КАКАЯ-ТО ЗАГАДКА.
(Сказка для служебного пользования - из самодольского цикла).
Врач Валерий Семенович Такойтов был неженат. С каждым годом его все чаще и, ему казалось, все ехиднее спрашивали, почему он не женится. На что он отвечал неопределенным “да...” и кислой рожей. Такойтов считал себя жертвой собственных амбиций. На пятом курсе института он поспорил, что сумеет попасть в группу гинекологов. Было это трудно и престижно. И он попал и стал гинекологом. И угодил по распределению в город Самодол. Ничего странного, если вы не слыхали о таком городе, Валерий тоже не слыхал до распределения. Старинный город в сибирской тайге. По преданию, во времена первопроходцев тут кто-то кого-то сам одолел. Друзья Такойтова - хирурги расшифровали это название иначе: “Город, куда только САмолетом МОжно ДОЛететь”. И это соответствует истине.
Ну и вот она - работа гинеколога. Женщины, женщины, женщины, изо дня в день одно и то же: аднекситы, климаксы, контрацептивы... Ручка по полсотни раз на дню пишет привычное до неразборчивости слово “sanus”. Стадами на профосмотр пригоняют студенток и школьниц, и все они совершенно одинаково изображают паническую стеснительность перед молодым специалистом... За три года женская изнанка набила Такойтову жестокую оскомину. В одной песне поется, что должна быть в женщине какая-то загадка. “Должна, - соглашался Такойтов, - но нету. Женская патология есть, а загадки нету”.
Пошел уже пятый год, как Валерий не влюблялся. После работы он приходил в свою каморку 2 х 4 метра, жарил яичницу с колбасой, читал на ночь пару страниц Пикуля и засыпал под тихие песни Дассена. Магнитофон выключался сам. (Когда-то Валерий любил тяжелый рок, но теперь ему хватало воплей на дежурствах в роддоме).
В один из августовских дней в женской консультации шел обычный прием. Очередная пациентка вышла из кабинета вся в слезах. Ей так хотелось в декретный, а молоденький доктор почему-то ни клятвам, ни слезам не верил.
- Чья очередь? - заволновались женщины. - Вы сейчас? Не, я ось за дивчиной. Девушка, заходите, ваша же очередь!
Валерий Семенович, все ещё неумолимо сжав губы, дописывал предыдущую карточку, а когда поднял глаза, то увидел молодую особу, замершую посередь кабинета и уставившуюся в занавеску. Чистая занавеска, что она там увидела. Живот недель двадцать, отеков нет. Загар явно нездешний.
- Проходите, - сказал Такойтов.
- А? - очнулась она. - Ах, да, - села на стул, и снова глаза ее остановились, теперь на кармашке такойтовского халата.
- Карточку давайте, талон. Женщина! - Такойтов немного повысил голос.
- Да! - снова откликнулась она и стала оглядываться, как бы вспоминая, где находится.
Врач отобрал у неё новенькую карточку. Коробова И...лина? Двадцать один год.
- Илина? - переспросил врач.
- Я, - отозвалась Илина.
- С чем пришли?
- Беременная, - ответила Илина с предельной простотой.
- Так. И что?
Илина пожала плечами.
- Ну, идите за ширму, обнажайте чресла, забирайтесь в кресло. Когда были последние месячные?
Илина сказала, врач только хмыкнул.
- Аборт уже поздно? - спросила она.
- Увы, - сказал Такойтов. - Муж-то есть?
- Зачем? - ответила она вопросом.
Такойтов назначил анализы, привычно перечислил рекомендации, Илина рассеянно кивала.
- Вот талон, покажитесь через две недели. Пока все, приглашайте следующую.
Дежурства у Валерия в тот день не было. Домой в каморку не тянуло. Он брел по Сусанинскому бульвару и дышал погодой. Стороной прошла гроза, пахло мокрой тайгой и озоном. И вдруг на скамейке под соснами Валерий увидел девушку. В руках она держала раскрытый учебник русского языка за 5-6 класс. Вверх ногами. Такойтов сразу узнал ее и даже вспомнил необычное имя. Очень захотелось произнести его вслух.
- Илина!
Она вздрогнула и распахнула на него серые глаза.
- А ты кто? - опросила она.
- Я Валерий... - он чуть не добавил “Семенович”.
Илина убрала учебник в сумку, поднялась и одернула платье.
- Пойдем, - сказала она. - Ты ведь гуляешь?
Можно было подумать, что ей назвали пароль, которого она только и ждала. Такойтова даже немного задело, что его не узнают. Обычно его узнавали на каждом шагу, и в автобусе старшеклассницы шептались и хихикали за его спиной. “Каждая собака в городе знает”, - жаловался он друзьям-хирургам. “Женского полу” - уточняли хирурги.
