Дело сибирского Фауста
Часть вторая
Продолжение, начало тут.
В то время, когда богатый золотопромышленник и купец Евфимий Андреевич Кузнецов завершал свой земной путь, в доме декабриста Сергея Григорьевича Волконского говорили о свадьбе.
В этой семье в Сибири выросли двое детей: сын Михаил и дочь Елена. Шестнадцатилетняя Елена, которую в семье и близкие семьи звали Нелли, 17 сентября 1850 года стала женой советника Главного Управления Восточной Сибири, второго героя этой истории - коллежского асессора Дмитрия Васильевича Молчанова.
Молчанов - сын костромского и московского помещика, отставного полковника, Василия Ларионовича (Илларионовича) Молчанова, и Натальи Ивановны, урождённой Шиповой. В Костромской губернии Молчановы владели многими деревнями и усадьбами. Дмитрий Молчанов получил образование в Императорском училище правоведения и был выпущен из Училища в 1842-м году в чине коллежского секретаря (X класс).
Отец его до 1841-го года владел сельцом Абрамково, нынешнее Абрамцево, которое продал В.В. Неведомскому, а тот через два года - С.Т. Аксакову. При Молчановых, владевших этим сельцом 44 года, «над домом был пристроен мезонин, сооружены террасы в парке на спуске к реке и вырыт пруд у самой реки, сохранившийся до наших дней».
У Дмитрия Васильевича было собственное имение в сто душ в деревне Шуколово Дмитровского уезда Московской губернии. Через отца он состоял в родстве с Пушкиными. Родная сестра его отца, Василия Илларионовича Молчанова, Александра Илларионовна, была замужем за Александром Юрьевичем Пушкиным, двоюродным братом Надежды Осиповны Ганнибал, крестным отцом поэта А.С. Пушкина и его двоюродным дядей. Кроме того, родной дед поэта, Лев Александрович Пушкин, и отец Александра Юрьевича, Юрий Алексеевич Пушкин, были троюродными братьями.
Александр Юрьевич и Александра Илларионовна (урождённая Молчанова) Пушкины - родственники Пушкина и Молчанова.
Дмитрий Васильевич Молчанов поступил на службу в Канцелярию Главного Управления Западной Сибири, где в 1844 году исполнял должность столоначальника во 2-ом Судном Отделении. В 1843-1845 годах молодой чиновник занимался делами по выявлению и изготовлению фальшивых ассигнаций, производил следствия о разных нарушениях чиновников, выявлял недостачи казённых сумм, проводил ревизию в Омской полиции и губернском управлении.
5 февраля 1847 года он был произведен в титулярные советники, а в ноябре того же года Правительствующим Сенатом был определён в Нижегородскую губернию стряпчим казённых дел. Но по его личному прошению вместо Нижегородской губернии он был принят на службу в Восточную Сибирь.
18 июня 1848 года Дмитрий Молчанов был назначен советником Иркутского губернского правления по экспедиции о ссыльных.
Естественно, что по долгу службы он общался с жившими в Иркутске декабристами и другими ссыльными. Некоторые ссыльные были о нём очень высокого мнения, считая, что «это человек высокообразованный и с более широким кругозором, чем у прежних местных чиновников.<...>Ум, образование, характер и скромность этого молодого человека вызывают здесь всеобщее уважение». Но были и такие, у кого фамилия Молчанов ассоциировалась с другой фамилией - Молчалин.
Высочайшим приказом по гражданскому ведомству от 4 декабря 1849 года Молчанов был утвержден советником Иркутского губернского правления. Он производил следствие по провозу за китайскую границу золота.
12 июня 1850 года Молчанов был произведен в коллежские асессоры и 15 октября того же года назначен исправляющим должность советника и начальника Следственного отделения Главного управления Восточной Сибири. Был награжден орденом Святой. Анны 3-й степени.
Генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьёв Н.Н. был дружен с семейством Волконских. По его решению Михаил Волконский, окончивший Иркутскую гимназию с золотой медалью, был принят на государственную службу.
Михаил подружился с Дмитрием Молчановым. Мать Елены, Мария Николаевна Волконская, желала брака дочери с Дмитрием Васильевичем. Михаил тоже был сторонником этого брака сестры. Способствовало совершению брака и семейство Муравьевых. Против был отец Сергей Григорьевич Волконский и некоторые близкие семье декабристы, в частности Пущин. Правда, по существу противники этого брака никаких неблаговидных поступков Молчанова не приводили. За несколько дней до свадьбы отец Волконский тоже согласился на брак дочери.
Выгоды были очевидные: брак Елены с дворянином Молчановым позволял решить имущественные вопросы Волконских. Важным был и тот факт, что Молчанов был назначен к губернатору управляющим его походной канцелярией на время предстоящей в сентябре полугодовой поездки в Петербург.
Свадьба Молчанова с Еленой Волконской состоялась в деревне Усть-Куда, где находилась дача Волконских. Генерал-губернатор Николай Николаевич Муравьёв лично присутствовал на свадьбе.
Вместе с Муравьёвым 19 сентября 1850 года отправился в Петербург управляющий его походной канцелярией Дмитрий Васильевич Молчанов с молодой красавицей женой Еленой.
