Круглый стол "Есть ли в России этнический театр?" на фестивале Маска+, часть 1
Выкладываю в более удобном для чтения формате стенограмму очень интересного и откровенного разговора на тему "Есть ли в России этнический театр", который прошел на фестивале "Золотая маска" в рамках программы "Маска Плюс".
Часть 1.
Участники:
Модератор дискуссии - театральный критик, театральный менеджер Павел Руднев.
Александр Вислов - театральный критик, преподаватель ГИТИСа, Москва
Павел Зорин - основатель, режиссер молодежного театра "Les partisans", Ижевск
Олжас Жанайдаров - журналист, драматург, Москва
Нияз Игламов - театральный критик, заведующий литературной частью Татарского театра им. Г. Камала, Казань
Туяна Николаева - театровед, театральный критик, Улан-Удэ
Искандер Сакаев - актер, режиссер
Алексей Шкляев - блогер, менеджер проектов сообщества "Удмуртлык", Ижевск
Хелена Мелони - советник по вопросам культуры Посольства Финляндии в РФ
Кристина Матвиенко - театральный критик
Валерий Щергин - драматург
Павел Руднев: Очень важно понять сегодня, почему возникла идея программы этнического театра на фестивале «Золотая маска», в специальной программе «Маска Плюс». Потому что этот сегмент театра оказывается, как правило, затушеван, закрыт, заколочен театральным мейнстримом, присутствием русскоязычного театра и т.д. В то время, как перед нами гигантская театральная культура, которая разворачивается на всей карте российского театра, она бесконечно разнообразна, она имеет массу ответвлений, массу внутренних тенденций. Но исходя из беглого рассматривания этой карты, оказывается, что этнический театр в России существует на правах гетто - существование внутри самих себя, в герметических пространствах. Пока был показан только первый спектакль этой программы - ханты-мансийский театр «Солнце» - и был любопытный разговор, что круг фестивалей, в которых может существовать этот театр, как правило ограничен театрами финно-угорских нардов. Т.е. они не могут выйти за пределы того мира, в котором они итак малы, условно говоря.
У нас есть большое количество вопросов и очень мало ответов. Я попробую эти вопросы озвучить для первоначального разговора. Во-первых, меня интересует, почему этнического театра так мало в России, с таким богатством этнических культур, языков мы имеем все-таки очень малый процент присутствия этнического театра внутри большого театрального мира. Почему так мало фестивалей на эту тему? Мы, наверное, даже пяти фестивалей не наберем. Почему такая высокая степень невстроенности театра на других языках внутрь общероссийского театрального контекста? Безусловно возникает ситуация взаимного недоверия, т.е. этнические театры и культуры очень боятся влияния со стороны театральной метрополии, боятся измениться, исправиться, подломить себя, попытаться пойти на диалог с театральными инновациями. Например, для меня поразительный факт, спектакль Искандера Сакаева по «Свадьбе» Б.Брехта - первая постановка Брехта на татарской сцене и на татарском языке, это 2002 год - это невозможный парадокс! Взаимное недоверие и глухота, боязнь выйти из своей герметичности и с другой стороны - боязнь саморазрушиться . Потом мне кажется, важная тема - язык, территория языка. Не только театрального языка (возможна ли какая-то этническая режиссерская школа, отличная от магистральных режиссерских школ?), но и язык, как то, что связывает с тем, кто смотрит спектакли. Еще важная тема - этнический театр, как правило, адресует себя в прошлое, любая культура малых народов всегда адресована к истокам, к славному, легендарному прошлому, из которого она вышла. Каким же образом этнический театр соприкасается с современностью - мне кажется, крайне любопытная тема. Другие темы, еще наверное, появятся в процессе нашего диалога. И если кто-то готов вступить…
Нияз Игламов. (Театральный критик, заведующий литературной частью Татарского театра им. Г.Камала, Казань) Павел обозначил кучу всяких проблем и мне хочется ему адресовать вопрос - есть ли все-таки разница между этническим и национальным театром? Потому что для меня появляется новая дефиниция для уже существующего явления, которое было хорошо известно - национальный, многонациональный театр России. Он есть, он существовал еще до революции. Где-то он возникал после революции декретным методам, где-то возникал совершенно самостоятельно. И он достаточно хорошо изучался в советское время, в 70-80 годы, когда был всплеск национальной драматургии. За метафоричный театр в России, по сути, отвечали национальные театры. И там тоже происходило смыкание, в том числе и с Брехтом, в пространстве национальной драматургии в первую очередь. Потому что мифо-поэтический взгляд на мир и финно-угорским, и тюркским народам была ближе, чем, например, славянским. Нужно определить этот момент - мы сейчас изобретаем новую дефиницию для существующего явления? Чем этнический театр отличается от национального?
Кристина Мативиенко (Театральный критик, куратор программы Маска Плюс): У меня вопрос: спектакль театра из города Скопин «Красный угол» - это какой театр?
Н.Игламов. Вполне себе национальный театр. Здесь, конечно, есть определенная заковыка - что тогда считать русским национальным театром? Этот момент тоже очень важен, потому что русский театр, как национальный, себя никак не определяет. Мне кажется, русская культура по большому счету вписана в европейский контекст и существует в европейской парадигме, а остальные театральные культуры настолько не вписаны в европейский контекст… Это все очень сложно сформулировать. Понятно, когда люди выходят в условных национальных костюмах, с бубнами, начинают шаманить, камлать - и ты понимаешь, это фолк-театр. Допустим, башкирский режиссер ставит «Полет над гнездом кукушки» без бубнов - это национальный театр или нет? Здесь остается критерий языка: на русском языке - русский, на татарском - татарский и т.д. Это единственный устойчивый критерий демаркации национальных театральных культур в пределах России. Но я, например, видел в Петрозаводске удивительный спектакль, который произвел на меня очень сильное впечатление - «Ходыри» - в двух вариантах, и целиком на русском языке, и на четырех других языках (финском, карельском, веспском и на диалекте карельского). И это что? Национальный театр или нет? В нашем театре шел спектакль «Немая кукушка», где две трети второго акта играли на русском языке, потому что там речь шла о финской войне, где встречается татарин с советской стороны и татарин с финской стороны - и все что по сюжету происходит в советской армии играется на русском языке. Насколько этот спектакль русский и насколько он татарский? Мне кажется, эти моменты мы должны проговаривать.
П.Руднев. Давайте я попробую ответить. Мне не очень нравится термин «национальный театр», потому что, мне кажется, условно говоря - национальный театр пособник диктатур. Т.е. в слове «национальный» я вижу ущемление чужой культуры. «Этнический театр» - мне кажется более широкий термин и не репрессивный. Хотя это достаточно стихийная мысль. Это как в Америке не любят слово «culture», потому что оно само по себе ущемляет чужую культуру - «culture» всегда бывает какая-то, поэтому в Америке говорят «arts». И мне кажется, этнический театр - это театр, важнейшей темой которого становится национальная идентичность, когда изучается родовое, изучается проблематика в локальной связи. Например, пьеса В.Дурненкова «Экспонаты» - для меня этнический театр, поскольку эта пьеса, которая говорит о судьбе русского провинциального города, о боли, о конфликте, о выживании российской идентичности в городском пространстве. И кстати говоря, одним из парадоксов, который всплыл при собирании этнической программы «Маски Плюс», стало то, что наиболее сложным стало найти, именно, русский фольклорный театр. Именно, его меньше всего в России. Хотя, казалось бы, он должен хорошо продаваться, он вроде бы должен существовать директивно.