Илина и Валерий побрели рядом. Валерий сделал руку кренделем, Илина кивнула и взялась за этот крендель. Говорить было не о чем. Подумалось, что завтра весь Самодол будет знать, что гинеколог ходил под ручку с беременной. И плевать.
Большая реклама приглашала на фильм “Страсть и предательство”. Две серии. В главных ролях - Шизандра Кримаборти и Синкумар Шанкра.
- Пойдем в кино, - предложил Валерий.
Илина не возражала.
Такойтов редко бывал в кино, а индийский фильм смотрел всего однажды вместе с друзьями-хирургами. Тогда они весь сеанс проржали. Медикам есть над чем посмеяться в индийских фильмах. Сегодня смеяться не хотелось, хотя сюжет был банален до пародийности. Песни, танцы, слезы и цветы, зубастые злодеи, акробатические драки, а в конце герои погибают.
Валерий то и дело украдкой смотрел на Илинин спокойный профиль, очерченный бликом экрана. А ее мысли были далеки и от Валерия, и от индийских страстей. Во время второй серии, когда главный герой догонял на лошади бандитский самолет, Илина задышала сильнее, похлюпывая слезой, только вряд ли это из-за фильма: глаза Илины были закрыты.
Когда они вышли из кино, солнце опускалось в зеленое море тайги.
- Тебя проводить? - спросил Валерий.
- Потом, - сказала Илина. - Я скучная женщина, да? Потерпи меня еще немного. Я буду рассказывать. У меня здесь нет никого, тебя я тоже не знаю, и не надо. Можешь не верить, можешь не слушать, только иди рядом.
Когда ночью Валерий Такойтов вернулся к себе в общагу, аппетита на яичницу не было, музыки не хотелось, в сон не клонило. Он открыл “Малый атлас мира”, нашел Балканы, Эгейское море. Острова Самос, Лесбос, Лемнос. Никакого Локоса нет... Буря мыслей в голове не стихала, но с утра надо было тащиться на работу. Весь изворочавшись, в четвертом часу Валерий заснул.
Долгое время Великобритания считала остров Локос своей территорией и держала там военную базу. Но со временем по ряду причин эта база стала хозяевам в тягость. В 1982 году, когда разгорелся фолклендский конфликт и репутация правительства тори встала под угрозу, Маргарет Тэтчер решила продемонстрировать миру свою верность идеалам справедливости, и остров получил свободу.
А на Локосе, оказывается, давно существовало партизанское движение, и теперь получалось, что оно победило. Советский Союз сразу признал молодое государство и в знак дружбы послал туда своих специалистов.
Англичане еще сматывали манатки, на свой аэродром не пускали, и советский самолет приземлился на идеально вылизанный морем песчаный пляж. В два дня на берегу выросли легкие разборные домики - советская “миссия”. Здесь поселились дипломаты и представители внешторга, врачи и геологи, агрономы и филологи-балканисты. Среди филологов была и девушка Илина Коробова - хохотушка, комсомолка, отличница, любимая ученица профессора Васева.
Работы ей более чем хватало. Местный язык оказался невероятным гибридом греческого и турецкого с примесью дремучих архаизмов, и пожалуй, одна Илина вполне овладела разговорной речью, пока ее коллеги толковали о полиморфизме грамматических структур... Как переводчик Илина была незаменима в миссии. Но двадцать лет - это двадцать лет, а Средиземное море - это... кто не видел, тому не объяснить. Ласковое, кроткое утром, в отлив, мутная силища - в шторм. После шторма на песке оставались лохмы водорослей, морские ежи и ракушки, яркие пластиковые фантики. Позволив Илине выбрать, что ей нравится, море слизывало всю эту галантерею обратно. Ночью море манило теплым страстным дыханием, и ночью Илина бегала купаться. Море, сдерживая необъятную мощь, бережно принимало её своим краешком, Илина резвилась, полная девчачьего восторга, каждое ее движение в воде рождало светящееся облако, рой искр! А море улыбалось про себя...
Вообще-то, купаться ночью не разрешалось. Как и многое другое: уходить из лагеря в одиночку, брать у местных жителей рыбу и фрукты. Но какая бы дура послушалась этих запретов?
Еще в первые дни в миссию пришли старики из ближнего села и с тех пор ошивались здесь постоянно, давая всем подряд мудрые советы. Узнав, что затевается экспедиция в дебри острова, старики дотошно осмотрели геологическое снаряжение и спросили, какое русские берут оружие. А то в лесах много партизан. Как объяснили старики, партизаны - это люди, которые не любят растить хлеб и скот, а любят все это завоевывать. “Солдаты на хозрасчете”, - дал определение хирург Зарукин. После чего достал из укладки самый большой ампутационный нож и посверкал им в воздухе. Старики одобрительно закивали.
