Полноцѣнная цивилизацiя возможна только тамъ, гдѣ ступала нога римскаго легiонера
Ув.
philtrius Никакая эпитафия не выразит всего величия этого имени
Эпитафия на могиле Николо Макиавелли
В 1721 году Монтескьё издал "Персидские письма". Книга вышла анонимно, а в качестве места её издания был указан Амстердам, хотя в действительности тираж отпечатали в Руане. Это неудивительно. Некоторые пассажи "Писем" касались французского короля, римского папы и самих основ христианского вероучения. Трудно сказать, как в наши дни отреагировали бы власти РФ и православная цековь, если бы кто-нибудь написал о них нечто подобное. Oсмелюсь предположить, что Милонов, Мизулина или ещё кто-нибудь на букву "м" наверняка попытался бы привлечь автора к ответственности если не за экстремизм, то хотя бы за оскорбление чувств верующих.
"Этот король - великий волшебник: он простирает свою власть даже на умы своих подданных; он заставляет их мыслить так, как ему угодно. Если у него в казне лишь один миллион экю, а ему нужно два, то стоит ему только сказать, что одно экю равно двум, и подданные верят. Если ему приходится вести трудную войну, а денег у него вовсе нет, ему достаточно внушить им, что клочок бумаги - деньги, и они немедленно с этим соглашаются. Больше того, он внушает им, что его прикосновение излечивает их от всех болезней: вот как велики сила и могущество его над умами!
То, что я говорю тебе об этом государе, не должно тебя удивлять: есть и другой волшебник, еще сильнее его, который повелевает умом этого государя даже больше, чем последний властвует над умом других людей. Этот волшебник зовется папой. Он убеждает короля в том, что три не что иное, как единица, что хлеб, который едят, не хлеб, и что вино, которое пьют, не вино, и в тысяче тому подобных вещей.
А чтобы держать сего короля в постоянном напряжении и чтобы он не утратил привычки верить, папа время от времени преподносит ему для упражнения какие-нибудь догматы веры."
Как отреагировала на "Персидские письма" Франция 1721 года? Автора стали искать. Pазыскaв - принялись носить на руках. Купающийся в лучах славы Монтескьё переехал в Париж и некоторoе время спустя был избран в Академию. Говорят, Людовик XV был не в восторге от описания своих волшебных свойств и сначала отказывался утвердить избрание Монтескьё. Однако в цивилизованной стране мнение общества (точнее - мнение его образованной части) значит больше, чем мнение власти, и со второй попытки мой любимый автор всё же стал членом Академии. Впоследствии Монтескьё отправился в путешествие по Европе и удостоился аудиенции у папы римского.
Эта история буквально пропитана латинским духом и ароматом XVIII века. Просвещённый абсолютизм - образ правления, суть которого не в абсолютной власти, но в абсолютной просвещённости. Сама эпоха предписывалa королю и папе выслушивать то, что говорил о них Монтескьё, подобно тому, как обычай предписывал римским императорам даже в момент триумфального шествия выслушивать раздающееся над ухом напоминание: "Помни, что ты - всего лишь человек".
Для западной цивилизации Рим - примерно то же самое, что Амбер для "Хроник Амбера" Роджера Желязны; это единственный истинный мир, а все остальные - лишь его отражения. Любая нация, которая может себе это позволить, нарекаeт какой-нибудь холм Капитолийским, учреждает сенат, строит триумфальные арки, беседует на форумах и провозглашает свою империю очередным Римом. Это делают все, кто имеет какое-то отношение к Европе - от русских до американцев.
Изнутри купол американского Капитолия украшает фреска "Апофеоз Вашингтона", на которой первый президент США окружён олимпийскими богами.
Роберт Грейвс однажды написал роман о древнем Риме, в котором, посетовав на удалённость современного читателя от классической культуры, для удобства публики заменил все античные географические названия на современные. Лузитания стала у него Португалией, Галлия - Францией, а Этрурия - Тосканой. В благословенной Богемии вышел перевод, в котором городам и странам были возвращены их древние имена - в предисловии местные переводчики с гордостью заявили, что чешский читатель куда ближе к античным корням, чем английский, а посему не нуждается в упрощениях и анахронизмах (кстати, в чешском языке греческие и римские имена склоняются по особым правилам, имеющим мало общего со славянскими нормами, но максимально приближённым к нормам эллинским и латинским).
Сами англичане, конечно же, считают иначе. Обратите внимание, какие метаморфозы произошли за последние десятилетия в массовой культуре с ключевым для британского самосознания образом короля Артура. От фильма к фильму он всё меньше походил на предводителя варваров и всё больше - на римлянина. Трансформация завершилась в 2004 годy, когда выпускник Королевской академии драматического искусства Клайв Оуэн сыграл Артура - римского офицера (к тому же дружившего с Пелагием, но это уже для гурманов).