Пока Молчановы были в отъезде, Волконские перестраивали свой иркутский дом и готовили для новой семьи комнаты, выделив Елене Сергеевне и Дмитрию Васильевичу весь второй этаж.
Фототипия типографии Дресслера с портрета Нелли Молчановой работы неизвестного художника.
По воспоминаниям Б.В. Струве, «молодая красавица, мадам Молчанова, дочь именитого декабриста, обратила на себя внимание всего С.-Петербургского high-life, в среду которого она была немедленно вовлечена славою её родства с высшею аристократиею».
Как уже говорилось раньше, Н.Н. Муравьев стремился всемерно закрепить Приамурье в составе Российской империи. Это требовало немалых денег. В Петербург он ехал и с целью заручиться поддержкой в этом деле, но государство не торопилось вкладывать деньги в этот проект. Надежды были преимущественно на частный капитал.
Рапортуя в Сенате о состоянии дел, Муравьёв указывал на почётного гражданина Евфимия Кузнецова как на имевшего намерения вложить свой капитал в дело развития Приамурья. Но Кузнецов умер, не выделив из своего наследства денег на амурские экспедиции. Собственно, выделять-то еще было не на что - дело по существу не было начато, находилось в стадии планов.
Во время пребывания молодой четы Молчановых в Петербурге и Москве, значительная часть переписки с ними Волконских связана была с обсуждением имущественных вопросов. На Елену Сергеевну Молчанову, теперь уже дворянку, можно было оформить имущество её матери, Марии Николаевны Волконской, которое находилось под доверенным управлением её брата, Александра Николаевича Раевского. Молчанов помимо должностных дел успешно решал и дела семейные.
Муравьев со свитой возвратился в Иркутск весной 1851 года. Молчановы вернулись 31 июля.
Л. Немировский. Вид города Иркутска 1856 год.
Наследство золотопромышленника Кузнецова находилось под управлением Фавста Петровича Занадворова по условиям завещания умершего Кузнецова. С этим, вступая в наследство, письменно согласились обе его наследницы: Екатерина Занадворова и Надежда Булычёва. Занадворов не имел намерений вкладывать семейные деньги в дело освоения Приамурья.
По свидетельству одного из современников, В.И. Вагина, «Присоединение и освоение Приамурского края было заветной мечтой Муравьева, все, что могло иметь хоть какое препятствие к осуществлению этой мечты, приводило его в бешенство; понятно после этого, как должен был взбесить его отказ Занадворова, лишавший его материальных средств на это дело. <...> Не в характере Муравьева было прощать что-нибудь, и он только ждал случая расплатиться с Занадворовым за его отказ. Случай скоро представился».
Справедливость первого утверждения была подтверждена историей. Возможно, всё остальное тоже было справедливо.
Согласно последней воле покойного Кузнецова, муж Надежды Булычёвой исключался из управления имуществом. Но в нарушение этого условия завещания своего умершего дяди Булычёва выдала своему мужу доверенность на управление имуществом, а Булычёв в свою очередь передоверил это ещё двум лицам, один из которых был купец Андрей Васильевич Белоголовый, служивший в суде.
Чрезмерная честность и щепетильность Фавста Петровича Занадворова стала основанием для возбуждения дела против него. 31 августа 1851 года им было заявлено в Иркутский суд о нахождении служащим банка акции Американской компании и билета Коммерческого банка - двух ценных бумаг покойного Кузнецова, не учтённых ранее в наследстве Кузнецова. Занадворов мог бы этого не делать.
Андрей Васильевич Белоголовый, являвшийся судьёй и доверенным лицом Булычёва, подал губернатору жалобу на Занадворова о том, что он незаконно присвоил себе управление приисками, оставленными Кузнецовым Надежде Булычёвой, и что он скрыл часть наследства Кузнецова от государства и наследников.
Булычев требовал от Занадворова закончить расчеты с ним «взносом 25 тыс. р. с., поступающих в полное распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири, на приведение в исполнение предположений покойного Кузнецова». Тут речь шла о гипотетическом обещании Кузнецова способствовать экспедициям Муравьёва по Амуру. Это обстоятельство делало генерал-губернатора лично заинтересованным в споре между Булычёвым и Занадворовым о наследстве Кузнецова.
Генерал-губернатор счёл, что не может оставить дело без внимания, и поручил установление истины и производство следствия по делу о нарушениях при распоряжении наследством Кузнецова Дмитрию Васильевичу Молчанову, который, являясь воспитанником Императорского Училища Правоведения, был «своим образованием подготовлен к следственным и судебным делам».
Между тем, возникло еще одно дело - о поджоге тайги. Действительно, как это нередко случается в тайге, в местах, где у Занадворова был прииск, горела тайга. Кем-то был пущен слух, что тайгу поджёг Занадворов. Этого слуха было достаточно, чтобы Муравьёв поручил разобраться и в этом деле. Оба дела вёл Дмитрий Васильевич Молчанов.
С картины А.К. Денисова-Уральского «Лесной пожар», написанной в 1897 году, из собрания Пермской художественной галереи.