Кроме хирурга Зарукина, бывалого таёжника, геологи взяли с собой Илину, которая давно мечтала познакомиться с местным фольклором.
В деревнях, где останавливалась экспедиция, жили радушные и какие-то несовременно наивные люди. Жили почти натуральным хозяйством: хлебом, виноградом, разводили овец и свиней. А на вопрос о партизанах отвечали взмахом руки в сторону моря.
- Да вы как раз от них идете. Они у нас скот угоняют и воруют зерно.
- А вы у них? - спросили геологи.
- Ясное дело, возвращаем свое, - отвечали деревенские.
После такого объяснения геологи вообще потеряли бдительность. А зря. Ведь на Локосе угоняют не только овец. Там еще крадут женщин. Жениться на односельчанке считается недостойным настоящего мужчины. И вот в одной из дальних деревень похитили советскую девушку Илину Коробову.
Илина сладко спала и не успела проснуться, когда могучие руки запеленали её, словно покупку, в грубую материю, потом уложили на конскую спину без седла и придерживали её во время дикой скачки. Долго ли везли, она не знает; наконец её, полузадохшуюся, сгрузили на солому, и конский топот удалился. Илина выпуталась из рогожи и до слез закашлялась. Отдышалась, огляделась. Тьма окружала непроглядная. И тишина - ни цикад, ни ветерка, только собственное дыхание. Она поднялась на ноги и, выставив руки, двинулась вперед. Шаг. Другой. Тре... Стоп. Руки уперлись в неровную каменную стену. Ладно. Лучше уж стена, чем ничего. Так же наощупь Илина пошла в обратную сторону. Через двенадцать осторожных шагов наткнулась на другую стену. Теперь надо двигаться вдоль стены, может, найдется выход. Шаг вправо, и вдруг - под пяткой крутнулся неверный камень, стопа с противным хрустом подвихнулась. С запозданием пришла боль! Со стоном Илина опустилась на солому, и озноб и всхлипы затрясли её, несчастную и беспомощную в проклятом черном склепе.
Никогда ей не бывало хуже. Она рыдала и брала себя в руки; принималась яростно кричать в темноту по-русски и по-турецки, снова плакала. Потом, завернувшись в ту рогожу, согрелась и затихла. “Мама, мамочка, хорошо, хоть ты не знаешь, где сейчас твоя бедная дочка...”
Разбудил её снова стук копыт. Напрасно Илина таращила глаза, темнота была кошмарная, а всадник , похоже, видел, как филин. Те же руки взяли её в охапку, её попытки вырваться были жалкими. Почему-то подумалось в отчаянный этот миг, как же всадник управляет лошадью, когда заняты руки?
- Вот и приехали, - сказал мягкий низкий мужской голос. - Оп, красавица! - С этими словами Илину поставили на землю, она вскрикнула и присела от боли в ноге.
- Негодяй! Выродок! - взвыла Илина и вдруг сообразила, что негодяй говорил на языке... и она сейчас кричит на языке Гомера и Демокрита, на древнегреческом!
Только теперь Илина разожмурила глаза. Яркий день! Яркая зелень дубов и олив, нестерпимый блеск озерной глади, стадо овец на лужайке и мужчины с голыми торсами на лошадях... Ой! Не может быть! Ох, хосспати! (В смысле, господи). Могучий мужской торс переходил в лошадиную грудь... Кентавры... Бред... Илина заморгала и затрясла головой, и видя её смятение, мужики расхохотались. В ноге стучалась боль. Уж это не бред. Лодыжка и стопа распухла, до самых пальцев расползался лиловый синячище. А кентавры никуда не делись, вот они, гарцуют рядом и перекидываются мнениями об Илине.
- Ладно, пусть оклемается, - сказал один из кентавров. - Окунемся, что ли?
С гиком и хохотом табунчик снялся с места в галоп и врезался в озеро. Зрелище было фантастическое. Конские туши скрылись под водой, над поверхностью оставались человеческие фигуры по пояс, мчащиеся непостижимым образом, рассекая гладь животом... У кентавров был мяч, они затеяли какое-то ватерполо, совсем вроде забыв про девушку. А она совсем сошла с ума. Она смеялась...
Так Илина попала к кентаврам. Она понимала, что её хватились, что дипломаты из миссии ставят на уши весь остров. Но целую неделю ей не давала ходить больная нога. Потом нашелся другой повод: когда еще будет случай изучить живьем древнегреческий? Еще школьницей Илина читала всего Гомера в оригинале. Сейчас она двумя ушами ловила каждое слово и представляла, как удивит профессора Васева.