Зритель Артем: Например, в Удмуртии ставят на удмуртском языке «Недоросль», и вопрос об удмуртской идентичности в этой пьесе не ставится. При этом театр выполняет свою культурную функцию - удмуртский продукт, на удмуртском языке транслируется удмуртскому зрителю. Это глубинно неудмуртский театр. Зачем показывать «Недоросль» на удмуртском, если ее можно показать на русском? Есть ли смысл дублировать этот контекст? Но, тем не менее, есть такой феномен - спектакль без вопросов о национальной идентичности, но на национальном языке.
Н.Игламов: Я видел это спектакль, мне он не понравился, но не потому что он на удмуртском языке, а потому что он просто плохо поставлен и сыгран не очень. Там есть проблема по разбору пьесы и совершенно понятно, что взято это для того чтобы захватить часть школьной аудитории… И.Бродский в своем эссе говорит, что существует такая проблема, при переводе на другой язык произведение что-то теряет, но что-то и приобретает. Вот для чего это надо ставить - для того чтобы происходил перевод каких-то смыслов. И тут нельзя ходить с какой-то общей программой, здесь нужно решать в каждом конкретном частном случае насколько это было осмысленно, оправдано и стоило ли переводить на другой язык. Наш театр постоянно переводит пьесы и классические, и современные , и русские, и иностранные - и мы все время сталкиваемся с этой проблемой и очень много времени посвящаем переводам, чтобы поймать музыкальную составляющую языка. И у нас это очень здоров получилось и с «Тремя сестрами», там было чисто фонетическое совпадение текста Чехова и нашего перевода. Я считаю, что это оправдано и необходимо. Потому что если театр замкнется только в своей национальной культуре драматургии, то далеко идти не сможет. Причем любой театр, и русский в том числе.
Туяна Николаева (Театровед, театральный критик, Улан-Удэ) У меня тоже вопрос к вам - вы свой татарский театр как позиционируете, как этнический или национальный?
Н.Игламов: Национальный.
Т.Николаева. И мы тоже - как национальный. Даже когда меня пригласили на этот круглый стол о проблемах этнических театров - у нас в театре все задумались, а этнический ли мы театр и однозначно решили, что мы не этнический театр, мы не воспринимаем себя в таком качестве. Буряты себя как этнос тоже не особенно воспринимают. Для нас этнический театр - это во-первых, фольклорная идентичность, которая продаваема во внешний мир. Когда мы говорим «Мы - буряты», мы употребляем - народ, национальность, нация. Мы не говорим о себе, как об этносе и воспринимаем себя в этом мире шире, чем просто этнос. Поэтому для нас этнический театр - это театр, который в условно-национальных костюмах… У нас в театре сменилась управленческая команда, второй год всего лишь, но мы боремся с тем, что у нас крестьяне в спектакле выходят на полевую работу в шелковых ярких костюмах, с бубнами и пр. И для нас в Бурятии, в Улан-Удэ, этнический театр существует в формате ансамбля песни и танца. Сейчас они даже переименовались - был ансамбль песни и танца, стал театр песни и танца. Он популярен у зрителей и существует как раз в этом формате этнического театра, где все дорого, богато, красиво и преисполнено пафосом «какие мы классные, великие, могучие». А мы - национальный театр - мы пытаемся ставить о проблемах. Т.е. этнический театр - для нас, это безпроблемный театр. А в национальном мы пытаемся поднимать какие-то проблемы исторического пути, какие-то политические проблемы, интеллектуальные. Иэту проблему встроенности или невстроенности нашего менталитета в современный мир, и конечно же проблему языка, хотя, она ставится не в спектаклях, а возникает по ходу: практически каждый спектакль мы решаем, на каком языке его играть - на бурятском или на русском. В апреле у нас будет премьера «Ромео и Джульета» и мы бились за то, чтобы играть его на бурятском с худсоветом, который был за то, что бы играть его на русском, потому что мы теряем зрителя, играя спектакль на бурятском. В итоге мы, конечно, играем спектакль на бурятском, но понимаем, что возможно, мы потеряем зрителя. Это у нас большая проблема.
П.Руднев: А как решаются эти вопросы - на каком языке решать?
Т.Николаева. Отдел продаж за то, чтобы все игралось на русском языке. Но мы пытаемся поломать тенденцию, чтобы касса диктовала нам решения. Где-то мы идем навстречу кассе, например, у нас было два спектакля, возникших из лаборатории О.Лоевского - «Августовские киты» и «Пышка» Сигарева, и отдел продаж настоял чтобы мы перенесли их с малой на большую сцену. И «Августовские киты» мы перевели на большую сцену и теперь мы понимаем, что, видимо, придется его обратно играть на малой сцене, потому что, да, мы приобрели кассу, но мы теряем спектакль. Проблема языка в эти последних два сезона у нас решается, можно сказать, силовым способом, потому что художественное руководство говорит, нет, будем играть на бурятском и все. Но детские сказки мы не можем играть играть на бурятском, потому что дети не понимают язык - очень мало детей, кто говорит и понимает на бурятском. Ну и потом аудитория детских сказок на две трети не бурятская. Мы, безусловно, теряем зрителя, который не хочет слушать синхронный перевод, но мне кажется, это не самая большая потеря. Интересная была ситуация, когда мы сделали улигер - сказание - и мы взяли старинный, очень старинный улигер и представили его в формате читки с четырьмя актерами. Т очень старинный язык, который современным бурятам не всегда понятен. И мы столкнулись с тем, что у нас бурятская аудитория не хочет его смотреть и слушать.
К.Матвиенко: Мне кажется, это же сообщающиеся сосуды - то, о чем вы говорите в связи с потерей аудитории национального театра и то, откуда эта аудитория рождается и кто ее воспитывает. Тут у нас сидит Алексей Шкляев из Ижевска, который занимается в том числе курсами удмуртского языка, для того чтобы вернуть язык в повседневный обиход. Мне кажется, эта проблема соединения театральной практики и образовательной очень важна. Мне бы хотелось услышать о его опыте в этой области. С чем вообще сопряжено ваше желание этим заниматься и почему вдруг сегодня это снова становится актуальным - стремление отстаивать свою идентичность.
П.Руднев: Я бы еще добавил - очень интересно, что инструментом для возвращения языка в быт может быть театр. Это же совершенно невероятно, т.е. театр как способ коммуникации может возвращать язык.
Т.Николаева. Именно поэтому мы настаиваем, чтобы спектакли шли на бурятском.