Из материалов архивных дел известно, что расследование началось в ноябре 1851 года. 3 ноября были взяты показания горного отводчика площадей губернского секретаря Вецеля, получившего 31 августа от ясашного Жугайского наслега Еремея Егорова (по другим данным, от тунгуса Еремея Егоровича Габышева) заявление, в котором говорилось, что на полпути от Витима к Вознесенскому прииску, принадлежавшего Занадворову, он встретил Занадворова и с ним еще четырех человек, выехавших с прииска 17 июля.
Во время остановки «не в дальнем расстоянии Егоров увидел пущенный в лесу пожар, и на вопрос его, кто это сделал, Занадворов отвечал, что сделал это он». Далее Егоров утверждал, что Занадворов, возвращавшийся с прииска, на каждом отдыхе и ночлеге производил собственноручно поджоги по всему пространству до реки Витим, и что пожар охватил огромную территорию.
Занадворов на допросе показал, что в тайге был, с тунгусом встречался, тайгу не поджигал. В марте 1852 года Молчанов потребовал, чтобы Занадворов поехал на место пожаров. Занадворов отказался, ссылаясь на весеннюю распутицу и своё плохое здоровье. В апреле Занадворов попытался попасть к генерал-губернатору, но он его не принял.
8 апреля 1852 года Молчанов вызвал Занадворова к себе. Посещение это описано в материалах дела: «<…> в пять часов пополудни явился я к Молчанову. Он живет в одном доме с тестем своим, ссыльнокаторжным поселенцем из государственных преступников Волконским, который помещается с семейством своим в нижнем, а Молчанов в верхнем этаже дома».
Разговор состоялся в кабинете Молчанова, и его содержание сначала совсем не касалось поджога. Молчанов уговаривал Занадворова помириться с Булычёвым.
Бухман И.Г. Дом Волконских в Иркутске. 1985-1986 годы. Акварель.
Занадворов ответил, что примирение с Булычёвым невозможно после его доноса на него. На что Молчанов ответил: «Вас заставят».
Чтобы Занадворов по делу о поджоге не ездил в олёкминскую тайгу и не подвергал свою жизнь опасности, Молчанов потребовал от него 20 тысяч рублей серебром, на что после некоторых колебаний Занадворов согласился, убеждённый Молчановым, сказавшим: «Все это устроил я, я же и поправлю дело; дадите 20 тыс., так и не поедете в распутицу в Олёкму, и все пойдет как следует».
Деньги нужно было принести только наличными в 6 часов вечера на следующий день. Наличных такой суммы у Занадворова не было, поэтому он обменял векселя, предварительно записав их серии, у купцов Серебренникова, Лебедева и Базанова, получив от размена 13 тысяч рублей сторублевыми и 7 тысяч пятидесятирублевыми купюрами.
На другой день, 9 апреля 1852 года, в назначенное время Занадворов принёс деньги Молчанову в дом Волконских. Его опять провели в кабинет Молчанова, где тот, оставшись с Занадворовым наедине и выдвинув ящик своего стола, предложил положить туда деньги, затем пересчитал их. Занадворову Молчанов дал указания относительно его дальнейшего поведения - чтобы Занадворов доехал до Качуга, а там объявил себя больным. Естественно, что о данной взятке надлежало хранить тайну.
Занадворов так и сделал, доехал до Качуга, там сказался больным и получил разрешение вернуться в Иркутск. Но в Иркутске 7 мая его вызвал к себе генерал-губернатор и, отчитав, велел ехать в Олёкму. Пришлось ехать.
Л.Немировский. Вид села Качуг на реке Лена. 1856 год.
Вероятно, не полагаясь на слово Молчанова, что он урегулирует дело за взятку, Занадворов в июне вместе с женой отправился в Петербург. 3-го августа вернулся он в Иркутск, где его ждал неприятный сюрприз - в городе ходили слухи о данной им Молчанову взятке в 20 тысяч. Слухи эти достигли ушей генерал-губернатора.
О том, что Занадворов дал Молчанову 20 тысяч рублей знали люди купца: заведующий его делами и домом, Гавриил Эрн, и слуга Занадворова, Борис Андреев. Как потом выяснилось в ходе рассмотрения дела, источником слухов был Гавриил Эрн.
Тут надо сделать пояснение, касающееся Гавриила Каспаровича Эрна. Это был давний знакомый Александра Ивановича Герцена, его приятель по ссылке в Вятке и родной брат Марии Каспаровны Рейхель, урождённой Эрн, бывшей не только другом, но и соратницей Герцена. Вот, что о М.К. Рейхель газета «Приазовский край» (1916. № 250. 22 сентября.), публикуя заметку об её смерти:
«Особенную услугу оказала Эрнъ-Рейхель какъ самому Герцену такъ и свободному русскому слову тѣмъ, что была посредницей между Герценомъ и его русскими корреспондентами, письма и статьи которыхъ посылались на адресъ М. К. Эрнъ-Рейхель, которая ихъ аккуратно пересылала Герцену въ Лондонъ. Въ свою очередь Герценъ черезъ нее посылалъ въ Россію произведенія «свободнаго станка», всякаго рода порученія и посылки».
