Откуда есть пошла самостийнисть. Ч.1
Чтобы ответить на этот вопрос, углубляться далеко вглубь веков необязательно. Достаточно взять наполеоновские войны за начало координат, точнее, чуть раньше, с последнего раздела Польши в XVIII веке. Заодно можно понять, почему мазепинщину так любят наши неполживые заукраинцы с добрыми лицами, тоже с тех же времен.
Итак, для осознания того, насколько эпоха Наполеона важна для поляков, рассмотрите внимательно монету 2010 года Варшавского монетного двора «История польской кавалерии - Легкая кавалерия гвардии Наполеона I [Szwoleżer Gwardii Cesarza Napoleona I]» и обратите внимание на рождение(?) польского орла под конем:
10 злотых, 2010 год - История польской кавалерии - Легкая кавалерия гвардии Наполеона I (Szwoleżer Gwardii Cesarza Napoleona I).
Так что именно со «вторжения двунадесяти языков» можно и нужно вести историю появления феномена украинства.
Читаем отрывок из книги Геннадия Неделько «История государства, которого никогда не было» (2013):
В 1812 году, когда в Русскую землю вторглась почти полумиллионная армия Наполеона, и казалось, что она непременно растопчет Российскую империю, то порядка 70 тысяч жителей только с Киевщины, Черниговщины и Полтавщины записались добровольцами в Российскую армию для отпора врагу. ... Не стоит даже говорить о том, что самое активное участие в сражениях принимали все пять гусарских полков Слобожанщины, а ахтырцы после Бородинского сражения частично влились в знаменитый «летучий» эскадрон Дениса Давыдова.
В то же время более 100 тысяч поляков, в числе которых было немало и с принадлежавшей России правобережной Украины составили ударные части армии Наполеона. В этом нет ничего удивительного. Ведь после того как в 1807 году между Наполеоном и Александром I был заключён Тильзитский мир, а Польше была возвращена мнимая самостоятельность, и она стала называться Варшавское герцогство, польские эмигранты во Франции и французская пропаганда начали готовить поляков к тому, что следующая война будет за возвращение Польше всей ранее принадлежавшей ей территории. Поэтому поляки охотно вступали в ряды Наполеоновской армии, и в ходе войны показали себя как самые стойкие и мужественные её воины. Когда же Франция потерпела поражение, Польша вновь лишилась своей государственности, но сохранила стремление к независимости. Начинается многолетняя борьба поляков за независимость, в ходе которой помимо открытых вооружённых выступлений немалая роль отводилась и борьбе идеологической. Во Франции уже в 1795 году появляется на французском языке работа польского эмигранта графа Яна Потоцкого «Fragments historiques et geographiques sur la Scythie, la Sarmatie at les slaves», в которой впервые в истории утверждается, что на берегах Днепра живет не русский народ, а украинский, хотя и того же славянского происхождения. Родной брат Яна Потоцкого, граф Северин Потоцкий, в первые годы XIX века был попечителем вновь открытого Харьковского университета. Он привлек к преподаванию в нем нескольких польских профессоров. Так в Харькове образовался польский ученый кружок и бредовая идея Яна Потоцкого о нерусском происхождении «украинцев» была занесена на Левобережье и Слобожанщину и нашла здесь широкое распространение. Под влияние этой идеи попали, будучи ещё студентами и первые пропагандисты украинской автономии П. Кулиш, Н. Костомаров, и Н. Гулак, которые образовали тайное общество, в которое входили 12 человек, в том числе А. Навроцкий, В. Белозерский, А. Маркович, а немногим позже к ним присоединился и самый известный член «Братства» будущий великий украинский поэт Т.Г. Шевченко. Это общество было организовано в 1845 году и называлось Кирилло-Мефодиевское братство. Как видим отнюдь не малороссы были основоположниками украинской национальной идеи, которую наши «свідомі» пытаются искать ещё в освободительной войне русского народа во времена Хмельнитчины. Не принадлежит Кирилло-Мефодиевскому братству и идея славянского братства, которую они так же позаимствовали, как мы увидим далее у тех же поляков. Единственно, что они внесли своего, это, пожалуй, программа о народном просвещении, отмене крепостного права да перенос столицы братских народов в Киев.