Кентавры не знали письменности, но зато у них был эпос - бесконечная поэма о битве с лапифами и злоключениях немногих уцелевших после битвы кентавров. Были у них песни. Какие совсем без слов, другие со странными словами, дошедшими, видимо, из самой невероятной древности: кентавры тоже не знали смысла этих слов. В песнях кентавры использовали всю емкость лошадиных легких, сильные голоса сливались в удивительную гармонию. С чем это сравнить? Очень отдаленно напоминало это грузинские застольные песни. Кстати, и молодого вина выпить кентавры были не дураки, и слава богу, копыта у них не заплетались!
Похитителя Илины звали Селевкос. Он был красив. Стройное и блестящее конское тело, мускулистый стан, развернутые плечи, высокая шея, длинные черные кудри. Невыразимой силы взгляд - проницательный и добрый, полный нежности к Илине и восторга ею. Селевкос катал Илину на спине и, полуобернувшись к ней, говорил комплименты, достойные каждый хорошего романса. Его речь завораживала и кружила голову, Илина смеялась и называла его по-русски Сивкой...
У кентавров нет своих женщин, они хитят наших, людских и каждой дорожат, как богиней. И пленницы нечасто жалеют о своей участи. Илина тоже потом шептала с далекой мечтательной улыбкой: “Ничего-то вы, мужики, в нас не понимаете...” (Чем немало смутила самомнение Валеры Такойтова.) Она прожила у кентавров всего месяц. Целый месяц сказки. Всё это время советские дипломаты протестовали и заявляли, а хирург Зарукин, который сразу сказал, что от тутошнего правительства добьёшься толка, что улыбки от волка, стал действовать неофициально. Многие местные товарищи уже были обязаны хирургу жизнью, нашлись среди них смельчаки, которые помогли Зарукину выкрасть девушку из плена и торжественно препроводить в советскую миссию. Хохотушку Илину было не узнать, она замкнулась, скандалила без повода, по ночам плакала и ничего не рассказывала. Рабочие тетради заполнялись бессмысленными каракулями и многократным словом “Селевкос”. Вскоре Илину отослали в Союз, но она не вернулась ни в институт, ни домой, она поехала туда, где бы её никто не знал, где бы никто ничего не спрашивал... Валерий слушал Илину и ловил себя на том, что верит ей. Чтобы снять наваждение, он усмехался про себя, но усмешки выходили кривые. Он пытался поймать Илину на деталях. К примеру, как же кентавры спят? Как лошади, стоя? А голову тогда куда? Илина отвечала без охоты, но не задумываясь. Спят, откинувшись назад, уложив голову на круп, у них очень гибкая талия. Стоя, лежа - кто как. И дышат во сне глубоко и шумно. Сивка спал лежа, а я у него под боком, он был такой большой и теплый, Селевкос, ох... Илина перешла на незнакомый язык, на какой-то полустон-полушепот. Здоровый скептицизм Валерия в панике отступил. Кощунством показалось допытываться, как устроена у кентавров система пищеварения, одно у них сердце, или два... В ближайшие дни Валерий обшарил все библиотеки Самодола, проштудировал мифы древней Греции, словари и энциклопедии. Долго разглядывал репродукции античных фресок и росписей по керамике. Изображения кентавров были противоречивы и малоубедительны. Разве что на барельефе работы Микеланджело кентавры выглядели натурально. Кстати, гениальный скульптор изобразил как раз битву с лапифами - кентавромахию. Такойтов хотел увидеть Илину, еле дождался назначенного срока через две недели, но она не пришла. Он взял адрес и пошел к ней домой. В ветхом черном домике обитала полуглухая старушонка, когда она поняла наконец вопрос, то сказала, что девочка съехала, и куда - не знам... А потом, спустя месяц, два ли, в руки Валерию попал учебник психиатрии. И здесь он все нашел: и дромоманию, и псевдореминисценции, и нарастающий аутизм, и социальную дезадаптацию... Валерий десять раз подряд обругал себя дураком, ведь всё объяснилось предельно просто одним оловом: шизофрения. Понемногу Валерий обрел свое привычное тоскливое равновесие...
Вьюжной мартовской ночью Валерий Семенович дежурил в роддоме. В первом часу “скорая” привезла женщину. Воды отошли, а схватки слабенькие и редкие. Вся в отеках, живот огромный, в розовых полосах. Плод на ощупь необычной формы, возможно, двойня... Как её фамилия? Коробова... Илина?! Врач сжал челюсти и надел перчатку. Предлежит... круп с мокрым маленьким хвостиком. Извилины в голове у Валерия Семеновича беспорядочно заползали. Шизофрения... У кого только? И что теперь делать? Кесарить? Пальцы листали “Оперативное акушерство”. Роды двойней... Роды крупным плодом... Какой, к бесу, учебник! Такого в жутком сне не увидишь. Роды... кентавром!