Фактически Гавриил Эрн являлся иркутским агентом Герцена, нуждавшегося во всякого рода негативной информации, касавшейся внутриполитической жизни в России. Подобно тому, как сейчас нуждаются в такой информации с мест сидящие в Лондоне «борцы за нашу свободу».
Нет подтверждений, что Эрн продавал Герцену истории о всякого рода происшествиях с участием чиновников, особенно если дело касалось взятки чиновником ближайшего окружения генерал-губернатора Восточной Сибири, как это было в случае с Молчановым, но, я думаю, продавал, и, продавая, испытывал не только моральное удовлетворение.
Есть факт, свидетельствующий о моральной нечистоплотности господина Эрна. В начале 1840-х годов по рекомендации Герцена Гавриил Эрн управлял имением Николая Платоновича Огарёва. 17 октября 1848 года Герцен писал Огарёву: «Signor Эрн (хорошего управляющего я тебе рекомендовал!) получил 5000 моих денег да с ними как в воду канул».
В Иркутск коллежский асессор Гавриил Каспарович Эрн приехал в декабре 1850 года как доверенное лицо верхотурского купца 1-й гильдии Фёдора Петровича Соловьева. Потом стал управлять делами Занадворова.
12-го августа Занадворова вызвал губернатор и в присутствии других чиновников спросил: «Давали ли Вы кому из чиновников моих деньги?» Занадворов не знал, что конкретно известно генерал-губернатору о взятке. Кроме того, среди присутствовавших был и Гавриил Эрн, знавший о взятке. Не желая быть публично уличённым во лжи, Занадворов сказал правду: что он дал 20 тысяч рублей Молчанову, и что он его к этому принудил.
Дополнительно он объяснил, что слухов о подкупе чиновников он не распространял, доноса о вымогательстве взятки Молчановым 20 тысяч серебром не делал, а сказал об этом генерал-губернатору, спросившему его в присутствии членов Главного Управления Восточной Сибири и других служебных лиц, желая прояснить истину.
21-го августа Занадворов был вновь вызван к генерал-губернатору, где Муравьев объявил всем присутствовавшим при этом членам управления и чиновниками, что Занадворов сделал ложный донос на Молчанова.
Всё это происходило в отсутствие Молчанова. Он с супругой (и с деньгами) в конце мая 1852 года уехал в Россию по служебным делам. Косвенно Сергей Григорьевич Волконский в письме жене свидетельствовал, что у Молчанова были лишние деньги, поскольку он делал неразумные и необоснованные траты на очередной ремонт своих покоев в доме Волконских:
«Что касается ремонта и переделок Молчанова, первый идет медленно, а вторые практически закончены. Остальное меня не касается, это их дело. Хотя я не могу не замечать их прихоти, в особенности сумасшедшие траты на многочисленные изменения. Закрытие двери в аванкабинете Дмитрия в оранжерею лишает возможности свободно передвигаться внутри, не попадая в поле зрения каждому пришедшему. Лестница будет грандиозная, как во дворце, украшенная на изгибах шарами из золота (было бы лучше иметь его в кармане)».
Кроме служебных дел, Молчановы вновь ездили хлопотать по имущественным делам Волконских, на этот раз в Нижний Новгород. Вернулись они в Иркутск осенью 1852 года.
21-го октября была проведена очная ставка Молчанова с Занадворовым в присутствии К.К. Венцеля, Ю.И. Штубендорфа, М.С. Корсакова, В.Н. Баснина, и. д. полицмейстера майора Евреинова. Следует обратить внимание, что Василий Николаевич Баснин, бывший тогда городским головой Иркутска, был в курсе дела купца Занадворова.
Фотограф Булатов Иван Васильевич. 1904 год. Резиденция генерал-губернатора Восточной Сибири. Бывший дом купцов Сибиряковых, выстроенный в 1821 году, впоследствии проданный городу. С 1837 до 1917 года был резиденцией генерал-губернатора.
На очной ставке Занадворов подтвердил, что Молчанов взял у него 20 тысяч рублей серебром. Генерал-губернатор обвинил Занадворова в ложном доносе и отправил его в под арест.
Муравьёв обратился к императору Николаю I, утверждая, что Занадворов обвиняется в двух уголовных преступлениях и «высказывая убеждение, что если преступление Занадворова останется безнаказанным, то все власти, не исключая генерал-губернатора, должны будут уступить сил богатства, стремлению его господствовать в крае».
В своём письме он выражал мнение, что дело требует «особого хода», что дело это следует «предать суду военному, на какой предмет» он и испрашивал повеления императора.
29 ноября 1852 года последовало высочайшее повеление: «Занадворова оставить в тюремном заключении впредь до судебного рассмотрения настоящего его поступка и представления дела о нем».
Октябрь 1852 года явился вершиной в карьере и семейном счастье Дмитрия Васильевича Молчанова. Дело о взятке, данной чиновнику Молчанову купцом Занадворовым, вышло на высочайший уровень, что само по себе уже было явлением незаурядным, и лишило покоя всех причастных.
