеллектуальных операций в материальном производстве.
Теория труда нисколько не теряет своего недостатка в неумении встроить интеллект в историю и в тех случаях, когда теорию труда пытаются представить в качестве истории организационных орудий труда, таких как цивилизации или группы цивилизаций.
Признанию мысли в качестве наиболее фундаментальной причины истории, стоящей за обменом, трудом или изобретениями, препятствует невозможность обнаружения мысли как таковой, невозможность фиксации ее в качестве формального результата научного опыта.
Наука, в том числе, историческая наука, выбирая мысль в качестве причины истории, вынуждена спорить с устоявшимися правилами науки.
Научные предпосылки психоистории
Недоступность мысли в нашем вещном опыте не означает, что мысль недоступна для наблюдения средствами самой мысли. На самом деле, мы по большей части тем и занимаемся, что позволяем мыслям разглядывать самих себя, пусть мы и не знаем, какие материальные процессы за этим стоят.
Наблюдения мысли мыслью в исторической науке не могут отвергаться лишь на том основании, что их авторы не размешивали мысль в пробирках. Такие опыты пока невозможны, и, если мысль принимается в качестве фундаментальной причины истории, мы должны принимать во внимание выводы ученых, которые исследовали мышление единственным доступным способом - своим умом.
Новая фундаментальная теория истории, изложенная в моей книге «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное», отталкивается от наблюдений и выводов двух замечательных умов.
У Георга Гегеля под исторической истиной понимается мысль, познающая себя в истории. Разумеется, это будет мысль равная истории во времени, а раз так, то эта мысль (она же истина, познающая себя) настолько далеко выходит за границы индивидуального мышления, что тезис кажется абсурдным.
Разве может быть какое-то мышление, отличное от индивидуального?
Решить эту загадку и представить истину, познающую себя в истории, в качестве объекта научного, а не мистического интереса, позволяет теория психотипов Карла Юнга.
Согласно Юнгу, структура индивидуального мышления образована четырьмя функциями, различными по силе. В современном прочтении его теории это логика, сенсорика, интуиция, этика.
Функции могут иметь экстравертную ориентацию, когда приоритет отдается информации из внешнего мира, либо интровертную ориентацию, когда приоритет приобретают сигналы, идущие от психики вовне. У каждого человека в мышлении присутствуют четыре экстравертированные и четыре интровертированные функции, однако полностью «осознаваемой» или «рабочей» является только одна из них, а другие находятся в более или менее подавленном состоянии.
Если психологи говорят обо мне как об интроверте, это значит, что моя ведущая функция имеет интровертную ориентацию, другие мои интровертированные функции несколько менее активны, а мои экстравертные способности вытеснены в т. н. «подсознание». Подсознание - не то же самое, что небытие. Это мое другое «Я», которое может проявиться неожиданным для меня самого и для окружающих образом. Это «Я» - экстравертный я, сидящий в тени моей интроверсии. И так устроен каждый человек: мы несем в себе восемь возможностей, из которых пользуемся только одной, повторяя себе «я так вижу».
Мышление одновременно и видит мир, и затеняет его, работая как фильтр: одни понятия (и, соответственно, заключенные в них информационные сообщения) будут легко достигать мышления, другие - с трудом, а мимо третьих мышление будет проходить так, будто их и нет.
Юнг высказывал предположение, что многофункциональное мышление является достоянием человечества, а каждый человек приносит в него свой, доставшийся ему по праву рождения, кирпичик.
Если это правда, то необходимо сделать существенное уточнение к декартову определению «я - вещь мыслящая». Тогда следует сказать «мы - вещь мыслящая», а я - соучастник такого мышления. Потому-то мы и нужны друг другу. Исходя из моего понимания психоистории, я согласен такое уточнение принять.
Психоистория как наука
Человеческие сообщества мыслят неодинаковым образом даже в тех случаях, когда различий в материальной или духовной культуре между ними нет. Теоретически так и должно быть, если принимается теория Юнга: в одном обществе интровертов может быть 15%, а экстравертов 85%; логиков - 6%, этиков - 80%, интуитов - 1%, а сенсориков - 13%.
А другое общество может иметь совершенно иное соотношение функций Юнга. Эти различия в их психотипических структурах будут сообщать им разные способности коллективного мышления.
Сравнение находок психологов с фактами мировой истории позволило мне сделать вывод о том, что каждое общество представляет собой динамическое равновесие психотипов Юнга: одни группы психотипов становятся т. н. «элитами», другие группы - «обывателями», а третьи - «маргиналами». Эти их позиции не обязательно справедливы, они лишь отражают прежние акты борьбы и сотрудничества, и обладают известной инерцией. Психотипическая структура общества никогда не выглядит полностью адекватной «тому, как лучше», она, скорее, становится фильтром между некой группой проблем и некой группой решений, сообщает и одновременно ограничивает возможности коллективного мышления добиться блага или избежать зла.
Нужно было придумать понятие для такого думающего и ошибающегося фильтра, отражающего самое себя как историческую истину.
Психоисторический аттрактор
Это понятие должно позволить нам «увидеть» общество в целом и в динамике, на одной картинке.
До недавних пор общества изображались в виде пирамид, а их движение в истории представлялось восходящей линией. Последнее особенно неверно, ведь это значит, что от текущего момента времени абсолютно всё в истории должно становиться «быстрее, выше и сильнее». Более осторожные умы предлагали видеть исторический процесс в качестве восходящей волнообразной линии: да, мы движемся «быстрее, выше и сильнее», но, проходя через локальные кризисы.