Алексей Шкляев (Блогер, менеджер проектов сообщества «Удмуртлык», Ижевск): Поэтому настаиваете? Но у вас идет внутренняя борьба? На самом деле, очень симптоматично то, что вы говорите о состоянии, например, бурятского языка, о том, что сами буряты не понимают… Но при этом нет ответа на новый вызов, связанный с тем, что новое поколение, дети вообще не понимают языка. У нас в Удмуртии такая же проблема. Например, у нас есть кукольный театр, и как во многих регионах у нас два государственных языка, но при этом руководитель этого театра, удмуртка, транслирует некую общую установку, которая циркулирует в обществе, что ничего удмуртского нам не нужно. Такой подход является определяющим для состояния языка, для состояния национальных культур, для национального театра. Что происходит в Удмуртском театра? В последние годы в нем наблюдается очень резкий крен к русскому репертуару, к русским авторам, к русской классике и к спектаклям на русском языке. Понятно, что в рыночных условиях театр борется за своего зрителя, но при этом через дорогу у нас стоит русский драматический театр - и совершенно не понятно зачем нам два театра с одинаковым репертуаром. Это могло быть, например, с постановками Чехова где-нибудь в Японии, когда решаются какие-то межкультурные задачи и идут какие-то поиски. Здесь такой работы специально не проводится, а идет решение тактической задачи. И за счет этого разрушается миссия национального театра - как части советского еще проекта, связанного с нациостроительством. И мы рассматриваем национальный театр, как один из инструментов и критериев состоятельности народа. Вопрос в том, как сделать такой театр, который поможет народу быть, поможет народу развиваться. Другой вопрос, что чрезмерная открытость нации миру в какой-то момент приводит к отрицанию и нивелированию собственной национальности. Вопрос другого уровня - может ли национальный театр или любая локальная культура (театр, современное искусство, литература) существовать само в себе, не будучи встроенной в некий культурный контекст или в некоторый больший процесс. Вот кто это определяет? Если мы так говорим, то, видимо, где-то там должна быть некая инстанция, которая определяет для локальных культур их функциональное место. Весь постсоветский период национальный театр был выключен из культурного процесса, и сейчас «Золотая маска» снова ставит этот вопрос. Мне кажется, нужно понять, как вообще возник этот вопрос и зачем это нужно сегодня?
Олжас Жанайдаров. (Журналист, драматург, Москва): Уже несколько раз прозвучало слово «драматургия». Мне этот аспект очень близок. И говоря о развитии этнического национального театра, мне кажется, нельзя не говорить о развитии соответствующей драматургии. Т.е. на мой взгляд, этнический и национальный театр прежде всего нуждается в качественном драматургическом материале, который основывается на местных реалиях, который осмысляет собственную историю и исследует при этом современную жизнь, и в котором звучат национальные мотивы. На мой взгляд, в России очень слабо развита подобная драматургия, в отличие от большинства развитых стран. В США никого не удивишь пьесой о жизни мексиканцев, в Англии - об индусах, во Франции - чем занимаются выходцы из Алжира. Там проблема нац.меншинств очень активно поднимается, обсуждается и становится предметом обсуждения для широкого круга экспертов, зрителей. В прошлом году я ездил на драматургическую лабораторию, где познакомился с чеченским режиссером, и главный вопрос, проблема которую я услышал от них - отсутствуют местные чеченские авторы, хотя желание есть огромное - поставить пьесу о Чечне, о чеченских проблемах, о том, что происходит и происходило в нашей недавней истории. Все это существует в виде воспоминаний, очерков, в виде огромной боли, но никак не осмысленно, именно, в драматургическом смысле. Хотя, как они признались, появление сильного драматургического текста на подобную тему, может пробудить весь чеченский театр. Мне кажется, важным об этом тоже сказать - что питает этнический театр, и один из источников - местная драматургия. Мне очень интересно, существует ли этническая новая драма, где повествуется, к примеру, проблемы современной жизни татар, о межнациональных конфликтах и пр.
Святослав Соколов (актер, театр Les Partisans): На этот счет хотел высказаться. Я видел спектакль по вашей пьесе “Бир, эки, уш” и мне кажется, этнический национальный театр и драматургия в том числе, важно чтобы они были интересны зрителю и из того же этноса и зрителю постороннему. Например, я смотрел спектакль, мне понравилось - мне кажется нужно говорить о таких вещах, которые говорят и об общечеловеческих проблемах и о внутреннем взгляде этноса на эти проблемы. Например, у нас у каждого есть свое личное понимание темы Бога, и для меня важно не только понять себя, но и увидеть в пьесе, в спектакле опыт другого, как его волнует та же тема. Тем самым я узнаю о нем, о его культуре.
К.Матвиенко: Мне кажется, вопрос, есть ли этническая новая драма во многом завязан на усилии конкретных людей на месте. Например, украинская новая драма, которая появилась стараниями Натальи Ворожбит - это драматургия, которая пытается говорить о местном контексте, о взаимоотношении с соседями. И это все произошло благодаря тому, что есть группа энтузиастов, которые хотят заниматься новой драматургией у себя, не импортировать к себе русские пьесы, а иметь свой продукт. А то, что касается, о чем говорит Олжас - действительно эти пьесы говорят о том проблемном поле, которое существует между москвичами и гастарбайтерами и т.д. и это поле является областью вашего интереса, а не просто локальная жизнь какого-то отдельного сообщества.
О.Жанайдаров.: Говоря о развитии этнического театра, интересно, проводится ли такая работа с драматургами в самих театрах. Как театры ищут материал для постановок, как это рождается? Есть ли желание взаимодействовать с местными авторами, как-то их воспитать?
Н.Игламов: Мы в Казани постоянно этим занимаемся. Только в декабре у нас прошла лаборатория, где и Александр Вислов принимал участие. Мы попытались соединить режиссера и драматурга, чтобы они написали вместе новую пьесу, новый текст на какую-то актуальную тему. Так что работа ведется.