(Продолжение следует)
Продолжение, начало тут.
В то время, когда богатый золотопромышленник и купец Евфимий Андреевич Кузнецов завершал свой земной путь, в доме декабриста Сергея Григорьевича Волконского говорили о свадьбе.
В этой семье в Сибири выросли двое детей: сын Михаил и дочь Елена. Шестнадцатилетняя Елена, которую в семье и близкие семьи звали Нелли, 17 сентября 1850 года стала женой советника Главного Управления Восточной Сибири, второго героя этой истории - коллежского асессора Дмитрия Васильевича Молчанова.
Молчанов - сын костромского и московского помещика, отставного полковника, Василия Ларионовича (Илларионовича) Молчанова, и Натальи Ивановны, урождённой Шиповой. В Костромской губернии Молчановы владели многими деревнями и усадьбами. Дмитрий Молчанов получил образование в Императорском училище правоведения и был выпущен из Училища в 1842-м году в чине коллежского секретаря (X класс).
Отец его до 1841-го года владел сельцом Абрамково, нынешнее Абрамцево, которое продал В.В. Неведомскому, а тот через два года - С.Т. Аксакову. При Молчановых, владевших этим сельцом 44 года, «над домом был пристроен мезонин, сооружены террасы в парке на спуске к реке и вырыт пруд у самой реки, сохранившийся до наших дней».
У Дмитрия Васильевича было собственное имение в сто душ в деревне Шуколово Дмитровского уезда Московской губернии. Через отца он состоял в родстве с Пушкиными. Родная сестра его отца, Василия Илларионовича Молчанова, Александра Илларионовна, была замужем за Александром Юрьевичем Пушкиным, двоюродным братом Надежды Осиповны Ганнибал, крестным отцом поэта А.С. Пушкина и его двоюродным дядей. Кроме того, родной дед поэта, Лев Александрович Пушкин, и отец Александра Юрьевича, Юрий Алексеевич Пушкин, были троюродными братьями.
Александр Юрьевич и Александра Илларионовна (урождённая Молчанова) Пушкины - родственники Пушкина и Молчанова.
Дмитрий Васильевич Молчанов поступил на службу в Канцелярию Главного Управления Западной Сибири, где в 1844 году исполнял должность столоначальника во 2-ом Судном Отделении. В 1843-1845 годах молодой чиновник занимался делами по выявлению и изготовлению фальшивых ассигнаций, производил следствия о разных нарушениях чиновников, выявлял недостачи казённых сумм, проводил ревизию в Омской полиции и губернском управлении.
5 февраля 1847 года он был произведен в титулярные советники, а в ноябре того же года Правительствующим Сенатом был определён в Нижегородскую губернию стряпчим казённых дел. Но по его личному прошению вместо Нижегородской губернии он был принят на службу в Восточную Сибирь.
18 июня 1848 года Дмитрий Молчанов был назначен советником Иркутского губернского правления по экспедиции о ссыльных.
Естественно, что по долгу службы он общался с жившими в Иркутске декабристами и другими ссыльными. Некоторые ссыльные были о нём очень высокого мнения, считая, что «это человек высокообразованный и с более широким кругозором, чем у прежних местных чиновников.<...>Ум, образование, характер и скромность этого молодого человека вызывают здесь всеобщее уважение». Но были и такие, у кого фамилия Молчанов ассоциировалась с другой фамилией - Молчалин.
Высочайшим приказом по гражданскому ведомству от 4 декабря 1849 года Молчанов был утвержден советником Иркутского губернского правления. Он производил следствие по провозу за китайскую границу золота.
12 июня 1850 года Молчанов был произведен в коллежские асессоры и 15 октября того же года назначен исправляющим должность советника и начальника Следственного отделения Главного управления Восточной Сибири. Был награжден орденом Святой. Анны 3-й степени.
Генерал-губернатор Восточной Сибири Муравьёв Н.Н. был дружен с семейством Волконских. По его решению Михаил Волконский, окончивший Иркутскую гимназию с золотой медалью, был принят на государственную службу.
Михаил подружился с Дмитрием Молчановым. Мать Елены, Мария Николаевна Волконская, желала брака дочери с Дмитрием Васильевичем. Михаил тоже был сторонником этого брака сестры. Способствовало совершению брака и семейство Муравьевых. Против был отец Сергей Григорьевич Волконский и некоторые близкие семье декабристы, в частности Пущин. Правда, по существу противники этого брака никаких неблаговидных поступков Молчанова не приводили. За несколько дней до свадьбы отец Волконский тоже согласился на брак дочери.
Выгоды были очевидные: брак Елены с дворянином Молчановым позволял решить имущественные вопросы Волконских. Важным был и тот факт, что Молчанов был назначен к губернатору управляющим его походной канцелярией на время предстоящей в сентябре полугодовой поездки в Петербург.
Свадьба Молчанова с Еленой Волконской состоялась в деревне Усть-Куда, где находилась дача Волконских. Генерал-губернатор Николай Николаевич Муравьёв лично присутствовал на свадьбе.
Вместе с Муравьёвым 19 сентября 1850 года отправился в Петербург управляющий его походной канцелярией Дмитрий Васильевич Молчанов с молодой красавицей женой Еленой.