Образ прогрессирующей во времени пирамиды не учитывает миграцию кирпичиков и взаимодействия между ними. Кирпичики общества, образовавшиеся наверху, могут со временем оказаться внизу, могут становиться кирпичиками других обществ или принадлежать сразу нескольким обществам, а то и всему человечеству. Некоторые несуществующие и давно выпавшие из конструкций своих обществ кирпичики могут составлять существенную часть ценности этих конструкций, оказывать значительное влияние на их динамику - таковы Платон, Гегель, Фома Аквинский, Альберт Эйнштейн, Дмитрий Менделеев.
Не столь знаменитые кирпичики могут влиять на общую конструкцию в смысле ее сохранности или уничтожения - таковы жены и дети политиков, заблуждающиеся ученые, изобретатели, которым «просто повезло», успешные предприниматели или не успешные, бравые военные, и т. д.
Пусть образ обычной семьи поможет нам «увидеть» более сложную картину взаимодействия мыслящих кирпичиков. Мужчина - глава семьи. Ну, так было в начале. А теперь не герой в постели, не слишком хорошо зарабатывает, однако, копейка в доме есть.
Женская часть счастья… Да, уже не красавица. Но она готовит. Ругает, но понимает. Дети… Это цветы жизни, доставляющие много хлопот. Но они иногда приезжают с тортом. А с тортом хорошо пить чай.
Лет тридцать назад они могли бы служить в любой разведке, сниматься в любом кино. А теперь? Вот, были на курорте. Пожалуйста, фотографии.
И, всё же, что-то их держит вместе.
Это самый важный момент.
Математике - а математика знает всё! - известны такие объекты. Их называют странными аттракторами.
Странный аттрактор - это притягивающее множество неустойчивых траекторий в фазовом пространстве диссипативной динамической системы. Странный аттрактор - не кривая и не поверхность. Структура странного аттрактора фрактальна. Траектория такого аттрактора непериодическая (она не замыкается), а режим функционирования неустойчив (малые отклонения от режима нарастают). Основным критерием хаотичности аттрактора является экспоненциальное нарастание во времени малых возмущений. Следствием этого является «перемешивание» в системе, непериодичность во времени любой из координат системы, сплошной спектр мощности и убывающая во времени автокорреляционная функция. Динамика на странных аттракторах часто бывает хаотической: прогнозирование траектории, попавшей в аттрактор, затруднено, поскольку малая неточность в начальных данных через некоторое время может привести к сильному расхождению прогноза с реальной траекторией.
Силы, действующие в истории, очень похожи на странные аттракторы: они состоят из кирпичиков, по-разному мыслящих, вследствие чего в них постоянно происходят малые возмущения и «перемешивания». Динамика их кирпичиков подчас хаотична, что сильно затрудняет прогнозирование. Они не похожи на геометрические фигуры, кривые или поверхности, они именно множества разнородных элементов, но множества притягивающие, не дающие своим элементам рассыпаться.
Я назвал их психоисторическими аттракторами. И это, безусловно, очень странные образования.
Говорит ли новое понятие о том же самом, что и понятие общества?
Нет, это далеко не то же самое. Понятия американского, немецкого или японского обществ вводят нас в заблуждение. Ведь в США уже было какое-то общество тридцать лет назад, не так ли? И, наверняка, американское. Говоря «общество», мы теряем столь необходимый исторической науке момент изменений. Но тридцать лет назад в США могло и не быть таких аттракторов, которые там появились сейчас. Психоисторический аттрактор - это всегда то, что становится аттрактором. Довольно часто старые аттракторы совпадают на 80% и более с вмещающими обществами. Но никогда не совпадают с ними полностью, так как, во-первых, наряду с ними и против них всегда действуют молодые структуры такого же рода, и, во-вторых, сами старые аттракторы внутренне меняются.
Сначала супер-структура аттрактора следует за логическим способом мышления, которое затем теряет инициативу в пользу сенсорных и этических программ, уступающих в конце концов свое место интуиции. Это похоже на волновой процесс: внимание социума смещается от рационального знания к эмоциональной стороне мышления.
Волны истории обладают еще одной парой характеристик: экстравертный интерес к внешнему физическому миру сменяется интроверсией, то есть, интересом к внутреннему психическому миру.
Это происходит потому, что супер-структура использует пары мыслительных программ различной ориентации. Например, экстравертная логика запускает еще одну экстравертную волну, а интровертная логика - новую интровертную волну. Все другие функциональные программы (сенсорные, этические или интуитивные) также обладают характеристиками, обращенными к внешней или внутренней реальности. Структура все время переключается между 8 программами и 2 волнами с разными знаками - и так на протяжении всей известной истории.
Так возникла психоистория. История волн мышления, которая отличается от традиционной историографии в очень важном аспекте. Психоистория измерима, если вы знаете, какая из 8 программ и какая из 2 волн активны в настоящий момент. Зная это, вы также можете предсказать, какая из программ включится в следующий момент, и насколько мы близки к следующей волне.
Это означает, что вы можете предсказать будущее.
К достижениям психоистории относится, во-первых, эта книга, «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное», опубликованная в 2017 г. в Германии.
И, во-вторых, новый курс русской и советской истории, написанный с позиций психоисторизма. Этот курс еще не был опубликован полностью в форме отдельной книги. Но его можно прослушать по скайпу, присоединившись к моему семинару.
Об авторе: Евгений Владимирович Милютин, российский дипломат (в прошлом), историк, востоковед, писатель. Вы можете комментировать эту и другие мои статьи в группе любителей психоистории «Зеленая Лампа» в Фейсбук. Для этого нужно присоединиться к группе.