... Совсем иначе обстояло дело на правом берегу Днепра. За годы польского владычества над Правобережьем даже те русские шляхтичи, которые оставались там после раздела украинских земель между Польшей и Россией были полностью ополячены и считали себя такими же поляками, как и перебравшиеся на эти плодородные земли паны из Польши. Последнее время, как уже показывалось, назревал план ополячить даже крестьянство, но из-за ликвидации польской государственности ему не суждено было сбыться. Тем не мене, культурно-политическое влияние поляков на правом берегу Днепра было очень высоким, а до подавления польского восстания 1830 - 1831 годов, Правобережье, практически всё, (исключая крестьян) было польскоязычным. Во всех городах, включая даже Киев, русский язык считался языком общения хамов и быдла. Польское дворянство в то время составляло около 8% процентов всего населения Правобережья и порядка 30% дворянства всей Российской империи. В Польше, уже задолго до «декабристов», существовали тайные патриотические организации, и эти организации готовились к восстанию против русского правительства. Они даже начали налаживать связи с «декабристами», которые поддерживали их патриотические настроения. И всё было бы ничего, всё было бы правильно, но только вот Правобережную Русь, территорию бывшего Киевского, а так же Галицко-Волынского княжеств эти патриоты Речи Посполитой уже считали неотъемлемой частью того государства, которое они собирались заново построить. Видимо, надеясь, что ли, на порядочность и интеллигентность образованных поляков, правительство фактически не вмешивалось в дела Правобережной Украины, а зря. Её в отличие от Левовобережья длительное время совсем не затрагивали те реформы, которые проводились в империи. Права и привилегии польской шляхты оставались фактически такими же, какими они были до раздела Речи Посполитой и, несмотря на то, что значительная часть шляхты была потомками старинных русских родов, все они мечтали о восстановлении Речи Посполитой в тех границах, которые существовали до 1772 года. Желая вернуть себе Правобережье, шляхта пытается привлечь на свою сторону и простой народ, в среде которого ведётся усиленная пропагандистская работа. Уже в 20-х годах появляется на Правобережье так называемая «украинская школа» польской литературы, детищем которой стал вымышленный образ небезызвестного казака Вернигоры целиком преданного польско-украинскому братству и борющегося с засильем Москвы. Видными представителями этой школы были польские поэты Богдан Залесский, Северин Гощинский, Юлиуш Словацкий, Антон Шашкевич, Сперидон Осташевский, Фома Падура и Вацлав Ржевусский («атаман Ревуха») многие из них писали свои «шедевры» на русском (украинском) языке. А двое последних даже основали «школу лирников», обучая собранных «народных» певцов игре на этом инструменте и текстам патриотических казачьих песен, сочиненных Падурой и положенных на музыку Ржевусским (Ревухой). Подготовив целую партию таких певцов, они пустили их по кабакам, вечерницам и прочим сборищам простого люда. Основной же политической идеей «украинской школы» был созданный ею миф о минулой славе Речи Посполитой являвшейся, якобы, братским союзом славянских народов - польского, украинского и литовского. (та же идея, как мы уже видели воодушевляла и Кирилло-Мефодиевцев). И всё же когда настал час вооружённого выступления селянство польскую шляхту не поддержало, а в Полтавской