Пока Молчановы были в отъезде, Волконские перестраивали свой иркутский дом и готовили для новой семьи комнаты, выделив Елене Сергеевне и Дмитрию Васильевичу весь второй этаж.
Фототипия типографии Дресслера с портрета Нелли Молчановой работы неизвестного художника.
По воспоминаниям Б.В. Струве, «молодая красавица, мадам Молчанова, дочь именитого декабриста, обратила на себя внимание всего С.-Петербургского high-life, в среду которого она была немедленно вовлечена славою её родства с высшею аристократиею».
Как уже говорилось раньше, Н.Н. Муравьев стремился всемерно закрепить Приамурье в составе Российской империи. Это требовало немалых денег. В Петербург он ехал и с целью заручиться поддержкой в этом деле, но государство не торопилось вкладывать деньги в этот проект. Надежды были преимущественно на частный капитал.
Рапортуя в Сенате о состоянии дел, Муравьёв указывал на почётного гражданина Евфимия Кузнецова как на имевшего намерения вложить свой капитал в дело развития Приамурья. Но Кузнецов умер, не выделив из своего наследства денег на амурские экспедиции. Собственно, выделять-то еще было не на что - дело по существу не было начато, находилось в стадии планов.
Во время пребывания молодой четы Молчановых в Петербурге и Москве, значительная часть переписки с ними Волконских связана была с обсуждением имущественных вопросов. На Елену Сергеевну Молчанову, теперь уже дворянку, можно было оформить имущество её матери, Марии Николаевны Волконской, которое находилось под доверенным управлением её брата, Александра Николаевича Раевского. Молчанов помимо должностных дел успешно решал и дела семейные.
Муравьев со свитой возвратился в Иркутск весной 1851 года. Молчановы вернулись 31 июля.
Л. Немировский. Вид города Иркутска 1856 год.
Наследство золотопромышленника Кузнецова находилось под управлением Фавста Петровича Занадворова по условиям завещания умершего Кузнецова. С этим, вступая в наследство, письменно согласились обе его наследницы: Екатерина Занадворова и Надежда Булычёва. Занадворов не имел намерений вкладывать семейные деньги в дело освоения Приамурья.
По свидетельству одного из современников, В.И. Вагина, «Присоединение и освоение Приамурского края было заветной мечтой Муравьева, все, что могло иметь хоть какое препятствие к осуществлению этой мечты, приводило его в бешенство; понятно после этого, как должен был взбесить его отказ Занадворова, лишавший его материальных средств на это дело. <...> Не в характере Муравьева было прощать что-нибудь, и он только ждал случая расплатиться с Занадворовым за его отказ. Случай скоро представился».
Справедливость первого утверждения была подтверждена историей. Возможно, всё остальное тоже было справедливо.
Согласно последней воле покойного Кузнецова, муж Надежды Булычёвой исключался из управления имуществом. Но в нарушение этого условия завещания своего умершего дяди Булычёва выдала своему мужу доверенность на управление имуществом, а Булычёв в свою очередь передоверил это ещё двум лицам, один из которых был купец Андрей Васильевич Белоголовый, служивший в суде.
Чрезмерная честность и щепетильность Фавста Петровича Занадворова стала основанием для возбуждения дела против него. 31 августа 1851 года им было заявлено в Иркутский суд о нахождении служащим банка акции Американской компании и билета Коммерческого банка - двух ценных бумаг покойного Кузнецова, не учтённых ранее в наследстве Кузнецова. Занадворов мог бы этого не делать.
Андрей Васильевич Белоголовый, являвшийся судьёй и доверенным лицом Булычёва, подал губернатору жалобу на Занадворова о том, что он незаконно присвоил себе управление приисками, оставленными Кузнецовым Надежде Булычёвой, и что он скрыл часть наследства Кузнецова от государства и наследников.
Булычев требовал от Занадворова закончить расчеты с ним «взносом 25 тыс. р. с., поступающих в полное распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири, на приведение в исполнение предположений покойного Кузнецова». Тут речь шла о гипотетическом обещании Кузнецова способствовать экспедициям Муравьёва по Амуру. Это обстоятельство делало генерал-губернатора лично заинтересованным в споре между Булычёвым и Занадворовым о наследстве Кузнецова.
Генерал-губернатор счёл, что не может оставить дело без внимания, и поручил установление истины и производство следствия по делу о нарушениях при распоряжении наследством Кузнецова Дмитрию Васильевичу Молчанову, который, являясь воспитанником Императорского Училища Правоведения, был «своим образованием подготовлен к следственным и судебным делам».
Между тем, возникло еще одно дело - о поджоге тайги. Действительно, как это нередко случается в тайге, в местах, где у Занадворова был прииск, горела тайга. Кем-то был пущен слух, что тайгу поджёг Занадворов. Этого слуха было достаточно, чтобы Муравьёв поручил разобраться и в этом деле. Оба дела вёл Дмитрий Васильевич Молчанов.
С картины А.К. Денисова-Уральского «Лесной пожар», написанной в 1897 году, из собрания Пермской художественной галереи.