1988, декабрь.
Врач Валерий Семенович Такойтов был неженат. С каждым годом его все чаще и, ему казалось, все ехиднее спрашивали, почему он не женится. На что он отвечал неопределенным “да...” и кислой рожей. Такойтов считал себя жертвой собственных амбиций. На пятом курсе института он поспорил, что сумеет попасть в группу гинекологов. Было это трудно и престижно. И он попал и стал гинекологом. И угодил по распределению в город Самодол. Ничего странного, если вы не слыхали о таком городе, Валерий тоже не слыхал до распределения. Старинный город в сибирской тайге. По преданию, во времена первопроходцев тут кто-то кого-то сам одолел. Друзья Такойтова - хирурги расшифровали это название иначе: “Город, куда только САмолетом МОжно ДОЛететь”. И это соответствует истине.
Ну и вот она - работа гинеколога. Женщины, женщины, женщины, изо дня в день одно и то же: аднекситы, климаксы, контрацептивы... Ручка по полсотни раз на дню пишет привычное до неразборчивости слово “sanus”. Стадами на профосмотр пригоняют студенток и школьниц, и все они совершенно одинаково изображают паническую стеснительность перед молодым специалистом... За три года женская изнанка набила Такойтову жестокую оскомину. В одной песне поется, что должна быть в женщине какая-то загадка. “Должна, - соглашался Такойтов, - но нету. Женская патология есть, а загадки нету”.
Пошел уже пятый год, как Валерий не влюблялся. После работы он приходил в свою каморку 2 х 4 метра, жарил яичницу с колбасой, читал на ночь пару страниц Пикуля и засыпал под тихие песни Дассена. Магнитофон выключался сам. (Когда-то Валерий любил тяжелый рок, но теперь ему хватало воплей на дежурствах в роддоме).
В один из августовских дней в женской консультации шел обычный прием. Очередная пациентка вышла из кабинета вся в слезах. Ей так хотелось в декретный, а молоденький доктор почему-то ни клятвам, ни слезам не верил.
- Чья очередь? - заволновались женщины. - Вы сейчас? Не, я ось за дивчиной. Девушка, заходите, ваша же очередь!
Валерий Семенович, все ещё неумолимо сжав губы, дописывал предыдущую карточку, а когда поднял глаза, то увидел молодую особу, замершую посередь кабинета и уставившуюся в занавеску. Чистая занавеска, что она там увидела. Живот недель двадцать, отеков нет. Загар явно нездешний.
- Проходите, - сказал Такойтов.
- А? - очнулась она. - Ах, да, - села на стул, и снова глаза ее остановились, теперь на кармашке такойтовского халата.
- Карточку давайте, талон. Женщина! - Такойтов немного повысил голос.
- Да! - снова откликнулась она и стала оглядываться, как бы вспоминая, где находится.
Врач отобрал у неё новенькую карточку. Коробова И...лина? Двадцать один год.
- Илина? - переспросил врач.
- Я, - отозвалась Илина.
- С чем пришли?
- Беременная, - ответила Илина с предельной простотой.
- Так. И что?
Илина пожала плечами.
- Ну, идите за ширму, обнажайте чресла, забирайтесь в кресло. Когда были последние месячные?
Илина сказала, врач только хмыкнул.
- Аборт уже поздно? - спросила она.
- Увы, - сказал Такойтов. - Муж-то есть?
- Зачем? - ответила она вопросом.
Такойтов назначил анализы, привычно перечислил рекомендации, Илина рассеянно кивала.
- Вот талон, покажитесь через две недели. Пока все, приглашайте следующую.
Дежурства у Валерия в тот день не было. Домой в каморку не тянуло. Он брел по Сусанинскому бульвару и дышал погодой. Стороной прошла гроза, пахло мокрой тайгой и озоном. И вдруг на скамейке под соснами Валерий увидел девушку. В руках она держала раскрытый учебник русского языка за 5-6 класс. Вверх ногами. Такойтов сразу узнал ее и даже вспомнил необычное имя. Очень захотелось произнести его вслух.
- Илина!
Она вздрогнула и распахнула на него серые глаза.
- А ты кто? - опросила она.
- Я Валерий... - он чуть не добавил “Семенович”.
Илина убрала учебник в сумку, поднялась и одернула платье.
- Пойдем, - сказала она. - Ты ведь гуляешь?
Можно было подумать, что ей назвали пароль, которого она только и ждала. Такойтова даже немного задело, что его не узнают. Обычно его узнавали на каждом шагу, и в автобусе старшеклассницы шептались и хихикали за его спиной. “Каждая собака в городе знает”, - жаловался он друзьям-хирургам. “Женского полу” - уточняли хирурги.