Я хотел еще сказать, что слово «этническое» меня немножечко коробит. В слове «национальный» я не вижу ничего негативного, наоборот… В татарском языке есть слово «милляче» - «националист», оно синоним патриота, ни в коей мере не связано с ущемлением какой-то другой национальности. Здесь проблема перевода, проблема семантики тоже имеет значение. Что такое фольклор? Фольклор - это образ жизни, прежде всего. Фольклор перестает играть ту функцию, когда люди перестают верить в заговоры зубов, когда перестают бояться водяных и леших… Этнический фольклор всегда связан с деревней. Театральная культура - культура городская, и мы - татары - постоянно с этим сталкиваемся, потому что основными носителями языка являются деревенские жители. Почему такое происходит? Я застал период 70-80 годы, когда в Казани в транспорте на тебя шикали «Татарская морда!». Я застал времена, когда я учился в 8 лет в хоровой капелле, когда мальчик спросил, как тебя зовут? «Ильяз.» «Ты че татарин что ли? Фу, а я русский!» И это было. В 90-е годы пошел крен в другую сторону. Сейчас все как-то более-менее выравнивается, но я вижу, как у меня в городе, в республике все больше и больше набирает голос определенные шовинистические ультраконсервативные силы. До революции татар было от 15 до 20 миллионов, точнее сказать сложно, потому что учет велся не этнически, а по конфессиональной принадлежности. А сейчас татар около 7 миллионов в России. Как такое могло произойти? Понятно, что полтора миллиона у нас как бы в башкиры переписали. Потому что в СССР строили одну нацию - Homo Soveticus. Коммунизм - это время и место, где отмирают нации и классы. Парадигма была одна - стереть, и на костяке русского языка и культуры выстроить гомункул общей советской культуры. Но этого не получилось. Как только треснул Советский Союз сразу треснули и эти национальные швы. Потому что одна из самых движущих сил в человеке - это сила самоидентификации, он не хочет быть таким же как все, в нем живет некое понятие об идентичности. Поэтому я очень много говорю о том, почему очень важно в мусульманских республиках поддерживать изучение национальных языков, потому что культура, которая базируется на языке противостоит глобалистической идее мусульманского братства.
Обратите внимание, все самые радикальные в Казани мечети, вокруг которых кучкуются определенные круги, все читают пятничную проповедь на русском языке. А самые толерантные, самые спокойные мечети, где богослужение происходит на татарском. То же самое в Дагестане, в Башкирии и в других регионах. Необходимо учитывать этот момент. В нашей стране до сих пор не существует никакой национальной политики - с этого надо начинать! - существует при этом закон №309, который ограничивает изучение национальных языков в регионах. И все это делается для того чтобы наши дети не имели возможность выбиться в люди, не зная русского языка. У нас в Татарстане наблюдается закрытие гуманитарных институтов, где изучение идет на татарском языке. Я понимаю, что математику и физику можно изучать на любом языке, но как изучать татарскую филологию? Тем более поступают по ЕГЭ. ЕГЭ на татарском языке не существует. Получается, что человек хочет поступить на факультет Татарской истории, филологии и социологии, где основное обучение на татарском, но при этом он должен иметь хороший балл по русскому ЕГЭ. Несколько странная ситуация.
Поскольку ничего не делается в общем смысле, то и мы вряд ли сможем выработать общую стратегию развития, будем каждый выживать сами. В Казани мы не испытываем больших проблем - три татарских театра, четвертый - кукольный (там две труппы, русская и татарская). Мы не испытываем проблем со зрителем, пока. Но вот в маленьких наших городах - Мензелинск, Альметьевск - спектакли для детей играются только на русском языке. И это тревожный симптом, он нас очень сильно беспокоит. Причина в том - что за все последи двадцать лет не было выработано некой разумной национальной политики, с пониманием того, что любой тектонический процесс разорвет эту страну в клочья и не всегда по этно-религиозному признаку, но и по экономическому. К сожалению, у меня очень печальные взгляды на будущее.
Зритель Артем: Маленькая ремарка. Подобный круглый стол, наверное, впервые за последние 5-7 лет проходит. И кем он проводится - «Золотой маской», а не министерством культуры, не министерством регионального развития. Это делают энтузиасты, люди, условно, со стороны, которые вдруг заинтересовались и задались вопросом, а будет ли башкирский театра через десять лет существовать? Возможно нет, потому что не будет башкирской пьесы, а через десять лет не будет удмуртских романов…
Зритель.: Вот сейчас был разговор, что существует некое гетто. Но оно создается и снаружи, и изнутри. И представители различных культур замыкаются на том, чтобы писать пьесы, играть пьесы только вокруг деревенской культуры, вокруг фольклорных вещей и не выходить в мир. Конечно, это своего рода гетто, своего рода самоцензура. С другой стороны есть такая установка снаружи - если вам говорят, вы интересны миру только как татарская деревня или бурятская деревня, иначе вы никому не интересны. Но мне кажется, что давление и изнутри, и снаружи надо как-то преодолевать. Если русские ставят Шекспира как-то по-русски - это прекрасно. Если будет тот же Шекспир по-бурятски - это тоже прекрасно. Всегда можно внести свое понимание через свою культуру, через ее элементы. Можно быть открытым миру совершенно не замыкаясь, тем более не залезая в свою глубокую норку. Я хотел сказать, что национальные театры смотрят на мир сквозь узкую призму. В основном артисты учатся в русских училищах, режиссеры учатся вы русских училищах, театры принимают участие в русских фестивалях… И я хотел спросить, какие международные фестивали, какие международные театральные школы, режиссерские школы существуют и развиваются национальными театрами в разных регионах, чтобы не замыкаться и не смотреть на русских, как на некого медиума между национальными культурами России и миром вообще.
Н.Игламов. Мы сотрудничаем со всеми. У нашего театра нет проблем. Мы вышли из леса уже довольно давно. У нас нет проблем - деревенская культура или городская. Я вот начал говорить, хоть и достаточно сбивчиво, чтобы вас не перегружать информацией. Понимаю, что многие смыслы ускользают. Я что хотел сказать, где-то с конца 70-х, в 80-х и 90-х годах в Казани рождались татары, у которых не было проблем в изучении родного языка, и сформировался пласт горожан активного молодого творческого социального слоя, которые воспринимают любые поисковые формы театра, при этом это люди татарской культуры. Т.е. впервые за долгие годы, с начала 20-х годов сформировался пласт горожан-татар, при этом не обрусевших и не маргиналов, не переселенцев, это городские люди во втором, в третьем поколении, у которых были возможности для изучения языка. Обратите внимание, в 1957 году татарский писатель Шайхи Маннур пишет письмо Хрущеву о том, что в Казани нет ни одной татарской школы и буквально на следующий день его изгоняют из партии. Но в 1960 году открывают первую татарскую школу, в 1976 году открывают вторую, и все-таки постепенно этот процесс идет, и в конце 80-х открываются десятки школ. Сейчас обратный процесс, нас стали закрывать. Татарско-турецкий колледж, потом у нас очень серьезные были проблемы - стали ограничивать татарские гимназии, опять-таки в связи с ЕГЭ. Сейчас этот процесс наблюдается. В будущем будут проблемы, но пока проблем нет - мы ездим куда хотим. Вот в прошлом году мы побывали на международном фестивале в Будапеште, еще мы были в Китае на Шанхайском фестивале, на Маске были, на Радуге… Актеров мы учим сами. Режиссеры, конечно, это ГИТИС - это пока единственная школа заслуживающая доверия. Сейчас наш мальчик учится в ГИТИСе на втором курсе. Мы считаем, что целевые курсы это плохо. И потом, нас нет в этом необходимости, у нас есть педагоги по всем дисциплинам. Последний курс вернулся из Щепкинского училища в 1988 году. В 1949 году была первая ГИТИСовская студия, потом был 1961 год Щепкинский выпуск, 1973 год - ЛГИТМИК, и вот последний год 1988. Я бы не сказал, что сейчас есть такая необходимость. В Казани можно обучать актеров. Режиссеров - нет. Режиссуры - это еще и насмотренность, это общий культурный контекст. Казань - это не Москва. В этом проблема - ты не видел ничего.