и Черниговской губерниях были даже сформированы восемь добровольных казачьих полков для подавления польского мятежа. Крестьяне правобережной Украины сами вылавливали польских повстанцев и передавали их властям. Невысоким на поверку оказался и патриотический дух самого польского панства, которое само же и выдавало российскому командованию, а порой и вешало на столбах, как это было в Варшаве, повстанцев. После подавления восстания 1830 - 1831 годов, многие поляки присоединились к польской эмиграции во Франции и усиленно искали поддержки у европейских государств, засылая в Украину, для агитационной работы своих эмиссаров. Так польская группа революционеров «Молодая Польша» в средине 30-х годов с целью налаживания связей между польской шляхтой и местным селянством и горожанами прислала на Правобережье одного из своих лидеров Шимона Конарского, который в 1835 - 1837 годах организовал целую сеть конспиративных подпольных организаций в Киеве, Бердичеве, Житомире и других городах Правобережья. Цель была прежней оторвать русский народ Украины от такого же русского народа России. Позже галицкий ксендз Валериан Калинка так сформулирует эту мысль: «Между Польшей и Россией живет народ ни польский, ни российский. Польша не воспользовалась в свое время случаем, чтобы превратить его в народ польский вследствие слабого воздействия на малороссов польской культуры. Если поляк во время своего господства и своей силы не сумел привлечь к себе малоросса и превратить его в поляка, то тем менее может он это сделать ныне, когда он сам слаб. Малоросс теперь крепче прежнего вследствие своего демократизма и расслабления польской стихии. Простой народ не сознает еще своей национальности, но он не любит ляха, как своего господина, более богатого человека и исповедника иной, римской веры. Просвещенные малороссы ненавидят ляха еще больше, чем простонародье, и в этом нерасположении поддерживают простой народ. Все малороссы подчинены нравственному влиянию России, которая говорит похожим языком и исповедует ту же веру... Исторический процесс, начавшийся при короле Казимире, подвинутый вперед Ядвигою и заключившийся передвижением римского католицизма и западной цивилизации на двести миль к Востоку, проигран уже поляками. Как же защитить себя? Создание «украинской самостийности», которой малороссы медленно начинают проникаться, недостаточно, чтобы предохранить их от неизбежного поглощения Россией. Если противодействующая сила поляка хранится в его польской душе, то между душой малоросса и душой москаля нет основного различия. Поэтому надо влить новую душу в малоросса - вот в чем главная задача поляков. Эта душа да будет от Запада. Пусть малороссы своею душою соединятся с Западом и только внешним церковным обрядом с Востоком. Тогда Россия отодвинется в свои узкие пределы великорусского племени, между тем как на Днепре, Дону и Черном море возникнет нечто другое. Тогда, быть может, малорусская Украина возвратится к братству с Польшей против России. А если бы это и не сбылось, и в таком случае в тысячу раз лучше Малороссия самостоятельная, нежели Малороссия российская. Если Грицъ не может быть моим, и в таком случае пусть будет ни моим, ни твоим. Из этого проистекает для поляков указание: не только не препятствовать национальному развитию самостоятельной Украины, но, наоборот, всячески поддерживать украинский сепаратизм и укреплять среди малорусов церковную унию с Римом».