Илина и Валерий побрели рядом. Валерий сделал руку кренделем, Илина кивнула и взялась за этот крендель. Говорить было не о чем. Подумалось, что завтра весь Самодол будет знать, что гинеколог ходил под ручку с беременной. И плевать.
Большая реклама приглашала на фильм “Страсть и предательство”. Две серии. В главных ролях - Шизандра Кримаборти и Синкумар Шанкра.
- Пойдем в кино, - предложил Валерий.
Илина не возражала.
Такойтов редко бывал в кино, а индийский фильм смотрел всего однажды вместе с друзьями-хирургами. Тогда они весь сеанс проржали. Медикам есть над чем посмеяться в индийских фильмах. Сегодня смеяться не хотелось, хотя сюжет был банален до пародийности. Песни, танцы, слезы и цветы, зубастые злодеи, акробатические драки, а в конце герои погибают.
Валерий то и дело украдкой смотрел на Илинин спокойный профиль, очерченный бликом экрана. А ее мысли были далеки и от Валерия, и от индийских страстей. Во время второй серии, когда главный герой догонял на лошади бандитский самолет, Илина задышала сильнее, похлюпывая слезой, только вряд ли это из-за фильма: глаза Илины были закрыты.
Когда они вышли из кино, солнце опускалось в зеленое море тайги.
- Тебя проводить? - спросил Валерий.
- Потом, - сказала Илина. - Я скучная женщина, да? Потерпи меня еще немного. Я буду рассказывать. У меня здесь нет никого, тебя я тоже не знаю, и не надо. Можешь не верить, можешь не слушать, только иди рядом.
Когда ночью Валерий Такойтов вернулся к себе в общагу, аппетита на яичницу не было, музыки не хотелось, в сон не клонило. Он открыл “Малый атлас мира”, нашел Балканы, Эгейское море. Острова Самос, Лесбос, Лемнос. Никакого Локоса нет... Буря мыслей в голове не стихала, но с утра надо было тащиться на работу. Весь изворочавшись, в четвертом часу Валерий заснул.
Долгое время Великобритания считала остров Локос своей территорией и держала там военную базу. Но со временем по ряду причин эта база стала хозяевам в тягость. В 1982 году, когда разгорелся фолклендский конфликт и репутация правительства тори встала под угрозу, Маргарет Тэтчер решила продемонстрировать миру свою верность идеалам справедливости, и остров получил свободу.
А на Локосе, оказывается, давно существовало партизанское движение, и теперь получалось, что оно победило. Советский Союз сразу признал молодое государство и в знак дружбы послал туда своих специалистов.
Англичане еще сматывали манатки, на свой аэродром не пускали, и советский самолет приземлился на идеально вылизанный морем песчаный пляж. В два дня на берегу выросли легкие разборные домики - советская “миссия”. Здесь поселились дипломаты и представители внешторга, врачи и геологи, агрономы и филологи-балканисты. Среди филологов была и девушка Илина Коробова - хохотушка, комсомолка, отличница, любимая ученица профессора Васева.
Работы ей более чем хватало. Местный язык оказался невероятным гибридом греческого и турецкого с примесью дремучих архаизмов, и пожалуй, одна Илина вполне овладела разговорной речью, пока ее коллеги толковали о полиморфизме грамматических структур... Как переводчик Илина была незаменима в миссии. Но двадцать лет - это двадцать лет, а Средиземное море - это... кто не видел, тому не объяснить. Ласковое, кроткое утром, в отлив, мутная силища - в шторм. После шторма на песке оставались лохмы водорослей, морские ежи и ракушки, яркие пластиковые фантики. Позволив Илине выбрать, что ей нравится, море слизывало всю эту галантерею обратно. Ночью море манило теплым страстным дыханием, и ночью Илина бегала купаться. Море, сдерживая необъятную мощь, бережно принимало её своим краешком, Илина резвилась, полная девчачьего восторга, каждое ее движение в воде рождало светящееся облако, рой искр! А море улыбалось про себя...
Вообще-то, купаться ночью не разрешалось. Как и многое другое: уходить из лагеря в одиночку, брать у местных жителей рыбу и фрукты. Но какая бы дура послушалась этих запретов?
Еще в первые дни в миссию пришли старики из ближнего села и с тех пор ошивались здесь постоянно, давая всем подряд мудрые советы. Узнав, что затевается экспедиция в дебри острова, старики дотошно осмотрели геологическое снаряжение и спросили, какое русские берут оружие. А то в лесах много партизан. Как объяснили старики, партизаны - это люди, которые не любят растить хлеб и скот, а любят все это завоевывать. “Солдаты на хозрасчете”, - дал определение хирург Зарукин. После чего достал из укладки самый большой ампутационный нож и посверкал им в воздухе. Старики одобрительно закивали.