продолжение следует...
Часть 1.
Участники:
Модератор дискуссии - театральный критик, театральный менеджер Павел Руднев.
Александр Вислов - театральный критик, преподаватель ГИТИСа, Москва
Павел Зорин - основатель, режиссер молодежного театра "Les partisans", Ижевск
Олжас Жанайдаров - журналист, драматург, Москва
Нияз Игламов - театральный критик, заведующий литературной частью Татарского театра им. Г. Камала, Казань
Туяна Николаева - театровед, театральный критик, Улан-Удэ
Искандер Сакаев - актер, режиссер
Алексей Шкляев - блогер, менеджер проектов сообщества "Удмуртлык", Ижевск
Хелена Мелони - советник по вопросам культуры Посольства Финляндии в РФ
Кристина Матвиенко - театральный критик
Валерий Щергин - драматург
Павел Руднев: Очень важно понять сегодня, почему возникла идея программы этнического театра на фестивале «Золотая маска», в специальной программе «Маска Плюс». Потому что этот сегмент театра оказывается, как правило, затушеван, закрыт, заколочен театральным мейнстримом, присутствием русскоязычного театра и т.д. В то время, как перед нами гигантская театральная культура, которая разворачивается на всей карте российского театра, она бесконечно разнообразна, она имеет массу ответвлений, массу внутренних тенденций. Но исходя из беглого рассматривания этой карты, оказывается, что этнический театр в России существует на правах гетто - существование внутри самих себя, в герметических пространствах. Пока был показан только первый спектакль этой программы - ханты-мансийский театр «Солнце» - и был любопытный разговор, что круг фестивалей, в которых может существовать этот театр, как правило ограничен театрами финно-угорских нардов. Т.е. они не могут выйти за пределы того мира, в котором они итак малы, условно говоря.
У нас есть большое количество вопросов и очень мало ответов. Я попробую эти вопросы озвучить для первоначального разговора. Во-первых, меня интересует, почему этнического театра так мало в России, с таким богатством этнических культур, языков мы имеем все-таки очень малый процент присутствия этнического театра внутри большого театрального мира. Почему так мало фестивалей на эту тему? Мы, наверное, даже пяти фестивалей не наберем. Почему такая высокая степень невстроенности театра на других языках внутрь общероссийского театрального контекста? Безусловно возникает ситуация взаимного недоверия, т.е. этнические театры и культуры очень боятся влияния со стороны театральной метрополии, боятся измениться, исправиться, подломить себя, попытаться пойти на диалог с театральными инновациями. Например, для меня поразительный факт, спектакль Искандера Сакаева по «Свадьбе» Б.Брехта - первая постановка Брехта на татарской сцене и на татарском языке, это 2002 год - это невозможный парадокс! Взаимное недоверие и глухота, боязнь выйти из своей герметичности и с другой стороны - боязнь саморазрушиться . Потом мне кажется, важная тема - язык, территория языка. Не только театрального языка (возможна ли какая-то этническая режиссерская школа, отличная от магистральных режиссерских школ?), но и язык, как то, что связывает с тем, кто смотрит спектакли. Еще важная тема - этнический театр, как правило, адресует себя в прошлое, любая культура малых народов всегда адресована к истокам, к славному, легендарному прошлому, из которого она вышла. Каким же образом этнический театр соприкасается с современностью - мне кажется, крайне любопытная тема. Другие темы, еще наверное, появятся в процессе нашего диалога. И если кто-то готов вступить…
Нияз Игламов. (Театральный критик, заведующий литературной частью Татарского театра им. Г.Камала, Казань) Павел обозначил кучу всяких проблем и мне хочется ему адресовать вопрос - есть ли все-таки разница между этническим и национальным театром? Потому что для меня появляется новая дефиниция для уже существующего явления, которое было хорошо известно - национальный, многонациональный театр России. Он есть, он существовал еще до революции. Где-то он возникал после революции декретным методам, где-то возникал совершенно самостоятельно. И он достаточно хорошо изучался в советское время, в 70-80 годы, когда был всплеск национальной драматургии. За метафоричный театр в России, по сути, отвечали национальные театры. И там тоже происходило смыкание, в том числе и с Брехтом, в пространстве национальной драматургии в первую очередь. Потому что мифо-поэтический взгляд на мир и финно-угорским, и тюркским народам была ближе, чем, например, славянским. Нужно определить этот момент - мы сейчас изобретаем новую дефиницию для существующего явления? Чем этнический театр отличается от национального?
Кристина Мативиенко (Театральный критик, куратор программы Маска Плюс): У меня вопрос: спектакль театра из города Скопин «Красный угол» - это какой театр?
Н.Игламов. Вполне себе национальный театр. Здесь, конечно, есть определенная заковыка - что тогда считать русским национальным театром? Этот момент тоже очень важен, потому что русский театр, как национальный, себя никак не определяет. Мне кажется, русская культура по большому счету вписана в европейский контекст и существует в европейской парадигме, а остальные театральные культуры настолько не вписаны в европейский контекст… Это все очень сложно сформулировать. Понятно, когда люди выходят в условных национальных костюмах, с бубнами, начинают шаманить, камлать - и ты понимаешь, это фолк-театр. Допустим, башкирский режиссер ставит «Полет над гнездом кукушки» без бубнов - это национальный театр или нет? Здесь остается критерий языка: на русском языке - русский, на татарском - татарский и т.д. Это единственный устойчивый критерий демаркации национальных театральных культур в пределах России. Но я, например, видел в Петрозаводске удивительный спектакль, который произвел на меня очень сильное впечатление - «Ходыри» - в двух вариантах, и целиком на русском языке, и на четырех других языках (финском, карельском, веспском и на диалекте карельского). И это что? Национальный театр или нет? В нашем театре шел спектакль «Немая кукушка», где две трети второго акта играли на русском языке, потому что там речь шла о финской войне, где встречается татарин с советской стороны и татарин с финской стороны - и все что по сюжету происходит в советской армии играется на русском языке. Насколько этот спектакль русский и насколько он татарский? Мне кажется, эти моменты мы должны проговаривать.
П.Руднев. Давайте я попробую ответить. Мне не очень нравится термин «национальный театр», потому что, мне кажется, условно говоря - национальный театр пособник диктатур. Т.е. в слове «национальный» я вижу ущемление чужой культуры. «Этнический театр» - мне кажется более широкий термин и не репрессивный. Хотя это достаточно стихийная мысль. Это как в Америке не любят слово «culture», потому что оно само по себе ущемляет чужую культуру - «culture» всегда бывает какая-то, поэтому в Америке говорят «arts». И мне кажется, этнический театр - это театр, важнейшей темой которого становится национальная идентичность, когда изучается родовое, изучается проблематика в локальной связи. Например, пьеса В.Дурненкова «Экспонаты» - для меня этнический театр, поскольку эта пьеса, которая говорит о судьбе русского провинциального города, о боли, о конфликте, о выживании российской идентичности в городском пространстве. И кстати говоря, одним из парадоксов, который всплыл при собирании этнической программы «Маски Плюс», стало то, что наиболее сложным стало найти, именно, русский фольклорный театр. Именно, его меньше всего в России. Хотя, казалось бы, он должен хорошо продаваться, он вроде бы должен существовать директивно.