Из материалов архивных дел известно, что расследование началось в ноябре 1851 года. 3 ноября были взяты показания горного отводчика площадей губернского секретаря Вецеля, получившего 31 августа от ясашного Жугайского наслега Еремея Егорова (по другим данным, от тунгуса Еремея Егоровича Габышева) заявление, в котором говорилось, что на полпути от Витима к Вознесенскому прииску, принадлежавшего Занадворову, он встретил Занадворова и с ним еще четырех человек, выехавших с прииска 17 июля.
Во время остановки «не в дальнем расстоянии Егоров увидел пущенный в лесу пожар, и на вопрос его, кто это сделал, Занадворов отвечал, что сделал это он». Далее Егоров утверждал, что Занадворов, возвращавшийся с прииска, на каждом отдыхе и ночлеге производил собственноручно поджоги по всему пространству до реки Витим, и что пожар охватил огромную территорию.
Занадворов на допросе показал, что в тайге был, с тунгусом встречался, тайгу не поджигал. В марте 1852 года Молчанов потребовал, чтобы Занадворов поехал на место пожаров. Занадворов отказался, ссылаясь на весеннюю распутицу и своё плохое здоровье. В апреле Занадворов попытался попасть к генерал-губернатору, но он его не принял.
8 апреля 1852 года Молчанов вызвал Занадворова к себе. Посещение это описано в материалах дела: «<…> в пять часов пополудни явился я к Молчанову. Он живет в одном доме с тестем своим, ссыльнокаторжным поселенцем из государственных преступников Волконским, который помещается с семейством своим в нижнем, а Молчанов в верхнем этаже дома».
Разговор состоялся в кабинете Молчанова, и его содержание сначала совсем не касалось поджога. Молчанов уговаривал Занадворова помириться с Булычёвым.
Бухман И.Г. Дом Волконских в Иркутске. 1985-1986 годы. Акварель.
Занадворов ответил, что примирение с Булычёвым невозможно после его доноса на него. На что Молчанов ответил: «Вас заставят».
Чтобы Занадворов по делу о поджоге не ездил в олёкминскую тайгу и не подвергал свою жизнь опасности, Молчанов потребовал от него 20 тысяч рублей серебром, на что после некоторых колебаний Занадворов согласился, убеждённый Молчановым, сказавшим: «Все это устроил я, я же и поправлю дело; дадите 20 тыс., так и не поедете в распутицу в Олёкму, и все пойдет как следует».
Деньги нужно было принести только наличными в 6 часов вечера на следующий день. Наличных такой суммы у Занадворова не было, поэтому он обменял векселя, предварительно записав их серии, у купцов Серебренникова, Лебедева и Базанова, получив от размена 13 тысяч рублей сторублевыми и 7 тысяч пятидесятирублевыми купюрами.
На другой день, 9 апреля 1852 года, в назначенное время Занадворов принёс деньги Молчанову в дом Волконских. Его опять провели в кабинет Молчанова, где тот, оставшись с Занадворовым наедине и выдвинув ящик своего стола, предложил положить туда деньги, затем пересчитал их. Занадворову Молчанов дал указания относительно его дальнейшего поведения - чтобы Занадворов доехал до Качуга, а там объявил себя больным. Естественно, что о данной взятке надлежало хранить тайну.
Занадворов так и сделал, доехал до Качуга, там сказался больным и получил разрешение вернуться в Иркутск. Но в Иркутске 7 мая его вызвал к себе генерал-губернатор и, отчитав, велел ехать в Олёкму. Пришлось ехать.
Л.Немировский. Вид села Качуг на реке Лена. 1856 год.
Вероятно, не полагаясь на слово Молчанова, что он урегулирует дело за взятку, Занадворов в июне вместе с женой отправился в Петербург. 3-го августа вернулся он в Иркутск, где его ждал неприятный сюрприз - в городе ходили слухи о данной им Молчанову взятке в 20 тысяч. Слухи эти достигли ушей генерал-губернатора.
О том, что Занадворов дал Молчанову 20 тысяч рублей знали люди купца: заведующий его делами и домом, Гавриил Эрн, и слуга Занадворова, Борис Андреев. Как потом выяснилось в ходе рассмотрения дела, источником слухов был Гавриил Эрн.
Тут надо сделать пояснение, касающееся Гавриила Каспаровича Эрна. Это был давний знакомый Александра Ивановича Герцена, его приятель по ссылке в Вятке и родной брат Марии Каспаровны Рейхель, урождённой Эрн, бывшей не только другом, но и соратницей Герцена. Вот, что о М.К. Рейхель газета «Приазовский край» (1916. № 250. 22 сентября.), публикуя заметку об её смерти:
«Особенную услугу оказала Эрнъ-Рейхель какъ самому Герцену такъ и свободному русскому слову тѣмъ, что была посредницей между Герценомъ и его русскими корреспондентами, письма и статьи которыхъ посылались на адресъ М. К. Эрнъ-Рейхель, которая ихъ аккуратно пересылала Герцену въ Лондонъ. Въ свою очередь Герценъ черезъ нее посылалъ въ Россію произведенія «свободнаго станка», всякаго рода порученія и посылки».