Кроме хирурга Зарукина, бывалого таёжника, геологи взяли с собой Илину, которая давно мечтала познакомиться с местным фольклором.
В деревнях, где останавливалась экспедиция, жили радушные и какие-то несовременно наивные люди. Жили почти натуральным хозяйством: хлебом, виноградом, разводили овец и свиней. А на вопрос о партизанах отвечали взмахом руки в сторону моря.
- Да вы как раз от них идете. Они у нас скот угоняют и воруют зерно.
- А вы у них? - спросили геологи.
- Ясное дело, возвращаем свое, - отвечали деревенские.
После такого объяснения геологи вообще потеряли бдительность. А зря. Ведь на Локосе угоняют не только овец. Там еще крадут женщин. Жениться на односельчанке считается недостойным настоящего мужчины. И вот в одной из дальних деревень похитили советскую девушку Илину Коробову.
Илина сладко спала и не успела проснуться, когда могучие руки запеленали её, словно покупку, в грубую материю, потом уложили на конскую спину без седла и придерживали её во время дикой скачки. Долго ли везли, она не знает; наконец её, полузадохшуюся, сгрузили на солому, и конский топот удалился. Илина выпуталась из рогожи и до слез закашлялась. Отдышалась, огляделась. Тьма окружала непроглядная. И тишина - ни цикад, ни ветерка, только собственное дыхание. Она поднялась на ноги и, выставив руки, двинулась вперед. Шаг. Другой. Тре... Стоп. Руки уперлись в неровную каменную стену. Ладно. Лучше уж стена, чем ничего. Так же наощупь Илина пошла в обратную сторону. Через двенадцать осторожных шагов наткнулась на другую стену. Теперь надо двигаться вдоль стены, может, найдется выход. Шаг вправо, и вдруг - под пяткой крутнулся неверный камень, стопа с противным хрустом подвихнулась. С запозданием пришла боль! Со стоном Илина опустилась на солому, и озноб и всхлипы затрясли её, несчастную и беспомощную в проклятом черном склепе.
Никогда ей не бывало хуже. Она рыдала и брала себя в руки; принималась яростно кричать в темноту по-русски и по-турецки, снова плакала. Потом, завернувшись в ту рогожу, согрелась и затихла. “Мама, мамочка, хорошо, хоть ты не знаешь, где сейчас твоя бедная дочка...”
Разбудил её снова стук копыт. Напрасно Илина таращила глаза, темнота была кошмарная, а всадник , похоже, видел, как филин. Те же руки взяли её в охапку, её попытки вырваться были жалкими. Почему-то подумалось в отчаянный этот миг, как же всадник управляет лошадью, когда заняты руки?
- Вот и приехали, - сказал мягкий низкий мужской голос. - Оп, красавица! - С этими словами Илину поставили на землю, она вскрикнула и присела от боли в ноге.
- Негодяй! Выродок! - взвыла Илина и вдруг сообразила, что негодяй говорил на языке... и она сейчас кричит на языке Гомера и Демокрита, на древнегреческом!
Только теперь Илина разожмурила глаза. Яркий день! Яркая зелень дубов и олив, нестерпимый блеск озерной глади, стадо овец на лужайке и мужчины с голыми торсами на лошадях... Ой! Не может быть! Ох, хосспати! (В смысле, господи). Могучий мужской торс переходил в лошадиную грудь... Кентавры... Бред... Илина заморгала и затрясла головой, и видя её смятение, мужики расхохотались. В ноге стучалась боль. Уж это не бред. Лодыжка и стопа распухла, до самых пальцев расползался лиловый синячище. А кентавры никуда не делись, вот они, гарцуют рядом и перекидываются мнениями об Илине.
- Ладно, пусть оклемается, - сказал один из кентавров. - Окунемся, что ли?
С гиком и хохотом табунчик снялся с места в галоп и врезался в озеро. Зрелище было фантастическое. Конские туши скрылись под водой, над поверхностью оставались человеческие фигуры по пояс, мчащиеся непостижимым образом, рассекая гладь животом... У кентавров был мяч, они затеяли какое-то ватерполо, совсем вроде забыв про девушку. А она совсем сошла с ума. Она смеялась...
Так Илина попала к кентаврам. Она понимала, что её хватились, что дипломаты из миссии ставят на уши весь остров. Но целую неделю ей не давала ходить больная нога. Потом нашелся другой повод: когда еще будет случай изучить живьем древнегреческий? Еще школьницей Илина читала всего Гомера в оригинале. Сейчас она двумя ушами ловила каждое слово и представляла, как удивит профессора Васева.