Зритель Артем: Например, в Удмуртии ставят на удмуртском языке «Недоросль», и вопрос об удмуртской идентичности в этой пьесе не ставится. При этом театр выполняет свою культурную функцию - удмуртский продукт, на удмуртском языке транслируется удмуртскому зрителю. Это глубинно неудмуртский театр. Зачем показывать «Недоросль» на удмуртском, если ее можно показать на русском? Есть ли смысл дублировать этот контекст? Но, тем не менее, есть такой феномен - спектакль без вопросов о национальной идентичности, но на национальном языке.
Н.Игламов: Я видел это спектакль, мне он не понравился, но не потому что он на удмуртском языке, а потому что он просто плохо поставлен и сыгран не очень. Там есть проблема по разбору пьесы и совершенно понятно, что взято это для того чтобы захватить часть школьной аудитории… И.Бродский в своем эссе говорит, что существует такая проблема, при переводе на другой язык произведение что-то теряет, но что-то и приобретает. Вот для чего это надо ставить - для того чтобы происходил перевод каких-то смыслов. И тут нельзя ходить с какой-то общей программой, здесь нужно решать в каждом конкретном частном случае насколько это было осмысленно, оправдано и стоило ли переводить на другой язык. Наш театр постоянно переводит пьесы и классические, и современные , и русские, и иностранные - и мы все время сталкиваемся с этой проблемой и очень много времени посвящаем переводам, чтобы поймать музыкальную составляющую языка. И у нас это очень здоров получилось и с «Тремя сестрами», там было чисто фонетическое совпадение текста Чехова и нашего перевода. Я считаю, что это оправдано и необходимо. Потому что если театр замкнется только в своей национальной культуре драматургии, то далеко идти не сможет. Причем любой театр, и русский в том числе.
Туяна Николаева (Театровед, театральный критик, Улан-Удэ) У меня тоже вопрос к вам - вы свой татарский театр как позиционируете, как этнический или национальный?
Н.Игламов: Национальный.
Т.Николаева. И мы тоже - как национальный. Даже когда меня пригласили на этот круглый стол о проблемах этнических театров - у нас в театре все задумались, а этнический ли мы театр и однозначно решили, что мы не этнический театр, мы не воспринимаем себя в таком качестве. Буряты себя как этнос тоже не особенно воспринимают. Для нас этнический театр - это во-первых, фольклорная идентичность, которая продаваема во внешний мир. Когда мы говорим «Мы - буряты», мы употребляем - народ, национальность, нация. Мы не говорим о себе, как об этносе и воспринимаем себя в этом мире шире, чем просто этнос. Поэтому для нас этнический театр - это театр, который в условно-национальных костюмах… У нас в театре сменилась управленческая команда, второй год всего лишь, но мы боремся с тем, что у нас крестьяне в спектакле выходят на полевую работу в шелковых ярких костюмах, с бубнами и пр. И для нас в Бурятии, в Улан-Удэ, этнический театр существует в формате ансамбля песни и танца. Сейчас они даже переименовались - был ансамбль песни и танца, стал театр песни и танца. Он популярен у зрителей и существует как раз в этом формате этнического театра, где все дорого, богато, красиво и преисполнено пафосом «какие мы классные, великие, могучие». А мы - национальный театр - мы пытаемся ставить о проблемах. Т.е. этнический театр - для нас, это безпроблемный театр. А в национальном мы пытаемся поднимать какие-то проблемы исторического пути, какие-то политические проблемы, интеллектуальные. Иэту проблему встроенности или невстроенности нашего менталитета в современный мир, и конечно же проблему языка, хотя, она ставится не в спектаклях, а возникает по ходу: практически каждый спектакль мы решаем, на каком языке его играть - на бурятском или на русском. В апреле у нас будет премьера «Ромео и Джульета» и мы бились за то, чтобы играть его на бурятском с худсоветом, который был за то, что бы играть его на русском, потому что мы теряем зрителя, играя спектакль на бурятском. В итоге мы, конечно, играем спектакль на бурятском, но понимаем, что возможно, мы потеряем зрителя. Это у нас большая проблема.
П.Руднев: А как решаются эти вопросы - на каком языке решать?
Т.Николаева. Отдел продаж за то, чтобы все игралось на русском языке. Но мы пытаемся поломать тенденцию, чтобы касса диктовала нам решения. Где-то мы идем навстречу кассе, например, у нас было два спектакля, возникших из лаборатории О.Лоевского - «Августовские киты» и «Пышка» Сигарева, и отдел продаж настоял чтобы мы перенесли их с малой на большую сцену. И «Августовские киты» мы перевели на большую сцену и теперь мы понимаем, что, видимо, придется его обратно играть на малой сцене, потому что, да, мы приобрели кассу, но мы теряем спектакль. Проблема языка в эти последних два сезона у нас решается, можно сказать, силовым способом, потому что художественное руководство говорит, нет, будем играть на бурятском и все. Но детские сказки мы не можем играть играть на бурятском, потому что дети не понимают язык - очень мало детей, кто говорит и понимает на бурятском. Ну и потом аудитория детских сказок на две трети не бурятская. Мы, безусловно, теряем зрителя, который не хочет слушать синхронный перевод, но мне кажется, это не самая большая потеря. Интересная была ситуация, когда мы сделали улигер - сказание - и мы взяли старинный, очень старинный улигер и представили его в формате читки с четырьмя актерами. Т очень старинный язык, который современным бурятам не всегда понятен. И мы столкнулись с тем, что у нас бурятская аудитория не хочет его смотреть и слушать.
К.Матвиенко: Мне кажется, это же сообщающиеся сосуды - то, о чем вы говорите в связи с потерей аудитории национального театра и то, откуда эта аудитория рождается и кто ее воспитывает. Тут у нас сидит Алексей Шкляев из Ижевска, который занимается в том числе курсами удмуртского языка, для того чтобы вернуть язык в повседневный обиход. Мне кажется, эта проблема соединения театральной практики и образовательной очень важна. Мне бы хотелось услышать о его опыте в этой области. С чем вообще сопряжено ваше желание этим заниматься и почему вдруг сегодня это снова становится актуальным - стремление отстаивать свою идентичность.
П.Руднев: Я бы еще добавил - очень интересно, что инструментом для возвращения языка в быт может быть театр. Это же совершенно невероятно, т.е. театр как способ коммуникации может возвращать язык.
Т.Николаева. Именно поэтому мы настаиваем, чтобы спектакли шли на бурятском.