Только в 1839 году российское правительство поняло пагубность влияния этой унии и она была ликвидирована. Подверглась репрессиям и польская шляхта. Частично она была депортирована в Сибирь и на Кавказ, но основная масса мелкой, безземельной шляхты была исключена из родословных списков дворянства и порядка 340 тысяч таких шляхтичей в продолжении 1832 - 1850 годов растворилась в слоях местного селянства. То есть, фактически, едва ли не каждый десятый всего сельского населения правобережной Украины в 50-х годах XIX столетия являлся этническим поляком. И как раз в это время, в рядах российской интеллигенции пробудилось страстное желание ближе познакомиться с народом Малороссии. В это время на сбор урожая украинского фольклора отправляются Кулиш, Костомаров и другие алчущие познакомиться ближе с новоявленным украинским народом. Десятки «хлопоманов» во главе с будущим профессором истории В.Б. Антоновичем ринулись в «народ» за живым словом дивного народа малороссийской глубинки. Там они в упоительном восторге позаписали целые тома «народных» преданий подобных сказке о казаке Вернигоре и песен сочинённых Падурой и Ржевусским и опираясь на них стали каждый, по мере своих заблуждений, как можно красочней и романтичней писать историю Украины. Правда после длительного пребывания под гипнозом романтических грёз к людям, серьёзно занимающимся историей казачества в Украине, приходило прозрение, а с ним и разочарование. Так П. Кулиш сурово осудил свою прежнюю литературную деятельность, и «Повесть об украинском народе», где впервые ярко проявились его националистические взгляды, он, назвал «компиляцией тех шкодливых для нашего разума выдумок, которые наши летописцы выдумывали про ляхов, да тех, что наши кобзари сочиняли про жидов, для возбуждения или для забавы казакам пьяницам, да тех, которые разобраны по апокрифам старинных будто бы сказаний и по подделанным еще при наших прадедах историческим документам. Это было одно из тех утопических и фантастических сочинений без критики, из каких сшита у нас вся история борьбы Польши с Москвою». Выяснилось, что многие песни и думы совсем не имеют столь архаичного прошлого, которое им приписывали ранее. Так, «Дума о дарах Батория», «Дума о чигиринской победе, одержанной Наливайкой над Жолкевским», «Песня о сожжении Могилева», «Песня о Лободе», «Песня о Чурае» и многие другие - подделаны в XVIII и в XIX веках. По заключению Костомарова, специально занимавшегося этим вопросом, нет ни одной малороссийской «думы» или песни, относящейся к борьбе казаков с Польшей, до Богдана Хмельницкого, в подлинности которой можно быть уверенным. Но фальшивость украинской истории осознавали очень не многие из тех, кого увлекала её сказочная романтика.
Такая чуть ли не повальная увлечённость историей украинского народа подогревалась ещё и извне. Так ещё Иоганн Готфрид Гердер (1744 -1803), один из идеологов движения «Буря и натиск» и крёстный отец немецкого романтизма, писал: «Украина станет новой Грецией - в этой стране прекрасный климат, щедрая земля, и её великий музыкально одарённый народ, когда нибудь проснётся для новой жизни».
Об украинских казаках, в связи с авантюрными похождениями Мазепы при дворе польского короля, писал и лорд Байрон. Поэтому неудивительно, что и для прогрессивно настроенных российских поэтов и писателей романтического направления тема украинского казачества и его борьбы за свободу, стала знаменем всего передового и прогрессивного, а казак стал идолом свободы.
Неравнодушными к теме украинского казачества были такие киты русской литературы как А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, В.В. Капнист, но пожалуй самым пылким поклонником мифов о них был К.Ф. Рылеев. Его пылкую натуру с магической силой влекло всё, что связано со свободой и героической, вплоть до самоотречения, борьбой за неё. Поэтому та романтическая атмосфера, которая сложилась в общественном (отнюдь не научном) взгляде на борьбу украинских казаков за свободу, вдохновила его на такие, совершенно далёкие от претензий на историческую достоверность, но духовно возвышенные романтические поэмы как «Войнаровский» и «Наливайко», в которых, скорее всего, перенеслась на действительно существовавшие исторические личности времён казацкой Украины и отразилась в них, идеология декабристского движения. Так в уста Северина Наливако, этого рыцаря удачи, Рылеев вкладывает пылкую речь, чуть ли не революционера-бомбиста:
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На притеснителей народа.
Судьба меня уж обрекла,
Но где скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Войнаровскому, племяннику и сподвижнику предателя Мазепы, одному из тех, кто притеснял и гнобил народ Украины, Рылеев отводит роль благородного и не сломленного изгнанника, повествующего историку Миллеру, повстречавшему его в Сибирской тайге, свою жизнь и вспоминающего как:
Враг хищных крымцев, враг поляков,
Я часто за Палеем вслед,
С ватагой храбрых гайдамаков
Искал иль смерти, иль побед.