Кентавры не знали письменности, но зато у них был эпос - бесконечная поэма о битве с лапифами и злоключениях немногих уцелевших после битвы кентавров. Были у них песни. Какие совсем без слов, другие со странными словами, дошедшими, видимо, из самой невероятной древности: кентавры тоже не знали смысла этих слов. В песнях кентавры использовали всю емкость лошадиных легких, сильные голоса сливались в удивительную гармонию. С чем это сравнить? Очень отдаленно напоминало это грузинские застольные песни. Кстати, и молодого вина выпить кентавры были не дураки, и слава богу, копыта у них не заплетались!
Похитителя Илины звали Селевкос. Он был красив. Стройное и блестящее конское тело, мускулистый стан, развернутые плечи, высокая шея, длинные черные кудри. Невыразимой силы взгляд - проницательный и добрый, полный нежности к Илине и восторга ею. Селевкос катал Илину на спине и, полуобернувшись к ней, говорил комплименты, достойные каждый хорошего романса. Его речь завораживала и кружила голову, Илина смеялась и называла его по-русски Сивкой...
У кентавров нет своих женщин, они хитят наших, людских и каждой дорожат, как богиней. И пленницы нечасто жалеют о своей участи. Илина тоже потом шептала с далекой мечтательной улыбкой: “Ничего-то вы, мужики, в нас не понимаете...” (Чем немало смутила самомнение Валеры Такойтова.) Она прожила у кентавров всего месяц. Целый месяц сказки. Всё это время советские дипломаты протестовали и заявляли, а хирург Зарукин, который сразу сказал, что от тутошнего правительства добьёшься толка, что улыбки от волка, стал действовать неофициально. Многие местные товарищи уже были обязаны хирургу жизнью, нашлись среди них смельчаки, которые помогли Зарукину выкрасть девушку из плена и торжественно препроводить в советскую миссию. Хохотушку Илину было не узнать, она замкнулась, скандалила без повода, по ночам плакала и ничего не рассказывала. Рабочие тетради заполнялись бессмысленными каракулями и многократным словом “Селевкос”. Вскоре Илину отослали в Союз, но она не вернулась ни в институт, ни домой, она поехала туда, где бы её никто не знал, где бы никто ничего не спрашивал... Валерий слушал Илину и ловил себя на том, что верит ей. Чтобы снять наваждение, он усмехался про себя, но усмешки выходили кривые. Он пытался поймать Илину на деталях. К примеру, как же кентавры спят? Как лошади, стоя? А голову тогда куда? Илина отвечала без охоты, но не задумываясь. Спят, откинувшись назад, уложив голову на круп, у них очень гибкая талия. Стоя, лежа - кто как. И дышат во сне глубоко и шумно. Сивка спал лежа, а я у него под боком, он был такой большой и теплый, Селевкос, ох... Илина перешла на незнакомый язык, на какой-то полустон-полушепот. Здоровый скептицизм Валерия в панике отступил. Кощунством показалось допытываться, как устроена у кентавров система пищеварения, одно у них сердце, или два... В ближайшие дни Валерий обшарил все библиотеки Самодола, проштудировал мифы древней Греции, словари и энциклопедии. Долго разглядывал репродукции античных фресок и росписей по керамике. Изображения кентавров были противоречивы и малоубедительны. Разве что на барельефе работы Микеланджело кентавры выглядели натурально. Кстати, гениальный скульптор изобразил как раз битву с лапифами - кентавромахию. Такойтов хотел увидеть Илину, еле дождался назначенного срока через две недели, но она не пришла. Он взял адрес и пошел к ней домой. В ветхом черном домике обитала полуглухая старушонка, когда она поняла наконец вопрос, то сказала, что девочка съехала, и куда - не знам... А потом, спустя месяц, два ли, в руки Валерию попал учебник психиатрии. И здесь он все нашел: и дромоманию, и псевдореминисценции, и нарастающий аутизм, и социальную дезадаптацию... Валерий десять раз подряд обругал себя дураком, ведь всё объяснилось предельно просто одним оловом: шизофрения. Понемногу Валерий обрел свое привычное тоскливое равновесие...
Вьюжной мартовской ночью Валерий Семенович дежурил в роддоме. В первом часу “скорая” привезла женщину. Воды отошли, а схватки слабенькие и редкие. Вся в отеках, живот огромный, в розовых полосах. Плод на ощупь необычной формы, возможно, двойня... Как её фамилия? Коробова... Илина?! Врач сжал челюсти и надел перчатку. Предлежит... круп с мокрым маленьким хвостиком. Извилины в голове у Валерия Семеновича беспорядочно заползали. Шизофрения... У кого только? И что теперь делать? Кесарить? Пальцы листали “Оперативное акушерство”. Роды двойней... Роды крупным плодом... Какой, к бесу, учебник! Такого в жутком сне не увидишь. Роды... кентавром!
1988, декабрь.