Алексей Шкляев (Блогер, менеджер проектов сообщества «Удмуртлык», Ижевск): Поэтому настаиваете? Но у вас идет внутренняя борьба? На самом деле, очень симптоматично то, что вы говорите о состоянии, например, бурятского языка, о том, что сами буряты не понимают… Но при этом нет ответа на новый вызов, связанный с тем, что новое поколение, дети вообще не понимают языка. У нас в Удмуртии такая же проблема. Например, у нас есть кукольный театр, и как во многих регионах у нас два государственных языка, но при этом руководитель этого театра, удмуртка, транслирует некую общую установку, которая циркулирует в обществе, что ничего удмуртского нам не нужно. Такой подход является определяющим для состояния языка, для состояния национальных культур, для национального театра. Что происходит в Удмуртском театра? В последние годы в нем наблюдается очень резкий крен к русскому репертуару, к русским авторам, к русской классике и к спектаклям на русском языке. Понятно, что в рыночных условиях театр борется за своего зрителя, но при этом через дорогу у нас стоит русский драматический театр - и совершенно не понятно зачем нам два театра с одинаковым репертуаром. Это могло быть, например, с постановками Чехова где-нибудь в Японии, когда решаются какие-то межкультурные задачи и идут какие-то поиски. Здесь такой работы специально не проводится, а идет решение тактической задачи. И за счет этого разрушается миссия национального театра - как части советского еще проекта, связанного с нациостроительством. И мы рассматриваем национальный театр, как один из инструментов и критериев состоятельности народа. Вопрос в том, как сделать такой театр, который поможет народу быть, поможет народу развиваться. Другой вопрос, что чрезмерная открытость нации миру в какой-то момент приводит к отрицанию и нивелированию собственной национальности. Вопрос другого уровня - может ли национальный театр или любая локальная культура (театр, современное искусство, литература) существовать само в себе, не будучи встроенной в некий культурный контекст или в некоторый больший процесс. Вот кто это определяет? Если мы так говорим, то, видимо, где-то там должна быть некая инстанция, которая определяет для локальных культур их функциональное место. Весь постсоветский период национальный театр был выключен из культурного процесса, и сейчас «Золотая маска» снова ставит этот вопрос. Мне кажется, нужно понять, как вообще возник этот вопрос и зачем это нужно сегодня?
Олжас Жанайдаров. (Журналист, драматург, Москва): Уже несколько раз прозвучало слово «драматургия». Мне этот аспект очень близок. И говоря о развитии этнического национального театра, мне кажется, нельзя не говорить о развитии соответствующей драматургии. Т.е. на мой взгляд, этнический и национальный театр прежде всего нуждается в качественном драматургическом материале, который основывается на местных реалиях, который осмысляет собственную историю и исследует при этом современную жизнь, и в котором звучат национальные мотивы. На мой взгляд, в России очень слабо развита подобная драматургия, в отличие от большинства развитых стран. В США никого не удивишь пьесой о жизни мексиканцев, в Англии - об индусах, во Франции - чем занимаются выходцы из Алжира. Там проблема нац.меншинств очень активно поднимается, обсуждается и становится предметом обсуждения для широкого круга экспертов, зрителей. В прошлом году я ездил на драматургическую лабораторию, где познакомился с чеченским режиссером, и главный вопрос, проблема которую я услышал от них - отсутствуют местные чеченские авторы, хотя желание есть огромное - поставить пьесу о Чечне, о чеченских проблемах, о том, что происходит и происходило в нашей недавней истории. Все это существует в виде воспоминаний, очерков, в виде огромной боли, но никак не осмысленно, именно, в драматургическом смысле. Хотя, как они признались, появление сильного драматургического текста на подобную тему, может пробудить весь чеченский театр. Мне кажется, важным об этом тоже сказать - что питает этнический театр, и один из источников - местная драматургия. Мне очень интересно, существует ли этническая новая драма, где повествуется, к примеру, проблемы современной жизни татар, о межнациональных конфликтах и пр.
Святослав Соколов (актер, театр Les Partisans): На этот счет хотел высказаться. Я видел спектакль по вашей пьесе “Бир, эки, уш” и мне кажется, этнический национальный театр и драматургия в том числе, важно чтобы они были интересны зрителю и из того же этноса и зрителю постороннему. Например, я смотрел спектакль, мне понравилось - мне кажется нужно говорить о таких вещах, которые говорят и об общечеловеческих проблемах и о внутреннем взгляде этноса на эти проблемы. Например, у нас у каждого есть свое личное понимание темы Бога, и для меня важно не только понять себя, но и увидеть в пьесе, в спектакле опыт другого, как его волнует та же тема. Тем самым я узнаю о нем, о его культуре.
К.Матвиенко: Мне кажется, вопрос, есть ли этническая новая драма во многом завязан на усилии конкретных людей на месте. Например, украинская новая драма, которая появилась стараниями Натальи Ворожбит - это драматургия, которая пытается говорить о местном контексте, о взаимоотношении с соседями. И это все произошло благодаря тому, что есть группа энтузиастов, которые хотят заниматься новой драматургией у себя, не импортировать к себе русские пьесы, а иметь свой продукт. А то, что касается, о чем говорит Олжас - действительно эти пьесы говорят о том проблемном поле, которое существует между москвичами и гастарбайтерами и т.д. и это поле является областью вашего интереса, а не просто локальная жизнь какого-то отдельного сообщества.
О.Жанайдаров.: Говоря о развитии этнического театра, интересно, проводится ли такая работа с драматургами в самих театрах. Как театры ищут материал для постановок, как это рождается? Есть ли желание взаимодействовать с местными авторами, как-то их воспитать?
Н.Игламов: Мы в Казани постоянно этим занимаемся. Только в декабре у нас прошла лаборатория, где и Александр Вислов принимал участие. Мы попытались соединить режиссера и драматурга, чтобы они написали вместе новую пьесу, новый текст на какую-то актуальную тему. Так что работа ведется.
Я хотел еще сказать, что слово «этническое» меня немножечко коробит. В слове «национальный» я не вижу ничего негативного, наоборот… В татарском языке есть слово «милляче» - «националист», оно синоним патриота, ни в коей мере не связано с ущемлением какой-то другой национальности. Здесь проблема перевода, проблема семантики тоже имеет значение. Что такое фольклор? Фольклор - это образ жизни, прежде всего. Фольклор перестает играть ту функцию, когда люди перестают верить в заговоры зубов, когда перестают бояться водяных и леших… Этнический фольклор всегда связан с деревней. Театральная культура - культура городская, и мы - татары - постоянно с этим сталкиваемся, потому что основными носителями языка являются деревенские жители. Почему такое происходит? Я застал период 70-80 годы, когда в Казани в транспорте на тебя шикали «Татарская морда!». Я застал времена, когда я учился в 8 лет в хоровой капелле, когда мальчик спросил, как тебя зовут? «Ильяз.» «Ты че татарин что ли? Фу, а я русский!» И это было. В 90-е годы пошел крен в другую сторону. Сейчас все как-то более-менее выравнивается, но я вижу, как у меня в городе, в республике все больше и больше набирает голос определенные шовинистические ультраконсервативные силы. До революции татар было от 15 до 20 миллионов, точнее сказать сложно, потому что учет велся не этнически, а по конфессиональной принадлежности. А сейчас татар около 7 миллионов в России. Как такое могло произойти? Понятно, что полтора миллиона у нас как бы в башкиры переписали. Потому что в СССР строили одну нацию - Homo Soveticus. Коммунизм - это время и место, где отмирают нации и классы. Парадигма была одна - стереть, и на костяке русского языка и культуры выстроить гомункул общей советской культуры. Но этого не получилось. Как только треснул Советский Союз сразу треснули и эти национальные швы. Потому что одна из самых движущих сил в человеке - это сила самоидентификации, он не хочет быть таким же как все, в нем живет некое понятие об идентичности. Поэтому я очень много говорю о том, почему очень важно в мусульманских республиках поддерживать изучение национальных языков, потому что культура, которая базируется на языке противостоит глобалистической идее мусульманского братства.