И вот теперь в печальном одиночестве суровый, как сама Сибирь и благородный как рыцарь Айвенго, Войнаровский жалуется в порыве минутной слабости сентиментальному немцу «я одряхлел, я одичал», но мол «…ты печально не гляди, не изъявляй мне сожаленья» потому что:
За дело чести и отчизны,
Тому сноснее укоризны,
Чем сожаление врага.
Кто брошен в дальние снега.
Под стать Войнаровскому и его жена, которая тоже больше смахивает на героиню времён «Великой французской революции» или одну из жён сосланных в Сибирь «декабристов».
Ее тоски не зрел москаль,
Она ни разу и случайно
Врага страны своей родной
Порадовать не захотела
Ни тихим вздохом, ни слезой.
Она могла, она умела
Гражданкой и супругой быть.
Украинскому казачеству посвящено и множество «Дум» поэта, в которых он изъявляет пылкое желание:
Пусть гремящей, быстрой славой,
Разнесет везде молва,
Что мечом в битве кровавой
Приобрел казак права!
И надо отдать должное поэту, в том что «гремящая быстрая слава» не заставила себя долго ждать, заслуга Рылеева весьма ощутимая. - «Примите выражения признательности моей и моих соотечественников, которых я знаю», писал Рылееву Н. А. Маркевич, автор одной из «Историй Малороссии», путеводителем для написания которой послужила не безызвестная нам «История Русов» Конисского-Полетики. - «Исповедь Наливайко глубоко запала в наши сердца... Мы не забыли еще высокие дела великих людей Малороссии... Вы еще найдете у нас дух Полуботка».
И первым кто по-настоящему ощутил в себе этот «дух», занесённый в душу и ум мизерной части малороссийской интеллигенции, российским декабристом Рылеевым и польскими революционерами и писателями «украинской школы» оказался выкупленный из крепостничества самородок, фактически, не существовавшей до него украинской поэзии, Т.Г. Шевченко. Почему мизерной? Да потому, что начиная с момента присоединения Украины к России (в смысле окраины России к её материковой части) никому и в голову не приходило, что судьба-злодейка свела под одну «крышу» два разных народа. Выступления же старшины и пошедших за ними казаков, это было не что иное, как давно забытые в Европе вспышки феодальных войн. Тем более никто из здравомыслящих людей не мог допустить такой мысли в начале XIX столетия. - «Тип «малоросса», який поєднував симпатію до України, до її природи, пісень і т.п., з відданою службою Російській імперії, був однією із характерних фігур в українській політичній і культурній історії XIX ст» - пишет украинский историк Грицак. И действительно, малоросские дворяне служили империи (не прислуживали) не за страх, а за совесть.
«Уроженец южной киевской Руси, где земля и небо моих предков, я преимущественно ей принадлежал и принадлежу доныне, посвящая преимущественно ей и мою умственную деятельность. Но с тем вместе, возмужавший в Москве, я также любил, изучал и северную московскую Русь, как родную сестру нашей киевской Руси, как вторую половину одной и той же святой Владимировой Руси, чувствуя и сознавая, что как их бытие, так и уразумение их одной без другой, недостаточны, односторонни». Так выразил свои патриотические чувства видный филолог и историк, ректор Киевского университета в 30-х годах XIX столетия Максимович Михаил Александрович. А вот как писал о себе великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь: «Скажу вам, что я сам не знаю, какова у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только то, что никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином…». Примерно так же могло о себе сказать почти всё малороссийское дворянство. Но стараниями польских и российских революционеров и борцов против самодержавия, несмотря на неудачу «декабристов» и поражения поляков в восстании 1830 - 1831 годов, стали появляться те немногие из малороссийских дворян (как правило, среднего и низкого достатка), которые соблазнялись выдуманной романтической историей украинского народа и становились проводниками совершенно беспочвенной идеи Яна Потоцкого об обособленности украинцев. К ним же принадлежит и бывший «кріпак» и по большому счёту первый «справжній» украинец Шевченко Т.Г.
Продолжение.