Фактически Гавриил Эрн являлся иркутским агентом Герцена, нуждавшегося во всякого рода негативной информации, касавшейся внутриполитической жизни в России. Подобно тому, как сейчас нуждаются в такой информации с мест сидящие в Лондоне «борцы за нашу свободу».
Нет подтверждений, что Эрн продавал Герцену истории о всякого рода происшествиях с участием чиновников, особенно если дело касалось взятки чиновником ближайшего окружения генерал-губернатора Восточной Сибири, как это было в случае с Молчановым, но, я думаю, продавал, и, продавая, испытывал не только моральное удовлетворение.
Есть факт, свидетельствующий о моральной нечистоплотности господина Эрна. В начале 1840-х годов по рекомендации Герцена Гавриил Эрн управлял имением Николая Платоновича Огарёва. 17 октября 1848 года Герцен писал Огарёву: «Signor Эрн (хорошего управляющего я тебе рекомендовал!) получил 5000 моих денег да с ними как в воду канул».
В Иркутск коллежский асессор Гавриил Каспарович Эрн приехал в декабре 1850 года как доверенное лицо верхотурского купца 1-й гильдии Фёдора Петровича Соловьева. Потом стал управлять делами Занадворова.
12-го августа Занадворова вызвал губернатор и в присутствии других чиновников спросил: «Давали ли Вы кому из чиновников моих деньги?» Занадворов не знал, что конкретно известно генерал-губернатору о взятке. Кроме того, среди присутствовавших был и Гавриил Эрн, знавший о взятке. Не желая быть публично уличённым во лжи, Занадворов сказал правду: что он дал 20 тысяч рублей Молчанову, и что он его к этому принудил.
Дополнительно он объяснил, что слухов о подкупе чиновников он не распространял, доноса о вымогательстве взятки Молчановым 20 тысяч серебром не делал, а сказал об этом генерал-губернатору, спросившему его в присутствии членов Главного Управления Восточной Сибири и других служебных лиц, желая прояснить истину.
21-го августа Занадворов был вновь вызван к генерал-губернатору, где Муравьев объявил всем присутствовавшим при этом членам управления и чиновниками, что Занадворов сделал ложный донос на Молчанова.
Всё это происходило в отсутствие Молчанова. Он с супругой (и с деньгами) в конце мая 1852 года уехал в Россию по служебным делам. Косвенно Сергей Григорьевич Волконский в письме жене свидетельствовал, что у Молчанова были лишние деньги, поскольку он делал неразумные и необоснованные траты на очередной ремонт своих покоев в доме Волконских:
«Что касается ремонта и переделок Молчанова, первый идет медленно, а вторые практически закончены. Остальное меня не касается, это их дело. Хотя я не могу не замечать их прихоти, в особенности сумасшедшие траты на многочисленные изменения. Закрытие двери в аванкабинете Дмитрия в оранжерею лишает возможности свободно передвигаться внутри, не попадая в поле зрения каждому пришедшему. Лестница будет грандиозная, как во дворце, украшенная на изгибах шарами из золота (было бы лучше иметь его в кармане)».
Кроме служебных дел, Молчановы вновь ездили хлопотать по имущественным делам Волконских, на этот раз в Нижний Новгород. Вернулись они в Иркутск осенью 1852 года.
21-го октября была проведена очная ставка Молчанова с Занадворовым в присутствии К.К. Венцеля, Ю.И. Штубендорфа, М.С. Корсакова, В.Н. Баснина, и. д. полицмейстера майора Евреинова. Следует обратить внимание, что Василий Николаевич Баснин, бывший тогда городским головой Иркутска, был в курсе дела купца Занадворова.
Фотограф Булатов Иван Васильевич. 1904 год. Резиденция генерал-губернатора Восточной Сибири. Бывший дом купцов Сибиряковых, выстроенный в 1821 году, впоследствии проданный городу. С 1837 до 1917 года был резиденцией генерал-губернатора.
На очной ставке Занадворов подтвердил, что Молчанов взял у него 20 тысяч рублей серебром. Генерал-губернатор обвинил Занадворова в ложном доносе и отправил его в под арест.
Муравьёв обратился к императору Николаю I, утверждая, что Занадворов обвиняется в двух уголовных преступлениях и «высказывая убеждение, что если преступление Занадворова останется безнаказанным, то все власти, не исключая генерал-губернатора, должны будут уступить сил богатства, стремлению его господствовать в крае».
В своём письме он выражал мнение, что дело требует «особого хода», что дело это следует «предать суду военному, на какой предмет» он и испрашивал повеления императора.
29 ноября 1852 года последовало высочайшее повеление: «Занадворова оставить в тюремном заключении впредь до судебного рассмотрения настоящего его поступка и представления дела о нем».
Октябрь 1852 года явился вершиной в карьере и семейном счастье Дмитрия Васильевича Молчанова. Дело о взятке, данной чиновнику Молчанову купцом Занадворовым, вышло на высочайший уровень, что само по себе уже было явлением незаурядным, и лишило покоя всех причастных.
(Продолжение следует)