Обратите внимание, все самые радикальные в Казани мечети, вокруг которых кучкуются определенные круги, все читают пятничную проповедь на русском языке. А самые толерантные, самые спокойные мечети, где богослужение происходит на татарском. То же самое в Дагестане, в Башкирии и в других регионах. Необходимо учитывать этот момент. В нашей стране до сих пор не существует никакой национальной политики - с этого надо начинать! - существует при этом закон №309, который ограничивает изучение национальных языков в регионах. И все это делается для того чтобы наши дети не имели возможность выбиться в люди, не зная русского языка. У нас в Татарстане наблюдается закрытие гуманитарных институтов, где изучение идет на татарском языке. Я понимаю, что математику и физику можно изучать на любом языке, но как изучать татарскую филологию? Тем более поступают по ЕГЭ. ЕГЭ на татарском языке не существует. Получается, что человек хочет поступить на факультет Татарской истории, филологии и социологии, где основное обучение на татарском, но при этом он должен иметь хороший балл по русскому ЕГЭ. Несколько странная ситуация.
Поскольку ничего не делается в общем смысле, то и мы вряд ли сможем выработать общую стратегию развития, будем каждый выживать сами. В Казани мы не испытываем больших проблем - три татарских театра, четвертый - кукольный (там две труппы, русская и татарская). Мы не испытываем проблем со зрителем, пока. Но вот в маленьких наших городах - Мензелинск, Альметьевск - спектакли для детей играются только на русском языке. И это тревожный симптом, он нас очень сильно беспокоит. Причина в том - что за все последи двадцать лет не было выработано некой разумной национальной политики, с пониманием того, что любой тектонический процесс разорвет эту страну в клочья и не всегда по этно-религиозному признаку, но и по экономическому. К сожалению, у меня очень печальные взгляды на будущее.
Зритель Артем: Маленькая ремарка. Подобный круглый стол, наверное, впервые за последние 5-7 лет проходит. И кем он проводится - «Золотой маской», а не министерством культуры, не министерством регионального развития. Это делают энтузиасты, люди, условно, со стороны, которые вдруг заинтересовались и задались вопросом, а будет ли башкирский театра через десять лет существовать? Возможно нет, потому что не будет башкирской пьесы, а через десять лет не будет удмуртских романов…
Зритель.: Вот сейчас был разговор, что существует некое гетто. Но оно создается и снаружи, и изнутри. И представители различных культур замыкаются на том, чтобы писать пьесы, играть пьесы только вокруг деревенской культуры, вокруг фольклорных вещей и не выходить в мир. Конечно, это своего рода гетто, своего рода самоцензура. С другой стороны есть такая установка снаружи - если вам говорят, вы интересны миру только как татарская деревня или бурятская деревня, иначе вы никому не интересны. Но мне кажется, что давление и изнутри, и снаружи надо как-то преодолевать. Если русские ставят Шекспира как-то по-русски - это прекрасно. Если будет тот же Шекспир по-бурятски - это тоже прекрасно. Всегда можно внести свое понимание через свою культуру, через ее элементы. Можно быть открытым миру совершенно не замыкаясь, тем более не залезая в свою глубокую норку. Я хотел сказать, что национальные театры смотрят на мир сквозь узкую призму. В основном артисты учатся в русских училищах, режиссеры учатся вы русских училищах, театры принимают участие в русских фестивалях… И я хотел спросить, какие международные фестивали, какие международные театральные школы, режиссерские школы существуют и развиваются национальными театрами в разных регионах, чтобы не замыкаться и не смотреть на русских, как на некого медиума между национальными культурами России и миром вообще.
Н.Игламов. Мы сотрудничаем со всеми. У нашего театра нет проблем. Мы вышли из леса уже довольно давно. У нас нет проблем - деревенская культура или городская. Я вот начал говорить, хоть и достаточно сбивчиво, чтобы вас не перегружать информацией. Понимаю, что многие смыслы ускользают. Я что хотел сказать, где-то с конца 70-х, в 80-х и 90-х годах в Казани рождались татары, у которых не было проблем в изучении родного языка, и сформировался пласт горожан активного молодого творческого социального слоя, которые воспринимают любые поисковые формы театра, при этом это люди татарской культуры. Т.е. впервые за долгие годы, с начала 20-х годов сформировался пласт горожан-татар, при этом не обрусевших и не маргиналов, не переселенцев, это городские люди во втором, в третьем поколении, у которых были возможности для изучения языка. Обратите внимание, в 1957 году татарский писатель Шайхи Маннур пишет письмо Хрущеву о том, что в Казани нет ни одной татарской школы и буквально на следующий день его изгоняют из партии. Но в 1960 году открывают первую татарскую школу, в 1976 году открывают вторую, и все-таки постепенно этот процесс идет, и в конце 80-х открываются десятки школ. Сейчас обратный процесс, нас стали закрывать. Татарско-турецкий колледж, потом у нас очень серьезные были проблемы - стали ограничивать татарские гимназии, опять-таки в связи с ЕГЭ. Сейчас этот процесс наблюдается. В будущем будут проблемы, но пока проблем нет - мы ездим куда хотим. Вот в прошлом году мы побывали на международном фестивале в Будапеште, еще мы были в Китае на Шанхайском фестивале, на Маске были, на Радуге… Актеров мы учим сами. Режиссеры, конечно, это ГИТИС - это пока единственная школа заслуживающая доверия. Сейчас наш мальчик учится в ГИТИСе на втором курсе. Мы считаем, что целевые курсы это плохо. И потом, нас нет в этом необходимости, у нас есть педагоги по всем дисциплинам. Последний курс вернулся из Щепкинского училища в 1988 году. В 1949 году была первая ГИТИСовская студия, потом был 1961 год Щепкинский выпуск, 1973 год - ЛГИТМИК, и вот последний год 1988. Я бы не сказал, что сейчас есть такая необходимость. В Казани можно обучать актеров. Режиссеров - нет. Режиссуры - это еще и насмотренность, это общий культурный контекст. Казань - это не Москва. В этом проблема - ты не видел ничего.
продолжение следует...