Британская мега-звезда Клайв Оуэн в роли короля Артура. Варварские предки никому не нужны - все желают быть потомками римлян.
Те, у кого есть хоть какие-то латинские корни, их с благоговением лелеют; те, кому не посчастливилось быть прямыми наследниками римской культуры, стремятся хотя бы привить своему древу облагораживающие романские побеги. В старые добрые времена так поступали и русские, приглашавшие итальянских архитекторов и придававшие изучению французского и латыни больше значения, чем преподаванию отечественной словесности.
Потом что-то случилось. Русские начали недооценивать романскую культуру и переоценивать германскую.
Анализ произошедшей перемены выходит за рамки данного поста, поэтому я всего лишь констатирую факт: eсть два русских порока, принесших нашему отечеству неисчислимые бедствия - пристрастие к водке и переоценка немцев. Обычно этими пагубными привычками обладают люди из разных социальных страт - пьянство свойственно русским социальным низам, а германофилия - русским интеллектуалам. Однако встречаются и люди, умудряющиеся комбинировать приверженность зелёному змию с любовью к немецкомй философии (вариант, распространённый среди советских интеллигентов).
В Европе все друг друга хорошо знают. Кто на что способен и кто в чём хорош - тоже знают. Как-то раз один мой чешский приятель, полистывая биографию Ницше, заметил: "Ну вот зачем немцы занимаются философией? Они же от неё с ума сходят. Строили бы свои машины, а философию оставили грекам с французами."
K сожалению, от русских мне никогда не приходилось слышать ничего подобного. Наших соотечественников так и тянет на что-нибудь потяжелее. Что касается меня, то я обычно избегаю близких контактов с немецкой философией, предпочитая читать древних греков и старых французов. Я делаю это приблизительно по тем же соображениям, по которым предпочитаю водке вино, а сливочному маслу - подсолнечное. Я считаю главной русской проблемой недостаток лёгкости. Это касается и русской кухни, и русских напитков, и русского мышления.
Каждый раз, когда я говорю об этом (а я делаю это довольно часто), в ответ раздаются огорчёные и возмущённые комментарии. Слышатся имена Гегеля, Канта, Гуссерля, Хайдеггера, Рильке и даже Новалиса. Мне объясняют, что у французов - всего лишь салонное острословие, а у немцев - полёт духа и мощь мысли. Меня уверяют, что Германия своё ещё возьмёт (первые две немецкие попытки взять своё не считаются - уж в третий-то раз у немцев обязательно получится). Кто-то даже приводит статистические данные по немецкой экономике...
Для русского мышления характерна и ещё одна проблема. Современные русские ментально пребывают в XIX-XX веках. Русские левые явно предпочитают ХХ столетие, русские правые - скорее XIX. В первую очередь это касается русских консерваторов. И я называю себя консерватором, но мне девятнадцатое столетие глубоко чуждо. Я вижу в нём лишь случайное и ненужное отклонение в сторону сомнительных и недолговечных идей, временное помрачение рассудка человечества. Для меня приход романтизма после рационализма - это нечто вроде воцарения средневековья после античности (расизм, марксизм, фашизм, национал-социализм и прочее чучхе могли возникнуть только в воображении, воспалённом романтическими химерами). Я много раз говорил, что смотрю на ХIХ-ХХ века (а точнее - на период 1815-1945 годов) с крайним скептицизмом, предпочитая им ХVI-XVIII столетия. Говорил я и о том, что ХХI будет куда больше подобать XVIII, нежели XIX или ХХ (подробности сейчас опускаю, им были посвящены отдельные посты).
Конечно, и тут со мной спорят все, кому не лень. Чаще всего вспоминают, что именно на XIX столетие пришёлся Золотой Век русской культуры. В данном случае моих оппонентов вводит в заблуждение формальная хронология. В России XVIII век затянулся очень надолго. Русское общество времён Пушкина и Лермонтова - это сословное общество XVIII века. Русская культура той поры - это аристократическая культура XVIII века. Pазгромившая Наполеона русская армия 1812 года - это типичная армия XVIII века. Собственно говоря, война сначала с революционной, а потом с бонапартистской Францией и была войной за принципы XVIII века против XIX; выиграв её, русские осуществили реставрацию Ancien Régime по всей Европе. XIX век пришёл в Россию позже - вместе с Белинским, Чернышевским, Герценом и т.д. После чего сначала всё пошло кувырком, а потом погибло и само русское государство.
В свой Золотой Век русские сражались за принципы XVIII века и изображали героев национального пантеона одетыми в римские тоги на фоне античных колоннад.
Понимание этих вещей пришло ко мне ещё в школе. Я даже помню, когда впервые задумался о них - при чтении "Горя от ума". Дойдя до фразы "Как платья, волосы, так и умы коротки!" я подумал, что это XVIII век говорит о XIX. С тех я прожил жизнь и укрепился в своём отношении к идеям и эпохам.
Ho ЖЖ-исты всё полемизируют со мной, отстаивая честь философов, посвятивших жизнь созданию текстов, в которых каждая вторая фраза содержит слова "Бытие" или "Ничто" (непременно с большой буквы). В ходе дискуссии с неким обладателем пустого журнала, уверявшим меня, что он знает толк в вещах, в которых разбирается не более 0,01% людей, я заметил, что могу выложить три фразы из Макиавелли, и окажется, что с тех пор никто не сказал ничего более глубокого и честного ни о человеке, ни об обществе, ни о государстве. Если, конечно, правильно понимать эти три фразы. Случайно высказанная идея овладела моей мыслью и привела к написанию этого поста.
Я предлагаю читателям "Богемских манускриптов" сыграть в игру. Не со мной - с Макиавелли (ведь я люблю всю эпоху XVI-XVIII веков, и всегда называю Макиавелли автором, которого, наряду с Монтескьё, ценю превыше всех остальных). Я выложу означенные три фразы жившего 500 лет назад флорентийца и поясню, почему считаю их непревзойдёнными. А каждый желающий может привести высказывания автoров XIX-XX столетий, которые не уступают сентенциям Макиавелли ни глубиной, ни точностью, ни честностью.
Думаю, условия этого турнира никто не назовёт нечестными. Со своей стороны я выставляю всего три фразы одного итальянца, которого кто-то из моих комментаторов назвал неудачником. На стороне тех, кто согласится принять его вызов - накопленная за 200 лет мудрость мыслителей целой планеты (для удобства оппонентов я решил не ограничивать их возможности хронологическими рамками 1815-1945 годов и допускать к участию в турнире любые высказывания, сделанные между 1800 и 2000 годами). Вот мой выбор:
"Люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества."
"Тому, кто учреждает государство и устанавливает законы, необходимо помнить, что люди злы и всегда будут вести себя в соответствии со своей злостной натурой, как только им представится такой шанс."
"Государь не должен иметь ни других помыслов, ни других забот, ни другого дела, кроме войны."
Из первой фразы следует очень многое. Например, априорная утопичность коммунистической идеи (равно как и любой другой идеи, отрицающей частную собственность). Люди по природе своей являются собственниками. Мир, описанный Оруэллом в "1984", возможен только в фантастической литературе. В реале члены Внутренней Партии рано или поздно осущeствили бы приватизацию, и жизнь вернулaсь бы на круги своя.
Из второй фразы проистекает необходимость демократического общественного устройства (в частности, предложенного Монтескьё разделения властей), как системы сдержек и противовесов, не позволяющей главе государства прeвратиться в северокорейского Пупса, а его подданным - в коллективную Ульяну Скойбеду.
Третья фраза объясняет, что государство - это инструмент войны. Граждане нужны ему только в качестве солдат. Такие вещи нужно называть своими именами (хотя бы для себя), чтобы не испытывать разочарований в жизни. Например, пока я писал этот пост, в моей френд-ленте промелькнул созданный американцами протоптип человекообразного боевого робота. Это значит, что в обозримом будущем развитые государства окончательно перестанут нуждаться в пехоте, что неизбежно приведёт к сворачиванию многих социальных программ. Лучше быть готовым к такому развитию событий заранее.
Не сомневаюсь, что вы приведёте высказывания не менее значимые. Но мне интересно, прозвучит ли хоть одна более мудрая фраза. Поясню, как я буду их оценивать, на простых примерах.
Слова Гора Видала "Жрецы никогда не верят в своих богов, для этого они слишком много знают"; чуть-чуть не дотягивают до сентенций Макиавелли, ибо нуждаются в некоторых оговорках. Однако в целом наблюдение Видала является точным, глубоким и на редкость честным, поэтому если бы я вёл счёт, то засчитал бы его как 1:1.
Фраза Новалиса "Ваша так называемая религия действует как опий: она завлекает и приглушает боли вместо того, чтобы придать силы" описывает лишь одну часть реальности и игнорирует её другую сторону. История знает немало примеров вполне эффективных армий, состоявших из религиозных фанатиков; армия курильщиков опиума (равно как и любых других торчков) возможна только в комедии. Поэтому в данном случае 1:0 в пользу Макиавелли.
Наконец, афоризм Горького "Человек - это звучит гордо" лишён какой бы то ни было смысловой нагрузки и является пустой декларацией. К тому же слова вложены уста бомжа, что граничит с издевательством над читателем и де-факто дисквалифицирует автора.
Слово за вами.
P.S. Кстати, мне очень интересно, есть ли среди читателей "Богемских манускриптов" люди, которые будут в этой игре болеть за мою сторону.